По огромной площади, на которой расположился газовый завод с его постройками и дворами, к месту старта аэростатов — участников состязаний приходится пробираться либо между громадных куч угля, либо прямо по ним, поверху, прыгая с кучи на кучу.
Всюду — уголь, уголь и уголь.
А по черным грудам угля, словно колоссальной длины и толщины белые удавы, прихотливо извиваются шланги, подающие с завода газ для наполнения аэростатов.
По мере приближения к готовящимся к отлету аэростатам, все явственнее и явственнее чувствуется характерный запах светильного газа.
Курить здесь нельзя ни под каким видом!!!
За этим наблюдают не только стоящие в оцеплении милиционеры, но и все, имеющие какое-нибудь отношение к администрации завода или к организации полетов и даже просто гости. Да это и понятно: долго ли до взрыва?!. Невдалеке — вот уж именно: «на всякий пожарный случай» — дежурит группа пожарников.
В углу, около самого забора, отделяющего владения завода от прилежащих улиц и сегодня густо облепленного малышами и взрослой любопытствующей «вольной» публикой, тихо покачивается в воздухе почти уже наполненный газом аэростат золотистого цвета. Его оболочку с прикрепленной к ней корзиной крепко удерживают на земле веревки, при помощи тяжелых мешков с мокрым песком (балласта), которые находятся под наблюдением специальной команды красноармейцев N-го воздухоплавательного отряда.
Рядом с этим — второй готовый шар, объемом поменьше (в 500 куб. метров), изготовленный силами и средствами курсантов воздухоплавательной школы Мосоавиахима. На нем, первым по очереди, должен в единственном числе вылететь курсант той же школы, тов. Лифшиц.
Остальные аэростаты — участники полетов — либо только еще начинают наполняться газом через шланги, протянутые с завода, и из переносных колбас-баллонов, либо распластались по земле своими развернутыми пустыми прорезиненными оболочками, либо даже еще не раскатаны.
Интересуюсь:
— Сколько же весит такая оболочка?
— Да поразному, в зависимости от объема... Килограммов
500—600...
— Ог-го!..
Немного в стороне, около десятичных весов, — группа людей: это перед полетом взвешивают каждого его участника.
Один из пилотов из корзины кричит одному из распорядителей в голубой нарукавной повязке:
— Вес известен?..
— Да! Инженер Аусберг — 93 килограмма..
— Не может быть?! — изумленно
отзывается пилот.
— Позвольте спросить... — подхожу я к одному из хлопочущих распорядителей.
— Извините, пожалуйста, мне теперь абсолютно нет времени! — перебивает он, заметив в моих руках блокнот журналиста. — Спросите вон у Гарканидзе — он вам даст все сведения!..
Иду по указанному мне направлению.
— Где Гарканидзе? — спрашиваю у одного из красноармейцев.
— Вот он! — тычет он на распластавшуюся у наших ног огромную бугорчатую оболочку шара.
Я изумленно таращу глаза, так как никого перед собой не вижу.
Красноармеец, улыбаясь, поясняет:
— Да он же ж унутри — производит проверку!
Со всех сторон несутся непонятные для непосвященного уха слова команды:
— Дать 10 человек давить газ!..
— Закатывай оболочку!..
— Газ идет!..
— Дай слабину!..
Стоп!..
— Отдай два мешка!..
— Есть ли громоотвод?..
— Не полагается — здесь радиоустановка!..
— Сейчас полетит Лифшиц! — доносятся до моего слуха чьи-то слова.
Спешу к шару Лифшица.
Лифшиц — уже в корзине, без каких бы то ни было запасов и припасов, кроме нескольких мешков с балластом. Он, спокойно улыбаясь, облокотился на борт корзины и смотрит на сгрудившуюся вокруг него публику.
— Ну, уж в этакой-то корзиночке я ни за что бы не полетел!.. Да еще в одиночку!! — слышу за спиной
разговор.
— Ему не впервой — четвертый раз, говорят, летит...
И, действительно, корзинка, на мой взгляд, чрезвычайно «легкомысленна», мала и неудобна. Видом своим она напоминает обычную плетеную бельевую корзину, только чуть повыше и без верхней крышки — вдвоем и повернуться тесно, не только что присесть.
Наконец, раздается команда:
— Выдернуть поясные!..
Шар удерживают теперь на земле только десятки пар рук красноармейцев корзиночной команды, вцепившихся в борта корзины.
— Пустить корзину!..
И освободившийся шар, под звуки оркестра и приветствия собравшихся, в 12 часов 5 минут плавно поднимается вверх и, относимый ветром к юго-востоку, постепенно уходит все выше и дальше, пока не превращается в едва видимую точку и, наконец, окончательно скрывается из глаз.
В ожидаиии пуска второго шара вновь перехожу от одной группы к другой.
Среди незнакомых людей встречаю и почти всех «наших»: здесь и секретарь ЦСКВ тов. Парамонов и радиооператор тов. Гордеев в забавном ушастом шлеме, летящий с аэростатом «Рабочей радиогазеты», и тов. Седунов в «легкомысленных» ботинках, пальто и кепке, летящий с самым большим аэростатом (в 2 000 куб. метров) ОДР и «Комсомольской правды», и блестящий своими пенснэ тов. Байкузов и член коллегии НКПТ, ведающий радиовещанием, т. П. И. Смирнов вместе с зам. Пред. ЦС и Генсекретарем ОДР т. Я. В. Мукомлем, и зав. радиовещательным узлом т. Садовский, и зав. редакцией «Радио всем» и «Радио в деревне» т. А. Г. Гиллер, и много других радистов-коротковолновиков и просто радиолюбителей.
Летуны-радисты с очевидным нетерпением ждут своей очереди вылета и готовят свои «походные» радиоустановки.
— Смотри, не забудь предупредить меня ровно за час до отлета, чтобы успеть поставить установку! — озабоченно просит т. Гордеев т. Парамонова.
— Хорошо! Но забуду!..
Приблизительно через час после первого улетает второй аэростат под управлением пилота Годунова при участии двух инженеров, снабженных многочисленными и сложными научно испытательными инструментами.
«Наши» летят в таком порядке: т. Седунов с пилотом Смеловым и сотрудником газ. «Комс. правда» Розенфельдом — четвертыми по счету, около 3—4 ч. дня, тов. Гордеев с пилотом Елифтеевым и сотрудником «Рабочей радиогазеты» Потемкиным — восьмыми по счету, около 6 час. веч. и, наконец, т. Байкузов с пилотом Журавлевым на аэростате Осоавиахима — девятыми и последними по счету, около 7 час. вечера.
Особенно красив был отлет последних двух аэростатов, происходивший в темноте. Зажженные фонарики, которыми сигнализировали улетавшие остающимся, долго и эффектно, как звездочки, мерцали с темного неба.
А. Голубев.