Въ статьѣ "Revue Hebdomadaire": "Какимъ образомъ русскiй князь сдѣлался анархистомъ", разсказана бiографiя кн. Петра Крапоткина, который занимаетъ выдающееся мѣсто рядомъ сь такими признанными теоретиками анархiи, какъ Бакунинъ, Элиза Реклю и Себастiанъ Форъ.
Крапоткинъ — авторъ цѣлаго ряда сочиненiй; изъ нихъ нѣкоторыя изданы на русскомъ языкѣ.
Задача автора статьи значительно облегчена тѣмъ, что Крапоткинъ издалъ свою автобiографiю. Это — любопытные мемуары.
Крапоткину было еще три съ половиною года, когда онъ потерялъ мать, и, вслѣдъ затѣмъ, вторично женился его отецъ. Въ этомъ былъ источникъ тайныхъ страданiй ребенка, очень рано предавшагося горькимъ размышленiямъ. Въ своей книгѣ кн. Крапоткинъ говоритъ о матери съ большой нѣжностью. Она умерла отъ чахотки, когда ей было 35 лѣтъ. Умирая, она призвала къ себѣ дѣтей и ласкала ихъ, играла съ ними. Ей доставляло удовольствие смотреть, какъ дѣти ѣдятъ и прыгаютъ къ ней на кровать. Потомъ вдругъ она начинала рыдать и кашлять. Тогда дѣтей уводили изъ большой, высокой комнаты, гдѣ на кровати лежала и умирала больная. Однажды въ домѣ произошло что-то страшное. Вошла няня и сказала, что маму взяли къ себѣ ангелы. Подробности, какiя разсказываетъ объ этомъ событiи Крапоткинъ въ своихь воспоминанiяхъ, свидѣтельствуютъ о нѣжной и милой струнѣ, которая продолжаетъ звучать еще въ его душѣ, несмотря на шестьдесятъ лѣтъ.
Отецъ его былъ настоящiй николаевскiй солдатъ, страшно гордившiйся своимъ происхожденiемъ отъ Рюриковичей, весь преданный роскоши и полный московскихь предразсудковъ.
Сынъ безсознательно критиковалъ отца и рано началъ ненавидѣть военную обстановку, традицiи стараго дворянства и московскую дворянскую жизнь. Съ другой стороны, его потянуло къ умственнымь наслажденiямъ. Сострадательное воспоминанiе о матери вызывало въ немъ состраданiе ко всѣмъ угнетеннымъ, и онъ сталъ съ любовью относиться къ маленькимъ людямъ, къ крестьянамъ, и въ этомъ отношенiи явился достойнымъ наслѣдникомъ своей покойной матери.
Изъ дневника княгини Крапоткиной, который онъ нашелъ среди другихъ ея бумагь, онъ убѣдился, что она была проникнута свободолюбивыми идеями и благородными чувствами. Въ этомъ дневникѣ она восхищалась стихами русскихъ поэтовъ, запрещенными цензурою, и рукою ея были переписаны баллады Рылѣева, стихи и поэмы Байрона и Ламартина.
Крѣпостные ее обожали, и няня Ульяна часто разсказывала мальчику о покойницѣ со слезами на глазахъ. Разсказывая о матери, мальчику ставили въ примѣръ ее и спрашивали, будетъ-ли онъ такой же до6рый, какъ мамаша, и жалѣть крестьянъ. Мальчикъ слушалъ, и ему непремѣнно хотелось быть такимъ же добрымъ. Любовь, которая стала жить въ сердцѣ малютки, была унаслѣдована отъ матери, но постоянно поддерживалась добрыми чувствами окружавшихъ его слугъ.
Когда онъ подросъ, то вмѣстѣ со старшимъ братомъ, котораго онъ страшно любилъ, онъ сталъ заниматься философiей и естественными науками. Брату его нравились религiозныя темы, и онъ склонялся къ лютеранству, а въ душѣ Петра Крапоткина зрѣла другая религiя. Ему хотѣлось участвовать въ освобожденiи человѣчества, и, такимъ образомъ, въ немъ складывалось анархическое мiросозерцанiе. Онъ былъ уже анархистомъ, хотя еще не сознавалъ этого.
Въ качествѣ дворянина съ громкимъ титуломъ, онъ былъ сдѣланъ камеръ-пажемъ. Сначала онъ восторженно относился къ императору Александру II, но, участвуя въ придворной жизни, онъ мало-по-малу разочаровался во всемъ, что имѣло прикосновенiе къ Двору, и, по его словамъ, онъ увидѣлъ тщетность всего этого безконечнаго парада. По его мнѣнiю, парадъ этотъ имѣлъ единственной цѣлью помѣшать участвующимь въ немъ думать о болѣе серъезныхъ предметахъ. Комедiя заслоняла собою дѣйствительность.
Быстро погасъ ореолъ, окружавшiй въ глазахъ молодого Крапоткина величавую фигуру Александра II. Онъ вышелъ изъ камеръ-пажей и записался въ казачiй полкъ, который стоялъ на Амурѣ. Ему не хотѣлось жить больше въ Россiи и видѣть близость власти. Онъ бѣжалъ изъ центра, какъ въ свое время бѣжали изъ Москвы вольнолюбивые русскiе люди. Онъ бѣжалъ въ Сибирь, какъ и они когда-то бѣжали и основывали, вопреки запрещенiю русскаго правительства, отдаленныя колонiи.
Пять лѣтъ пробылъ Крапоткинъ въ Сибири и пришелъ къ заключенiю, что правительство безсильно произвести какiя бы то ни было соцiальныя реформы. Случай свелъ кн. Крапоткина съ забайкальскимъ губернаторомъ Кукелемъ, который былъ человѣкъ весьма передовыхъ взглядовъ. Онъ съ жаромъ принялся за возложенную на него работу по части подготовленiя Сибири къ грядущимъ реформамъ, но Кукель за либерализмъ вскорѣ былъ отозванъ, потому что въ Петербургѣ рѣшили покончить съ реформами.
Такимъ образомъ, Крапоткинъ окончательно разочаровался въ реформахъ, идущихъ сверху. Онъ мечталъ о введенiи самоуправленiя въ Россiи, но мечты его были прерваны, и онъ былъ признанъ вреднымъ человѣкомъ. Тогда онъ рѣшилъ заняться научной дѣятельностью. Подъ видомъ купца онъ прошелъ всю Манчжурiю и изслѣдовалъ ее въ географическомъ отношенiи. Научная работа его имѣеть серьезное значенiе.
Въ 1866 г., послѣ того, какъ было подавлено польское возстанiе, кн. Петръ Крапоткинъ вышелъ въ отставку и вернулся въ Петербургъ. Странно, но впервые Крапоткинъ познакомился съ революцiонной литературой въ аристократическомъ салонѣ. Его кузина получала "Полярную Звѣзду" Герцена. Онъ бралъ книжки и читалъ. Впослѣдствiи путешествiе въ Европу вылило въ опредѣленныя формы влiянiе, которое произвела на молодого человѣка его прелестная кузина. Онъ уѣхалъ и тамъ встрѣтилъ жену своего брата, которая училась въ мѣстномъ университетѣ. У ней было много книгъ и собранiе журналовъ за послѣднiе два года. Изученiе ихъ и чтенiе произвели на него сильное впечатлѣнiе.
Изъ Цюриха онъ переѣхалъ въ Женеву и принялъ участие въ интернацiональномъ движенiи. Здѣсь, однако, его отвратили отъ себя политическiя интриги мелкихъ партiй, и, наконецъ, онъ прiѣхалъ въ Невшатель, гдѣ сблизился съ анархистами iоркской федерацiи.
Арестъ его въ Петербургѣ, куда онъ возвратился, пробыванiе въ Петропавловской крѣпости и бѣгство за границу, а также всѣ дальнѣйшiя перипетiи его богатой приключенiями жизни составляютъ дальнѣйшiй предметъ его любопытнѣйшей автобiографiи, которой такъ восторгается французскiй публицистъ.
До сихъ поръ эта автобiографiя на русскiй языкъ еще не переведена, но въ европейскихъ литературахъ она повсемѣстно принята съ горячимъ вниманiемъ и почетомъ. Ей посвятили лестныя страницы даже аристократическiе англiйскiе ежемѣсячники.
М. Чуносовъ.