А. Е. Ферсман.
Содержание: 1. Введение. — 2. Путешествие: Ташкент; Фергана; предгорья Алая. — 3. Рудник и его окрестности; жильное поле; Баритовая пещера; лаборатория. — 4. Главная жила и рудное тело. — 5. Происхождение руд; геологическая история области; поиски новых месторождений. — 6. Заключение.
Много приходилось мне скитаться по самым диким уголкам нашей земли — и в нагории Монголии, и среди снегов Полярной Лапландии, и на знойном острове Эльбе, и среди чарующих красот горного Алтая. Мне приходилось видеть и огромные пустоты с драгоценными розовыми турмалинами в гранитах Забайкалья, и редчайшие скопления ярких, искристых, неведомых тел в Хибинских Тундрах, и богатейшие жилы дымчатых кварцев вершин Сан-Готтарда...
И все-таки самыми красочными и яркими являются впечатления поездки в Фергану, на Тюя-Муюнский радиевый рудник.
Здесь и величие природы со сверкающими снегами нависающих громад Алая, здесь и все своеобразие ландшафта неумолимой и жаркой пустыни с яркими пятнами культурных оазисов. Незнакомая южная флора переплетается с новыми впечатлениями животного мира: пестрые, переливающие фазаны, черепахи, смирные ишаки и над ними — гордый корабль пустыни — верблюд. Красочное население в пестрых халатах с белыми чалмами узбеков, с огромными барашковыми шапками туркменов и мрачными паранджами женщин. И над всем этим горячее южное солнце, искрящееся на журчащих лентах арыков, на полигональных, залитых водою, рисовых полях, на ослепительной белизне снегов горных цепей!
И в этой обстановке — радиевый рудник Тюя-Муюн, единственный в мире по сочетанию природных химических группировок с яркими красками ванадиевых, урановых и медных минералов.
На шестой день мы прибыли в Ташкент. Только несколько часов краткого осмотра Университета — и снова дальше в путь в Фергану, через мутную Сыр-Дарью, вдоль орошенной Голодной Степи. Постепенно отходят к востоку снежные вершины Чаткальской цепи, а впереди все грознее и прекраснее растет Туркестанский хребет с его пиками свыше 4000 м., с юга замыкающий Ферганскую низину.
Медленно втягивается поезд через Ферганские ворота в голую пустыню, окаймленную со всех сторон снежными цепями: яркие пятна культурных оазисов прерывают сухую галечную пустыню, лишь изредка украшаемую типичными барханами. Вот Ходжент, о котором столько приходилось слышать, читая о знаменитых копях бирюзы; вот соженный в гражданской войне Коканд, центр хлопка; дальше тенистый Скобелев...
Наконец, утром седьмого дня — маленькая станция Федченко, наш отправной пункт на рудник.
Чудное солнечное, но свежее утро. Мы решаем сейчас-же ехать в горы, надеясь в этот же день к вечеру отложить все 62 клм., отделяющие станцию от рудника. Лошади уже в нашем распоряжении, и после утомительного сидения в вагоне мы наконец на свежем воздухе.
Мы едем пыльными извилистыми дорогами среди культурного оазиса. Глинистые стены курганчей, как крепости, местами обрамляют улицы, журчащие арыки пересекают путь. Огромные тенистые карагачи, как выточенные из зелени шары, украшают картину, то скрывая под своею сенью индийского типа молельни или мазара, то нависая над живописными чайхане, где в восточной неге полулежат узбеки за пиалой чая или блюдом плова или кавардака.
Но не много здесь этих культурных картин своеобразной восточной жизнн: разбиты и брошены дома, развалены мечети и медрессе, в запустении сады; тяжелые годы басмачества кровавою рукою уничтожили целые деревни, кишлаки.
Стены, дома, заборы — все здесь искусно построено из лёсса, той илистой желтоватой глины, которая создает все плодородие края, дает и кирпич и камень, лепит и горшок, и посуду, и стену, и шкап. Быстро уничтожается эта бесхитростная постройка, оставленная ее обитателями, но столь же быстро она вновь создается, если вернется к ней ее хозяин, нарубит тут же в саду свои-же стройные тополи, тут же на самой дороге замесит лессовую пыль и снова в бесхитростную постройку сложит с верблюда свой незатейливый скарб — одеял, халатов, подушек... и детей.
Мы едем по долине реки Аравана и постепенно втягиваемся в горы. За нами остается зеленый оазис, сухие и голые склоны предгорий состоят из песков и галечников и целая серия размытых и скучных долин и хребтов "адыров" рассекает некогда ровную поверхность этих третичных прибрежных отложений. А вдали высятся какие-то все новые и новые гряды, они тянутся с востока на запад, за ними блестят снега Алайских хребтов, в крутых берегах вьется налево горная река Араван.
Мы минуем Русское Село с его изящными украинскими хатами, длинными ровными улицами, образующими крест вокруг православной церкви.
Дорога поднимается в гору, то врезаясь в лёссовые склоны, то переваливая, через гребни, то узкими выемками прижимаясь к нависшим скалам вдоль шумящего Аравана. Много грузов приходится провозить по этой дороге на рудник и с рудника, и не раз взрывы динамита расчищали скалы, постепенно подготавливая путь для грузовых автомобилей.
Отдельными волнами, тянущимися с запада на восток, сменяются породы, все резче выделяясь своими контурами: сильно размытые полосы сланцев — смятых и раздавленных сменяются грядами кристаллических известняков. Они или отвесными стенками обрываются к шумному Аравану или отдельными скалистыми пиками или мрачными громадами высятся над безводною пустынею адыров.
На высоком перевале мы останавливаемся, и оказочная картина открывается перед нами. Вдали освещенный розовыми лучами заходящего солнца высится Алай, весь покрытый снегами. Широкая долина Науката с культурными оазисами отделяет его гряду от волнистого пустынного ландшафта предгорий; и в нем перед нами мрачным монолитом высится Тюя-Муюнский гребень и длинными иввилинами вьется пыльная дорога, постепенно поднимаясь на высоту рудника.
В холодную звездную ночь подходим мы к рудничной колонии (на высоте 1295 м.); нас встречает дружная семья инженеров и техников и в теплой комнате среди рассказов о последних успехах работ составляется план изучения рудника.
О самом руднике, о его удивительных рудах, о его лаборатории — обо всем этом я буду рассказывать дальше в отдельной главе. Целую неделю пробыли мы здесь на скалистой вершине Тюя-Муюна, то опускаясь в глубины главной шахты, то изучая окрестности.
А в окрестностях есть, что посмотреть и чему поучиться. Вот где можно было-бы в одно лето студенчеству научиться всем тонкостям динамической геологии, укрепиться в знании и понимании химических процессов и во много раз продуктивнее схватить основные явления природы, чем в длинные зимние часы за чтением учебника или слушанием лекций. Мы все еще не смогли вынести нашего высшего образования в природу, а между тем только именно в ней, во всей обстановке полевой работы, с ее трудностями и подчас лишениями, мы найдем снова тот правильный путь старого натуралиста, который превыше всех теорий и выводов ставил природный факт, умение в нем разобраться и его описать!
В краткие дни пребывания на руднике нам удалось только дважды уйти за пределы самой рудничной колонии. Один день мы посвятили обходу вокруг главной части Тюя-Муюнского гребня, на 300 м. возвышающейся над уровнем Аравана. В другой — посетили на юге голую долину Джида-Булака, где наблюдали поразительные явления погасших горячих источников.
Я уже говорил, что высокая известковая гряда Тюя-Муюна к западу мягко скрывается под наносами третичных песчаников и конгломератов, а к востоку возвышается в виде отдельного обрывистого монолита, тянущегося на десяток верст. Всего в 3 клм. от рудника гряда пересекается обрывистым и скалистым ущельем Танге. Вы спускаетесь к нему вдоль извилистого гребня Баритовой горы по водовозной тропе. Навстречу вам поднимаются караваны ишаков, поднимающих снизу воду на лишенный воды рудник, или верблюд, весь нагруженный сухим бурьяном — самым доступным и дешевым топливом Тюя-Муюна. На почти отвесной скале, еще не доходя до Аравана, вы видите черное пятно огромной пещеры; где-то, ниже ее, расположен среди скал вход в Баритовую пещеру, о которой мы будем говорить ниже. Далее внизу — под самым обрывом, не доходя долины, роскошный оазис, и среди него журчащая струя тепловатой хрустально чистой воды (22° С.) бьет мощным потоком из известняка.
Перед нами настоящая терма — Кок-Булак, очень слабо минерализованная, но постоянная, с прекрасною, несколько магнезиальною водою. Еще несколько сот метров и мы внизу у входа в ущелье; к югу тянется широкая долина с полями пшеницы и овса, высокие и стройные тополя и полузаброшенные курганчи. К северу грозное ущелье бурного Аравана; три раза висячими мостами перебрасывается тропа с берега на берег, врезаясь карнизами в сглаженные скалы, поднимаясь над огромными, бурлящими котлами великанов. Легко проходят по тропе путники и животныя, но опасна она для груженого верблюда или ишака, которого легко в узком месте может сбросить груз в пучину реки.
Ущелье Танге дает великолепный геологический разрез — профиль через наш Тюя-Муюнский гребень. Вы видите, что местами, несмотря на древние процессы превращения его в мрамор, в нем сохранилась старая слоистость, но слои стоят забором, вертикально; местами вы замечаете, как сильно прорезан известковый массив пещерами и пустотами; они прорезают его насквозь как соты, и вы невольно вспоминаете эту картину, когда изучаете самый рудник с его многочисленными жилами.
Кое-где по склонам вы видите ярко-белые вертикальные полосы: мы ими еще раньше заинтересовались, наблюдая с вершины гребня, и думали, что это остатки гуано или азотистых солей многочисленных птиц, гнездящихся в этих скалах; однако, нам пришлось очень скоро отказаться от этого предположения; в обрывистых местах с нависшими скалами происходят постоянные обвалы, камни катятся по склону, ударяются о выступы, обивают желтоватые сглаженные и потемневшие известняки, покрывая их таким образом белыми пятнами ударов. Мы хорошо знаем такие же белые пятна на темных породах после удара геологического молотка.
Всего лишь 400 м. угрюмого ущелья — и мы выходим на северный склон нашей гряды; снова яркое солнце, снова мирный ландшафт широкой долины с садами урюка; снова черные углистые сланцы и пустынные адыры.
Медленно поднимаемся мы наверх на рудник, теперь уже с севера огибая массив, и все резче и резче вырисовывается его своеобразная природа, как-бы мощного постороннего клина, сжатого черными сланцами, как-бы чуждого, инородного тела...
Вторую экскурсию мы совершили на юг в сухую долину Джида-Булака, где вдоль гранодиоритового хребта вьется извилистый ручей, пересекая размытые и смятые глинистые сланцы. В нескольких местах на фоне темных сланцев выделяются белые или желтые вертикальные полосы или конусы. Наш спутник и исследователь этих районов Д. И. Щербаков объяснил нам природу этих ныне не действующих горячих терм, которые своими водами разложили темные сланцы, накопили массы колчедана, а сверх него белые и желтые выцветы разных солей и самородной серы. Сейчас они бездействуют, но в одной из древних терм, как-бы разрезанных вдоль по ее вертикальной оси, мы увидели остатки грифонов, глубокие полости, выстланные натеками сульфатов и серы.
Так, в работах на руднике мы провели неделю, то сидя на отвалах и отбирая диковинные минералы, то опускаясь в шахты и пещеры, то осматривая окрестности. Целые часы мы проводили в прекрасном рудничном музее и вместе с деятелями Тюя-Муюна разбирались в последовательности отложений руды. В последний вечер мы собрались все вместе и в долгой и горячей беседе пытались слить воедино наблюденные факты и вырисовать себе вероятную картину происхождения руд.
Затем мы разделились: одни направились в Самарканд, чтобы там ознакомиться с рынком камня, а мы с Д. И. Щербаковым и рудничным инженером А. П. Кириковым отправились вдоль Алайского хребта к интересному ванадиевому месторождению Кара-Чагыра. Еще в 1914 г., когда Московская экспедиция Рябушинского вела поиски радиевых месторождений в Фергане, ею был открыт ряд своеобразных месторождений зеленых и желтых налетов и натеков в черных углистых сланцах, подобно известнякам тянущихся отдельными выклинивающимися полосами с запада на восток. В этих образованиях были найдены никкель и ванадий, и в честь крупного русского радиолога, столь безвременно погибшего, Коловрат-Червинского, они были названы академиком Вернадским коловратитом. Небольшое содержание радиоактивных элементов неизменно сопровождало эти скопления, обнаруженные в двенадцати местах на протяжении 200 клм. к западу от рудника.
Дорога на Кара-Чагыр весьма живописна и ведет через широкую Наукатскую долину, с широко разбросанными кишлаками, далее мимо угольных копей Кизиль-Кия к богатому кишлаку Уч-Курган на бурном Исфайране, вытекающем с вершин Алая. Здесь мы уже вплотную подходим к горным хребтам и у подножья большого известкового массива, подобно Тюя-Муюнскому прорезанного ущельем Исфайрана, мы видим черную скалистую вершину Кара-Чагыра. Здесь в 1923 г. инж. Попов вел разведки на ванадий и никкель, и сейчас сохранились небольшие штольни, врезающиеся в рассыпающийся трещиноватый кремнистый сланец. Практического значения это месторождение, конечно, не имеет, но за-то научный интерес его очень велик. Въ нем ясно обнаруживается, что источник ванадия лежит в черных углистых сланцах, и еще сейчас из них в условиях летнего зноя поднимаются горячие растворы, оставляя на стенках прекрасные розетки кристалликов ванадиевых минералов1). Здесь еще в большей мере, чем на Тюя-Муюне, мы видим, что ванадиевые и урановые соли перемещаются, мигрируют еще и сейчас. В раскаленной скале летняя температура должна превышать 75° С., сухой воздух извлекает из глубин растворы, которые поднимаются к поверхности и здесь, испаряясь, оставляют на стенках растворенные части; и в этих своеобразных условиях пустыни возникают как-бы горячие источники - термы, осаждающие свои кристаллики редчайших ванадиевых минералов и на стенках трещин, и на поверхности только что отколотой скалы, и на коконах гусениц, отложившихся в трещинках сланца...
Кара-Чагыр был последним пунктом в нашем путешествии по Фергане. Начался обратный путь — через тот же живописный кишлак Уч-Курган с нависшими над бурною рекою чайхане и курганчами, через Скобелев, утопающий в тени аллей мощных чинаров и тополей, снова мимо песков Сыр-Дарьи к Ташкенту.
Отсюда на несколько дней мы совершили экскурсию в отроги Тяншаня к живописному кишлаку Брич-Мулла в горном ущелье Чаткала. Новые, но уже чуждые Фергане, впечатления горной страны с иными картинами геологии и геохимии.
На обратном пути в самом Ташкенте мы проводим последние дни: яркие впечатления старого города с его колоритностью востока, новый город с новою культурою, вливающеюся и проникающею внутрь страны, быта, языка, веры и политического строя. Здесь особенно интересны были впечатления Среднеазиатского Университета — этого нового могучего рассадника мысли и культуры не одного Туркестана, а всей Средней Азии. Этот новый культурный центр, уже сросшийся с почвою востока, уже обросший рядом крупных исследовательских учреждений и лабораторий, должен сыграть немалую роль в судьбах всей Азии.
Ведь достаточно вспомнить, что площадь, на которую распространяются его интересы и его влияние, измеряется десятью миллионами квадратных километров, что ближайшие культурные центры отстоят от него на 2000—2500 клм. — Томск, Бомбей, Каир, Баку, Казань и что ближайшие среди них — Баку в Азербейджане, Томск в Сибири и Каир в Египте!
И когда в семье ученых, сплотившихся в великих среднеазиатских интересах, мы делились своими впечатлениями и, знакомясь с текущею работою, заражались новыми вопросами и новыми проблемами, выдвигаемыми природою Азии, мы чувствовали, что перед нами открывается новый мир — мир изучения Азиатского материка, в котором нам — стране, стоящей на грани запада и востока, придется сыграть огромную историческую роль.
Но вернемся опять к нашему руднику Тюя-Муюну.
Его прошлое нам мало известно. Очевидно, еще во времена китайского владычества здесь впервые добывалась медь, и о старых работах нам говорят многочисленные остатки каменных орудий, находимых здесь среди отвалов. В 1904 г., т. е. ровно 20 лет тому назад, впервые обратил внимание на рудник Антунович, с огромной энергией и желанием правильно поставить открытый им рудник. Но не легка была его задача, когда на голой скале он поставил одинокую юрту и начал создавать горное дело. Сложны и запутаны были всегда судьбы таких начинаний талантливых русских людей, идейно бросавшихся в новое дело, не подкрепленных ни капиталом, ни поддержкою других. Медленно и долго раскачивалось и научное исследование этого радиевого рудника, пока тяжелые годы войны и революции и басмаческого движения совершенно не остановили все дело; только в Петербурге оставались еще запасы уже вывезенных с рудника урановых руд.
Долгою борьбою, начиная с 1918 г., при неутомимой энергии В. Г. Хлопина удалось при Академии Наук создать и научный центр для изучения радия — Радиевую коллегию при КЕПС’е, преобразованную затем в Государственный Радиевый Институт, и положить начало радиевому заводу при Бондюжском Объединении на Каме. И в то время, как на ранее вывезенной из Туркестана руде создавалось радиевое дело, в своей производственной части перешедшее в ведение Совета Народного Хозяйства, в это же время вновь началась борьба за рудник, и в тяжелых условиях 1922 г. инж. Александрову удалось закрепить на нем работы и подвести твердую основу под дело добычи.
Сейчас мы видим на руднике уже два оборудованных поселка, в которых проживает до 150 чел.: нижний — на перевальной дороге и верхний — около рудника. Внизу новые прекрасно построенные дома из лёсса, прекрасный рудничный клуб, хлебопекарня, амбулатория. Около — землянки для рабочих. Длинными извилинами вьется дорога наверх к верхней колонии, где живут другие служащие рудника. В низких хижинках, восстановленных после инж. Антуновича, — научный отдел Тюя-Муюна, маленькая, но хорошо оборудованная радиологическая лаборатория, рудничный музей, архив, главное управление рудником. Отсюда открывается дивная панорама на все окрестности, и за живописным первым планом склонов Баритовой горы с пасущимися ишаками и верблюдами высятся высоты Алая, убеленные снегами и висячими ледниками.
В нескольких десятках метров главная шахта на главной жиле, а вокруг на скалистых и голых склонах рассеянные отдельные жилы, открытые за последние годы и все еще ждущие и разведки и эксплоатации. Уже около шахты вас охватывает волнение: мы, минералоги, обычно увлекаемся своими камнями, и какое-то исключительное чувство охватило нас, когда мы подошли к огромным отвалам и штабелям руды; здесь и канареечно-желтый тюя-муюнит, блестящий на солнце, здесь и огромные медово-желтые кристаллы барита, окутанные белоснежными кристаллами известкового шпата, здесь и пестрые слоистые натеки, напрашивающиеся на полировку, и большие белые сталактиты с черным остовом руды внутри. Здесь, как в Хибинских горах, вас охватывают совершенно новые незнакомые формы; вы теряетесь среди незнакомых минералов, и пестрые желтые краски урана, яркие зеленые тона меди смешиваются с темно-красными или медово-желтыми баритами и ярко-красною глиною, заполняющею рудник.
Мы спускаемся на главную жилу не через вертикальную шахту, а старым китайским ходом, прорубленным в плотном известняке. Яркий свет ацетиленовых фонарей освещает нам путь, ходок скоро расширяется и мы входим в большую Желтую пещеру — большой зал в 16 м. в длину, 8 м. в ширину и 8 м. в вышину. Почти весь зал был раньше наполнен различными урановыми и ванадиевыми соединениями, руды свешивались с потолка и со стенок в виде сталактитов, ярко-желтые цветы тюямунита еще сейчас обнаруживают ряд богатых для выработки мест. В южной части пещера переходит в глубокую пропасть, так называемую Зеленую пещеру — глубокое колоколообразное углубление, все выстланное зеленою рудою, богатою ванадием.
Целою системою лестниц, искусно укрепленных в отвесных стенках пещер, мы спускались вннз вплоть до 36 м., где начинается самая замечательная часть рудника — длинная извилистая трубка, которая шириною в 3—4 м. винтообразно уходит в глубину, слабо отклоняясь к западу, то расширяясь в отдельные вздутия, богатые рудою, то суживаясь и беднея соединениями урана. Двадцатью пятью уступами идет работа по этой извилистой трубке, и по отдельным лестницам мы спускаемся вниз вплоть до передового забоя на глубине почти 80 м. Нигде не видно ни капли воды, стенки состоят из чистого мраморовидного известняка или кристаллической руды и потому не нужно ни деревянных креплений, ни подпорок или настилов. Всюду перед вами вырисовываются стенки жилы и вы можете изучать ее строение в самой шахте, на прекрасных разрезах уступов или на стенках выработки.
Отсюда тяжелою работою извлекается кристаллическая руда, так называемый "рудный мрамор" — красная или зеленая темная известковая порода, в которой только местами видны налеты желтых кристаллов тюямунита. Через шахту в бадьях она поднимается на поверхность, где сортируется и на бричках отправляется на ст. Федченко, потом по желеэной дороге до Самары, далее в баржах по Каме — так в длинном и сложном пути до радиевого завода, где начинается новый и сложный путь ее превращений, выделения из нее ценного радия. Много тысяч пудов надо поднять из шахты, растворить и переработать, чтобы, наконец, в Ленинграде в обстановке маленькой лаборатории выделился один грамм светящейся соли радия.
Пока руда добывается только из главной жилы, но вокруг нее рассеяно много других очень сходных жил, таких же трубок, заполненных кальцитом и баритом с выцветами зеленых и желтых соединений меди и ванадия. Все эти трубки тесно связываются с нашею главною жилою, составляя целое рудное поле из свыше сорока выходов. Одни из них найдены по случайному кусочку барита, другие — по зеленой намазочке на обломке скалы, третьи — после долгих систематических осмотров каждого квадратного вершка поверхности наших известковых гор: Академической, Радиевой и Баритовой.
И самое замечательное то, что все эти жилы были открыты внимательною работою молодых геологов, которые за одно лето выявили главные рудные признаки хребта, т. е. те самые богатства, которые так тщетно искал инж. Антунович, в шахматном порядке бесплодно прорезая массив своим алмазным буром и зарывая на это без результатов многие десятки тысяч золотых рублей.
Среди всех этих полостей, пустот и жил одна пещера поражает cвоею грандиозностью — это знаменитая Большая Баритовая пещера, вход в которую лежиn на расстоянии 650 м. от главной шахты на обрывистом южном склоне Баритовой горы.
Это самая грандиозная пещера всего хребта, глубиною до 60 м., круто спускающаяся большим мешкообразным залом на юг. Мы провели в ней больше четырех часов, при помощи веревок спускаясь по крутым глинистым массам, любуясь дивными отложениями по ее стенкам.
Главная достопримечательность этой пещеры — не руда (ванадия или урана здесь нет и следа), а поразительные скопления кристаллов и кристаллических корок барита (сернокислого бария). На стенках пещеры свешиваются карнизы ветвистого, листоватого барита, на них или целые щетки больших кристаллов этого минерала или типичные сталактиты из мелких пластинок.
Мне неизвестно нигде на земном шаре подобной баритовой пещеры, в которой бы с такою очевидностью можно было видеть осаждение из простых водных растворов этой столь трудно растворимой соли, да еще в кристаллах величиною в 10—12 см, длины.
Так последовательно осматривали мы рудник, пещеры и отдельные жилы, знакомясь с тонкой научной методикой их изучения, наблюдая, как опытный глаз молодого радиолога определял богатство руды, легко отличая ее от пустой породы. Наш минералогический взор не мог в этом многообразии явлений различить скопления урана и связанного с ним ванадия; только в тонком электроскопе удавалось определить ценность того или другого горизонта, проследить обогащение радием жилы с глубиною, т. е. ответить на все те животрепещущие вопросы, которые ставит каждый день и разведка каждой новой жилы и эксплоатация большой трубки главной шахты...
Здесь в трудном и специальном деле радиевого рудника каждый шаг инженера должен регулироваться и направляться точною научною проработкою всего материала.
И пока постепенно накапливалась впечатления от рудника и окружавшего его ландшафта, пока постепенно сложные природные явления расчленялись на отдельные факты, одновременно с этим упорно хотелось слить эти факты и впечатления в единую общую картину и положить начало хотя бы только рабочей гипотезе, которая помогла бы разбираться в сложном ходе геологических и геохимических явлений, создавших огромные пещеры и наполнявших их скоплениями урановых и ванадиевых руд.
Целыми часами сидели мы в шахте на липкой красной глине, присматриваясь при свете карбидок и лент магния к деталям строения жилы, к каждой трещинке, которая ее рассекала, к жилкам, пустоткам или кристалликам. Часами обсуждали мы здесь же эти наблюдения с рудничными инженерами, с их богатым опытом фактических данных и знанием мельчайших деталей руды.
Мы, минералоги современной школы, ученики Вернадского, Van-Hise и Emmons’a, мы считаем, что изучение природных химических процессов не может решаться методами одной геологии, что законы распространения полезных ископаемых и их скоплений являются законами физико-химии земли, разрешение которых дается лишь кропотливым анализом; в этой работе первое место принадлежит минералогу, который разобрался бы в сложной массе минеральных тел, геохимику, который систематически изучил бы распространение химических элементов и их перемещение (миграцию), кристаллографу, который сравнил бы между собою кристаллические формы минералов в разные моменты их образования, наконец петрографу, который бы детально проанализировал сочетания минералов между собою. Только такой детальный разбор на фоне общей геологической истории данной местности может привести к разгадке тех основных вопросов, которые ставят науке практические потребности при разработке полезных ископаемых.
Задачею натуралиста является прежде всего умелое расчленение природных явлений на отдельные самостоятельные части и умение их описать, изучить и сравнить. Это первейшая задача каждой научной работы, и как часто стремительный ум теоретика пытается перескочить через эти главные этапы научной мысли, пытаясь строить общее здание из неразобранных и неочищенных кирпичей! Вся история наших наук показывает, что сила естествознания лежит в той глубокой фактической основе, которая была заложена в минералогии, ботанике и зоологии знаменитою Линнеевскою школою: только на этой твердой базе факта, изученного в самом себе и стройно, хотя бы и условно, систематизированного, выросло мощное дерево современного точного знания с великими законами эволюции в биологии и законами физико-химии в минералогии и геохимии...
Мы уже говорили о том, что сама масса рудной жилы была заполнена различными минералами, которые как-бы концентрическими слоями заполняли рудную трубку: здесь и натечные массы сталактитов и шестоватые прозрачные кальциты и бариты разных типов. В них надо было разобраться и прежде всего выработать общую номенклатуру, чтобы условно найти один язык для суждения; а такая номенклатура тем более являлась важною, что один и тот же минерал отлагался и в начале, и в середине и в конце длительного процесса образования, и было необычайно важным расчленить эти отдельные моменты или, как говорят минералоги, генерации. Мы, смеясь, даже назвали нашу работу "Номенклатурной Комиссией" и очень скоро освоились с нашими терминами, так что хорошо друг друга понимали, когда кто-либо говорил о "кальците один б" или о "барите втором".
Как было указано, рудное тело заполняло собою в нижнем горизонте трубчатую полость известняка. Его разрез, как он вами был изучен, передан со всеми деталями строения на рис. 7, причем, как позднее выяснилось, такая схема может быть с небольшими лишь исключениями отдельных частей применена ко всем другим жилами рудным признакам Тюя-Муюнского гребня.
Но разобраться и построить такое сечение было не легко. Недаром много попыток в этом направлении было сделано раньше, но общая схема не давалась, пока не было расчищено месторождение, вскрыты верхушки жил и в свежих забоях обнажены разрезы трубки. Поэтому неудивительно, что через три дня работы в самой шахте мы уже подошли безошибочно к схеме строения рудника, хотя все-таки в каждом данном месте длинной трубки ее применение часто давалось не сразу. Дело в том, что в целом ряде мест, когда трубка, общею длиною в два самых высоких Ленинградских дома, поставленных один на другой, шла несколько менее круто, мы могли подметить резкое различие в минералах крыши (верха) и низа, т. е. висячего и лежачего бока, как говорят в горной практике. Одно и то же по составу образование принимало различные внешние формы наверху и внизу. Наоборот, в других местах, совершенно тожественных по составу и по форме, минеральные тела как-бы повторялись несколько раз в разные моменты процесса, причем, что было особенно замечательно, особенно сходными были самые начальные и самые последние стадии процесса, т. е. самые наружные и самые внутренние слои концентрической трубки.
На трещиноватом мраморовидном известняке, на свободной полости, обмытой и как-бы оглаженной текущими водами, прежде всего следовала зона прозрачного желтоватого кальцита, который по своему строению очень напоминал сталактиты Крымских пещер; его мы прозвали KIa. На нем внизу только в некоторых местах как бы застаивания растворов, лежала мощная серия слоистых осадков известкового шпата до 1 м. толщиною, которые мы по аналогии с отложениями пещер должны были бы называть сталагмитовою корою (KIb).
На этих двух образованиях, и на несколько размытых и обогащенных железом кончиках кристаллов кальцита лежит главное рудное тело — носитель соединений урана и ванадия, слой изменчивой мощности до 2 м. крупно-кристаллического темно-желтого или зеленоватого мрамора, названного нами рудными — КII. В нижних частях его легко можно было подметить слоистое строение, причем внизу лежат как-бы корочки или обломки какого-то сплошного темно-бурого или темно-желтого цвета, содержащие до 80% окиси урана. Это и есть очевидно остатки того "первичного" минерала, который нам вместе с ванадием и ураном принес радий. На образцах и на стенках жилы вы видите, что этот минерал, осевший на стенках, частью отвалившийся с крыши вниз, был захвачен позднейшим отложением крупных кристаллов кальцита и превращен в главный рудный минерал, открытый впервые в Лаборатории Академии Наук К. Ненадкевичем, — ярко-желтый урано-ванадат кальция тюя-мунит. Этот яркий пластинчатый минерал распространен по всему рудному мрамору, своими листочками располагается между кристаллическими зернами кальцита или выстилает красивыми щетками пустотки внутри породы. Насколько легко перемещается — "мигрирует", как говорят геохимики, этот жильный минерал, видно из того, что его щеточки были найдены на костях трупа убитого басмачами киргиза, брошенного три года тому назад в открытый ход рудника на глыбы руды. В верхних частях темного рудного мрамора красные тона сменяются темно-зелеными, и иногда мы видим здесь в пустотках бархатистые как-бы натечные массы другого нового минерала, открытого Ненадкевичем, — туранита или ванадата меди.
На неровной, сильно изъеденной поверхности мрамора мы видим начало новых отложений тяжелого красного листоватого барита (BI), который постепенно теряет свою окраску и превращает в прекрасные медово-желтые кристаллы иногда совершенно прозрачного барита второго (ВII). У самого основания баритовых зон мы видим ярко-зеленые скопления медных соединений.
Снова наступают какие-то новые отложения: барит окутывается снова кальцитом или тонкослойстыми зелеными натеками, которые как-бы со всех сторон облекают жилу и оторванные куски барита (МI), или красивыми листоватыми щетками белых кристалликов (КIII), или снова мощною слоистою сталагмитовою корою (КIIIb). Ею как-бы заканчивается заполнение рудного тела, только сейчас кое-где накапливается белоснежная пыль "горного молока" или из просачивающихся вод осаждаются тонкие корочки сталактитов (KIV).
Так рисовались нам отдельные минералы жилы, и из этих разрозненных фактов мы пытались построить общую картину того мощного химического процесса, который некогда создал эти причудливые полооти в известняке и заполнил их ценнейшими рудами: наша диаграмма (рис. 8) будет нам изображать эту цепь геохимических событий прошлого. По ее вертикальной оси мы будем откладывать те температуры, которые вероятно наблюдались в течение отдельных моментов процесса, по оси горизонтальной слева направо мы будем отмечать последовательность времени.
Конечно, спросит читатель, откуда мы догадываемся о температурах отдаленного прошлого. Мы судим о них по многим минералогическим признакам: по формам кристаллов и их изменению, по образованию той или иной разности химического соединения, по ряду мельчайших и сложных деталей, накопленных опытом двухсотлетней минералогии. Конечно, мы не можем говорить о них точно; слева на диаграмме у нас даже поставлены две возможные шкалы: одна, которую мы наметили еще на руднике, исходя из наблюдения углекислых соединений, другая — заимствованная из продуманной схемы Maucher'a. Мы не знаем, которая из них более правдива, но нам ясно, что характерная кривая процесса с низких холодных температур поднялась до более высоких — горячих терм, может быть нагретых до 150—200° (но вряд ли выше), а потом снова упала до нормальных температур земной поверхности.
Начало и конец как-бы сливаются в один общий длительный процесс, намеченный нижнею волнообразною линиею; в нее как-бы врывается горячая кривая, более медленно и постепенно замирая.
Детали формы полостей и трубок нас убедили, что они не могли быть образованы горячими водами: это типичные пещеры карстового ландшафта, столь хорошо нам знакомые по Крыму, с их провалами, сифонами и органными трубками, с их подземными гротами, реками и феерическими картинами сталактитов и сталагмитов. С поверхности воды втекали в известняки по трещинкам, растворяли их своею угольною кислотою, раэмывали стремительностью своего потока, а там в глубине начиналась кристаллизация — по стенкам росли сталактитовые коры (KIa), а внизу на полу пещер и на скатах подземных ходов, вместе с обломками пород и глинами, осаждались слоистые красноватые сталагмитовые натеки. (KIb).
В эти более старые образования за линией АА нашей диаграммы врывается глубинный горячий раствор; его прорыв намечается крутым подъемом кривой; по стенкам трубок, из сплошь разложивших ее растворов, осаждаются корочки первичного рудного минерала — какого-то урано-ванадата; очевидно, углекислые соли известняков заставили его осесть, а вслед за ним образуется и весь рудный мрамор, частично разъедающий корочки и откладывающий слой за слоем кристаллические зерна кальцита; в местах раздутия, где спокойно было течение восходящего источника, зерна накапливались в мощные скопления; где же усиленно билась восходящая струя, там лопались и отрывались корочки и разъедались дивные сталактиты. Ближе к земной поверхности, где-то около Желтой пещеры, горячие воды находили свой выход; здесь скоплялись горячие пары и газы, рудные минералы и рудный мрамор свешивались сталактитами и росли в свободных от жидкости пещерах и ходах.
С рудным мрамором не было принесено ни капли сернокислых солей и потому неожиданным является на нем мощный слой барита I. Здесь состав растворов должен был резко измениться: углекислая терма сменилась сульфатною, кое-где частично ею были накоплены медные соединения, но главным и мощным образованием этой третьей фазы в процессе явился барит, сначала красный, с обильным содержанием окиси железа, потом постепенно очищающий и светлеющий. Тонкая зонарная структура, полосчатая окраска этого минерала нам совершенно определенно говорят о постепенном, но колеблющемся, охлаждении раствора, волною затухающего длительного термального процесса. В некоторых местах видны как бы снова рецедивы более горячих вод, и тонкие слоистые зеленые карбонаты кальция, как бы мраморный оникс горячих источников Закавказья, нам говорят об этих последних порывах восходящих вод.
Местами крыша из тяжелого барита рушилась и заполняла пустоту своими обломками, местами еще шли последние перекристаллизации минералов жилы. Но в общем горячий процесс восходящей термы был окончен, и онова потекли сверху воды, осаждая свои сталактиты (КIIIa) и сталагмитовые коры (КIIIb), и снова карст со всеми своими характерными чертами завладел рудником; кое-где еще перекристаллизовывались бариты, осаждаясь по стенкам пещер новыми кристаллами; кое-где отлагались сталактиты или на дне пустот накапливалась красная глина.
Так рисовалась нам сейчас картина тех горячих растворов, которые ворвались в карстовые полости известняков и отложили по стенках рудные минералы и связанные с ними скопления барита и известкового шпата. Но откуда же поднимались эти горячие источники, отложившие руды ванадия, урана и бария, когда образовались рудные скопления и какова их связь с прошлыми геологическими судьбами Ферганы?
Геологи нам рисуют сложную картину прошлого, в которой наши явления оказываются лишь маленьким кратковременным эпизодом.
В могучие складки вздымались древние отложения герцинской горной системы в ту отдаленную эпоху, когда на границе каменноугольного и пермского времени широким поясом герцинских складок разрезалась Евразия от берегов Атлантиды до высот Гималаев. В эти отдаленные эпохи ломались старые образования, и с ними мощные каменноугольные известняки и черные, еще более древние, углистые, и кремнистые сланцы, ломались, обрывались трещинами и опускались по длинным широтным линиям неведомых нам древних хребтов. По линиям разломов, по границам уцелевших осколков проникали горячие массы изверженных пород. В это же время вздымался Урал с его богатейшими рудами, рассекались рудные трещины Гарца и Корнваллиса, а в глубоких заливах юга России накапливались знаменитые слои Донецкого угля.
Но не с этими древними моментами геологической истории связываем мы Тюя-Муюн, хотя именно их чертами была предопределена вся дальнейшая история известковых массивов Ферганы.
После герцинских складок много сложных явлений переживала южная часть Туркестана: то в длительный материковый период сглаживалиоь ее хребты и сливались разнородные массы в высокогорные равнины, то на время наступало море, и прибрежные пески и конгломераты или угольные слои нам говорят об этих кратковременных моментах геологической истории.
Но вот наступило начало третичной эпохи, тот знаменательный момент в истории земли, когда снова вдоль старых герцинских линий новая молодая Альпийская горная система стала вздымать свои складки, перебрасывать и опрокидывать слои, надвигая мощные старые массивы на молодые отложения, разламывая и раскалывая перед собою земную кору. Длинною и сложною цепью тянется эта горная система от берегов Атлантического океана через Испанию, Северную Африку, Италию, Альпийскую основную оистему, Балканы, дальше через Крым, Кавказ в сложные области великого Памира и складчатые системы Гималаев. С юга надвигались эти складчатые движения, создавая горную страну Туркестана, выше 3500 м вздымая нагорье Памира, и все затухающими и у спекающимися складками проникали они на север в наши предгорья Алая. И вдоль вздымающихся хребтов, моделированных и выявленных текучими водами, мощные сбросы и опускания стали тянуться длинными линиями: целые полосы осадков опускались в глубины, создавал мощные горные долины, окаймленные высокими горными хребтами, подобно широкой Наукатской долине на юг от Тюя-Муюна, подобно наконец всей мощной низине Ферганы. На границах механически разнородных пород эти трещины делались особенно резкими и в виде отдельных клиньев смещались хрупкие, но не сдвигающиеся известковые гряды среди гнущихся глинистых сланцев и мягких пород.
Медленно и постепенно с первой половины третичного периода затухали эти могучие тектонические явления, но они не кончились еще сейчас. По тем же длинным, вытянутым с востока на запад линиям идут еще сейчас изгибания и разломы земли. Чуткие сейсмографы Ташкентской Обсерватории еще и сейчас нам говорят, что здесь неспокойно и что самые могучие землетрясения отмечаются именно по этим линиям Туркестанокого и Алайского хребтов, на востоке загибающимся вдоль хребта Ферганского и далее сливающимся с линиями Тян-Шаня. Многочисленные горячие и целебные источники еще и сейчас поднимаются по этим расколам; о них мы уже говорили, описывая живописный Кок-Булак или рассказывая о древних только что угасших термах Джид-Булака. Здесь еще все живет сложною химическою жизнью, и в длительном процессе замирания древней Альпийской системы еще сейчас идут мощные химические процессы в недоступных нам глубинах земли...
И в то же время, как эти мощные силы глубин моделировали и подготовляли сложное строение поверхности, сверху приходили другие могучие силы — ветра, воды и воздуха. В сложной геологической истории третичного и новейшего времени новал фаза размыва и разрушения, сплетаясь с разломами и опусканиями, создавала современный рельеф. Мощные реки в длительной и сложной работе сначала сравняли поверхность разбитых складок и клиньев, и древние речные песчаники и конгломераты сплошною безводною пеленою "адыров" покрыли верхушки некогда могучих хребтов. Стекая сильными потоками с вершин Алайских цепей, реки проработали себе дорогу к северу в мягких пологих долинах с культурными оазисами — среди изверженных пород и сланцев, в узких, почти непроходимых канионах — среди длинных широтных полосок древних известняков и мраморов. Жаркий полупустынный климат стал все более и более накладывать свой отпечаток. Долгие месяцы летнего зноя, долгие месяцы сухой зимы сменялись лишь редкими периодами южных дождей-ливней, и бурных "силях" смывавших колоссальные площади и вырывавших глубокие канионы. Ветер и солнце соперничали в разламывании и рассеивании поверхностных слоев земли и, сочетая эти силы разрушения с мощными потоками весенних вод, создавался, рассеивался и намывался знаменитый Туркестанский лёсс — основа плодородия страны.
И как бы из погребения, засыпанный осыпями глинистых сланцев и обломками мрамора, выростал и выявлялся массив Тюя-Муюна, подобно саркофагу высекаемый агентами природы, как бы моделируемый среди смятых и разрушенных масс различных сланцев, изверженных пород, песчаников.
Как постороннее, чуждое тело, вклинивается этот гребень древних мраморных известняков, и с ним согласны в своем характере и другие паралельные известковые гряды.
В этих то известняках, в условиях их постепенного выявления из погруженных в прибрежные осадки древних третичных морей и начались процессы их размывания.
Подобно вершинам Крымской Яйлы или нагориям Крайны и Далмации, в условиях умеренного влажного, но неравномерного климата началось то своеобразное моделирование поверхности, которое мы называем карстом. Воды дождей по капилярам и трещинкам проникают в известняки, растворяют их стенки, если насыщены они угольною кислотою, механически промывают себе дорогу и врезаются длинными и сложными ходами внутрь известняков.
Когда начался этот процесс, столь широко распространенный в известковых грядах Южной Ферганы, сказать трудно. Может быть еще тогда, когда известняки возвышались отдельными островами среди уходящего третичного моря, может быть гораздо позднее, когда прорабатывала себе ложе р. Араван или Испайран, врезаясь в толщу известняков, но во всяком случае процесс образования карста идет повидимому еще и сейчас, в условиях очень сухого, почти пустынного климата предгорий Алая.
И вот, в эти карстовые полости и проникли горячие воды глубин с их загадочными скоплениями урана, ванадия, меди и бария. Откуда же взялись эти воды и откуда извлечены сами металлы?
Мы уже видели, что Альпийские разломы положили по дливным линиям, тянущимся с запада на восток, начало выходу горячих источников. Из глубин неведомых нам, но создавшихся и обновляемых землетрясениями, по трещинам поднимались горячие воды и проникали они в тех местах, где им легче всего было пробить себе дорогу: на границах трещиноватых известняков и чуждых им механически глинистых сланцев; они поднимались из глубин по краям массивов, проникали в древние, черные, углистые сланцы, из них своим горячим дыханием извлекали ванадий и может быть уран. В слабых растворах неуловимо ничтожных концентраций, в которых оставался растворенным даже серно-кислый барий, требующий на одну частицу 400.000 частиц воды, поднимались эти термы и медленно осаждали они свои осадки по стенкам карстовых трубок вместе с углекислым кальцием, растворенных ими же, известняков.
В черных островках древних углистых сланцев, образованных животными остатками глубокого силурийского моря, видим мы один из источников наших рудных скоплений. Единственный ли он, не играли-ли здесь некоторою роль и настоящие рудные растворы из глубин с типичными соединениями бария и свинца — это нам покажет только будущее исследование?
И, когда кончился этот процесс горячих терм, снова потекли обычные растворы поверхности, снова стал образовываться карст в одних местах и обтекаться сталактитами в других. Снова более холодные растворы стали по трещинкам разносить бариевые соединения и инкрустировать красивыми кристаллами баритовые пещеры. А когда горячие воды летнего дождя падали на раскаленную землю и проникали горячими растворами пустыни к рудным массам, они растворяла минералы глубин и снова в своеобразном процессе горячей пустыни заставляли перемещаться и мигрировать ярко-желтые налеты уранового тюямунита или, отделяя радий от урана, давали начало диковинному минералу радиобариту, лишенному материнского элемента урана...
Длинными полосами, то могучих массивов известняков, то размытых древних черных сланцев тянутся с востока на запад гряды предгорий; в них пойдет новая поисковая деятельность, углубляя и выявляя месторождения, сливая отдельные звенья в общую картину, сливая достижения отвлеченной теоретической мысли с практическими завоеваниями богатств природы.
Мы последовательно шаг за шагом изложили, как отдельными этапами работает мысль исследователя, перед которым стояли задачи практические. Нам хотелось на этом примере разобрать и более глубокие проблемы науки о полезных ископаемых, связанной столь тесно с основами химической жизни и превращений земли.
Три последовательных этапа наметили мы в нашей работе:
1. — Прежде всего внимательное расчленение природного сложного явления да отдельные самостоятельные части и детальное изучение этих частей всеми методами химического и физического анализа. Мощная методика современных экспериментальных дисциплин дает возможность глубокого анализа природных явлений, и нельзя не выдвинуть эту задачу, как первейшую и главную задачу естествоиспытателя. Завоевание факта, уменье в нем точно разобраться и выявить его характерные черты — дороже многих самых блестящих и глубоких теорий или гипотез.
В этом этапе пытались мы изучить накопление радиевых руд, изучить все сопровождающие минералы, наметить их детальное и глубокое исследование.
Но и на этом пути научной работы натуралиста есть еще одна сторона, которая привходит, как мощный новый метод исследования — метод сравнительною анализа, который дает возможность расчлененное и выделенное из природы явление сравнить с аналогичными явлениями, уже ранее изученными, и этим путем отнести его к определенной группе, как говорят — его классифицировать.
В наше время, когда широкие теории и смелые выводы увлекают своею новизною и полетом мысли, отдельные правильно наблюденные факты и скучные старые схемы систематики так часто недооцениваются и так часто мы забываем их первенствующую роль в поэнании мира: когда мы на основании детальных исследований устанавливаем для кристаллов кальцита (KIa) их сходство с кристаллами из Кумберлэнда, когда мы одни натеки называем простою сталактитовою корою, а другие мраморным ониксом, — мы уже в сущности проделали обе эти работы: на основании изучения свойств мы классифицировали факт.
2. — Вслед за этим первым периодом научного исследования минералога и геохимика наступает второй — попытка синтезировать все наблюдения, связать отдельные разрозненные звенья в общую цепь. Здесь мы от отдельного природного тела, от минерала переходим к процессу во времени, к длительному природному явлению, определяемому сложными законами физико-химии.
Так в последовательном синтезе наших наблюдений пытались мы воссоздать картину горячего источника, постепенное охлаждение горячих и перегретых паров, последовательную историю накопления, растворения и переноса наших ценнейших соединений урана и ванадия.
И от этого второго этапа, который дал нам возможность построить нашу схему, рис. 8, мы непосредственно перешли к нашей третьей задаче, венчающей все наше здание, — к воссозданию всей картины происхождения рудного скопления, его связи с геологическими условиями местности, со всеми прошлыми судьбами данного уголка земли.
3. — Попытка нарисовать общую картину происхождения-генезиса, как говорят минералоги, является основною научною и практическою задачею исследования скоплений полезных ископаемых. Без нее нельзя ни разгадать природы рудного тела, ни выяснить глубины его залегания, нельзя планомерно вести поиски новых месторождений, нельзя осмысленно разведывать рудные признаки. Ни один шаг практика не может делаться без этой теоретической и строго научной картины, и самые животрепещущие вопросы о величине запасов полезного ископаемого и его экономической ценности являются лишь логическом выводом из основной проблемы — разгадки генезиса.
Но разгадка происхождения руд нелегка; она должна в глубоком синтезе слить воедино все прошлые судьбы данного уголка земли, его геологическую историю, его разломы и складки.
Так на фоне мощных Альпийоких цепей, складками набегавших с юга, мы рисовали в смелом полете научной фантазии наши картины прошлого и их значение для понимания радиевых руд. В этом синтезе надо учесть и глубочайшие данныя геологии с ее методами определения возраста и природы каждого геологического явления, и метеорологии, определяющей современный рельеф, и науки о землетрясениях и, наконец, все те же данныя физико-химического характера, которые мы добыли на первых двух этапах нашей научной работы.
В этом синтезе правильное решение задачи не есть простая отвлеченная мысль или разгадка ребуса — это величайшее практическое достижение творческого ума ученого.
К этому синтезу мы еще в сущности не подошли. Еще неясны для нас те факты, на которых он будет строиться, еще огромная лабораторная и полевая работа должна овладеть самыми явлениями природы.
Но уже сейчас в наших смелых полетах пока еще только научных построений мы видим ряд блестящих условий для развития радиевой промышленности в стране и мы не сомневаемся, что первый смелый почин русского инженера, в тяжелые басмачские годы положивший начало блестящему радиевому делу, разовьется в мощную промышленность, которая на базе глубокого научного анализа сумеет использовать то ценнейшее сочетание металлов урана, ванадия, бария и радия, которое дает нам знаменитый Тюя-Муюнский рудник и может быть даст нам целая гряда предгорий Памирских и Алайских цепей2).
Ташкент. Май 1924 г.
1) Некоторые минералы здесь так напоминают знаменитое месторождение ванадиевых руд в Перу (Минасрагра), что я совершенно уверен в том, что в некоторых из этих черных сланцевых линз будут открыты богатые месторождения ванадия.
2) Желающих ознакомиться более детально с радиевым делом в России отсылаю к следующим работам: Сводка наших данных о радиоактивных рудах Ферганы см. Д. Щербаков. Мат. Ком. Производ. силы России. 1924. №47. - 0 Тюя-Муюнском руднике см. С. П. Александров. Горн. Журн. 1923 № 12 и 1924 № 1. — Общее описание русской радиевой промышленности см. В. Г. Хлопин. Радий и его получение из русского сырья. Труды по изуч. радия и радиоакт. руд РАН. 1924. (в печати). — Наконец, предварительные данныя о результатах нашей экспедиции 1924 г. изложены в отчете о командировке в Туркестан. Труды НТ0 ВСНХ 1924.