Записки д-ра Вильяма Монгомери Мак-Говерна.
(Продолжение).
Нам надо было двигаться возможно скорее. Погода держалась хорошая и я знал, что если удастся достигнуть перевала до снежной бури, мы можем пройти его благополучно, между тем всякая задержка могла оказаться опасной.
Однако, Сатана был в таком состоянии, что его невозможно было поднять, и я был вынужден остановиться на день. Короткий переход не убавил моего аппетита и я в один присест с'ел цыпленка и 6 яиц. Наша ранняя остановка дала мне немного времени, которое я употребил на подготовку к будущему своему переодеванию.
До сих пор я путешествовал, как англичанин, и имел разрешение продолжать путешествие до перевалов, т.-е. мог не переодеваться еще несколько дней. Но я боялся возбудить внимание своим видом европейца, проходя по последним сиккимским деревням. Европеец здесь столь редкое явление, что его присутствие не может не отмечаться, и если бы меня увидели в таком виде на перевале, несомненно, пошел бы слух, что я перебрался в Тибет. Этого я хотел, во что бы то ни стало, избежать. С другой стороны, я не хотел и переодеваться слишком рано, чтобы не выдать себя, ибо, если бы деревенские власти увидали меня переодетым по тибетски, то, не смотря на все мои разрешения, они могли остановить меня.
Поэтому я пошел на компромисс. Я решил избегать всех деревень и посылать туда за припасами одних слуг. В то же время я остриг и окрасил свои волосы и переоделся по сиккимски, так, что издалека казался туземцем. С другой стороны, я еще не подкрасил своего лица и тела и не вычернил своих глаз и хотел быть европейцем, если бы кто пришел в наш лагерь и стал задавать вопросы. Любопытно, что мое странное поведение не возбудило никаких подозрений у моих слуг, весьма возможно, потому, что они вообще считали меня полусумасшедшим чудаком еще в Гиантце, когда я носил там Тибетскую одежду. Они считали это специальным приемом для изучения туземцев. Слуги мои все еще думали, что я вот-вот изменю направление пути и пойду на Пемайантце, но я осведомил их, что раз мы зашли так далеко, то мне необходимо пойти в Лахен — поглядеть там знаменитого Лахенского отшельника, побеседовав с ним, вернуться в Пемайантце через Ганток. О моих истинных целях они до сих пор ничего не подозревали, так как отлично знали, что перевалы зимой недоступны, и не помышляли, что я решил перейти их.
Кончивши окраску своих волос, я нашел, что Сатана по прежнему лежит в полубесчувственном состоянии под палящими лучами солнца; я приказал слугам втащить его в палатку, ибо иначе у него мог бы произойти солнечный удар, что могло помешать моим дальнейшим планам.
Я никогда не видел человека столь мертвецки пьяного, как он. На следующее утро (16 января) мы двинулись дальше на север, и после 4 или 5 миль отвратительной дороги добрались до Дрикшу; здесь дорога от Гантока к перевалу еще раз подходит к берегам р. Тисты. Тут я стал испытывать большое беспокойство, здесь была застава и меня могли остановить, так как Бели мог подозревать, что я постараюсь пройти этим путем, освободившись от данного ему слова.
Поэтому я прошел мимо Дрикшу, и, не останавливаясь, послал слуг купить там провизии на несколько ближайших дней. Я строго приказал слугам ничего не говорить обо мне деревенским властям, — и ограничиваться указанием, если будут спрашивать, что идут они все в Лахен на богомолье. Несколько миль спустя я достиг высокого плато Акатонг; здесь я решил остановиться на ночь и ждать возвращения слуг.
Здесь на плато прежде была деревушка, но по политическим причинам ее перенесли на несколько миль ниже к реке. На картах это изменение не отмечено; вообще правительственные карты Сиккима во многом неправильны.
Что касается Акатонга, то хотя деревня отсюда и перенесена, но место это все же посещалось и после этого, так как славилось своими горячими целительными ключами. Однако, года два тому назад, горный обвал завалил этот ключ; Сикккимцы так ленивы, что и не подумали откопать их, и место совершенно опустело.
Эта часть Сиккима очень слабо населена и не имеет богатых деревень. Об'ясняется это, прежде всего, отсутствием непалийцев и индусов, которые вообще приносят богатство сиккимцам и без которых сиккимцы не могут использовать никаких богатств страны.
Причина же отсутствия непалийцев удивительна. Вся эта часть Сиккима находится под властью монастыря Педан, самого большого в Сиккиме после монастыря Пемайантце.
Настоятель этого монастыря, очень родовитый и богатый, был большим интриганом. Он унаследовал всю ненависть коренного тибетца к иностранцам и, когда, лет 45 тому назад, сиккимское правительство, под давлением Англичан, широко ввозило непалийцев, как хорошую рабочую силу, он добился того, что в этот район не допускалось никаких вселений. Достигнутому им дипломатическому успеху страна обязана своею нищетою.
Редкость деревень и убогость тех, мимо которых мы проходили, крайне затрудняли снабжение наше провиантом. К счастью, мы кое-что научились извлекать сами, животные питались бамбуковыми листьями, которых было много по сторонам. Мы же нашли несколько с'едобных папоротников. Напитком же, увы, вместо молока и пива, служила лишь ключевая вода.
Яиц и мяса оставалось совсем мало, но нам удалось купить у возвращающейся из Лахена партии несколько кусков замороженного тибетского мяса, которое принято здесь есть сырым. Я потом в Тибете привык есть мясо и в таком виде, но в Сиккиме мы еще варили его. Я ел свое мясо даже жареным, хотя оно имело в таком виде темный и особенно непривлекательный вид, слуги же тушили или варили его с зеленью.
Коренные Сиккимцы предпочитают мясо варить: они серьезно убеждены, что жареное или печеное мясо стесняет грудь при под'емах на горы.
На следующий день (17 января) мы сделали еще 10 миль и достигли двух маленьких деревушек Сингтим и Тонг.
Мое переодевание наполовину оказалось, очевидно, удачным, потому что на нас при проходе не обратили в деревне никакого внимания, чего никогда не было бы, если бы проходил европеец. Дорога шла, все поднимаясь, на высоте до 7.000 футов, и было свежо. К моему несчастью, погода стала быстро меняться, стало быстро темнеть, появились облака: можно было думать, что на горах выпал новый снег. Мое сердце прямо сжималось.
Страна представляла из себя почти полную пустыню. Мы миновали несколько полуразрушенных покинутых домов, жителей не было видно.
В этот день нам было очень трудно выбрать место для стоянки, так как я, с одной стороны, избегал деревень, с другой — боялся потерять из виду дорогу. В конце концов, мы решили устроиться в небольшой, заваленной листьями, пещере. Результат был очень плачевный. Мы проснулись утром и нашли свои тела покрытыми присосавшимися пиявками.
Летом пиявки одно из бедствий Сиккима, но зимой по причине холодов их почти не видно. Эти пиявки зазимовали под листьями и были пробуждены теплотою наших тел. К несчастью, они присасываются без боли, которая является лишь потом. Отрывать их трудно и больно, только при помощи соли мы могли отделаться от них, и остальную часть ночи провели в большом безпокойстве.
На следующий день (18 января), подкрепившись утрем крепким чаем, мы сделали большой переход.
Утреннее солнце ярко освещало покрытые свежим снегом вершины гор. Гора Кашендцонга особенно выделялась своей снежной головой. Ее видно буквально из каждого места Сиккима; не мудрено, что сиккимцы считают ее стражем страны. Дорога была удобная и хорошая, в далеке выделялись, уже типичные для Тибета, лишенные растительности горы. На полдороге мы перебрались через рукав реки по оригинальному висячему мосту. Мост состоит из трех положенных бамбуковых стволов, по одному идут, а за два других держатся руками.
Надо быть очень ловким, чтобы с ношей пройти через такой мост, для животных же он совершенно недоступен. Видно было по всему, что здесь нет прилежных непалийцев. Даже и сиккимцев встречалось мало, а больше были лепчи. После полудня мы остановились в живописной долине, в полумиле от деревни Тсантонг, к великому негодованию Латена и Сатаны, которые не могли достать пива. Они никак не могли понять моего пристрастия к ночевкам под открытым небом.
Когда я с ними пререкался на счет остановки, я услышал странный шум в кустах. Мысль о шпионах и сыщиках невольно мелькнула у меня в голове, но, к нашему удивлению, из кустов вышла корова, постояла один момент и затем тяжело рухнула на землю.
Ее, очевидно, бросили пастухи, как безнадежно больную, и, услышав наши голоса, она поднялась и пришла, расчитывая найти помощь от людей, — чувство, присущее животным по отношению к их господину — человеку.
Слуги хотели было вырезать от нея кусок мяса, но я запретил, и мы с большими усилиями оттащили труп от места нашей стоянки.
На следующий день (19 января) мы проснулись очень рано, так как мне хотелось еще до наступления света пройти через деревню и правительственный пограничный пост Тсантонг. Я знал, что обычно здесь переписывали всех проходящих людей, и не хотел подвергнуться опасной регистрации: сделать это было тем труднее, что дорога идет прямо через деревню. Мы шли, соблюдая полную тишину, и я молил всех индусских богов, чтобы какой-нибудь из наших мулов не начал брыкаться и кусаться в неподходящий момент. Все, однако, прошло благополучно; уже потом я узнал, что после того, как стало известно, что я пробрался здесь, полицейские власти Тсантонга были вызваны в Ганток, посажены в тюрьму и удалены со службы, за то, что не могли захватить меня.
В горах Тибета. «Священное место».
Прежде, чем перейти деревню, мы прошли через реку по замечательному историческому мосту. Под мостом этим Тиста шумит и летит сплошным водопадом. Еще очень недавно с этого моста сталкивали пленных в быстрину; местные крестьяне передавали мне, что они нередко слышали раздирающие крики тонущих.
Хотя административно Сикким и простирается несколько миль за Тсантонгом, но ва всех картах эта деревня отмечена, как пограничная с Тибетом. К северу от нее ближайшие 50 миль тянутся перевалы в Тибет, представляющие из себя узкие долины между гигантскими горами. В сущности, это переходное пространство между Тибетом и Сиккимом, ни на то, ни на другое непохожее.
Обитатели этих мест также совершенно особый народ, непохожий ни на тибецтев, ни на сиккимцев, ни на лепчей. Они носят название «лапа», или жителей горных перевалов. Они говорят своим собственным языком, и отличаются особым складом жизни, своеобразными обычаями, это сплошь пастухи, живущие тем, что дают их стада яков — рогатого скота, совершенно неизвестного в Сиккиме.
В Тсантонге р. Тиста разбивается на два рукава. Направо идет Лахунг или река малого перевала, и налево — Лахен или река большого перевала. Долины этих обеих рек составляют обитаемую часть страны, но, так как горы разделяют эти обе долины, то «лапы» правой и левой стороны сильно отличаются друг от друга. В каждой долине, по одной большой деревне — Лахунг и Лахен. Так как я решил идти долиной Лахена, мы повернули налево, и продолжали путь до полудня, при чем дорога шла все время в гору.
Местами долина была очень узка, в одном месте деревянная загородка преградила путь. Она была устроена, чтобы лахенский скот не проходил в Сикким, одна только рогатка на протяжение 50 миль.
Скоро нам стал попадаться и снег и лед. Животные наши стали скользить и падать, и мы принуждены были спешиться.
Прекрасные горные виды каждую минуту открывались перед нами. Каждый поворот долины открывал новый вид лучше предыдущего. Наконец, мы остановились в 2 милях от деревни Лахен, и я приказал разбить палатку прямо на снегу.
На следующий день (20 января) погода начала вдруг быстро портиться. Хотя переход через перевал и можно было бы сделать, но мы могли попасть под снежную бурю.
К тому же, наши животные были измучены и нуждались в дневном отдыхе. Наши сумки были пусты, и следовало их пополнить. У нас вовсе не было провизии, между тем могло пройти несколько дней, пока мы не достигнем других деревень уже за перевалом. Словом, необходимо было пополнить запасы в Лахене. Только тут я сообщил слугам, что хочу сделать перевал. Они думали до этого момента, что Лахен был моею конечною целью для беседы там с «созерцающим ламою». Я ничего не сказал им сейчас про Лхассу, а просто сообщил, что хочу дойти до Кампа-Дцонга в Тибете. Они пришли в ужас при одной мысли о такой попытке, повторяли, что проходы закрыты, но я настоял на своем, говоря, что мы только попробуем пройти, и вернемся, если это будет необходимо. Слуги, в конце концов, согласились, но только настаивали, чтобы я дал побольше денег Ламе в Лахене, чтобы тот «снял снег с перевалов, и открыл нам проход».
(До следующ. номера).