История, как история.
И командировка, тоже, как командировка. Настоящая, заграничная.
Но, как полагается всякому добропорядочному историку, начну издалека. 6 июля 1928 года тов. Бугославского Сергея Алексеевича — музрука Московского радиоузла — провожали в заграничную командировку.
В кармане у командируемого лежали паспорт и некоторое количество долларов, честно полученных в Госбанке в обмен на совчервонцы. Паспорт был обыкновенный, заграничный. На паспорте — виза. Словом, все — честь-честью. Но вот доллары были совсем необыкновенные. По крайней мере ни в одной из историй о советских заграничных командировках подобных долларов днем с огнем не сыщешь. Тов. Бугославский ехал в служебную командировку за собственный счет.
«Нам многому нужно поучиться у заграницы в области художественного радиовещания. Изучите за границей устройство студий. Учтите опыт заграничной художественной работы. Все это во как нужно нам при перестройке радиовещания», так напутствовали отъезжавшего ответработники Радиоузла.
Советский музрук, не истратив ни одной народной копеечки, подобно «другим прочим», вместо отдыха полтора месяца энергично изучал постановку радиовещания в Германии и в Милане. В августе месяце того же года он появился снова на одном из московских вокзалов.
На обеих ногах у музрука были заграничные ботинки, в легоньком чемоданчике сиротливо тряслись две вязаных заграничных фуфайки, но зато правую руку оттягивал полупудовый потертый портфель.
На вашем лице — злорадная улыбка.
Вы уже предчувствуете, что в портфеле музрука лежала дюжина заграничных фильдеперсовых чулок для жены, губная помада для престарелой тетки и безопасные ножики для сослуживцев.
Вы жестоко ошибаетесь! В заветном портфеле было не что иное, как тот самый «во как нужный нам» заграничный радиовещательный опыт.
Встретили музрука строго, по-деловому: «пиши срочно отчет о поездке, будешь доклад делать на общем собрании»...
Бугославский — человек доверчивый, в заграничной командировке был впервые — опыта мало, да и исполнительный к тому же — как приехал, в ту же ночь сел за отчет. Три дня и три ночи пропотел бедный над отчетом. Последние брюки протер, а отчет «в срочном порядке» составил. Приложил он к докладу все добытые за границей материалы, схемы и пр. и благоговейно сдал все это своему высокому начальству.
Не знаем доподлинно, читал ли кто-либо из ответработников Узла отчет, учли ли они заграничный опыт Бугославского. Об этом история умалчивает.
Сами мы чистосердечно в этом сомневаемся.
Но дело не в этом. Все дело в том, что прошел месяц, другой, третий, прошло шесть месяцев со дня приезда Бугославского.
Доклада своего Бугославский нигде не делал — некогда: не успевали прорабатывать, согласовывать, печатать в «Радиослушателе» и отменять программные сетки. Ждал, ждал «счастливец»-музрук и не вытерпел. Решил намекнуть высокому начальству о судьбе своего доклада.
Намекнул — и не обрадовался. Поседел с горя Бугославский; говорят, пить начал — оказалось, нет ни у кого отчета.
Пропал он. Потерялся. Вроде иголки. Три недели подряд весь наличный разбухший штат Радиоузла искал злополучный отчет среди ворохов отмененных программных сеток. Поиски увенчались бешеным успехом: отчет был найден.
У вас умильная улыбка на лице. Вы рады? Еще бы, добродетель торжествует, отчет найден, и Бугославский в торжественной обстановке, наконец-то, читает свой доклад.
Напрасно улыбаетесь. Преждевременно.
Прошел еще один месяц, а Бугославский своего доклада нигде и никому не читал, несмотря на все его тонкие намеки всякому высокому и невысокому начальству.
Вот и вся история.
Правдивая история.
Только немного, каюсь, приврал насчет Бугославского: не пьет он, а копит снова деньги на будущую командировку.
Самокритик микрофонов.