А. Л. Сидоров. Экономическое положение России в годы первой мировой войны, 1973 г., стр. 371-423

Раздел второй
ВОЙНА И НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Глава первая
ВОЙНА И ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Кризис металлургии

До мировой войны в России производилось незначительное количество металла. На протяжении целого десятилетия (1900—1909 гг.) производство металла (чугуна) в России держалось в среднем на уровне 176 млн. пуд. Только с 1909—1910 гг. увеличилась выплавка чугуна, стали и изделий из них. За пять лет — с 1909 по 1913 г. — производство готового металла в империи выросло со 163 млн. пуд. до 246, или на 51,3% ⁶⁷.

Ведущая роль в производстве металла принадлежала Южному металлургическому району. Накануне мировой войны он давал почти ¾ чугуна (73,71%) и ⅔ (63,12%) железа и стали. Удельный вес Урала составлял около ⅕ как в производстве чугуна, так и железа и стали ⁶⁸. Юг и Урал — два основных металлургических района страны. Из остальных районов более важную роль играла Польша, производившая 9% чугуна и около 11% железа и стали. Четыре остальных района — Подмосковный, Приволжский, Прибалтийский и Северный — давали около 16% добычи.

В годы промышленного подъема производство металла не поспевало за спросом. С 1909 по 1913 г. цены на передельный чугун выросли на 42—43%, а на сортовой металл — от 12 до 21% ⁶⁹. Характеризуя конъюнктуру рынка, обозреватель «Народного хозяйства» указывал, что недостаток в металле ощущался почти во всех категориях продуктов. Рынок переживал острый кризис недостатка в металле, который являлся не только следствием общего промышленного подъема, расширения портостроительства и больших потребностей армии и флота, но и следствием политики монополистических объединений.

Чтобы удовлетворить наиболее острые потребности в металле и сбить цены, правительство разрешило льготный привоз металла изза границы. За 1911—1913 гг. ввезено 11,6 млн. пуд, а на 1914—1915 гг. было намечено ввезти еще 20 млн. пуд.

Война предъявила огромный спрос на металл и открыла широкие перспективы для развития этой отрасли промышленности. Что же случилось на деле? Нижеследующая табл. 17 дает представление о развитии этой важнейшей отрасли народного хозяйства в военные годы.

Таким образом, количество действовавших домен в 1916 г. сократилось на 36 по сравнению с довоенным годом, за это же время число рабочих выросло на 40%, а производство продукции по чугуну сократилось на 18,2%, по железу и стали — на 17% и полупродуктам на 13%.

Падение добычи чугуна, железа и стали в 1914 г. незначительно и может быть объяснено первыми мобилизациями, повлекшими сокращение рабочей силы, и железнодоржными затруднениями мобилизационного периода.

^* «Статистический сборник за 1913—1917 гг.», вып. 1, стр. 75—77. Данные за 1915—1917 гг. приведены без Польши, где в 1913 г. был 31 завод с 19 151 рабочим и с производством 25,6 млн. пуд. чугуна и 27 млн. пуд. железа и стали.

---

В 1915 г. происходит новое падение добычи металла: страна получила металла на 20% меньше последнего довоенного года ⁷⁰. Это сокращение только отчасти может быть объяснено потерей Польши. Производство чугуна сократилось во всех районах империи как сравнительно с 1914 г., так и, особенно, по сравнению с довоенным. Юг дал чугуна меньше на 12%, Урал — на 10%, Подмосковный район — на 40% ⁷¹.

Падение добычи железа и стали происходит исключительно за счет Юга, который выработал их на 20 млн. пуд. меньше, чем в 1914 г., или почти на 20%. Все остальные районы остались на уровне довоенной добычи. В 1916 г. произошло незначительное увеличение (на 3%) производства чугуна и стали. Однако увеличение приходится главным образом за счет Юга (9 млн. пуд.), так как Урал дал сокращение на 4 млн. пуд. Еще более значительна роль Юга в приросте добычи железа и стали (10 млн. пуд.) ⁷². Если сравнить удельный вес отдельных районов в производстве металла за 1913 и 1916 гг. (без учета Польши), то окажется, что удельный вес Юга поднялся в отношении чугуна с 74 до 76%, а в производстве полупродукта немного уменьшился. Удельный вес Урала и Прибалтийского района в производстве железа и стали несколько увеличился за счет значительного использования железного лома ⁷³. Вообще же уральские магнаты не проявили никакого стремления увеличить добычу металла, и она до 1916 г. оставалась стабильной, а по чугуну даже сократилась. Из остальных районов лишь Прибалтийский, пользуясь близостью Петрограда, увеличил добычу на 10%.

Если из довоенной добычи металла вычесть долю Польши, то за 2,5 года войны (1914—1916 гг.) добыча остальных районов почти равняется довоенной. Но эта почти довоенная добыча была куплена дорогой ценой общего увеличения количества рабочих в металлургии на 53%, в том числе на Юге — на 52%, в Московском районе — на 39% и в Северном — на 70% ⁷⁴.

Характерен систематический рост числа рабочих во всех районах и такое же падение продукции. Расстройство металлургической промышленности было особенно глубоким, и огромное увеличение числа рабочих не только не дало прирост в продукции, но в ряде районов не спасло от сокращения. Падение производительности труда в металлургии было еще более значительное, чем в угольной промышленности.

Характерно, что правительство и буржуазия не сделали и попытки использовать огромные резервы для увеличения добычи металла. Без Польши в России было 223 металлургических завода, из которых действовали лишь 145, а остальные 74 были закрыты. Примерно ⅓ заводов бездействовала. Количество действовавших домен к 1916 г. по сравнению с 1913 г. уменьшилось на 25 ⁷⁵. Значительное количество бездействовавших домен было при закрытых заводах, но много было закрыто домен и на действовавших заводах.

Сокращение добычи металла было вызвано главным образом падением производительности труда, расстройством транспорта, недостатком руды, угля. Первые семь месяцев 1915 г. число рабочих в железной промышленности было меньше, чем осталось после первой мобилизации ⁷⁶.

Вследствие мобилизации рабочих и отсутствия руды и топлива уже к 1 декабря 1914 г. на Юге остановилосъ 13 печей. На Днепровском заводе остановилась 6 декабря вторая печь с производительностью 18 тыс. пуд. чугуна в сутки. Отсутствие вагонов для руды, угля и кокса «повело к сокращению общей выплавки чугуна на заводе приблизительно на 40% по сравнению с нормальной производительностью. На 9 декабря 1914 г. на складах завода имелось всего лишь около 80 тыс. пуд. кокса, т. е. приблизительно на 1,5 суток» ⁷⁷. В марте 1915 г. положение еще ухудшилось: вместо 13 печей стояло уже 18. Часть работавших печей была занята не полностью, а только в размере 20—30% своей производительной способности. В середине марта 1915 г. ряд заводов Юга полностью или частично приостановил свое производство на неопределенное время из-за отсутствия необходимого сырья.

Положение уральской промышленности было еще более тяжелым, чем южной. «Наш богатейший Урал представляет собой какое-то царство недействующих, безжизненных заводов и фабрик: в истекшем году там насчитывалось всего 122 доменные печи; из этого числа в действии находилось только 66, т. е. ровно половина. Из остальной половины 13 печей находились в ремонте, 17 было вполне готовых, но не действовавших, и 26 домен приходилось целиком на бездействующие заводы» ⁷⁸. Таково было положение через несколько месяцев после начала войны. В 1915 г. производство по чугуну сократилось на 20,4%, а готовых железа и стали — на 16,9% ⁷⁹.

1915 год был единственно «тяжелым» для добычи металла. Поэтому еще в начале года заводы выдавали его только тем потребителям, которые работали на оборону, по особым удостоверениям, с организацией Особого совещания по обороне и заводских совещаний к ним перешел контроль над распределением металла, а с 17 декабря 1915 г. — к уполномоченному по делам металлической промышленности, подчиненному председателю Особого совещания по обороне. Частный спрос на металл сокращался, а государственный, в связи с ростом производства пушек и снарядов, увеличивался. Казенные заказы на листовое железо уже к 1 апреля 1915 г. «составляли 56% всего спроса на листовое железо, тогда как в те же месяцы предшествующего года они равнялись всего 27%. Казенный спрос на балки и шевеллера поднялся с 15 до 38% общего спроса» ⁸⁰. Надо иметь в виду, что эти данные относятся ко времени, когда еще не начиналось широкое движение за привлечение частной промышленности к работе на казну. По данным бюро распределения металла, в 1915 г. государственный спрос составлял 73,56%, а на частный рынок «в собственном смысле слова» приходилось около 20% ⁸¹.

Эти данные находят подтверждение как в опубликованных, так и в архивных данных. По данным Центрального военно-промышленного комитета ⁸², распределение металла на 1916 г. складывалось так: военные ведомства — 80,9 млн. пуд., путей сообщения — 95,6 млн. пуд., промышленное потребление — 15,8 млн. пуд. и частный рынок — 48 млн. пуд. Следовательно, на частный рынок оставалось не более 20%. Однако в приведенном расчете не выделен металл Министерству земледелия, буржуазным общественным организациям и т. д.

Однако металла не хватало не только для частного рынка, оставались неудовлетворенными и военные потребности, а также потребности промышленности, резко сократилось изготовление рельсов по причине невыгодности цен для промышленников.

Военный спрос определял и новый характер необходимого металла. Военному ведомству нужно было огромное количество снарядных заготовок, для чего требовалась цементная сталь. Ее стало изготовляться в 10 раз больше, чем до войны. Впоследствии научились делать снаряды из мягкой (осевой) стали. В 3 раза сократилось изготовление сортов строительного железа. Для нужд войны вырос спрос на проволоку.

Одна из важнейших причин сокращения добычи металла на Юге в 1915—1917 гг. — недостаток топлива. Месячная потребность металлургических заводов Юга в топливе достигала до 33 млн. пуд., вместо которых они фактически получали в 1915 г. 21 млн. пуд., а в 1916 г. — 24 млн. пуд.

В 1916 г. выплавка металла несколько возросла, особенно на Юге (с 14 млн. пуд. в январе 1916 г. до 16,5 млн. пуд. в октябре), но уже в ноябре производство сократилось до 14,9 млн. пуд., а в декабре — до 14 млн. пуд. Другой причиной этого сокращения было «резкое падение подвоза железными дорогами минерального топлива, руды и других материалов на заводы при одновременном истощении запасов на заводах и сокращении вывоза с заводов готовых изделий» ⁸³.

Летом вывоз топлива несколько улучшился, а потому, по предложению председателя Особого совещания по топливу, были пущены новые домны. Однако осенью 1916 г. вследствие расстройства транспорта подвоз топлива вновь сократился, была израсходована половина имевшихся на заводе запасов, а потом остановлено 10 работавших домен.

По расчетам 41-го съезда горнопромышленников Юга России производительность металла в 1917 г. должна была увеличиться до 18,35 млн. пуд. чугуна, 16,26 млн. пуд. полупроката и 13,13 млн. пуд. железа и стали в месяц. Эта программа в значительной мере превосходила металлическую продукцию Юга в 1916 г. Для ее выполнения требовалось получить больше на 14 млн. пуд. в месяц топлива и руды. Представители металлургических заводов, очевидно, считали эту программу невыполнимой, а потому полагали «более соответствующим указать предполагаемую среднюю цифру ежемесячной выплавки чугуна в первые месяцы 1917 г. в 15 млн. пуд.» ⁸⁴. Между тем С. Н. Ванков определял потребность государственной обороны в металле в 200 млн. пуд., для производства которых потребовалось перевезти 320 млн. пуд. руды, 100 млн. пуд. флюса, 280 млн. пуд. угля ⁸⁵.

Следовательно, производство металла на 1917 г. руководители металлургических заводов Юга определяли в меньшем количестве, чем это было необходимо только для нужд военного хозяйства и государственной обороны.

Свою полную неспособность удовлетворить потребности страны в металле признали горнопромышленники Юга, которые на своем 41-м съезде в ноябре — декабре 1916 г. с участием главноуполномоченного по снабжению металлами признали необходимым «выписывать из-за границы не менее 6—7 млн. пудов ежемесячно черного металла в виде чугуна, болванок, также готового железа и стали наиболее простых профилей, рельсов, катаной проволоки, балок и т. п.» ⁸⁶. Страна, поставившая под ружье 15 млн. человек, не могла дальше воевать, рассчитывая на ввоз металла в размере 50% национального производства.

В какой мере производство металла удовлетворяло имеющуюся в нем потребность?

Начиная с 1915 г. около ⅕ производства поступало в распоряжение частной промышленности или на вольный рынок. В 1916 г. частный рынок остался «почти совсем без железа» и получал его по спекулятивным ценам, которые доходили до 20 руб. за пуд.

В августе 1916 г. выяснилось, что производимого металла не хватает для удовлетворения военных потребностей. Ежемесячно в распределение поступало 15,5 млн. пуд. железа и стали, а потребности исчислялись в 18,5 млн. пуд. ⁸⁷ А. З. Мышлаевский — главноуполномоченный по металлам — определял потребность в 26 млн. пуд. в месяц при производительности заводов в 21 млн. пуд. Распределено же было только 17,3 млн. пуд. Все заявки ведомств были урезаны на 21,33% ⁸⁸. В сентябре А. З. Мышлаевский заявил в Особом совещании по обороне: «Несомненно, что удовлетворить потребности всех ведомств полностью не представляется возможным», и призвал экономно расходовать имеющийся металл. Начиная с этого времени вопрос о металле не сходил уже с повестки дня Особого совещания по обороне, но рассматривался он исключительно в плоскости распределения металла, который поставляли заводчики.

В начале октября А. И. Гучков поставил вопрос о повышении производительности металлургических заводов, но одновременно заявил, что «во всяком случае без крупного заграничного заказа мы не будем в состоянии выйти из надвигающегося кризиса» ⁸⁹. Конкретных мер к увеличению производительности заводов намечено не было.

В ноябре снабжение металлом стало еще более неудовлетворительным. Потребность в металле возрастала, производство оставалось неизменным, дефицит увеличился, приходилось ограничивать потребление. В распределение поступало 16—16,5 млн. пуд. металла в месяц, «между тем заявленные на октябрь потребности составляли 21,5 млн. пудов» ⁹⁰, кроме неучтенной потребности, определявшейся в 4,5 млн. пуд. в месяц.

При более полном учете потребностей фронта, ведомств и частично населения «дефицит достигнет 50%, то есть составит 8 млн. пудов металла в месяц». Покрытие этого дефицита было возможно только за счет заграничного заказа. «Содоклад» представителя Центрального военно-промышленного комитета А. И. Коновалова подтвердил вышеприведенные цифры. Правительство пробавлялось пока мелкими закупками металла за границей, но дальнейшее ухудшение производства металлов и расстройство транспорта заставили Наблюдательную комиссию Особого совещания по обороне принять более решительную резолюцию. Комиссия подтвердила, что «количество металлов, поступавших за последние месяцы в распоряжение главного уполномоченного, является совершенно недостаточным для потребностей обороны государства».

После этого Совещание приняло постановление об отпуске Министерством финансов 100 млн. иен для закупки металла в Японии и 240 млн. руб. «для заказов черных металлов за границей». Однако одно дело — принять постановление, а другое — получить деньги и купить металл. Те миллионы иен, которые Особое совещание по обороне просило у министра финансов, были еще в распоряжении японских банкиров, а они до Февральской революции не дали России займа.

Таким образом, огромные потребности в металле не удалось удовлетворить, несмотря на всемерное сокращение потребностей промышленности, горного и нефтяного дела, сельского хозяйства и сельско-хозяйственного машиностроения. Даже сама металлургия в результате условий военного времени оказалась на грани истощения.

Однако вследствие огромного превышения предложения над спросом и неоднократного повышения твердых цен на металл, устанавливаемых Комитетом по делам металлургической промышленности, прибыли промышленников не сокращались. Финансовое положение заводов было чрезвычайно крепкое, производились огромные отчисления в запасные капиталы, росли дивиденды. 7 крупнейших металлургических предприятий Юга с капиталом в 93,6 млн. руб. в 1916 г. давали отчисления в запасные капиталы до 23,6 млн. руб., увеличив их, по сравнению с 1913 г., на 66,2%. Чистых дивидендов было распределено 14 567 тыс. руб., что составляло 15,3% на капитал. Эти две статьи (дивиденд и отчисления в капитал), помимо тантьем и других не столь ясных отчислений, составили 38,2 млн. руб., или 40% на капитал. Запасные капиталы только у шести предприятий составляли огромную сумму — 72,5 млн. руб., т. е. догоняли основные. Другие предприятия выдавали более скромный дивиденд, но зато они (4 предприятия) увеличили отчисления в капиталы компаний с 4 млн. руб. (1913 г.) до 18 млн. руб. (1916 г.), т. е. в 4,4 раза.

Уральские железоделательные предприятия в массе давали более скромные дивиденды, чем южные, но отчисления четырех обществ в запасные капиталы увеличились в 3 с лишним раза — с 2,7 млн. руб. до 8,8 млн. руб. Запасные и амортизационные капиталы Богословского общества поднялись с 7438 млн. руб. в 1913 г. до 18 321 млн. руб. ^* (1916 г.) ⁹¹.

Недостаток металла только непосредственно для целей «обороны» уже в 1916 г. стал подрывать широко развившуюся военную промышленность. Правительство «планировало» разрешить запутавшуюся проблему не путем увеличения производства металла, а путем закупки металла за границей. В первый период войны Англия финансировала только покупку предметов вооружения и тех сортов металла, которые не изготовляла русская промышленность, а с конца 1916 г. должна была закупать и доставлять металлическое сырье в количестве 7 млн. пуд. каждый месяц.

Буржуазно-помещичье регулирование довело металлургию при росте рабочих на 50% по сравнению с довоенным уровнем к огромному снижению производительности труда и валовой добычи металла, причем не только тыл, но и военные потребности страны не были удовлетворены.

Текстильная промышленность

Почти все отрасли текстильной промышленности России (за исключением льняной) до войны в значительной мере использовали для своего производства заграничное сырье. Овцеводство и шелководство России не обеспечивали соответствующие отрасли промышленности, почти половина всего количества хлопка ввозилась из-за границы. Особенно большую роль играли американский и египетский сорта хлопка, цены на которые определяли состояние хлопкового рынка России. Несмотря на прошедшие 40 лет со времени завоевания Средней Азии, русское правительство и буржуазия не смогли развить в Туркестане культуру хлопка настолько, чтобы обеспечить хлопчатобумажную промышленность отечественным сырьем. Правда, сделано было немало, и русская буржуазия реально чувствовала сырьевое значение своей среднеазиатской колонии. Однако ежегодно за границу уплывало свыше 100 млн. руб. золотом, чтобы обеспечить хлопчатобумажную, шерстяную и шелковую отрасли промышленности сырьем

Общее потребление хлопка в России колебалось перед войной в пределах 24—27 млн. пуд. в год, из них русского производства — 13—14,2 млн. пуд., а привозного — 11—13,5 млн. пуд. ⁹² Принимая во внимание ввоз пряжи, колебавшийся перед войной между 13,2 млн. руб. (1911 г.) и 9,8 млн. руб. (1913 г.), без большой ошибки можно сказать, что хлопчатобумажная промышленность лишь наполовину обеспечивалась отечественным сырьем, поэтому после объявления войны возможность получить иностранное сырье волновала промышленников и торговцев хлопком.

Текстильная промышленность еще задолго до войны была тесно связана с внутренним рынком. Вывоз за границу (на Ближний Восток) после англо-русского соглашения значительно вырос и достиг максимального в 1913 г. (на сумму 43,9 млн. руб., вместе с пряжей — 45,2 млн. руб.). Но все же решающее влияние на рост производства имела внутренняя конъюнктура — положение сельского хозяйства и спрос 160-миллионного населения страны.

В текстильной промышленности главным образом был аккумулирован капитал русской буржуазии. Не только в области производства, но и сбыта текстильных товаров появлялись новые миллионеры из среды «именитого купечества» Москвы, Центрального района и Польши.

В царской России были два района преимущественного развития текстильной промышленности: Московский район — сама Москва с окрестностями (Орехово-Зуево, Иваново, Владимир, Кострома) и Польский район — Лодзь, Белосток. Особенно сильно сказывалась конкуренция польских промышленников с Центральным районом в области шерстяных изделий. Лодзинская продукция часто побеждала конкурентов своей дешевизной, хотя качество ее было не особенно высоко. Из 8,95 млн. веретен на долю Польши, главным образом Лодзинского района, приходилось около 0,5 млн. веретен.

Роль и значение текстильной промышленности в капиталистическом производстве России было чрезвычайно велико. Достаточно сказать, что уже в 1914 г., после потери части Польши, сокращения предприятий и рабочих основные группы производства текстильной промышленности насчитывали 11,5% всех предприятий, подчиненных фабричной инспекции, и 37,3% всего количества рабочих. Только на предприятиях по обработке хлопка была занята четверть всех рабочих (24,8%) ⁹³ русской промышленности (485,6 тыс. человек). Рассмотрим данные о развитии текстильной промышленности в 1913—1914 гг. ⁹⁴

Эти данные указывают, что перед войной текстильные предприятия и рабочие занимали гораздо больший удельный вес в промышленности, чем в первый год войны. За одно лишь полугодие 1914 г. и до потери Польши количество предприятий сократилось на 1330 — с 2926 до 1596, а количество рабочих — на 181,4 тыс. человек — с 918,2 тыс. до 736,8 тыс. человек. Несомненно, это сокращение было очень большим и лишь отчасти могло быть отнесено за счет потери Польши ⁹⁵.

Во время войны появились новые факторы, которые действовали в сторону сокращения производства и привели к прекращению работы на многих предприятиях. На обследованных в 1914 г. 609 текстильных предприятиях производство сократилось на 18,1%, причем ⅘ этого сокращения объяснялось недостатком хлопка (81%) ⁹⁶. Деятельность шелковых фабрик из-за недостатка сырья сократилась на 40—50% ⁹⁷.

Главная причина нехватки хлопка заключалась даже не в сокращении привоза иностранного хлопка, а в спекулятивной деятельности банков и хлопкоторговых фирм ⁹⁸, которые за один год войны подняли цены на хлопок в 2 раза — с 16 руб. 66 коп. за пуд (июль 1914 г.) до 32—32 руб. 50 коп. к июпю 1915 г. ⁹⁹, хотя к этому времени цены на хлопок на мировом рынке вернулись к нормальному уровню 1914 г.

Несмотря на значительное сокращение покупок заграничного хлопка, общее количество хлопка в стране до 1917 г. было довольно велико и обеспечивало работу текстильной промышленности в размерах не меньше довоенных, а учитывая потерю польской промышленности, Петроградский и Московский районы могли работать даже с бо́льшим напряжением.

Вот данные о поступлении хлопка ¹⁰⁰:

Поступление заграничного хлопка в 1916 г. сократилось более чем в 2 раза, но это не создало никакой катастрофы, так как поступления русского хлопка, благодаря расширению посевов и прекрасному урожаю 1915 г., достигли рекордного количества — 22 млн. пуд., т. е. почти столько же, сколько вообще было переработано в 1912—1913 гг.

Шерстяная промышленность в отношении получения сырья оказалась в более тяжелом положении. Привоз иностранной шерсти сократился в 1915 г. до ⅓ довоенного уровня, а в 1916 г. — до 16%. Предприятия работали почти исключительно на русском сырье, обслуживая армию. Несмотря на потерю Лодзи и Белостока, где была сосредоточена почти половина шерстяной промышленности, сырья не хватало. На шерсть были объявлены предельные цены, и вся она направлялась только на нужды армии. Недостаток выработки шерстяных тканей правительство заменяло импортом готовых тканей, который вырос в 3,5 раза.

В связи с объявлением войны хлопчатобумажная промышленность некоторое время переживала временное сокращение производства, которое было вызвано разными причинами. Например, в первые недели войны «все текстильные фабрики» сократили производство на 50—60% не только по причинам недостатка рабочих рук, топлива, суровых тканей, красок и москателя, но и в «целях воздействия на укрепление рыночных цен» ¹⁰¹, т. е. фабрики шли на это совершенно сознательно. Большинство фабрик Москвы и Иваново-Вознесенска стали работать только три дня в неделю.

В официальном издании Министерства финансов признается сокращение производства мануфактурной промышленности на 25—30% и указывается на полное прекращение производства в Лодзинском районе ¹⁰².

О сокращении производства текстильных фабрик докладывал в начале августа старший фабричный инспектор по Петербургской губернии. Он указывал на невозможность фабрикантам отравить готовые товары заказчикам и на недостаток хлопка. «Многие фабрики по обработке хлопка вынуждены временно приостановить свое действие или значительно сократить производство» ¹⁰³.

Владимирский губернатор сообщал министру торговли и промышленности об остановке предприятий или сокращении производства на многих фабриках «благодаря прекращению подвоза пряжи и хлопка». Он же говорил о предполагаемой в ближайшее время приостановке или сокращении производства на 26 предприятиях с 53 673 рабочими ¹⁰⁴.

Текстильные предприятия других районов к концу августа также сократили производство. В Центральном районе оно достигло 25%, а в Прибалтийском — 30% ¹⁰⁵. Нижегородская ярмарка 1914 г. прошла у крупнейших текстильных фирм с недовыручкой в 30—40% и еще больше у фирм второстепенных по сравнению с ярмаркой прошлого года, хотя понижения цен не было. По другим данным, обороты ярмарки достигали 70—75% прошлого года, но все же они были на 15% выше средних. Несмотря на «вялый спрос» осенью 1914 г., цены на текстильные изделия все время поднимались и дошли до «небывало высокого уровня».

Впрочем, угнетенное состояние рынка держалось недолго. Конъюнктура вскоре выяснилась: фабриканты ожидали расширения спроса и дальнейшего подъема цен. Правительство начало раздавать большие заказы на интендантство, которые получали почти все хлопчатобумажные предприятия. Земская и городская организация стали закупать бязь, вату, марлю, бумазею. Цены на товары стали подниматься, и работа бумагопрядильных и красильных фабрик развернулась в размере ⅔ своей производительности. «Бумагопрядильные фабрики, заваленные казенными заказами, работают полным ходом, причем на некоторых введены ночные работы для женщин и малолетних» ¹⁰⁶. Таким образом, хлопчатобумажные и шерстяные фабрики сразу же после начала войны получили огромные военные заказы и оказались мобилизованными ранее, чем ряд других отраслей.

К весне 1915 г. казенные заказы достигли миллиона кусков тканей в месяц. За первый год войны казенные заказы составили уже около ¼ всей хлопчатобумажной продукции (6 млн. пуд. хлопка), а остальная часть размещалась на частном рынке. В дальнейшем значение казенных заказов увеличивается.

Что касается шерстяной промышленности, то уже в 1915 г. суконные фабрики были заняты «почти исключительно изготовлением сукон для нужд армии» ¹⁰⁷.

Следовательно, недостатка в потребителях не было. Надо было только развивать производство, но его увеличение было связанно со снабжением сырьем и топливом.

8 октября 1914 г. состоялось заседание Центрального хлопкового комитета, на котором выявились перспективы хлопкового снабжения. Новый урожай определялся в 14 млн. пуд. в Средней Азии, в 2 млн. пуд. в Закавказье, ввоз по азиатской границе определялся в 2 млн. пуд. и запасы внутри страны — в 6 млн. пуд. Следовательно, поступления хлопка сверх довоенного уровня не предвиделось. Получалось на 3,5 млн. пуд. меньше, чем было переработано за предшествующий год; однако при известной экономии можно было дотянуть до следующего сезона, тем более что надежды на американский хлопок не были потеряны. В общем русских сортов хватало на весь год, недостаток был только в привозном хлопке — американском и египетском.

Предприятия, работавшие на иностранном сырье, должны были частично сократить производство. Уже в сентябре 1914 г. шесть мануфактур во главе с Кренгольмской с количеством до 1 млн. веретен возбудили ходатайство об отпуске валюты (около 300 000 фунтов стерлингов) на покупку иностранного хлопка. Они указывали на неизбежное повышение цен на русский хлопок, если не будут приняты меры к закупке хлопка за границей. Это ходатайство встретило поддержку со стороны Совета съездов представителей промышленности и торговли, который, мотивируя необходимость валюты, указывал, что предприятия работают всего 4 дня в неделю и недостаток хлопка может привести к дальнейшему сокращению или даже полной остановке производства ¹⁰⁸.

К концу года Ярославская большая мануфактура израсходовала весь запас американского хлопка, Тверская мануфактура, работавшая на египетском хлопке, остановила часть веретен из-за отсутствия сырья. До 15 февраля 1915 г. было закуплено в Америке 3,1 млн. пуд. хлопка. Американский хлопок с доставкой в Москву обходился в 20—21 руб. пуд, а русский в это время поднялся свыше 30 руб. за пуд. К апрелю во Владивостоке было уже выгружено 1,5 млн. пуд. хлопка, но доставка его тормозилась, так как железнодорожное управление не давало нужного количества вагонов.

Оценивая общие условия для развития текстильной промышленности, нужно сказать, что они сложились более благоприятно, чем ожидали фабриканты. Несмотря на частичные перебои, поступило достаточное количество сырья. С 1 июля 1914 г. по 1 июня 1915 г. в промышленные районы поступил 21 млн. пуд. хлопка, кроме того, наличные запасы оценивались в 6 млн. пуд. Следовательно, промышленность располагала 27 млн. пуд. хлопка при годовой потребности мануфактур с 8218 тыс. веретен в 22,6 млн. пуд. Фабриканты не могли жаловаться на недостаток сырья, правда, работавшие на иностранном сырье мануфактуры должны были перестраиваться ¹⁰⁹.

Все возраставший военный спрос ограничил отпуск текстиля для населения. Весной 1915 г. орган московских текстильных фабрикантов определял размер работы на армию до 1 июля 1915 г. свыше 7 млн. пуд. хлопка ¹¹⁰, а на частный рынок — 10 млн. пуд. Год спустя, с мая по октябрь 1916 г., фабрики были загружены военными поставками в размере более ⅔ (67,3%) своей нормальной производительности. На нужды вольного рынка оставалось не более 33% всей выработанной мануфактуры, а в действительности еще меньше, «так как фактическая выработка тканей на фабриках, ввиду количественного и качественного сокращения рабочего состава и систематического, за недостатком пряжи, простоя ткацких машин, меньше предполагавшейся нормальной выработки на 13—15%» ¹¹¹.

За первый год войны иностранного хлопка поступило на 8,5 млн. меньше предыдущего года, но его поступило все же значительно больше, чем рассчитывали в начале войны (привезено около 5 млн. пуд. вместо предполагаемых 2 млн.), поэтому и спрос на отечественный хлопок все поднимался, а вместе со спросом росли и цены. Январские цены на Московской бирже на ферганский хлопок колебались от 21 до 24 руб. за пуд, а после января рост цен на хлопок еще более увеличился, достигнув 32—35 руб. за пуд вместо средних довоеннных 16 руб. 55 коп. за пуд. Примерно за год войны цены на хлопок в Москве поднялись на 85,8% ¹¹². Сообразно поднялись и цены на пряжу. Основа № 34 в мае—августе 1913 г. стоила 22 руб. 75 коп. пуд, в марте—июне 1915 г. — 35 руб. 25 коп., а в июле—сентябре — 38 руб. 25 коп. пуд ¹¹³.

К лету 1915 г. цены на миткаль и ситец поднялись уже на 50% по сравнению с довоенными. Даже общество мануфактурных торговцев обратилось с просьбой к правительству обуздать фабрикантов, чтобы те не поднимали цену. Промышленники объясняли дороговизну ростом цен на хлопок и указывали на необходимость обуздать аппетиты банков и хлопковых торговцев. Однако и фабриканты должны были признать, что цены достигли такого уровня, «за которым неминуемо последует сокращение спроса» ¹¹⁴.

В целях борьбы с дороговизной и более планомерного использования наличного сырья в июле 1915 г. были организованы, а в августе начали функционировать хлопковый и суконный комитеты. «Для заведования снабжением сырьем хлопчатобумажных и суконных фабрик учреждаются при Министерстве торговли и промышленности особые для хлопчатобумажных и суконных фабрик комитеты.» ¹¹⁵.

Хлопковый и суконный комитеты должны были регулировать цены на хлопок (а потом и на ткани) и шерсть, распределять хлопок и шерсть между предприятиями, выяснять производительность предприятий, запасы сырья у них, контролировать выполнение военных заказов.

Вновь созданные комитеты обладали широкими полномочиями и могли регулировать распределение сырья, производство и весь текстильный рынок. В сентябре 1915 г. министр торговли и промышленности внес в Государственную думу предложение об утверждении комитетов, создание которых было проведено в порядке 87 ст. В объяснительной записке указывалось «на чрезмерное поднятие цен на хлопок», что затрудняло снабжение предприятий сырьем и требовало регулирования цен и распределения сырья. «С одной стороны, ввиду отсутствия конкуренции иностранного хлопка и шерсти надлежит установить предел повышения цен на волокно. С другой стороны, возможный недостаток сырья требует заблаговременного обеспечения мануфактур и, в первую очередь, работающих на оборону потребным им количеством хлопка и шерсти из тех запасов, которые имеются на отечественном рынке» ¹¹⁶.

В августе 1915 г. была установлена твердая цена на хлопок урожая 1915 г. в размере 24 руб. за пуд ¹¹⁷.

В основу исчисления были положены цены на американский хлопок на мировом рынке, учтены издержки по перевозке и еще была причислена надбавка в 75 коп. на пуд «в пользу отечественных хлопководов», а в действительности в пользу владельцев хлопка, скупивших урожай 1915 г. по дешевым ценам. Были установлены предельные цены и на месте производства. Урожай распределялся между текстильными предприятиями, «сообразуясь с их производительностью и переданными заказами военного ведомства, таким образом, чтобы работа мануфактур, хотя бы и в несколько сокращенном размере, была обеспечена до поступления на рынок волокна нового урожая при непременном, конечно, условии доставления этим мануфактурам хлопка в количестве, необходимом для выполнения казенных заказов» ¹¹⁸.

Все сделки на хлопок и на шерсть были поставлены под контроль комитета, а сделки выше или ниже назначенной цены были объявлены недействительными. Ни одна партия хлопка не могла попасть к потребителю помимо комитета. Постепенно полномочия комитета были расширены, и он превратился в орган, который полностью регулировал хлопчатобумажную промышленность, распределял военные заказы, устанавливал цены, распределял хлопок. «Твердые цены» на хлопок отвечали интересам фабрикантов, которые продавали свою продукцию по нефиксированным ценам.

Ни в одной другой отрасли промышленности мы не видим такой широкой компетенции комитета, как в текстильной. Промышленники поддерживали его деятельность, так как при его посредстве они получали сырье по твердым ценам, а продукцию продавали на частный рынок без всякого ограничения цены. Когда Рябушинский выразил недовольство деятельностью комитета, В. Н. Шаховской писал Б. В. Штюрмеру, что комитет основан по инициативе московских фабрикантов; «через комитет могут быть принимаемы в отношении отдельных отраслей промышленности лишь такие меры, которые соответствуют взглядам промышленников. В такой согласной, в подобных вопросах, деятельности правительства с представителями промышленности, я вижу главнейший залог возможности успешного разрешения тех трудных задач, которые выдвигаются ныне нашей осложненной экономической жизнью» ¹¹⁹.

И это совершенно верно. Вся деятельность комитета проникнута заботой об охране интересов промышленников. Комитет хорошо наладил доставку хлопка. Урожай хлопка в 1915 г. был чрезвычайно хороший, сами промышленники называли сбор хлопка рекордным ¹²⁰ — свыше 20 млн. пуд., из них 18,4 млн. пуд. — в Средней Азии, а остальное — в Закавказье. «В общем в сезон 1915/16 г. хлопчатобумажные фабрики не только не испытывали нужды в русском хлопке, но и вступили в новый сезон с запасами этого хлопка в количестве около 7 млн. пудов, из которых свыше 5 млн. пудов находилось в фабричных складах» ¹²¹.

По другим данным, также весьма вероятным и близким к истине, запасы хлопка на 1 сентября 1916 г., т. е. еще до поступления нового урожая, составляли 10,2 млн. пуд. против 4750 тыс. пуд. на то же число год назад. «Другими словами, сверх нормальных запасов очистилось 5460 тыс. пуд. резервного хлопка, которым фабрики солидно страхуются от недостатка сырья» ¹²². За весь сезон переработано было около 21,5 млн. пуд. хлопка, из которых только 7—8 млн. пуд. пошли на частный рынок, а остальные — по заказам казны.

В 1915/16 г. хлопчатобумажная промышленность не переработала то сырье, которое имелось в наличности. Объясняется это рядом затруднений в связи с недостатком топлива, красок, который тормозил развитие производства.

В сентябре 1915 г. распределение хлопка урожая 1915 г. между предприятиями совершалось хлопковым комитетом пропорционально количеству веретен, всего из расчета 8104 тыс. веретен. Сначала распределили 14 млн. пуд. из расчета по 1,73 пуда на веретено. Уже при первом распределении многие предприятия покрыли от 70 до 100% годовой производительности, другие — значительно меньше.

В декабре 1915 г. была распределена следующая партия хлопка в 2,38 млн. пуд., с таким расчетом, что предприятия оказались обеспеченными не менее чем на 65% своей годовой потребности в хлопке. От этого распределения выиграли крупные предприятия с хорошей техникой и большой производительностью, ибо предприятия с низкой производительностью были обеспечены ранее.

В третий раз 2,25 млн. пуд. хлопка делились между предприятиями, выполнившими государственные заказы, пропорционально величине этих заказов, так что «предприятия, более интенсивно участвовавшие в поставках на армию, были в большей доле своей потребности покрыты отечественным хлопком» ¹²³. Среднее удовлетворение годовой потребности распределенным хлопком достигало 77,9%. В процессе распределения хлопка ряд предприятий отказался от причитающейся доли хлопка в количестве 600 тыс. пуд., которые были пущены в общее распределение.

В результате первых трех распределений хлопка 17 предприятий были обеспечены на 95,5% своей годовой потребности и получили 34 млн. пуд. хлопка; 12 предприятий — на 84,7%, им выдали 2,6 млн. пуд., остальные предприятия получили от 43 до 68% годовой потребности, на их долю приходилось около 2,3 млн. пуд. После этого было распределено еще 4 млн. пуд., так что почти все предприятия были обеспечены в размере годовой потребности. Статистика указывает на наличие у фабрикантов на протяжении всего года значительных запасов хлопка. Например, в апреле 1916 г. у фабрикантов было 7559 тыс. пуд., кроме того, у хлопководов, банков и посредников — свыше 8 млн. пуд. Таким образом, запасов хлопка в стране было около 16 млн. пуд. ¹²⁴

Фабрики испытывали трудности не из-за недостатка хлопка, а главным образом из-за топлива, рабочей силы, нужды в химикалиях и красках, цены на которые быстро росли. Однако при наличии огромного спроса на текстильные материалы и открывшейся неограниченной возможности наживы, фабриканты не останавливались перед затратами. Регулирование цен на хлопок ни в какой мере не ограничивало спекуляцию готовыми товарами, поступавшими в частный оборот, и очень незначительно сказывалось на регулировке цены сырья, так как фабриканты соглашались на переплату, лишь бы получить нужный им хлопок.

В отчете отдела промышленности за 1915 г. ¹²⁵ признается недостаточность мер, принятых государством для регулирования рынка. Повышая цены на изделия, фабриканты ссылались на рост издержек производства. ¹²⁶ Однако они сторицей вознаграждали себя повышением цен. В 1916 г. даже крупнейшие фирмы подняли расценки от 50 до 100%, а группа крупных и средних фабрикантов — от 100 до 125%. Орган фабрикантов и заводчиков Московского района, т. е. преимущественно мануфактуристов, признавал «законным» и обоснованным повышение цен на 125%. «Во всяком случае, если бы даже по всему фронту вздорожание готовых отделанных хлопчатобумажных тканей выразилось в 125 %, то его следовало бы признать вполне законным; достаточно принять во внимание, что удорожание русского хлопка, не говоря уже об американском, современная стоимость топлива и, наконец, расходы по оплате рабочего труда вполне покрывают и тем самым легитимируют указанное повышение цен». ¹²⁷

Это была открытая проповедь грабежа на рынке и подготовка нового повышения цен. И действительно, уже в 1916 г. фабриканты «организованно» объявили о повышении цен против твердого прейскуранта по бельевым товарам до 125%, сатиновым — 135%, одежным тканям — 150—170% и другим сортам от 130 до 160% ¹²⁸.

Правительство вынуждено было сделать дальнейшие шаги по регулированию рынка. 2 апреля 1916 г. оно установило предельные цены, «по коим допускается продажа тканей, а также крашение и отделка их» при поставках военному ведомству, правительственным и общественным организациям ¹²⁹. В этом решении были указаны сорта тканей, стоимость отдельных элементов изготовления тканей и конечная цена. Срок расценок был установлен до 1 ноября 1916 г. 13 мая 1916 г. список сортов тканей, обязательных для изготовления, был расширен, цены были объявлены до 1 ноября. 8 июля было вынесено постановление, регулирующее в пределах того же срока цены различных сортов пряжи ¹³⁰.

В конце июля 1916 г. была запрещена свободная оптовая продажа тканей на частный рынок, а вскоре установлены и цены для частного рынка, но только для тканей казенного типа; впоследствии был регламентирован и список оптовых торговцев.

Это регулирование производства и торговли было продиктовано не заботами правительства о снабжении населения, а главным образом, стремлением обеспечить государственные заказы. Государственный спрос поглощал большую часть производства, и это вынуждало ограничить цены не только на хлопок, но и на пряжу и на различные сорта готовых изделий. Поскольку не было проведено регулирования частного рынка и сохранялся весь частноторговый аппарат, можно было ожидать, что вслед за твердыми ценами по государственным поставкам цены частного рынка еще больше поднимутся. Так и получилось. В капиталистических условиях при недостатке товаров на рынке дороговизна и спекулятивный рост цен — неизбежное явление. Правительство давало фабрикантам и торговцам полную возможность увеличить свои прибыли за счет частного потребления. Лишь фиксированная твердая цена и регулирование распределения могли до некоторой степени охранить потребителя, т. е. массу крестьянства, рабочих и служащих, от огромных переплат. Но на такой шаг правительство не решалось. Оно считало, что комитеты — хлопковый и шерстяной — вполне оправдали себя.

Указанными мерами были ограничены мероприятия правительства к середине 1916 г., т. е. к началу нового хлопкового сезона, который должен был определить работу промышленности на 1916/17 г.

Урожай хлопка в 1916 г. был значительно хуже предшествовавшего года, он оценивался в 16 млн. пуд. Недобор против прошлого года определялся в 5 млн. пуд. В действительности урожай дал 16,4 млн. пуд.: 15 млн. пуд. в Средней Азии и 1,4 — в Закавказье. Однако печатный орган фабрикантов делал успокоительные выводы относительно снабжения хлопком: «Тем не менее нет никаких оснований опасаться за то, что наша текстильная промышленность в текущем сезоне будет поставлена перед перспективой хлопкового голода» ¹³¹. Хлопок прошлого года не был целиком использован: на 1 сентября 1916 г. запасы старого хлопка равнялись 10,2 млн. пуд., промышленники имели резервный фонд в 5,5 млн. пуд., таким образом текстильную промышленность можно считать обеспеченной хлопком на весь год ¹³². Потребность в хлопке в пределах 21—23 млн. пуд. могла быть удовлетворена и без иностранного хлопка. В случае же увеличения производства хлопковый комитет «планировал» переработать около 26 млн. пуд. хлопка. «Недостаток» хлопка определялся в 5—6 млн. пуд., т. е. в довольно солидной для нынешнего времени цифре ¹³³. Можно было думать, что правительство сумеет получить часть хлопка из-за границы — по среднеазиатской границе и из Америки, — поэтому перспективы у фабрикантов были уж не так плохи. Во всяком случае в пределах прошлого года промышленность могла быть обеспечена сырьем. Однако весьма спорным был вопрос о цене на хлопок. Торговцы хлопком, естественно, добивались максимального увеличения цен. Они доказывали необходимость поднять цены примерно на 50% против твердых цен 1915/16 г. «Борьба сосредоточивалась вокруг вопроса о том, в каком именно размере должно быть проведено повышение предельной цены; в этом отношении представители хлопководства и хлопкоторговли, а из ведомств — Министерство земледелия шли во главе повышательного движения и определяли предельную цену хлопка в размере 36—37 руб. франко-Москва» ¹³⁴.

Твердые цены на хлопок нового урожая были установлены в соответствии с интересами текстильных фабрикантов в 31 руб. пуд. франко-Москва, а не 36—37 руб., как предполагали хлопкоторговцы. Даже эти цены были чрезвычайно выгодны для торговцев хлопком. Во всяком случае, они были значительно выше среднегодовых цен 1916 г., которые, по подсчетам Н. Покровского, достигали 28 руб. за пуд на русский хлопок и 27 руб. 54 коп. — на американский ¹³⁵.

Следовательно, цены были установлены примерно на 10% выше рыночных, среднегодовых. Но одного этого постановления оказалось недостаточно для регулирования рынка. Спекулянты стали покупать по повышеным ценам хлопок-сырец, чтобы сломить предельные цены на волокно. Нормировка цен на него «оказалась не в состоянии выдержать давление сырцовых цен» ¹³⁶, выросших до 12—13 руб. за пуд.

Этим было вызвано постановление министра торговли и промышленности от 2 декабря 1916 г., по которому каждая сделка на хлопок становилась действительной только с санкции хлопкового комитета. Одновременно проводилась регламентация цены пряжи, рынок которой был «совершенно дезорганизован». После этого была установлена и более строгая нормировка цены готового товара.

В конце июля было введено первое ограничение оптовой торговли. 7 декабря 1916 г. издается постановление, которое устанавливает до 1 мая 1917 г. твердые цены как на заказы казны, так и на ту часть товаров, которая продавалась для частного потребления. Тогда же были установлены предельные цены для пряжи до 1 апреля 1917 г. Товары ненормированные, не вошедшие в прейскурант, могли продаваться по вольным ценам только до 1 февраля 1917 г., после чего остатки брались на учет комитетом и продавались уже по регламентированным ценам. Последние устанавливались не только для оптовой цены, но и для розничной путем начисления известного процента на твердые цены.

Установили следующие максимальные надбавки к довоенным ценам на ткани (фабричная цена): бельевые—125%, сатиновые — 140, одежные — 150, плательные — 135% ¹³⁷.

Если предположить, что эти расценки твердо соблюдались, и принять в расчет надбавку для розничной торговли, то повышение цен доходило до 200% против довоенных. Конечно, буржуазия осталась недовольна твердыми надбавками и стремилась добиться их повышения.

Еще с 1915 г. она всячески боролась против регламентации цены на товары, но защищала твердую цену на хлопок и пряжу. В конце 1915 г., когда повышение цен было особенно высоко и хлопок исчез с рынка, московские фабриканты и торговцы уже начали склоняться к мысли о неизбежной реквизации хлопка в крае в том случае, если сокрытие хлопка станет явлением длительным ¹³⁸. Правительство обеспечило снабжение фабрик хлопком и пряжей по регламентированной цене, поэтому оно вынуждено было нормировать и производственную цену, а потом и продажную цену товара. Тем самым ограничивалась и величина прибыли. Правда, твердая цена была достаточно высока, чтобы обеспечить промышленникам и торговцам текстильными изделиями приличную прибыль. Все же промышленники начали борьбу за повышение цен.

16 января 1917 г. совет Общества фабрикантов хлопчатобумажной промышленности подал министру торговли и промышленности «прошение» о повышении цен, уже увеличенных министром 7 декабря 1916 г. на 20—35%. Цена на миткаль, который продавался до войны по 9,2 коп. за аршин, была установлена 7 декабря в 24¾ коп., на бязь вместо 14 коп. — 37¾ коп., т. е. в первом случае расценки были повышены на 169%, а во втором — на 170%, по другим же сортам изделий расценки были повышены всего лишь на 25%. Фабриканты привели подробную калькуляцию стоимости производства, которая якобы доказывала «полное несоответствие установленных предельных надбавок к ценам на отдельные ткани с условием производства настоящего времени» ¹³⁹. Поэтому фабриканты просили повысить надбавку по одним сортам на 35%, а на товары, выпущенные во время войны, — на 20%. Далее фабриканты просили отменить нормировку цен на ткани, вырабатываемые кустарным способом, ввиду якобы более высоких издержек производства в этой отрасли народного труда, чем в фабричных предприятиях. По подсчетам фабрикантов, повышение затрат в кустарном производстве достигает 258—300%. «Таким образом, если в отношении этого типа тканей будет применяться 170-процентная предельная норма надбавки, то выработка этих тканей должна будет неизбежно прекратиться, что наиболее тягостно отзовется на населении империи, занимающемся ручным ткачеством. Ввиду сего казалось бы целесообразным установить за правило, что действие обязательного постановления от 7 декабря прошлого года не распространяется на ткани кустарного типа, сработанные на ручных станках» ¹⁴⁰.

Защита кустарей была продиктована интересами собственного кармана, так как наличие нерегламентированного производства давало бы фабрикантам возможность сдавать часть сырья кустарям, а выработанный товар продавать по вольным ценам. Отдельные фирмы, присылавшие ходатайства о повышении цен, указывали, что условия производства вздорожали на 210% и т. д.

26 января 1917 г. было утверждено новое положение о хлопковом комитете, соответствовавшее новым задачам комитета, в частности необходимости регулировать распределение той части готовой продукции, которая оставалась сверх государственных поставок. Новое положение обеспечивало полное регламентирование производства. начиная от цены на хлопок и кончая стоимостью готового изделия и его оптовой и розничной продажной ценой. Разумеется, эти цены были отнюдь не твердыми, а фактически рыночными ценами. Они исключали лишь крайности рыночной спекуляции, давая возможность фабрикантам и торговцам получать не только солидную прибыль, но и сверхприбыль.

Хлопковый комитет при Министерстве торговли и промышленности имел солидное представительство капиталистов, на интересы которых он не думал посягать. Однако государственное регулирование ставило весь частнокапиталистический аппарат производства и распределения под известный государственный контроль. Весь аппарат частной торговли и производства остался, но он выполнял определенное задание правительства. Мы отчетливо видим на примере этой отрасли народного хозяйства процессы сращивания государственного аппарата с буржуазными организациями. Был ряд обстоятельств, которые делали это сращивание выгодным и для самой буржуазии. По словам министра торговли и промышленности В. Н. Шаховского, через комитет проводились лишь такие меры, «которые соответствуют взглядам промышленников». Когда хлопковый комитет слишком увлекался защитой государственных интересов, буржуазия организованно поправляла его.

Возвратимся к положению хлопчатобумажной промышленности. Несмотря на рост государственных заказов, достигавших 4/5 всего производства, на наличие колоссального рыночного спроса, на потерю конкурента — Лодзинского района, текстильная промышленность не развила своего производства выше довоенного уровня. Потеря Лодзинского района создала благоприятное положение для развития Центрального и Петроградского районов. Но и в этих районах производство не росло, а оставалось на одном уровне. Недостаток топлива и рабочей силы, отсутствие металлов, машин, расстройство производственного аппарата все более и более расшатывали эту отрасль хозяйства. Постепенно производство сокращалось, станки останавливались. Вот соответствующие данные на 1 октября 1916 г. ¹⁴¹:

К октябрю 1916 г. работало только 4/5 хлопчатобумажной промышленности. Больше половины бездействующих станков остановилось из-за недостатка рабочих рук и только 15% — из-за недостатка пряжи. Накануне Февральской революции процент неработавших станков не увеличился, но общая загрузка фабрик достигала лишь 75% ¹⁴².

До 85% выпускаемых тканей поступало на военные нужды. Не будучи в состоянии увеличить снабжение населения тканями за счет роста производства, буржуазия сразу же после Февральской революции предложила через хлопковый комитет снизить поставки на армию и за этот счет увеличить снабжение населения. Это не было «открытием» хлопкового комитета, он повторил лишь то, что немного ранее выдвигали фабриканты и торговцы мануфактурой в своей записке, направленной против создания Центрохлопка и Центропряжи. Мы приведем этот документ, свидетельствующий о крахе всех попыток правительства и буржуазии справиться с задачей увеличения производства текстильной продукции.

Отметив надвигающийся призрак «мануфактурного голода», комитет предлагает министру план его смягчения. «В числе причин столь бедственного положения мануфактурного рынка, помимо неуклонно возрастающей дезорганизации хозяйственной жизни страны, вследствие обстоятельств военного времени, вызывающей невероятное возрастание издержек производства в хлопчатобумажной промышленности, недостаток тканей и повышение цен на них происходит вследствие чрезмерной и как будто несоразмерной работы промышленности на нужды государственной обороны. В самом деле, в настоящее время при обязательной загрузке фабрик в 75% — если строить расчеты не по теоретической, а по фактической (сокращенной) производительности фабрик, — 82—85% вырабатываемых хлопчатобумажных изделий поступает на нужды обороны. Если принять, что численность лиц, находящихся на довольствии интендантства и других казенных и общественных организаций, ведающих делом материального снабжения армии, достигает 8% населения империи, причем потребность в тканях превышает в 5 раз среднее потребление тканей населения империи, то общая потребность для нужд обороны не должна превышать 40% общей производительности промышленности. Между тем ныне фактическая загрузка хлопчатобумажных фабрик превышает эту цифру больше чем вдвое, оставляя на долю 92% немобилизованного населения империи всего лишь 18—20% вырабатываемых хлопчатобумажных тканей». Далее в записке говорится, что для снабжения населения остается так мало товаров, что все равно, какие бы меры комитет ни применял, они не могут радикально изменить положение в лучшую сторону. «Таким образом, очевидно, что проблема борьбы с мануфактурным голодом в тылу должна свестись к всемерному увеличению поступления тканей на частный рынок для удовлетворения потребностей тылового населения. Необходимость этого увеличения как бы подсказывает необходимость интенсификации, повышения производительности текстильной промышленности. Однако при том органическом расстройстве ее, созданном недостаточным обеспечением рабочими силами, слабым поступлением топлива и сырья, почти полным отсутствием машинных частей и материалов, необходимых для технического ремонта, приходится думать лишь о поддержании промышленности на ее теперешнем уровне, а отнюдь не о ее интенсификации.

Поэтому единственным средством возможного увеличения контингентов тканей, поступающих для частного рынка, должно быть уменьшение работ на оборону» ¹⁴³.

Очень характерно признание комитета, что его деятельность не может принести радикального изменения положения дела. Государственный орган регулирования промышленности признает расстройство промышленности настолько глубоким, что свои задачи и планы ограничивает лишь поддержанием работы промышленности на достигнутом уровне. Небезынтересно, что как раз в конце февраля 1917 г. «всеподданнейшие» доклады министра торговли и промышленности В. Н. Шаховского о положении каменноугольной промышленности неизбежно кончались теми же мыслями о сохранении производства на данном уровне. Кризис капиталистической системы России охватил и текстильную промышленность, сказываясь в расстройстве производства, в сокращении выработки товаров параллельно с ростом государственного спроса. На этой базе пышным цветом расцветает безудержная спекуляция, справиться с которой нельзя было никакой регламентацией со стороны чиновников и буржуазии.

Ко времени Февральской революции положение различных отраслей народного хозяйства оказывается одинаковым: топливная промышленность (уголь и нефть) свертывает свою производительность, промышленники и правительство говорят лишь о том, как бы удержать ее на одном уровне; та же картина на транспорте, расстройство которого приняло угрожающий характер; аналогичное положение мы наблюдаем в старейшей отрасли капиталистического хозяйства — хлопчатобумажной.

Комитет, как мы видели, выдвигает задачу удержания производительности фабрик на уровне 75% довоенной. Но окружающие условия складывались чрезвычайно неблагоприятно. Произошли затруднения со снабжением хлопком, которые грозили в ближайшем будущем остановить производство. С октября 1916 г. по февраль 1917 г. из Средней Азии было перевезено хлопка вместо полагавшихся 7,6 млн. пуд. только 5,8 млн. пуд. — недовоз достигал 1,8 млн. пуд. ¹⁴⁴. Этого хлопка хватило бы на один месяц производства всем фабрикам. К весне 1917 г., вследствие транспортных затруднений текстильная промышленность осталась без достаточных запасов хлопка.

Перспектива снабжения топливом была еще более угрожающей. Вместо 34 млн. пуд. жидкого и 15 млн. пуд. твердого топлива, фактически полученного в 1916 г., текстильная промышленность Центрального района могла получить в 1917 г. только 10 млн. пуд. жидкого и 8 млн. пуд. твердого топлива. «Вся эта недостача топлива должна повести к сокращению фабрично-заводских работ до 2—3 дней в неделю или простою фабрик от 6 до 8 месяцев в течение года. При таком обороте дел следует предвидеть полное разрушение одной из немногих отраслей отечественной промышленности, успешно справлявшихся с удовлетворением громадных потребностей, предъявленных беспримерной войной» ¹⁴⁵.

Заводское совещание Московского района признало необходимым среди ряда других мер закрыть часть предприятий и снабжать топливом лишь предприятия, свыше половины заказов которых шло на военные нужды. Приведенных фактов достаточно для того, чтобы сделать вывод, что крах текстильной промышленности ко времени февральской революции еще не наступил, но он совершенно ясно вырисовывался в качестве неминуемой и ближайшей перспективы.

Подведем некоторые итоги. С начала войны текстильная промышленность начала работать на казну. Ее участие в поставках казне поднялось с 25% продукции в первый год войны до 85% накануне буржуазно-демократической революции. В части снабжения хлопком она не имела серьезных перебоев. Хлопчатобумажная промышленность поддерживала производство на уровне 80—100% довоенного.

Война дала толчок развитию хлопководства. Поставки отечественного хлопка поднялись на 60—100% по сравнению с довоенным уровнем. Все выгоды от роста хлопководства и военных поставок попадали крупным торговым фирмам, банкам и крупнейшим промышленникам-мануфактуристам.

Государственное регулирование производства и торговли оставило нетронутым весь аппарат торговли и промышленности. Оно преследовало задачу обеспечить поставку государству необходимого материала. Это регулирование проводилось правительством при непосредственном участии представителей торговой и промышленной буржуазии, в ее интересах. В этой области мы имеем яркий пример государственно-капиталистического регулирования, которое распространилось на учет и контроль самого процесса производства, а не только распределения.

Промышленный кризис, потрясший экономику страны, захватил и текстильную промышленность, вызвав сокращение производства и рост цен. Положение текстильной громышленности перед Февральской революцией не оставляло надежд на увеличение производства, поэтому заботы правительства и буржуазии сводились к тому, чтобы удержать производительность на низком уровне, который едва обеспечивал удовлетворение военных нужд государства, а не обеспечивал потребности народа.

Рост доходности промышленных предприятий.
Усиление зависимости от банков

Как изменялись финансовое положение русской промышленности и ее доходность во время войны?

Имеющийся материал лишь подтверждает общее положение о росте доходности промышленных предприятий, об увеличении их дивидендов. За счет казенных заказов и частных потребителей буржуазия «зарабатывала» на войне, перекладывая всю тяжесть войны на плечи рабочих и крестьян. Особенно благоприятные для наживы времена начались в связи с мобилизацией промышленности и широким ее привлечением к работе на войну.

Русская промышленность была загружена военными заказами полностью. Цены на заказы носили поощрительный характер. Правительство не скупилось, лишь бы обеспечить возможно большее производство военного снаряжения.

В основе «патриотического» движения русской буржуазии лежали интересы наживы. Государство предоставляло большие заказы, выдавало миллионные ссуды, субсидии и авансы; помогало в приобретении за границей станков, машин, инструментов, обеспечивало топливом и металлом, предоставляло в первую очередь перевозочные средства. Как же при таких условиях было не тянуться к государственным заказам, а заодно и к государственному сундуку?

Уже первые военные заказы казны осенью 1914 г. дали в карманы буржуазии несколько десятков миллионов рублей бесплатных субсидий на оборудование. Например, завод Лесснера принял в сентябре 1914 г. заказ на 370 тыс. штук 3-дюймовых гранат по цене 13 руб. 87 коп. за штуку, в эту сумму включались и 3 руб. 70 коп. на оборудование завода, что составляло 1370 тыс. руб. на заказ. Правда, правление завода потом, по собственной инициативе, снизило расходы на оборудование до 1250 тыс. руб., в связи с чем расходы на оборудование снизились до 3 руб. 37 коп. на гранату ¹⁴⁶. Другие условия заказов на изготовление снарядов были в дальнейшем примерно аналогичны с Лесснером, но заявлений о снижении расценок нам больше не попадалось. Все крупнейшие предприятия получали десятки миллионов рублей авансов (Путиловский, Обуховский, Царицынская группа заводов и др.). Н. А. Второв построил снаряжательный завод на казенные деньги, Всероссийские городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты также построили ряд предприятий за счет ассигнований казны. Размер ассигновок увеличился после организации Особого совещания по обороне, выработавшего льготные условия выдачи авансов. При заключении договора на один год размер авансов достигал до ⅔ суммы договора, если предприятию требовалось новое оборудование, и 30%, если оборудования не требовалось, при заключении договора на срок более года — по 30% суммы договора на каждый год.

Крупные предприятия, как правило, получали заказы и авансы без гарантии со стороны банков, более мелкие представляли гарантию банков, расходы по которой оплачивало правительство, соответственно приплачивая на цене предметов. Пользуясь гарантией, банки наживались и цепко держали в своих руках промышленников. Один из случаев бессовестного грабежа со стороны банков разбирался в Наблюдательной комиссии Особого совещания по обороне в ноябре 1915 г. Заводу Сапова выдали военный заказ стоимостью в 600 тыс. руб. на изготовление вьючных седел. По этому заказу он получил авансом 289 тыс. руб. под гарантию Русско-французского банка из 3% годовых. Посреднику за подыскание банка завод уплатил 4300 руб. Выданный казной аванс поступил не заводу, а тому же банку, который начислял по нему в пользу завода 4,5%. Завод же получал деньги в банке по другому счету уплачивая банку 8% годовых и, кроме того, каждые три месяца 1,4% с оборота, дополнительно банк взыскивал с завода 4200 руб за контроль и артельщика. В общем завод уплатил банку за 9 месяцев 1915 г. 24 473 руб. при задолженности, колебавшейся от 35 до196 тыс. руб. Такое хозяйничанье банка довело завод до прекращения работы, после чего произошло вмешательство Особого совещания по обороне, остановившего хозяйничанье банка ¹⁴⁷. Представитель банка цинично заявил члену Наблюдательной комиссии, что поступивший от казны аванс «банк считал поступившим в распоряжение банка в обмен за выданное им гарантийное письмо», а поведение банка объяснил желанием так вести операции, чтобы «они доставляли прибыль акционерам» и обеспечивали от возможных потерь.

Представитель Министерства финансов в Особом совещании по обороне не раз ставил вопрос о необходимости отказаться от выдачи льготных авансов, сократив их размер, но под разными предлогами его предложение отвергалось. Испытывая острую нужду в боевом снабжении, Особое совещание всегда охотно шло на повышение цены, если только была уверенность, что заказчик выполнит заказ. Как правило, заказы частным заводам выдавались по более дорогим ценам. Достаточно красноречивый пример приводил А. А. Маниковский. Заказы на пушки одного и того же калибра выдавались одновременно — в августе и сентябре 1915 г., а цены очень сильно расходились. Казенные заводы выполняли заказы по цене 5—6 тыс. руб. за орудие; Путиловский завод — по 9 тыс. руб., Царицынская группа — по 10 тыс. руб., а Центральный военно-промышленный комитет предлагал по 12 тыс. руб. Крупнейшие заводчики поставляли орудия по цене на 50—100% дороже, чем казенные. А так как заказ, который имел в виду А. А. Маниковский, достигал 4000 штук, то только по этому заказу было переплачено 15—20 млн. руб.

Заказы на артиллерию отнюдь не являлись каким-либо исключением. Путиловский завод взял заказ на поставку 3 млн. гранат, назначив цену по 33 руб. 40 коп. за снаряд против 27 руб. 70 коп., которые платил своим контрагентам С. Н. Ванков. Переплата достигала свыше 5 руб. на один снаряд и 15 млн. руб. за всю партию. Когда Главное артиллерийское управление запротестовало против цены, предложенной Путиловым, Особое совещание по обороне выступило в поддержку, решив, что эта цена «неприемлемой считаться не может ввиду вздорожания материалов, орудий производства, рабочих рук и валюты» ¹⁴⁸. Еще более разительную цену предъявил завод Барановского на порох, запросив 140 руб. за пуд вместо нормальной — 90 руб. за пуд. Совещание вынуждено было поручить разработать вопрос о цене пороха дополнительно.

Буквально по всем военным заказам Особое совещание по обороне проявляло недопустимую склонность к переплатам. Товарищество Ушкова предложило поставить 190 тыс. пуд. жидкого хлора, заявив высокую цену. Главное артиллерийское управление считало цену преувеличенной, но согласилось. Министерство земледелия предложило построить завод метилового спирта, цена спирта была назначена 56 руб. 40 коп. за пуд вместо существовавшей в 30 руб., но и эта цена была признана «допустимою», и необходимые для строительства завода деньги — около 400 тыс. руб. — были отпущены ¹⁴⁹.

Всегда, когда приходилось делать выбор между интересами промышленности и государства, Особое совещание по обороне поступалось последними в пользу первых. Так, в декабре 1915 г. обсуждался вопрос о необходимости упорядочить цены на материалы, нужные для изготовления военного снаряжения. Фиксировать основные цены на сырье значило сохранить сотни миллионов рублей для государства, но лишало бы буржуазию возможности чрезмерной наживы и спекуляции. Поэтому члены Особого совещания, связанные с промышленностью, — В. И. Тимирязев, Г. Х. Майдель, С. И. Тимашев — выступили против этой меры. В. И. Тимирязев предложил сосредоточить внимание правительства «на оживлении русской промышленности с тем, чтобы обеспечить производство у себя тех главнейших продуктов, какие до сих пор получались из-за границы. Что же касается до нормальных цен, то установление таковых внесло бы смущение в промышленную жизнь и задержало бы ее развитие» ¹⁵⁰. Возражения Г. Х. Майделя шли по другой линии: регулирование цены в одной отрасли промышленности возможно при условии регулирования «и для всех других», а такая задача считалась им затруднительной к осуществлению. С. И. Тимашев отрицал практическое значение за регулировкой цен, так как трудно отделить спекулятивный подъем от их действительного вздорожания. Кроме того, он пугал искусственным изъятием товаров из обращения. В общем, он также высказался против ограничения рыночной стихии, предлагая остаться при том, что уже было сделано Министерством торговли и промышленности в деле регулирования цен на отдельные товары.

Характерно, что наиболее правая часть членов Особого совещания во главе с Н. Е. Марковым 2-м, П. П. Муравьевым, ссылаясь на опыт регулирования цен, проделанный Д. Ллойд-Джорджем в Англии, «вполне признавая необходимость содействовать усилению промышленности в России», в то же время признала «своевременным приступить к нормировке цен». Марков считал особенно необходимым «в тех же целях регулирования цен» широкое развитие казенного производства во всех важнейших отраслях промышленности. В итоге Совещание высказалось за нормировку цен и проведение этой меры через Особое совещание по обороне, а не через Министерство торговли и промышленности ¹⁵¹. Однако каких-либо практических шагов не последовало, и в конце марта 1916 г. Родзянко вновь выдвинул вопрос о необходимости нормировки цен ¹⁵².

Прошло еще три месяца, и на заседании Особого совещания в середине июля 1916 г. обсуждалось положение о Главном уполномоченном по снабжению металлами. В ходе обсуждения вновь встал вопрос о необходимости более широкой нормировки цен на металлические изделия и на «все предметы государственной обороны» ¹⁵³. Следовательно, и полгода спустя после принципиального решения Особого совещания дело дальше не пошло, встречая сопротивление буржуазного крыла членов Совещания.

В связи с обсуждением вопроса о выдаче заказа на снаряды французскому правительству, выявилось действительное отношение Особого совещания по обороне к отечественной промышленности. Член Государственной думы Н. В. Савич указал на «появление за последнее время общей тенденции к усилению заграничных заказов с остановкой развития отечественного производства» ¹⁵⁴. С. И. Тимашев, возглавивший подготовительную комиссию по артиллерийским вопросам, отверг заявление Н. В. Савича как неосновательное. Из его слов следовало, что Особое совещание по обороне принимает все меры к повышению производительности русских заводов до 100 легких парков в месяц, т. е. до 24 млн. снарядов в год, но вследствие «общих условий» эта норма, вероятно, не будет достигнута. А. А. Маниковский подтвердил, что будет сделано лишь 18 млн. патронов, поэтому иностранный заказ на снаряды не принесет ущерба русской промышленности, загрузка которой «близится, видимо, к своему пределу» ¹⁵⁵. Чтобы создать еще бо́льшую уверенность у промышленников, что Особое совещание не нанесет им ущерба, военный министр Д. С. Шуваев, которым буржуазия была недовольна, подчеркнул покровительственное отношение Совещания к отечественной промышленности. Он указал, что «в первую очередь должно быть развиваемо русское производство, поскольку же такового недостаточно, следует обращаться за границу».

Неправильно думать, будто покровительство отечественной промышленности касалось только предприятий, занятых изготовлением снарядов. В той или иной мере все отрасли промышленности испытывали покровительство Особого совещания по обороне, и оно повинно в тех огромных сверхприбылях, которые получали русские промышленники по казенным заказам.

В интересах промышленников Совещание даже пыталось несколько обуздать банкиров, слишком бесцеремонно поступавших с промышленниками, попавшими в паутину финансовой зависимости. Приведем типичный пример. Фирма Капырзина имела перед войной предприятие стоимостью в 5 млн. руб., она должна была получить до 3 млн. руб. прибыли. Однако фирма попала в зависимость от Соединенного банка, выдавшего гарантийное письмо. За пользование частью задатка фирма уплатила банку 300 тыс. руб.

В связи со спекулятивной деятельностью банков министр финансов П. Л. Барк сделал по требованию Особого совещания по обороне объяснение, в котором, не отрицая самого факта спекуляции, пытался успокоить членов совещания тем, что размеры спекулятивных операций незначительны, а потому «не представляют угрозы для промышленности».

Выступивший в прениях кадет А. И. Шингарев дал яркую характеристику спекулятивной деятельности банков. В отличие от заграничных банков, говорил он, являющихся «прочной опорой военной промышленности» и проникнутых духом патриотизма, «у нас роль многих из банков сводится к хищнической спекуляции, удорожающей производство военных предметов, понизившей жизненную силу промышленных предприятий и сумевшей стать вне досягаемости и ответственности за свою вредную для обороны деятельность. Руководствуясь единственно целями наживы, некоторые банки, в ущерб государственной пользе, ведут обширные закупки нужных для обороны предметов» ¹⁵⁶. А. И. Шингарев и присоединившийся к нему В. В. Жуковский потребовали от министра финансов прекратить «эту спекуляцию» банков, но не репрессивными мерами, а личным воздействием министра финансов на директоров банков.

Гарантии банков дорого стоили казне. Соединенный банк взял с завода Ф. Ф. Сан-Галли 400 тыс. руб. в компенсацию за гарантии. Это «столь наглое расхищение народного достояния на почве военных заказов», по словам И. А. Шебеко, вызвало негодование некоторых членов Особого совещания по обороне, но оно не могло ничего предпринять эффективного в борьбе с подобной практикой банков и ограничилось лишь сообщением об этом факте министру финансов.

На деле «регулирующая деятельность» Особого совещания по обороне не ограничила спекулятивной работы банков. Крупнейшие промышленные предприятия страны часто выступали контрагентами казны не в качестве самостоятельных поставщиков, а как зависимые клиенты банков, которые открыто заключали сделки с казной, часто от имени целых групп промышленных предприятий.

Все это приводило к усилению позиций банков. От иностранных конкурентов часто отделывались путем взяток и переплат представителям заграничных фирм. Русские конкуренты предложили шведской фирме «отступного» в 1 млн. руб., чтобы только она не сбивала цену на сталь, которую поставляли русские поставщики.

Полная мобилизационная неподготовленность военных органов заставила их «выдавать заказы, что называется, направо и налево, причем не только совершенно ничтожным заводам, но иногда прямо «пустому месту»» ¹⁵⁷. По требованию В. А. Сухомлинова был дан заказ по повышенным ценам заводу «Промет», который имел только одни стены, а на полученных заказах разбогател и уже к 1915 г. построил третий завод. Оказалось, что В. А. Сухомлинов был крупнейшим акционером «Промета».

За большое вознаграждение фирмы приглашали к себе на службу людей со «связями», генералов в отставке, даже артистов — «солистов его величества» и через посредство их обделывали свои дела. На авансы под военные заказы строили новые предприятия. Предприниматель крупного размаха Н. А. Второв получил десятки миллионов рублей на постройку новых снаряжательных заводов. Военные заказы являлись источником сверхприбылей военной промышленности и усиленного накопления, которое происходило за годы войны.

По размерам доходности не существовало большой разницы между предприятиями, работающими на оборону и на частный рынок. «Доходность, например, сахарных, спичечных, табачных и целого ряда других предприятий в среднем оказалась не ниже механических, работающих почти исключительно на нужды государственной обороны» ¹⁵⁸. Буржуазия сама не отрицала «значительного обогащения некоторых отраслей промышленности за время войны» ¹⁵⁹. Но она считала эти средства необходимой предпосылкой для дальнейшего расширения «национальной» промышленности. Перспектива высоких дивидендов была главной причиной широкой волны учредительства, которая происходила во время: войны.

Приведем несколько фактов о доходности промышленных предприятий за время войны За последний предвоенный год (1913/14 г.) 28 крупных промышленных предприятий с основным капиталом в 280 млн. руб. дали чистой прибыли около 50 млн. руб., что составляло 16—17% на капитал. Доходность этих предприятий была несколько выше, чем средняя доходность всей промышленности. В следующем 1914/15 г. 29 более мелких предприятий с капиталом около 150 млн. руб. дали чистой прибыли около 60 млн. руб., или около 38% на капитал. Произошло ли это увеличение доходности за счет военных заказов — категорически ответить трудно. Сообщивший эти факты Р. Арский считает, что «увеличились не только доходы промышленности, непосредственно работающей на оборону, так называемой «мобилизованной», а и доходы всей вообще промышленности» ¹⁶⁰.

Для 1917 г. Р. Арский дает сведения о 45 предприятиях, еще более мелких, — их капитал был равен всего 83,5 млн. руб., а чистая прибыль составила 49 млн. руб., т е превысила 50%. 25 мануфактурных предприятий с капиталом 94 млн. руб. получили чистой прибыли 39 млн. руб. Во главе их шла мануфактура Морозова, которая при 15 млн. руб. капитала дала в один год 12 млн. руб. чистой прибыли.

Тот же автор приводит два особо выделяющихся факта, когда Тульский патронный завод, выполнив заказов на 56,5 млн. руб., получил 15,5 млн. руб. чистой прибыли, второй пример относится к меднопрокатному заводу Кольчугина, сумевшему на основной капитал в 10 млн. руб. получить 13,2 млн. руб. чистой прибыли ¹⁶¹. Приведенные цифры довольно показательны: прибыли промышленников колоссально росли, даже если сделать поправку на рост дороговизны и обесценивание рубля.

Крупнейшие машиностроительные и механические заводы страны увеличили прибыль и дивиденды уже в первый год войны. Итоги 1914 г. были для них более благоприятны, чем 1913 г. По данным «Торгово-промышленной газеты», прибыль их увеличилась ¹⁶²:

Пять крупнейших предприятий электротехнической промышленности в первый год войны также дали повышенную чистую прибыль, причем Соединенные кабельные заводы повысили ее в 2,5 раза, с 1,4 млн. до 3,34 млн. руб., — что составляло 55,6% по отношению к основному капиталу. По всем пяти предприятиям чистая прибыль увеличилась с 5,2 млн. руб. в 1913 г. до 7,7 млн. руб., или на 50% ¹⁶³. Прибыль трех предприятий Общества электрического освещения также значительно поднялась.

Непрерывный рост прибылей происходил в предприятиях мукомольной промышленности, работа которых в меньшей мере была связана с казенными заказами. В связи с остановкой части предприятий, Всероссийский съезд мукомолов еще в августе 1915 г. указывал на тяжелые условия, в которых оказалась промышленность. На самом деле финансовое положение мукомольной промышленности, в особенности крупных предприятий, было блестящее, и дивиденды их во время войны обнаружили огромный рост ¹⁶⁴. Значительно увеличились отчисления мукомолов в запасный и иные капиталы, и, несмотря на это, выдавался повышенный дивиденд. Товарищество Я. Е. Башкирова вместо 415 тыс. руб. (1913 г.) отчислило в 1915 г. 1213 тыс. руб. и одновременно подняло дивиденд с 3 до 9%. Товарищество «Братья Коняевы» увеличило отчисления с 53 тыс. руб. до 220 тыс. руб. и подняло дивиденд с 10 до 16%. Еще более разительный пример представляло Товарищество Я. и И. Соколовых, удвоившее отчисления и поднявшее дивиденд с 11 до 29,6%. На 2,5 млн. руб. основного капитала было выдано 740 тыс. руб. дивиденда. Харьковские, самарские, ростовские и кубанские мукомолы хорошо «зарабатывали» во время войны. Средний размер дивиденда поднялся с 5,8% в 1913 г. до 12,9% в 1915 г., т е. более чем удвоился, еще в большей мере увеличилась средняя чистая прибыль ¹⁶⁵.

Следует указать и на другое обстоятельство. Переход к работе на военные рельсы сопровождался в некоторых предприятиях и даже отраслях промышленности временным сокращением прибылей. Такие данные приводит В. И. Шарый в своих подсчетах по одной из групп промышленных предприятий. В одной группе насчитывается 72 предприятия, в другой — 62. Полученные по обеим группам выводы, по данным В. И. Шарого, сходны с подсчетами по 791 предприятию, на долю которых приходится 2,3 млрд. руб. акционерных капиталов, или ⅔ акционерных капиталов всей промышленности. Следовательно, они типичны для всей промышленности. Мы приведем только относительные величины по группе в 72 предприятия. Принимая данные 1913 г. за 100%, имеем (в %) ¹⁶⁶:

В абсолютных цифрах дивиденд удвоился с 8,15 млн. руб. до 16,32 млн. руб. В таблице прежде всего бросается в глаза снижение валовой прибыли и дивиденда в 1914 г. Наступившая война ухудшила положение некоторых отраслей промышленности, поэтому весьма вероятно известное сокращение прибылей в первый год войны. В следующем году промышленность приспособилась к новым условиям. Массовые военные заказы, громаднейший рост цен, давали возможность получать огромные прибыли. Валовая прибыль в 1915 г. выросла на 88%. Если внести некоторую поправку на дороговизну, то и тогда военная сверхприбыль будет достигать не менее 50% довоенных прибылей. 1915 г. дает увеличение валовой прибыли почти втрое, а дивиденда вдвое. Опять-таки, несмотря на обесценение рубля, достигшее к январю 1917 г. 50%, чистая доходность промышленности значительно увеличилась.

По второй группе 62 предприятий выводы в общем совпадают с первой, за исключением валовой доходности 1914 г., которая поднялась выше 1913 г., хотя дивиденд выдан ниже предыдущего года, видимо благодаря усиленным отчислениям. В 1916 г. имеем по этой группе увеличение основного капитала на 14%, валовой прибыли почти в 3 раза, а дивиденда в 2 раза

По обеим группам, т е. по 134 предприятиям, анализируемые показатели выглядят следующим образом ¹⁶⁷:

Приведенные данные ясно показывают растаскивание прибыли. В 1915 и особенно в 1916 г. в дивиденд отчислялось не более (даже менее) ⅓ валовой прибыли. Наглядный и яркий пример того, как это делалось, приводит в своих мемуарах академик А. Н. Крылов, рассказавший, как главный бухгалтер Черноморского пароходства рассовывал военную сверхприбыль, чтобы не платить налога, оставив для выдачи дивиденда также порядочный куш, но уменьшенный в несколько раз по сравнению с действительной прибылью. Несмотря на искусственное снижение прибыли к распределению, все же дивиденд почти удвоился. В. И. Шарый особенно выделяет семь предприятий по обработке металла, которые получили на 25,7 млн. руб. основного капитала, 20,9 млн. руб. валовой прибыли и выдали дивиденд 25,4% вместо 7,1% (1913 г.)

Мысль об искусственном снижении промышленниками дивидендов подтверждает «Новый экономист». Приведя данные об огромном увеличении в 1915 г. чистой прибыли и дивидендов семи машиностроительных и механических заводов, автор статьи писал: «Прибыльность отдельных предприятий... увеличилась в некоторых случаях на 100—200%. До 30—40% чистой прибыли списано на счет погашения имущества. В видах благоразумной осторожности и не без влияния налоговых соображений отдельные предприятия сочли необходимым резервировать часть прибыли и воздержались от выдачи бьющих в глаза дивидендов» ¹⁶⁸.

Аналогичное положение мы видели в металлургической промышленности, где акционеры «списывали» десятки миллионов рублей в запасные и резервные капиталы, оставляя в то же время значительные средства для выдачи дивиденда. Из тех примеров, которые привел «Новый экономист», видно, что в 1915 г. у большинства предприятий чистая прибыль удвоилась и даже утроилась. «Богословское общество» дало 6,89 млн. руб. вместо 3,3 млн. руб., «Сормово» — 6,45 млн. вместо 2,17 млн. руб. Но всех перещеголял «Парвиайнен», который в 1915 г. учетверил чистую прибыль ¹⁶⁹.

А между тем некоторые апологеты капитализма и среди них В. И. Гриневецкий старались «доказать» положение о малой доходности русской промышленности. Его расчеты преследовали вполне определенную цель доказать, что большевики и рабочий класс виноваты в разрухе промышленности. Он писал: «Как весеннее, так и осеннее повышение рабочей платы (1917 г. — А. С.) произошло не столько за счет прибылей капиталистов, сколько за счет общенародного дохода». Уж если во время войны капиталисты мало наживались, то ясно, что довоенные прибыли были еще меньше — такова логика рассуждений В. И. Гриневецкого. Валовую прибыль он определяет в размере ⅔ заработной платы, что составляет около 10% стоимости продукции. А так как чистая прибыль капиталистов им определяется в размере ⅓ валовой, то в результате получается совсем скромная цифра доходов буржуазии.

Приведенные нами материалы о доходности предприятий различных отраслей хозяйства решительно опровергают эту апологетическую точку зрения. Прибыли большинства отраслей промышленности резко поднялись сравнительно с довоенным временем. Если о доходности предприятий судить по величине дивидендов, повысившихся уже в первый год войны от 50 до 100%, а во многих предприятиях в 2 или 3 раза, следует бесспорный вывод об укреплении финансового положения промышленности. Рост доходности усиливал процесс накопления капиталов, создавал излишние капиталы, искавшие выгодного применения как в области рыночной спекуляции, так и нового промышленного учредительства, усилившегося в 1916 г. Источником финансирования новых предприятий являлись капиталы, накопленные в сфере торговли и промышленности.

Доходы текстильной промышленности, о которой иногда встречаешь в литературе мнение, будто она не увеличила во время войны прибыли, свидетельствуют как раз об обратном. Н. Покровский в статье «Военные прибыли главнейших отраслей текстильной промышленности» исследовал вопрос о прибылях 142 предприятий, на долю которых приходилось 77,2% основных капиталов хлопчатобумажной, 53,4% — шерстяной и 62,8% — льняной промышленности. Их прибыль в 1914 г. оставалась стационарной, почти совсем не увеличилась, зато в 1915 г. текстили колоссально «заработали»; вместо полученных в 1912 г. 57,2 млн. руб. прибыли хлопчатобумажная промышленность дала в 1915 г. 134,5 млн. руб. прибыли, что дает рост на 250%. По всем предприятиям суконной, льняной и хлопчатобумажной промышленности чистая прибыль увеличилась с 68,1 млн. руб. до 174 млн. руб., что увеличило процентное отношение суммы прибыли к основному капиталу с 16,1% до 39,7%. Чистый дивиденд поднялся с 6,1% до 11,7%, или почти на 100%.

Надо иметь в виду, что в 1915 г. текстильная промышленность лишь в меньшей мере работала на казну. Следовательно, рост прибыли происходил за счет громадного роста цен на товары, которые реализовались на частном рынке. В льняной и суконной промышленности прибыли еще больше выросли, чем в хлопчатобумажной. Военная сверхприбыль 1915 г. в текстильной промышленности была не менее 100%. Следовательно, одной из причин военной дороговизны является громадный рост прибылей за счет повышения цен самими промышленниками. Военная конъюнктура ими использовалась, в первую очередь, в интересах наживы.

Несколько крупных предприятий льняной промышленности дали в 1915 г. прибыль от 71 до 127% на капитал, в шерстяной — от 95 до 130%. В хлопчатобумажной промышленности были предприятия, которые давали на основной капитал прибыль от 63 до 123% в год.

Во главе предприятий, возглавлявших спекулятивную горячку за повышение цен, шли Товарищество Тверской мануфактуры, которое при основном капитале в 9 млн. руб. закончило 1915 г. с прибылью в 10,43 млн. руб.; Товарищество Никольской мануфактуры Саввы Морозова, которое на капитал в 15 млн. руб. дало прибыли в 9,5 млн. руб., или 63% на основной капитал; Товарищество Зуевской мануфактуры Зимина на капитал в 7,5 млн. руб. дало 6,2 млн. руб. чистой прибыли, т. е. 82 %, и т. д. ¹⁷⁰ Такие огромные, чисто грабительские прибыли были невозможны в капиталистических странах, где существовал действенный государственно-капиталистический контроль над производством, подрезавший часть прибылей в пользу государства. Все выгоды государственного регулирования цен на хлопок, шерсть и лен русская буржуазия использовала в целях личной наживы. Благоприятная военная конъюнктура и отсталое налоговое законодательство помогали ей в этом.

Нами рассмотрен материал о финансовом положении промышленности разных отраслей. Он с несомненностью показывает значительный рост доходности предприятий во время войны. Под прикрытием «патриотической» шумихи русская буржуазия умела обеспечить свои материальные интересы и добилась не только льготного финансирования государством военных заказов, но и огромного роста прибылей. С каждым годом войны, по мере роста хозяйственных трудностей, прибыли промышленников увеличивались за счет снижения заработной платы рабочих и спекулятивного подъема цен на продукты промышленности. Государственное регулирование промышленности, по поводу которого происходили стычки между представителями государственной власти и буржуазии в Особых совещаниях, было направлено на усиление мощи русской промышленной буржуазии и банков, обеспечивало рост их доходности.

Значительная часть военных прибылей перепадала в кассы банков, цепко державших в своих руках промышленность и увеличивших во время войны свое влияние над ней. Этому способствовало усиление финансовых связей банков с промышленностью. Финансирование банками промышленности за время войны увеличилось в 2 раза.

Такой знаток русской промышленности и ее связей с банками, как В. С. Зив, отмечает общий рост доходности предприятии русской промышленности во время войны. По его мнению, во время войны «стерлась резкая грань» между мобилизованной и немобилизованной промышленностью. Война породила целую группу новых капиталистов, которые стали усиленно скупать «акции крупнейших и доходнейших промышленных предприятий». Акционеры «новой формации» низвергали «с пьедестала старых заправил акционерных компаний», в особенности если те опирались на иностранные капиталы. В. С. Зив отмечает в промышленности процесс «вытеснения иностранных капиталов русскими из некоторых крупных промышленных предприятий» ¹⁷¹. Очевидно, основа этого процесса заключалась в росте и обилии капиталов в определенной среде русских капиталистов. Эта среда прежде всего была связана с работой на войну: военные заказы и спекуляция на рынке увеличили денежные накопления.

Огромную роль в финансировании промышленности, работавшей на оборону, играла казна. Авансы — безвозвратные громаднейшие выдачи средств на постройку новых предприятий — являлись для части крупнейших предпринимателей источником их независимости от банковского капитала. Вот почему мы имеем в это время в промышленности две тенденции: усиление влияния банков, рост сращивания банковского капитала с промышленностью и одновременный процесс подчинения банков отдельным промышленным концернам. Такие концерны создались в сахарной промышленности, в водном транспорте и в других отраслях. Среди них выделяются два огромных концерна — Второва и Стахеева, контролирующие десятки обществ, принадлежащих к самым разнообразным отраслям промышленности.

Второв укрепился в металлообрабатывающей промышленности и опирался в своей работе на Промышленный банк, который он создал. В архиве Особого совещания по обороне много материалов, дающих возможность понять причину его могущества. Несомненно, Второву удалось развернуться благодаря казенным заказам, по которым он получил десятки, если не сотни, миллионов рублей. Им построен ряд крупных военных заводов. Появление таких концернов, связанных с казной, усиливало русский империализм и ослабляло зависимость этих предприятий от иностранных капиталов. Такие фигуры, как Второв, опирались на казну в борьбе против банков. Роль банков в процессе мобилизации промышленности ограничивалась только помощью правительству в финансировании войны, а к организации промышленности они, после кратковременного опыта летом 1915 г., официально не привлекались. Это не мешало им играть колоссальную роль в развитии промышленности и окольными путями оказывать влияние на правительственную политику.

Кажущееся финансовое процветание промышленности уже в конце 1916 г. находилось в полном противоречии с ее действительным положением. Промышленники имели огромные избыточные капиталы, но производственный процесс большинства предприятий, кроме непосредственно обслуживающих войну, происходил уже на суженной базе. Все меньше добывалось металла и угля, сокращалось количество тканей и кожи, кадры рабочих пополнялись пленными, женщинами и детьми. Все это неминуемо вело к общему экономическому и политическому кризису в стране.

Изменения в составе рабочего класса

Рассмотрим изменения в составе рабочего класса, которые произошли во время войны. Как известно, дезорганизация рабочей силы на предприятиях оказала сильное влияние на работу промышленности, особенно в первое время войны, когда еще не предоставлялись отсрочки и все призывные контингенты вне зависимости от квалификации призывались в армию. Правительство обязывало все трудовые группы населения служить в армии и крайне неохотно предоставляло отсрочки. Политически наиболее активная и развитая часть рабочего класса была вырвана с предприятий и отправлена в армию. Правительство стремилось обезглавить революционное движение, а на деле нанесло сильный удар по промышленности. Кадры наиболее квалифицированных рабочих, которых в промышленности было не так много, были отправлены на фронт в начале войны. Из них лишь немногим удадось вернуться обратно на предприятия.

Различные авторы определяют потери промышленности от первых мобилизаций в 30—40% количества рабочих на предприятиях от общего их числа. Все отрасли промышленности серьезно пострадали от необдуманных мобилизаций. Мы уже указывали, какое опустошение мобилизация произвела среди угольщиков Донбасса. Много месяцев потребовалось, чтобы заменить взятых. Еще хуже дело обстояло среди рабочих высококвалифицированных профессий, где на подготовку рабочих требовалось много лет.

Железорудная промышленность, определявшая работу всей металлургии, в первые же мобилизации потеряла около половины рабочего состава и только через два года могла подняться до довоенного количества рабочих. Накануне войны она насчитывала 24,2 тыс. рабочих, а после мобилизации осталось 10,1 тыс. человек, в декабре 1914 г. — 14,1 тыс., в январе 1915 г. количество рабочих опять уменьшилось до 13 тыс. и только в декабре 1915 г. оно поднялось до 19,2 тыс. человек ¹⁷². В железоделательной промышленности в первые же два месяца войны число рабочих уменьшилось на 22,3 тыс. человек ¹⁷³ и т. д.

В связи с привлечением промышленности к работе на войну буржуазия настойчиво и многократно выдвигала перед Военным министерством требование об отсрочках рабочим оборонных предприятий. Однако первоначальные ходатайства перед Генеральным штабом не увенчались успехом. А. И. Гучков, ставший во главе военно-промышленных комитетов, обратился с телеграммой к верховному главнокомандующему, в которой просил оставить рабочих и служащих в распоряжении промышленных заведений. Он указывал, что дальнейшее изъятие квалифицированных рабочих «при чрезвычайно обострившемся положении вопроса о рабочем составе поставит ряд крупных предприятий, занятых исключительно заказами по обороне, в безвыходное положение» ¹⁷⁴. Ходатайство буржуазии было услышано, и к сентябрю 1915 г. отсрочкой уже пользовались 300 тыс. рабочих промышленных предприятий ¹⁷⁵. На Урале в конце 1915 г. из 102 тыс. рабочих мужчин отсрочками пользовались 19,2 тыс. человек, или 19% рабочих. Но к этому времени мобилизация уже нанесла промышленности тяжелый удар. По словам заведующего отделом труда Центрального военно-промышленного комитета Я. С. Розенфельда, из промышленных рядов были изъяты «опытные, обученные рабочие, на пополнение кадра которых требуются десятилетия». Ушедших квалифицированных рабочих заменяли женщины, менее квалифицированные рабочие, подростки, дети.

Помимо предоставления отсрочек буржуазия стала настойчиво добиваться предоставления выполнявшим военные заказы предприятиям «преимущественного перед другими права на пользование трудом военнопленных» ¹⁷⁶ и перевода их с сельскохозяйственных работ в промышленность. Но в этом буржуазия имела серьезных конкурентов в лице крупных дворян-землевладельцев — большая часть пленных попала к помещикам на сельскохозяйственные работы. Попытка буржуазии добиться привоза бельгийских рабочих на русские предприятия оказалась иллюзией, с которой пришлось скоро расстаться. Однако удалось завербовать и привезти несколько десятков тысяч китайских рабочих, значительное количество которых попало в Донбасс.

Впоследствии буржуазии удалось добиться предоставления отсрочек более широкому кругу рабочих и даже вернуть часть мобилизованных из армии. По данным на 1 декабря 1916 г., 45% рабочих горнопромышленных предприятий получили отсрочку ¹⁷⁷. По предприятиям шести районов, целиком занятых работой на оборону, где насчитывалось 237,9 тыс. взрослых рабочих, около 50% пользовались отсрочками (117,7 тыс. человек). По предприятиям тех же районов, лишь частично работавших на оборону, процент отсрочек понижался, но и здесь он составлял около ⅓ взрослых рабочих ¹⁷⁸. На предприятиях Московского фабричного района на 343 тыс. рабочих от 17 лет и старше 138,6 тыс. пользовались отсрочками; процент рабочих, бронировавшихся предприятиями, был тем выше, чем большее значение для армии имело само предприятие: на снарядных и трубочных заводах — 61,2% взрослых мужчин пользовались отсрочками, затем идут химические и снаряжательные предприятия (45,1), металлургические (39,6%), и самый низкий процент имели текстильные предприятия, но и там 27,1% рабочих-мужчин пользовались отсрочками ¹⁷⁹.

К 1 октября 1916 г. число лиц, пользовавшихся отсрочками по призыву на военную службу, перевалило за 2176 тыс. человек, в том числе свыше 308 тыс. служащих ¹⁸⁰. По 328 промышленным предприятиям Московского района из 146,3 тыс. рабочих пользовались отсрочкой почти 50% рабочих (72,7 тыс. человек), из них подавляющее большинство рабочих-металлистов ¹⁸¹ (у металлистов пользовались отсрочками ⅔ рабочих, у текстильщиков — 25 %). Данные Общества заводчиков и фабрикантов Московского промышленного района в основе совпадают с данными Особого совещания по обороне. В конце концов правительство вынуждено было предоставить, и в достаточно большом количестве, отсрочки, но это не покрывало ущерб, нанесенный промышленности в первый год войны.

В распоряжении историка нет совершенно точных данных о численности рабочего класса за время войны, а поэтому очень трудно проследить динамику отдельных групп рабочих. Общепризнано, что статистика фабричных инспекторов не полна; она дает приуменьшенные данные о численности рабочего класса. Этот недоучет достигает во время войны, вероятно, около полумиллиона рабочих. Но если сравнить данные фабричной инспекции с другими приводимыми в табл. 18 показателями, то можно получить довольно правильное представление как об абсолютной численности рабочих, так и о динамике их развития.

^* «Народное хозяйство в 1916 году», вып. VII, стр. 128—129. Для 1913 г. мы вычли 353,4 тыс. человек, бывших в Варшавском округе. Таким образом, все данные без Польши.

^** С. Г. Струмилин. Динамика продуктивности труда в России — «Плановое хозяйство», 1924, № 6. Н. Я. Воробьев определяет число рабочих на основе переписи 1918 г. в 2552 тыс. (в границах СССР), что немного менее того количества, которое дает С. Г. Струмилин.

^*** Н. Я. Воробьев. Указ. соч., стр. 122. Эти данные немного расходятся с данными того же автора опубликованными во введении «Фабрично-заводская промышленность в период 1913—1918 гг.».

---

Данные фабричных инспекторов не включают компактную группу рабочих военных предприятий в 221,5 тыс. человек, выросшую в военное время, поэтому они дают тенденцию к незначительному сокращению рабочих в 1914—1915 гг. и занижают общий рост рабочих в 1916 г. Если внести эту поправку, то получим тенденцию роста, совпадающую с данными остальных групп, которые мы назовем данными ЦСУ. Динамика роста рабочих промышленных предприятий, среди которых 80% были предприятиями, непрерывно работавшими на войну, совпадает с данными С. Г. Струмилина — Н. Я. Воробьева.

Если внести поправку на Польшу, то, очевидно, происходил непрерывный рост рабочего класса, особенно значительный в 1916 и 1917 гг. Количество рабочих в 1916 г. увеличилось примерно на 13%, а в 1917 г. — на 17—20%.

Однако общий процент роста рабочего класса скрывает те противоречивые тенденции, которые характеризовали отдельные отрасли производства и различные группы рабочего класса.

Увеличилось количество рабочих в отраслях, изготовлявших предметы вооружения, — в машиностроении (на 114%), в химии (на 46,4%), в кожевенной промышленности (на 34%), в изготовлении пищевых продуктов (на 13,7%) и в горной и горнозаводской (на 6%), а во многих отраслях, в том числе и текстильной, количество рабочих уменьшилось ¹⁸².

Вместе с горной промышленностью и казенными заводами рабочий класс насчитывал около 3 млн. человек. Особенно усилилась за время войны прослойка металлистов, ставших самой мощной группой рабочего класса.

По сведениям Особого совещания по обороне, собранным по 12 районам заводских совещаний и охватившим лишь около 5000 промышленных предприятий, в начале 1917 г. насчитывалось 2443 тыс. рабочих, из них 1039,5 тыс. металлистов, 664 тыс. рабочих текстильного производства, 200 тыс. металлургов, свыше 120 тыс. химической промышленности и т. д. ¹⁸³

Промышленность впитала за время войны не менее 1 млн. человек новых рабочих.

Еще до войны Петербург и Москва являлись крупнейшими рабочими центрами. Во время войны в связи с ростом металлообрабатывающей промышленности, химии, производством предметов боевого снаряжения пролетариат обоих городов еще более увеличился. Особенно вырос Петроград с прилегающими районами: количество рабочих увеличилось с 278 тыс. человек до 430 тыс. человек, почти исключительно (148 тыс.) за счет металлистов ¹⁸⁴. Рабочий класс Петрограда удвоился. На 17 крупнейших заводах-гигантах города было сосредоточено 165 тыс. рабочих, или в среднем почти по 10 тыс. человек на одно предприятие. На пяти гигантах было почти 83 тыс. человек, или по 16,5 тыс. рабочих на каждом.

В Москве количество рабочих 1 сентября 1916 г. достигало 178 тыс. человек. Только за восемь месяцев число рабочих увеличилось на 24 тыс. человек, а по Московской губернии на 62,5 тыс. человек.

В подавляющем большинстве губерний мужской состав рабочих уменьшился как относительно, так и абсолютно. В Петроградской же губернии только за один 1915 г. произошло абсолютное увеличение рабочих на 13% — исключительно за счет взрослых рабочих ¹⁸⁵.

В Центральном промышленном районе и Петрограде половой и национальный состав рабочих изменился значительно меньше, чем на юге в угольной и горнорудной промышленности и на Урале. Роль пленных здесь была ничтожна. В Петрограде и Московском промышленном районе осело довольно значительное количество рабочих из эвакуированных прибалтийских районов.

Во время войны произошло значительное уменьшение процента занятых в промышленности мужчин и увеличилось применение женского труда.

Следующие данные рельефно показывают эти изменения (в %) ¹⁸⁶:

Во всей промышленности произошла передвижка, на 10% уменьшился мужской состав рабочего класса и на столько же увеличился процент женщин. В среднем применение женского труда выросло на ⅓ по сравнению с довоенным уровнем. В ряде отраслей промышленности применение женского труда значительно увеличилось: в пищевой и механической обработке дерева — примерно на 100%, в обработке металлов — приблизительно на 400%. Возросло также по всей промышленности использование детского труда. К женскому и детскому труду промышленники прибегали не только вследствие недостатка мужского труда, но и потому, что он был значительно дешевле мужского.

По данным промышленной переписи 1918 г., изменение полового соотношения менее значительно: процент рабочих-мужчин снизился с 61,3 до 56,6% (1917 г.), или на 5%, соответственно и процент женщин повысился лишь с 38,7 до 43,4%. Тем не менее и эти данные указывают на возросшую роль женщин в производственном процессе. Если до войны на каждые 100 мужчин работало лишь 63 женщины, то в 1916 г. уже работали 77,5, а в 1918 г. — 81,2 женщины. ¹⁸⁷

Мы подсчитали по 3043 промышленным предприятиям динамику рабочих — мужчин и женщин. Получаются следующие данные: с 1913 по 1917 г. количество занятых мужчин увеличилось на 9,5%, а количество женщин на 33%, иными словами, количество мужчин едва увеличилось на ¹/₁₀, а количество женщин-работниц на ⅓. ¹⁸⁸

Кроме того, если исключить из числа мужчин-рабочих, занятых в промышленности, пленных и китайских рабочих (вместе около 400 тыс. человек), то соотношение между женским и мужским трудом еще более изменится в пользу женщин. По всей вероятности, на 100 мужчин-рабочих женщин работало как минимум 100, если не более.

В предприятиях, подчиненных фабричной инспекции, за 1913—1916 гг. количество женщин увеличилось на 116 тыс. человек (на 16%), за 1914—1916 гг. — на 217 тыс., или на 25%. За то же время количество мужчин уменьшилось на 340 тыс. человек, или на 21%. ¹⁸⁹

По статистическим данным Особого совещания по обороне, охватывавшим 700 тыс. рабочих на предприятиях военной промышленности в промышленных районах в начале 1917 г., состав рабочих был следующий: мужчин — 428,3 тыс. человек, в том числе 45,8 тыс. малолетних и подростков, что составляет около 11%, женщин — 113,5 тыс. человек, в том числе малолетних и подростков 20,6 тыс. человек, или 18%. Кроме 541,8 тыс. рабочих статистика отдельно указывала 33,4 тыс. — так называемых инородцев, 70, 9 тыс. — военнопленных и 53,7 тыс. — рабочих — иностранных подданных. ¹⁹⁰ Так называемые инородцы — это представители народов Средней Азии, мобилизованные царским правительством для работы «в тылу» и отправленные на оборонные предприятия. Все необычные для мирного времени категории рабочей силы в промышленности данных районов составляли 158 тыс. человек, или 34% от общего количества рабочих.

По Московскому заводскому совещанию с 842,7 тыс. рабочих процент женщин еще более значителен. В некоторых отраслях промышленности — текстильной и др. — отношение женского труда к мужскому составляло 183%.

По Московскому району подростков и малолетних было 11,2%, количество женщин в производстве равнялось количеству мужчин ¹⁹¹. В таких губерниях, как Владимирская, Костромская, Рязанская, Смоленская, Тверская, женщин работало в промышленности значительно больше, чем мужчин. Во Владимирской губернии на 67 тыс. мужчин приходилось 105,6 тыс. женщин (158%), а в Костромской — на 25,6 тыс. мужчин — 48,8 тыс. женщин (188%) ¹⁹².

Женский труд и труд подростков и малолетних широко внедрялся не только в текстильной промышленности, но и во всех других отраслях, включая металлообрабатывающую и химию. Так, по Петрограду за три года войны процент взрослых женщин на предприятиях повысился с 25,3 (1 января 1914 г.) до 33,3 (1 января 1917 г), или на 8% ¹⁹³. Не было ни одной профессии, где бы роль женщины снизилась. В ведущей, металлообрабатывающей, промышленности города применение женского труда увеличилось на 600%, с 3,2% до 20,3 % взрослых рабочих. В обработке волокна и вкусовой промышленности взрослые рабочие-мужчины составляли лишь 20%, а остальные 80% — женщины (66—69%) и дети. Количество взрослых мужчин в Петрограде в целом снизилось на 7,2%, в металлообрабатывающей промышленности — на 17%, в обработке дерева — на 21,6%, во вкусовой промышленности — на 34%. Усиленное внедрение женского труда в 1915 г. в Петроградском районе и в металлопромышленности было отмечено еще работниками военно-промышленных комитетов: применение женского труда к концу 1915 г. здесь возросло в 3—4 раза ¹⁹⁴.

Помимо количественного сокращения мужская часть рабочего класса претерпела значительные качественные изменения. Мы уже отмечали, что неквалифицированная или малоквалифицированная рабочая сила заменила мобилизованных квалифицированных рабочих.

Каменноугольная и антрацитовая промышленность Юга испытала особенно глубокие изменения в части рабочего состава. За 1914—1916 гг. в промышленность влилось более 150 тыс. человек. Но пополнение рабочих кадров Донбасса шло в 1916 г. главным образом за счет пополнения военнопленными, женщинами, подростками, китайцами, беженцами. Работников «полной трудоспособности» в конце 1916 г. в Донбассе насчитывалось 38%, в том числе 25% пленных и 13% женщин и подростков.

Сильно изменился состав рабочих металлургических предприятий. В августе 1915 г., т. е. через год после начала войны, состав рабочих предприятий, входящих в состав «Продаметы» ¹⁹⁵, пополнялся из следующих категорий, пленных — 12 745 человек (вместо затребованных 21,2 тыс.), взрослых рабочих — 9157 человек, женщин и подростков — 8104 человека, далее идут беженцы, арестанты и «инородцы» — 1600 человек. Наибольшую категорию составляли пленные, женщины и подростки немного уступали количеству взрослых рабочих, которые составляли 29% общего пополнения. Всего поступило 31,7 тыс. человек, а недостаток рабочих достигал 29,6 тыс.

Пожалуй, еще более глубокие изменения произошли в составе рабочего класса Урала. Все обследователи уральской промышленности указывали на необходимость пополнения Урала рабочим составом. Урал растерял почти половину своих квалифицированных мастеров. Кадр русских рабочих «полной производительности» на Урале уменьшился с 132,5 тыс. до 75 тыс. человек ¹⁹⁶.

Ухудшение качественного состава рабочих на Урале происходило активнее и изменения были глубже, чем в других районах империи. Применение труда пленных на Урале практиковалось наиболее широко и началось раньше, чем в других районах. Только в 19 крупнейших горнозаводских предприятиях с общим количеством рабочих в 161 тыс. человек было занято 47,2 тыс. военнопленных, что составляло 44% от числа русских рабочих. «По отдельным предприятиям можно найти еще более красноречивые цифры. В одном крупнейшем предприятии с общим числом рабочих в 34,4 тыс. человек было: русских рабочих — мужчин, женщин и подростков — 15,8 тыс. человек, военнопленных — 15,6 тыс., китайцев и персов — около 3 тыс.» ¹⁹⁷.

К началу 1917 г. на промышленных предприятиях Урала насчитывали до 50 тыс. пленных. Совет съездов горнопромышленников Урала просил в конце 1916 г. еще 7,5 тыс. пленных для ряда предприятий. М. А. Сиринов определял количество рабочих на Урале в конце 1916 г. в 178,6 тыс. человек, из которых военнопленных было 53,4 тыс. и 10 тыс. китайцев ¹⁹⁸.

К лету 1917 г., по данным Главного управления Генерального штаба, количество пленных, занятых на всякого рода работах, достигало 1636,3 тыс. человек, но только около ⅕ было занято в промышленности — 376,5 тыс. человек. Из них в распоряжении Министерства торговли и промышленности находилось 357,6 тыс. человек, а остальные работали на предприятиях артиллерийского и интендантского ведомств. Подавляющее большинство пленных находилось в трех губерниях: Пермской, Екатеринославской и Донской области. Около 50 тыс. человек было занято на предприятиях Московского промышленного района ¹⁹⁹.

По отраслям промышленности военнопленные распределялись следующим образом ²⁰⁰:

Таким образом, пленные концентрировались в металлургической промышленности, топливной и на лесозаготовках. По остальным отраслям пленные были разбросаны небольшими группами и не могли смягчить кризиса в рабочих руках или оказать какое-либо заметное влияние на производительность труда.

Развитие машиностроения, металлообрабатывающей и химической отраслей промышленности требовало преимущественно квалифицированных рабочих, нужда в которых обострилась со времени мобилизации промышленности. В 1915 г. Урал переживал недостаток рабочих в размере 30% общего количества рабочего состава. Одних квалифицированных рабочих недоставало 12 тыс. человек. В Московском промышленном районе в июле 1915 г. при нехватке 10 тыс. рабочих 60% спроса приходилось на квалифицированных металлистов.

В июле 1916 г. Московское общество фабрикантов и заводчиков произвело опрос 45 металлообрабатывающих заводов. При выявившемся недостатке в 6700 рабочих 80% составляли квалифицированные рабочие. В то же время Общество фабрикантов и заводчиков констатировало отсутствие на рынке рабочих — кожевников, текстилей; «таких же специалистов, как паяльщиков, штамповщиков, медников, жестянщиков, а также опытных литейщиков, модельщиков и токарей, нельзя найти в настоящее время ни за какие деньги» ²⁰¹. В Петроградском районе недостаток рабочих этих профессий был еще острее.

Вторая характерная черта рабочего рынка — его текучесть. Частые переходы рабочих с одного предприятия на другое — обычное явление. К предприятиям были более или менее прикреплены только рабочие, пользовавшиеся отсрочками по призыву. Остальные рабочие свободно переходили с одного места работы на другое, туда, где были лучшие условия труда и выше заработная плата. Образчиком такой текучести может служить следующий факт. Менее чем за полтора года войны крупнейшее предприятие Урала с 24 тыс. рабочих обновило свой рабочий состав в 1,5 раза, так как было рассчитано за это время 141,8% рабочих. По 19 другим предприятиям убыль достигала 60% всего состава рабочих, из которых только 20% приходится на ушедших по мобилизации, а остальные ушли сами. Крупнейшие металлургические предприятия Петрограда также обновили свой рабочий состав.

Квалификация новых слоев рабочих значительно понизилась вследствие количественного и качественного истощения рынка труда. «На рынке после двух лет войны качественное истощение оказалось не менее значительным истощения количественного. Рынок истощился не только квалифицированным трудом, но и потерял самые работоспособные элементы в труде простом». ²⁰²

Вследствие низкой квалификации заводы оставляли лишь 40—50% рабочих, посланных биржами. Статистика бирж труда отмечает новые слои рабочих, которые появились в городе только впервые. Это выходцы из собственнических слоев деревни, привлекаемые высокими заработками и стремлением укрыться от военной службы.

Возрастной состав резервного рынка труда значительно изменился — увеличилось предложение труда подростков и пожилых рабочих. На морозовской бирже труда было безработных (в %):

Обе крайние части увеличились на 100%, а средняя значительно сократилась, так как на эту группу приходилось большинство мобилизаций.

В связи с продолжением войны рабочий рынок оказался настолько исчерпанным, что предложение труда стало меньше предъявляемого спроса. В 1916 г. московская биржа предъявила спрос на рабочую сипу в 1,5 раза больше, чем было предложений, такая же картина была в Петрограде. В Киеве спрос превышал предложение на 5 тыс. человек. ²⁰³

За летний и осенний сезоны 1916 г. ослабело требование на металлистов. Даже на петроградском рынке труда «в избытке оставались металлисты» и рабочие пищевой промышленности. Объяснение этому явлению заключается в недостатке металла и топлива. Если в первом полугодии 1916 г. на каждые 100 свободных мест было лишь 117 предложений, то во втором полугодии поступило 212 предложений.

На московской бирже труда никакого ослабления на требование рабочей силы не было. Там предложение труда едва составляло 60—80% от спроса. Особенно усилились требования на строительных рабочих и чернорабочих. «Спрос на рабочих этой категории превышал, таким образом, предложение в 2 и 3 раза». ²⁰⁴

В ходе войны буржуазия добилась отсрочки от призыва для квалифицированных рабочих. Но первые мобилизации рабочих и истощение рынка труда, широкое применение труда пленных, женщин, подростков — все это деквалифицировало рабочий состав и понижало производительную способность труда. В том же направлении шло ухудшение материального положения рабочих и расстройство материально-технического снабжения предприятий.

Количество рабочих в промышленности за время войны увеличилось. Но рост числа рабочих, происходивший за счет не вполне полноценной рабочей силы, в лучшем случае способен был только покрыть падение производительности труда, а в рудной, топливной промышленности и металлургии, на долю которых приходилось большая часть прироста рабочих, не было даже этого. Поэтому со второй половины 1916 г. наблюдается странная картина: количество рабочих непрестанно увеличивается, а выработка металла, угля и другой продукции столь же быстро сокращается или остается неизменной.

Недостаток квалифицированных кадров рабочей силы и варварское отношение правительства к небольшому числу квалифицированных рабочих сыграли немаловажную роль в хозяйственном кризисе, который охватил русскую промышленность в конце 1916 г.

Подведем некоторые итоги влияния войны на промышленность.

Уже в конце 1916 г. большинство отраслей промышленности находилось в упадке. «Влияние войны выявилось в полной мере к 1916 г., когда большая часть русской промышленности обнаружила сокращение производства, в то время как чисто военные производства в этом году дали колоссальный рост продукции». ²⁰⁵ Однако в следующем году и они катастрофически сократили свое производство, так как глубокая дезорганизация всего хозяйства лишила их сырья и других необходимых предметов для поддержания производства.

Соглашаясь с Н. Я. Воробьевым, что 1916 г. является несомненно годом глубокого расстройства промышленности, мы должны отметить, что им выявлены далеко не все процессы дезорганизации промышленности. Именно поэтому он делает серьезнейшую ошибку, когда заявляет, что «одна из самых главных причин кризиса промышленности для большинства отраслей русской промышленности заключалась в деформации рабочей силы в количественном и качественном отношении, следствием чего и было падение продуктивности рабочих» ²⁰⁶. Я нисколько не намерен приуменьшать значение дезорганизации рабочей силы в развитии кризиса промышленности, но считаю, что не она являлась одной «из самых главных причин кризиса».

Падение продуктивности труда рабочих было лишь выражением и следствием общего экономического расстройства, которое охватило все отрасли промышленности и выражалось в нарушении правильного и достаточного снабжения производства материалами и инструментами. Падение производства и сокращение производительности труда является результатом экономического истощения русского капитализма, который из-за своей слабости слишком большую часть своих средств уделял на удовлетворение потребностей обороны, и в конце 1916 г. потребности войны далеко опередили производственные возможности русского капитализма. Разрушение крупной промышленности увеличивалось еще и потому, что транспорт работал крайне неаккуратно: он не доставлял предприятиям достаточного количества сырья и топлива. Поэтому при наличии рабочих и машин предприятия стояли, железные дороги не подвозили топлива, руду, отсутствовали такие элементы производственного процесса, без которых останавливались все предприятия.

Предметы обороны производились за счет сильнейшего напряжения всех производственных средств страны, даже частичного использования основного капитала. Разруха явилась не столько результатом политики царизма по отношению к рабочим (это только углубило кризис), сколько следствием банкротства основных отраслей капиталистического хозяйства: транспорта, металла, топлива, сельского хозяйства. Их производительная способность оказалась недостаточной для удовлетворения предъявленных потребностей. Некоторые отрасли хозяйства — металлообрабатывающая, машиностроение, химическая — увеличили производство, но их деятельность была направлена на выработку средств разрушения, а не на укрепление всей системы хозяйства, да и в этом направлении, не получая достаточно сырья, они не могли полностью развить свое производство. Понижение производительности труда при такой обстановке и при наличии продовольственного кризиса — вовсе не первооснова, а неизбежное следствие, которое вместе с другими факторами привело к общей разрухе.

Экономическая политика правительства в области промышленности, слабость и неспособность его подчинить весь аппарат капиталистического производства целям государственной обороны, стихийное недовольство масс политикой правительства и условиями труда, созданными буржуазией, несомненно ускорили наступление хозяйственного кризиса в стране. Отсталая капиталистическая система и наличие разложившегося самодержавного строя, опиравшегося на узкую социальную прослойку землевладельческой знати и верхушку буржуазии, быстро подготовили наступление острого экономического кризиса в стране.