Мартин Пикард пожал плечами:
— Как хотите, Кольвин, — сказал он — делайте, как хотите! Но, будь я на вашем месте, я не оставлял бы эту штуку залеживаться. Это небезопасно.
— Почему? — с оттенком раздражения в голосе спросил Джеффри Кольвин.
— Потому, что Черный Эндрью снова в наших краях.
Кольвин издал легкий свист.
— Вот дьявол! А кто сказал вам это?
— Дрэйсон, почтальон. Он видел его третьего дня у бухты Сэксон.
Кольвин посмотрел на туго набитый кожаный мешок, не первой чистоты, лежавший между ними на столе. В мешке находился результат тяжелой шестимесячной работы в почти арктических дебрях северной Британской Колумбии. Он поднял мешок и подбросил несколько раз на ладони своей грубой руки.
— Сто двадцать унций! — заметил он задумчиво. — 13 фунтов за унцию — вот сколько стоит нынче платина. Да, это достойно внимания Черного Энди.
Он посмотрел на своего собеседника.
— Так что же вы посоветуете? — спросил он внезапно.
— Положить в банк, конечно. В банк форта Льюин. При этом я не стал бы терять много времени, — добавил он выразительно, — Черный Эндрью ни перед чем не остановится.
— Ладно! В конце концов половина этого принадлежит вам. Будь по вашему. В банк, так в банк. Кто же из нас отправится?
— Идите вы лучше, Кольвин! — сказал Пикард спокойно. — Гвэн будет рада видеть вас.
Кольвин просиял.
— Это очень мило с вашей стороны, Пикард. Вы правы! Ночью я отправлюсь.
— Ночью? — Пикард, казалось, был слегка удивлен.
— Да! Во всяком случае, до рассвета. Это лучший способ сбить с толку мастера Энди, если он действительно охотится за нами.
Пикард кивнул утвердительно.
— Пожалуй, это верно. Пешком пойдете?
— Да! Я пойду прямиком через Дикий Перевал, и пройду путь так же быстро пешком, как если бы мне пришлось ехать верхом.
— Ружье берете?
— Револьвер.
— Я поднимусь и провожу вас — предложил Пикард.
— Чепуха! — Кольвин засмеялся. — Вам надо отдохнуть, старина. Все будет в порядке и без вас.
— Хорошо! — согласился Пикард, — пусть будет так. Ну, а теперь я схожу в кладовую и принесу поесть. Мы поужинаем, и вы можете лечь спать.
Привыкший урывать сон в те часы, когда позволяют обстоятельства, Джеффри Кольвин не был очень удручен обязанностью подняться с постели в половине третьего ночи. Он встал, подогрел кофе, приготовленный еще с вечера, поджарил пару ломтей жирной свинины, и, быстро закончив свой несложный, но сытный завтрак, вынул из специального тайника, устроенного под полом, мешок с платиновой пылью и самородками, уложил его в свою походную сумку вместе со сменой платья, небольшим запасом еды и фляжкой холодного кофе и был готов отправляться.
Он взглянул на Пикарда, погруженного в крепкий сон, затем осторожно, стараясь не производить шума, открыл дверь и вышел наружу, в темноту глубокой ночи. Хотя было лето, воздух на этих высотах был свежий и прохватывал порядком. Бархатное небо сверкало миллионами звезд и темные силуэты окружающих гор тянулись к ним своими вершинами.
Кольвин пошел своей дорогой
Он был в хорошем расположении духа. Да и кто был бы недоволен на его месте? Он был молод, жизнеспособен, а то, что он нес за плечами, даже в половинном размере, составляло уже приличное состояние. Кроме того, он был влюблен в прелестнейшую девушку Британской Колумбии и теперь надеялся увидеть ее до наступления следующей ночи.
Правда, тридцать миль тяжелого пути отделяли его от форта Льюин — но он будет итти днем, в то время, как Черный Энди — даже если этот негодяй имел виды на платину — вряд ли был на ногах так рано. Но Кольвин не стал много думать о нем. Его голова была слишком полна мыслями о Гвэн Паулетт. Гвэн, дочь владельца небольшого банка в форте Льюин, была самой восхитительной девушкой, какую только можно было сыскать в этой дикой стране. Кольвин причислял себя к счастливейшим людям — то предпочтение, которое было ему оказано, ему одному из целой армии поклонников, давало ему право на это. К числу его неудачливых соперников принадлежал и Мартин Пикард. Последний принял отставку с таким благородством и достоинством, что с этой стороны Кольвин не ожидал никаких беспокойств или неприятностей, и товарищеские отношения между ними продолжали существовать, как ни в чем не бывало.
Продолжая свой путь, и возвращаясь мыслью к Пикарду, Кольвин пришел к убеждению, что он на месте Мартина не мог бы с такой выдержкой относиться к успеху соперника.
Обворожительный облик Гвэн снова возник перед его взором. Незаметно для себя он прибавлял и прибавлял шагу и прежде, чем мог сообразить, уже с трудом поднимался по крутому склону «Дикого Перевала».
Звезды, между тем, начали блекнуть, и Кольвин, повернувшись, увидел на востоке жемчужное сияние рассвета. Прежде, чем он достиг вершины, день уже разыгрался. С появлением солнца предрассветный холод начал уступать место жаре, которая постепенно усиливалась. Когда Кольвин добрался до вершины кряжа, он был рад, что можно сделать привал и выпить немного холодной воды из ручья, плескавшегося неподалеку с откоса.
Он снова обернулся и посмотрел на пройденный путь. Тропинка, по которой он шел, была видна кое-где, извивающаяся узкой лентой в тех местах, где она огибала подошвы холмов; вдруг он увидел, как на одном из поворотов появилось двое всадников. Хотя они находились на расстоянии 2-х миль, Кольвин, благодаря прозрачному горному воздуху, мог видеть их так же отчетливо, как если бы смотрел в телескоп. У каждого за плечами было видно по винтовке и тот аллюр, которым они ехали, говорил о безотлагательности их миссии.
Настроение Кольвина упало. Едва ли верховой мог когда-либо одолеть этот перевал, не слезая с коня, ибо, хотя дорога была сравнительно не тяжела вплоть до самого гребня зато спуск на другой стороне, был совершенно не пригоден для четвероногого, за исключением, может быть, мула или козы.
«Черный Энди, этого еще не хватало!» — пробормотал путник. — Ну, я в лoвушке. Это чертовски скверно!»
Всадники опять почти внезапно исчезли из вида, но Кольвин знал, что не пройдет и четверти часа как они будут здесь. Он поспешил вперед, мучительно стараясь найти выход из положения. Оставить тропинку было невозможно. Налево была скалистая стена, голая и страшная, направо — отвесный обрыв в пропасть, глубиной в сотни футов.
«Кажется, я попался» — продолжал он раздумывать хмуро.
Вдруг лицо его прояснилось. «Каменистый Скат!» — воскликнул он. Он вспомнил, что, примерно, на две мили впереди, находилось место, называемое «Каменистым Скатом», где как раз можно было сойти с дорожки. Если бы он мог добраться до этого места раньше своих преследователей, у него была бы еще возможность обмануть их.
Он побежал. Местность не очень-то была удобна для быстрого бега. Каменистая тропа, не достигавшая к тому же во многих местах и двух ярдов шириной, то и дело прерывалась скалистыми выступами и рытвинами. О возможности упасть или поскользнуться он старался не думать. Было одно утешение, — это то, что Энди и его спутник наверное оставят лошадей на верхушке горы и будут продолжать путь пешком.
Сердце его колотилось, как бешеное, и пакет, казалось ему, весил целую тонну. Наконец, он увидел «Скат».
Много лет назад колоссальный обвал оторвал от горы огромный обломок камня, около ¼ мили шириной, который соскользнул вниз, в пропасть. Обрыв, таким образом, превратился в скат или откос, но все же такой крутой, что на его каменистой поверхности не произрастало ничего, кроме отдельных порослей жалкого кустарника. Тропинка, огибая откос, поднималась по дуге круга. Она шла высоко; люди, проложившие ее, принуждены были прорубать ее в скале. Зыбкий и крутой склон самого откоса можно было использовать для дороги только после целого ряда строительных работ, укрепив хорошенько грунт.
Кольвин остановился и посмотрел вокруг. Вид был не утешительный. «Скат» казался адски опасным и хуже всего было то, что спрятаться было негде.
Однако, у тех, кого преследуют, не бывает ни выбора, ни возможности тратить время. И, хотя все еще не было никакого признака обоих преследователей, Кольвин хорошо знал, что они могли появиться в любой момент. То место, где он рассчитывал сойти с тропинки, находилось приблизительно на четверти всего пути, огибавшего «Каменистый Скат». Он избрал его потому, что здесь гравий, покрывавший поверхность ската, кое-где ниже края откоса, зарос мелким кустарником. Заросль была, наверное, достаточно густа, чтобы скрыть его.
Он рассчитывал, что черный Энди и его компаньон меньше всего ожидают, что он сойдет с тропинки. Если он сможет пролежать незамеченным, пока они не пройдут мимо, он вскарабкается обратно, вернется по дороге, по которой пришел, может быть воспользуется одной из лошадей, оставленных обоими негодяями.
Но он обманулся в расчете или, вернее, в свойствах гравия, из которого состояла поверхность ската. Toлько он начал спускаться, как ноги его погрузились в гравелистую массу. Почва начала двигаться. Он с бешенством ухватился за ветви растений, но руки его соскользнули, и он очутился в центре небольшой лавины, которая увлекала его безудержно вниз по длинному откосу.
Он боролся изо всех сил, но напрасно. Облака пыли душили и ослепляли его; совершенно беспомощный, он несся все быстрее и быстрее. Скрежет и грохот катящихся камней будили тревогу и ужас, и чем дальше Кольвин уносился, тем больше становилась масса сползающего грунта. Дело как будто клонилось к печальному концу, как вдруг в лавине произошел какой-то взброс, подобный вздыманию морского вала, и резким толчком, сдавившим последнее дыхание в его разбитом теле, Кольвин был выброшен на какой-то скалистый выступ. Он ухватился эа камень со всей силой. Между тем, грохот и гул обвала затихали, и, наконец, умолкли.
Задыхающийся и здорово избитый, он постарался встать на ноги. Он обнаружил, что находится в нескольких ярдах от подошвы спуска и что в данный момент он в безопасности. Но, стоя на таком открытом месте, какое представляла эта выдававшаяся скала, он являлся великолепной мишенью для винтовки Черного Эндрью, и он понял, что чем скорее он найдет какое-нибудь прикрытие, тем больше у него будет шансов еще раз увидеть Гвэн.
Немного ниже и левее выступа была группа кустов. Скудная растительность, но все же она могла скрыть его. Он сделал прыжок, схватил какую-то сухую ветку, и хотя скользкая глина ползла под его ногами, удержался и спрятался в этом убежище.
Грохот от перемещения грунта затих, новый звук привлек его внимание. Звук напоминал треск гигантского кузнечика и шел снизу. В этот же момент запах как-будто свеже-срезанного огурца достиг его ноздрей.
Он взглянул вниз. Большая гремучая змея, наполовину погребенная в обломках обвала, злобно старалась освободиться, извиваясь в отчаянных корчах. Подальше, в самой лощине, между ним и противоположным склоном, еще два этого же рода пресмыкающихся лежали и грелись на солнце. Их бледная, тусклая окраска удивительно гармонировала с цветом гравия. Камни были раскалены жарким солнцем и змеи покоились, свернувшись в довольных кольцах. Кольвин хорошо мог разглядеть их жестокие, немигающие глаза, сверкающие подобно неведомым драгоценным камням, на их плоских, отвратительных головах.
С упавшим сердцем рассмотрел он подробно дно чашеобразного углубления и насчитал не менее семнадцати смертоносных гадин. Место было настоящим гнездом змей. Одного укуса любой из них было достаточно, чтобы умереть в тяжких страданиях и мучительной агонии.
Капли холодного пота выступили у него на лбу. Он чувствовал себя так, как будто был смертельно болен.
Тем временем змея, полузасыпанная гравием, наконец, освободилась и с непонятной уверенностью стремительно бросилась прямо по направлению к нему, вероятно считая его виновником ее беды. Забыв все на свете, и про существование Черного Эндрью, и о необходимости соблюдать тишину, Кольвин выхватил револьвер и нацелясь в голову животного, спустил курок.
Щелкнуло. Нwкакого впечатления. Осечка, что ли? Снова и снова нажимал он собачку, все с таким же успехом. В отчаянии он поднял камень и швырнул его изо всей силы. Гремучая змея, с раздробленной головой, покатилась беспомощно по откосу.
Кольвин исследовал оружие. Патроны были на месте, но все были пусты.
Это открытие ошеломило его. Он едва мог поверить своим глазам. Вдруг он услышал звук падения небольшого камня. Он понял, что его враги явились на сцену.
Он присел ниже, скрываясь в своем жалком убежище и ждал, затаив дыхание. До его слуха долетел звук шагов наверху, на тропинке. Затем шаги прекратились; ему показалось, что eгo преследователи находились в замешательстве.
— Пусть меня повесят, если я знаю! — послышался чей-то голос.
У Кольвина перехватило в груди. Ecли бы он мог поверить своим ушам, он сказал бы, что это был голос Пикарда.
— Мне не думается, чтобы он успел удрать куда-нибудь далеко, — продолжал этот же голос, — по моему, он где-то спрятался.
Да, это был Пикард, в этом не могло быть сомнения. Найти своего товарища в сообщничестве с Черным Эндрю было для Кольвина таким ударом, что он некоторое время чувствовал себя совершенно обалдевшим и обескураженным.
— Спрятался, ты говоришь? — насмешливо протянул первый говоривший. — Так где же, по твоему, он спрятался? Ведь не птица же он и не белка. Нет, сударь мой. Если только он видел нас, то он уже удрал. Я думаю, мы увидим его у следующего поворота.
Пикард прорычал что-то невнятное и оба проследовали мимо, давая Кольвину немного времени, чтобы оправиться от потрясения, вызванного предательством Пикарда. Кольвин понял все теперь, и проклял себя за то, что был так глуп и слеп раньше. Пикард и не думал мириться с успехом своего счастливого соперника, и просто низко лгал, ожидая, когда представится случай. Все дело было тщательно составленным заговором, и когда Пикард выходил прошлый вечер в кладовую за провизией, его действительной целью было, без сомнения, встретиться со своим соумышленником и сговориться насчет деталей преступления.
Одно было ясно теперь для Кольвина, — это то, что он может не выбраться живым, раз тут замешан Пикард. Для спасения своей жизни он должен немедленно действовать.
Но как, вот вопрос. Ползти назад, вверх по скользкой гравелистой глине было попросту невозможно. Противоположный склон выглядел более удобным, но лощина, разделявшая их, буквально кишела гремучими змеями, которые целыми дюжинами выползали из своих убежищ между камнями, чтобы согреть свою сонную кровь на солнцепеке. Пытаться перебежать было бы самоубийством и таким, при одной мысли о котором кровь застывала у него в жилах.
— Я погиб, — прошептал он и заполз глубже в гущу кустарника.
Время шло, а Кольвин все не видел выхода из своего положения.
Опять он услышал звук наверху.
Он поднял взгляд и увидел Пикарда, который шел по западному склону тропинки над «скатом». На этот раз он был один.
Он брел медленно, рассматривая дорогу, пока не дошел до места, где Кольвин оставил тропинку. Здесь он лег и стал наблюдать. Кольвин видел его голову, свесившуюся над краем откоса, и кровь яростно забурлила в его жилах.
— Я так и думал! — услышал Кольвин его бормотание. — Этот дурак Энди был неправ. Вот его след, это совершенно ясно. В этом месте он сошел с дорожки. Но куда же к чорту он делся?!
Минута протекла. Это было невыносимо. Кольвин выглянул через редкую листву и увидел, как Пикард медленно спускался с откоса. Он очевидно направлялся к той группе кустов, за ветви которых Кольвин так неудачно пытался ухватиться при своем падении.
Сердце Кольвина забилось бешено. Возбуждение было так велико, что он едва мог дышать. Он видел, как Пикард осторожно старался найти точку опоры на зыбком гравии откоса. Гравий начал ползти. Почувствует ли человек опасность и повернет обратно или будет продолжать свой спуск?
Кольвину не пришлось долго ждать. Пикард двинулся вперед. Внезапно почва пришла в движение. Раздался пронзительный крик тревоги, и Пикард со страшной быстротой ринулся вниз. Движение все ускорялось. Кольвин в своем падении увлек с собой столько глины, что теперь гравий вместе с Пикардом неслись гораздо быстрее. Как и Кольвин, он ударился о край скалистого выступа, но ухватиться за камень ему не удалось, — руки его сорвались. В центре целой тонны или двух несущихся камней и почти скрытый облаками тонкой пыли, пронесся он мимо Кольвина, летя в котловину.
Все это случилось так быстро, что Кольвин едва успел перевести дыхание, как уже Пикард вместе с обломками обвала покоился между скалами на дне лощины.
— Берегитесь! — завопил Кольвин. — Берегитесь же, глупец!
Пикард, казалось, не слышал. Он был оглушен. Еще раз прокричал Кольвин свое предостережение, но Пикард не обратил никакого внимания. Он медленно и мучительно старался выкарабкаться из своего каменистого ложа.
Кольвин вскочил на ноги. Несмотря ни на какую опасность, он должен пойти на помощь к человеку. Но было слишком поздно. На его глазах длинное, свернутое кольцом существо, извиваясь, вытянулось из груды камней и три раза подряд ударило человека, нарушившего его покой. Каждый раз ядовитый зуб змеи вонзался в ногу Пикарда.
Пикард заревел от боли и ужаса. Он быстро повернулся и каблуком сапога с силой расплющил голову пресмыкающегося. И в слепом, паническом страхе побежал к откосу. Еще дважды он был укушен прежде, чем добежал.
Кольвин спрыгнул вниз и с риском для собственной жизни схватил его и втащил вверх.
Пикард упал навзничь и лежал, стоная. Кольвин, разрезал его брюки, и начад орудовать ножом. Но делая это, он уже знал, что было поздно. Укушенного гремучей змеей можно вернуть к жизни, если разрезать рану и выпустить кровь сейчас же. Нога Пикарда почернела и сердце ослабевало.
Кольвин прекратил свои действия. Не было смысла мучить умирающего.
Пикард открыл глаза и посмотрел пристально.
— Нет нужды говорить... что я раскаиваюсь... — прошептал он, — я был... сумасшедшим...
Кольвин поднес бутылку с холодным кофе к его губам, и Пикард сделал несколько глотков.
— Это... Гвэн, — продолжал Пикард слабым голосом. — Я... я помешался на ней. Я убил бы всякого, кто стоял на моем пути. — Он остановился. — Вы... вы победили, — сказал он. Речь его перешла в какое-то невнятное бормотание.
Но потом он вдруг опять ожил и встрепенулся.
— Не говорите ей! — сказал он с внезапной силой, — поклянитесь, что вы не скажете ей!
Кольвин наклонил голову в знак молчаливого согласия.
— Хорошо! — сказал он затем. — Успокойтесь, я не скажу ни слова, если только сам выйду живым из всего этого.
— Вы будете жить. Дождитесь ночи. Когда похолодает, эти гады уползут и спрячутся.
— А что же с Черным Эндрью?
— Он ушел! — Голос Пикарда превратился в хриплый шопот. — Он... не будет... мешать вам.
Глаза его закрылись. Конвульсивная дрожь пробежала по его телу, и через несколько мгновений его не стало.
Кольвин смахнул пыль и песок с быстро-потемневшего лица умершего, и, сам больной, и дрожащий, направился обратно к своему убежицу за кустарником ждать ночи и с ней спасения.
