Кому неизвестно имя Роальда Амундсена, вписавшего столько новых и славных страниц в книгу открытий? Он первым достиг Южного полюса и первым перелетел на дирижабле через Северный. Уже одно это ставит его имя рядом с Нансеном, Скоттом, Шэкельтоном и Стэфенсоном, этими величайшими исследователями двадцатого века. Однако, сравнительно мало кому известна еще одна славная страница его жизни — трехлетнее плaвaниe на маленьком паруснике "Gjoa" вдоль всего северноrо побережья американского материка, чтобы открыть т. наз. Северо-западный проход. Редакция и предлагает вниманию своих читателей эту захватывающую страницу из жизни великого исследователя-путешественика.
В настоящее время Роальду Амундсену и исполнилось 56 лет.
Вечером, 16 июня 1903 года, под проливным дождем небольшое судно "Gjoa" в сорок семь тонн отчалило от набережной норвежской столицы Христиании (теперь Осло). На борту этого суденышка находилось всего семь человек, проводить которых собралось в этот ненастный вечер небольшое число родных и знакомых.
Можно было подумать, что отправляется на свой обычный промысел простое рыбачье судно. Не было возбужденных толп народа, не взлетали ракеты и не грохотали пушки, кода судно подняло свои паруса и скромно выйдя из гавани, исчесло в мраке.
Прошло три года и 31 августа 1906 г. то же самое маленькое судно причалило в Номе на Аляске и встретило здесь такой прием, который резко противоречил его скромному отплытию из Христиании. Сверкающий сноп лучей направлен был с берегового маяка на «Gjoa». Паровой катер с представителями американских властей встретил рыбачье судно громкими и радостными возгласами. А когда маленькая, отважная команда вступила на берег, раздались бурные, оглушительные приветствия тысячной толпы, и все население городка, обнажив головы, запело норвежский национальный гимн.
В промежутке между этими двумя событиями «Gjoa» и ее смелая команда совершили путешествие, которое навсегда останется одной из самых славных страниц в летописи моря.
Роальд Амундсен прославил свое имя, конечно, не одним только этм путешествием, но именно оно наиболее отчетливо проявило его способности, как исследователя-путешественника; да и само по себе это плавание впервые показало возможность прохода через замкнутые льдом воды, лежащие к северо-западу от Гренландии.
Каким опасным должно было казаться это путешествие Амундсену и его товарищам, когда они удалялись от Норвегии к поджидавшим их грозным неожиданностям ледяной пустыни! Они взяли с собой продовольствие и снаряжение на целых пять лет, а на самом судне установили маленький двигатель в тринадцать лошадиных сил, который заставлял двигаться «Gjoa» вперед при отсутствии ветра.
Каждый вершок судна был использован. Ничто не было упущено из виду. Амундсен еще перед организацией своей экспедиции беседовал с Нансеном и хорошо сознавал значение каждой мелочи в предстоящем ему путешествии. О предусмотрительности, с которой он относился к своему делу, свидетельствует, например, тот факт, что еще в 1901 г. он отправлялся на «Gjoa» в Ледовитый океан и, таким образом, на практике изучил управление своим маленьким судном. Продовольствие для людей и собак было герметически закупорено и подвергнуто испытанию экспертов.
Все эти предосторожности были необходимы, ибо даже сам Амундсен не знал, сколько времени уйдет на путешествие, если оно окончится благополучно. Может быть, пройдет два и три года, в течение которых все семь человек, составлявших эту крошечную команду, будут отрезаны решительно от всякого общения с внешним миром и должны будут полагаться только на взятые с собою запасы.
За время плавания «Gjoa» к Гренландии никаких особых событий не произошло. Тяжело нагруженное судно не могло быстро двwгаться и только 9 июля 1903 г. Амундсен со своими спутниками увидел впервые лед. Он двигался плотными массами, и вместе с ним появился его постоянный спутник — туман. С этого момента лeд и туман сопровождали «Gjoa» в течение всего продолжительного плавания.
Месяцем позже экспедиция достигла Дэльримпл Рок — дикого эскимосского поселка в Гренландии, где шотландское китобойное судно выгрузило различные запасы для «Gjoa», которая приняла здесь на борт 105 ящиков припасов и 6 бочек горючего.
«Gjoa» была нагружена теперь выше той меры, на которую расчитывали ее строители. Одного горючего для двигателя было около 20.000 литров, а вес остального груза почти сравнял палубу с поверхностью воды. Всюду были разбросаны ящики, собак разместили вдоль бортов.
В 2 ч. 20 м. утра, 17 августа, «Gjoa» подняла свой якорь и медленно повернула свой нос к северо-западу, навстречу всевозможным опасностям. Но солнце ярко сияло, и Амундсен со своими спутниками находились в приподнятом настроении. Они бросили прощальный взгляд на последний уголок цивилизованного мира, с которым они не рассчитывали встретиться в течение многих месяцев. Перегруженное и всюду заставленное различным багажем, это судно, такое крошечное по своим размерам для ожидавшей его погоды, отважно двинулось к поставленной цели — открыть Северо-западный проход.
Прошло две недели, в течение которых экспедиция не расставалась с обычными своими спутниками — туманом, ветром и падавшим мокрым снегом. «Gjoa» наткнулась, однажды, на полупогруженный в воду островок, но счастливо снялась с него без всякого повреждения.
Наши путешественники находились теперь поблизости от Северного магнитного полюса, где Амундсен решил найти подходящее место для зимовки. Все на борту поздравляли себя с благополучным плаванием и, несмотря на многие опасности, уже считали себя счастливо добравшимся до своей первой зимовки на краю мира.
И в это-то время несчастный случай чуть не погубил всей экспедиции.
Ночью, 30 августа, Амундсена, улегшегося на свою койку, разбудил вдруг громкий крик с палубы. Стремительно поднявшись наверх, он увидел, как черная ночь ярко освещалась тянувшимися к небу языками пламени, вырывавшимися из машинного отделения. В нем появился огонь, в нескольких дюймах от баков, содержавших около 10.000 литров керосина.
Если бы эти баки раскалились, то «Gjoa» вместе со своим экипажем былa бы разнесена на куски. Механик во-время открыл опасность и позвал к себе на помощь остальных. На борту находилось два огнетушительных аппарата, которые и были пущены в ход. Но к великому отчаянию всего экипажа, пламя не уменьшалось. Наконец, вода победила. Только густой дым долго sастилал небо.
Позднее выяснилось, что пожар начался в том месте, где лежали тряпки, nропитавшиеся маслом, которое вытекло из одного бака. Когда еще до пожара об этом доложили Амундсену, он приказал совсем опорожнить этот давший течь бак. Именно этому вся экспедиция и обязана была своим спасением. Ведь, eсли бы бак был наполнен маслом к тому времени, когда вспыхнул пожар, то никакая сила не могла бы спасти судно от гибели.
Едва только маленький экипаж оправился от этого потрясения, как очутился перед лицом друrой грозной опасности.
«Gjoa» напоролась на подводный риф, который не отмечен был на приблизительной и грубой карте этой неисследованной области. Судно благополучно сошло с первого рифа, но затем наткнулось на второй и остановилось. Несмотря на всю свою тяжелую нагрузку, «Gjoa» поднялась на целых десять футов. Когда бросили лот, то выяснилось, что судно со всех сторон окружено было узкими каналами, откуда поднимались почти до поверхности острые вершины скал. Положение создалось серьезное, но Амундсен с обычной для него энергией, принялся за освобождение своего парусника.
В первую голову следоваmо облегчить судно, и двадцать пять дорогих для экспедиции ящиков с припасами, каждый весом в 400 фунтов, выброшены были за борт. Остальную часть находящегося на палубе груза сдвинули на один борт, чтобы возможно больше облегчить ту сторону судна, которой оно ударилось о подводный риф. Затем ничего более не оставалось, как только дожидаться прилива и надеяться, что застрявшее судно будет им снято.
Увы! Надежды эти не оправдались: поздней ночью начался прилив, но судно не сдвинулось с места ни на один дюйм. А тут еще ветер, который был до этого спокоен, вдруг засвежел и на рассвете поднялся настоящий буран. Что случилось затем, лучше всего передать собственными словами из дневника Амундсена, который он приложил к своей книге «Северо-западный проход».
«Я посоветовался со своим товарищами, как это всегда делаю в критических положениях, и мы решили прибегнуть к последнему средству: попытаться сдвинуться на парусах. Волны захлестывали наше судно, а порывистый ветер трепал всю оснастку, но мы боролись за свою жизнь и нам удалось поставить паруса.
Затем мы прибегли к такому приему, который никто из нас не забудет до самого конца своей жизни, проживи он хоть Мафусаилов век. Вздувшиеся паруса и бурное море привели к тому, что наше судно поднялось и так бросилось вперед между скалами, что мы каждый миг ожидали катастрофы. Но судно не разбилось в щепки и все мы старались спокойнее ожидать решительного конца».
Еще не был пройден судном этот унизанный рифами проход, как «Gjoa» была так захвачена бешеным ветром, что каждому приходилось заботиться о том, чтобы не быть выброшенным за борт. Амундсен отлично сознавал, что у него только два выхода: либо спустить лодки и покинуть судно, либо оставаться на борту, хотя бы и с риском, что палуба под его ногами будет разнесена в щепки.
Решено было остаться на судне, ради спасения которого прибегли к последнему средству — выбросили последний остававшийся на палубе груз, когда достигли самой узкой части прохода, за которым находилось уже свободное море.
Каким образом «Gjoa» прошла эти последние, ужасные метры, объяснено самим командиром судна:
«Волна и мокрый дождь проносились через судно, мачта дрожала и «Gjoa», казалось, все напрягалась для последнего, конечного прыжка. Она высоко поднялась и тяжело понеслась на голый риф, торчавший из воды. Раздались три ужасных по силе удара. Казалось, надежды на спасение уже не оставалось никакой. Еще один удар, худший, чем первые три, а затем, мы выскользнули из прохода».
Когда судно было выведено на глубокую воду, а затем стало на якорь, истощенные донельзя люди, полагая, что они уже в безопасности, бросились спать, забыв о необходимости проверить глубину. Но полярная область не место для отдыха усталых людей, и в ту же ночь Амундсен и его товарищи в этом убедились. Едва только они заснули, как вновь разразился буран с удвоенной силой, так что грозили сборваться два брошенных якоря и судно могло быть вновь отнесено на окружавшие его рифы.
Тогда Амундсен пустил машину полным ходом и ослабил напряжение якорей; одновременно спасательные боты были наполнены провизией и водой на тот случай, если бы оказалось необходимым покинуть судно.
Истомленные, измученные телесно и душевно, Амундсен и его товарищи после всех своих трудов должны были победить еще новую опасность. В течение пяти дней свирепствовала безудержная снежная буря и каждую минуту она могла сорвать якоря. Если люди падали в изнеможении на несколько минут, то другие занимали их место. Все было сделано, чтобы избежать грозной опасности. Наконец, буран улегся и через неделю, столь ужасную для «Gjoa», это потрепанное, но торжествующее судно, выбралось из усеянного рифами прохода и продолжало свой путь в поисках зимней квартиры.
Подходящее место, — естественная гавань, — найдено было в земле короля Вильяма, которую Амундсен и решил сделать своей главной квартирой. Здесь он расчитывал произвести намеченную им научную работу и закончить ее еще до попытки найти Северно-западный проход. Все члены экспедиции много работали и так мало спали за прошлые недели, что основательный отдых был прямой необходимостью. Приближалась зима, а вместе с ней нужно было начать охоту.
«Gjoa» 1 октября отдала якоря в 50 ярдах от берега и понемногу захватывалась льдом. Так началась первая зимовка Амундсена.
Все следующие месяцы ушли на лыжные экспедиции, охоту и очень важную научную работу, находящуюся в связи с изучением Северного магнитного полюса.
Конечно, легко описывать эти факты, но как велика и трудна была задача каждого члена этой экспедиции в тех условиях, которые сопровождали арктическую зиму! Обычная температура была здесь от 60 до 70 град. ниже 0, а лед и снег проникали всюду. В заливе, который назван был в честь судна — «Gjoa», лед достигал более 20 футов толщины. Каюты на борту были покрыты льдом, а потолки закопчены дымом от ламп.
Во время лыжных путешествий, предпринятых при первых же признаках весны, чтобы сделать запасы и в то же время заполнить неправильную карту этой области, условия были таковы, что от каждого члена экспедиции требовались все силы. Несмотря на приближение весны, температура не поднималась выше 20—30 град. ниже 0. Это заставляло всю экспедицию не жить на судне и не раскидывать палаток, которых нельзя было достаточно нагреть, а построить эскимосскую ледяную хижину, иглу, пользуясь одним часом дневного света для своей работы. Как нужно было бояться жестоких укусов холода, показывает тот факт, что сняв перчатку с одной руки, ее немедленно нужно было крепко растереть другой, чтобы избегнуть обмораживания. Понятно, как трудна была работа при таких условиях и неудивительно, что однажды у Амундсена весь день ушел на то, чтобы пройти на лыжах всего на-всего 7 миль.
В одну из этих прогулок члены экспедиции встретились с несколькими эскимосскими племенами и хорошо с ними познакомились. Позднее, многие из эскимосов работали для Амундсена и приносили ему мясо зверей в обмен на иголки и железо. Когда Амундсен посетил однажды один из эскимосских поселков — стоянку из 5—6 снежных хижин на снежной поляне, — он увидел несколько эскимосских ребят, играющих в футбол за полярным кругом. Трудно было понять правила этой удивительной игры, но сама она очень походила на наш обычный футбол, а мяч был сделан иs зашнурованной оленьей шкуры. Этот мяч проталкивали руками и ногами с одной стороны поля на друrую. Видное участие в игре принимали женщины, которые, как показалось Амундсену, были даже лучшими игроками. Он выяснил затем, что эскимосы почти все время играют таким образом в футбол, где только встретится им подходящая равнина, устланная снегом или покрытая льдом.
Благодаря усилиям своих эскимосских союзников и деятельной охоте своих товарищей, Амундсен мог поддерживать разнообразный стол в течение лета 1904 г. и следующей, второй зимы. Лисье мясо, оленьи потроха и многие другие, столь же странные блюда, высоко ценились участниками экспедиции. Одновременно производились научные наблюдения над окружавшей их природой и делались научные измерения. Две зимы и лето экспедиция оставалась в гавани «Gjoa». Лето ушло на длинные и продолжительные путешествия на лыжах, а зимой и осенью занимались охотой и астрономическими наблюдениями.
Когда в 1905 г. пришла весна, крошечная «Gjoa» все еще имела перед собой самую трудную часть ожидавшего ее пути. До сих пор Амундсен только шел по стопам знаменитых исследователей и путешественников Росса, Пари и роковой экспедиции адмирала Франклина, которая бесследно исчезла со своим экипажем в 150 человек, почти в тех же самых краях, где зимовал Амундсен. К западу лежали узкие, иsвивающиеся проходы, которые текли на восток, чтобы встретиться там с Беринговым морем. Но между ними лежал все тот же загадочный Северно-западный проход, который до сих пор не удалось преодолеть еще ни одному исследователю.
Ночью 31 июля 1905 г. Роалд Амундсен поднял норвежский флаг и оставил так долго дававшую ему приют гавань, повернув нос своего утлого судна по направлению к неведомому западу. Еще во время своих лыжных прогулок и путешествий в течение предшествовавшего лета, экспедиция исследовала множество каналов и островов, мимо которых должно было пройти их судно. Мысль организатора всей экспедиции и здесь предусмотрела все то, что необходимо было для успеха начатого дела.
Все время бросая лот для измерения глубины и пользуясь своей слабой машиной, чтобы протискиваться сквозь лед, «Gjoa» шла по водам, которых не бороздило еще ни одно судно с сотворения мира.
Опасность на каждом шагу подстерегала наших отважных путешественников. Они не могли руководиться здесь никакими картами, а глубина резко и неожиданно менялась от 10 метров до 150. Всюду, скрывшись под льдинами, судно подстерегали рифы. Это было тяжелое время для всей экспедиции. Если в обычное время каждый работал по 18 часов в сутки, остальные же шесть часов уходили на сон и еду, то во время этого плавания через неведомые воды ни один человек не спал регулярно, а разве одними только урывками. А тут еще компас перестал правильно работать и Амундсен почти утратил всякое представление о своем пути. Возвышавшиеся на островах горы были богаты железом, которое и вызывало эти перебои в компасе. Словом, в этом хаосе «Gjoa», пробираясь вперед, напоминала собой пьяного человека. Время от времени судно своим килем задевало за верхушки скал, поднимавшихся со дна моря. Наконец, эти подводные толчки настолько участились, что выслана была вперед лодка для промера намеченного пути. В это время уже никому не приходилось спать и все были заняты на палубе.
Неустанная и чрезмерная работа уже совсем истощила людей, когда им стала грозить еще увеличившаяся громада льдин. Наконец, 17 августа, после особенно трудной работы с самого начала этого месяца, «Gioa» бросила свой якорь у западной стороны мыса Кольборна для необходимых и срочных починок. В этот именно день Амундсен достиг самой крайней точки Северо-западного прохода. Недостававшее звено было найдено и проход был открыт.
Девять дней спустя Амундсен был поднят раздавшимся криком: «Корабль на виду». Быстро одевшись и поднявшись на палубу, он увидел двухмачтовую шкуну, приближавшуюся к ним под американским флагом. Это было первое судно почти за два года их плавания; оно могло сообщить им все новости цивиилизованного мира. Неудивительно, что в этот момент у наших путешественников появились на глазах слезы.
Спустив лодку, они принялись грести к незнакомому судну и затем поднялись на борт. Их встретил шкипер-американец.
— Вы капитан Амундсен? — спросил он.
— Да, это я! — ответил Амундсен.
— И это первое судно, которое вы встретили?
Амундсен объяснил ему, что они вообще первые встретившиеся им люди, за исключением эскимосов, в течение двух лет.
— Тогда я чрезвычайно рад первым поздравить вас с благополучным плаванием через Северо-западный проход! — сказал американец, тепло пожимая руку Амундсена.
Нашим путешественникам пришлось, однако, провести в Арктике и третью зиму, пока они окончательно не достигли г. Номы, как первого поста цивилизации. Но худшее уже осталось позади. Третью зиму провели у Кингс-Пойнт в северной части Канады, недалеко от зимовки американских китоловов. До сих пор судьба щадила жизнь и здоровье каждого участника экспедиции, но в эту третью и последнюю зимовку смерть унесла одного из этой славной семерки, механика Виика. Его похоронили на вершине высокого холма, с которого видны были те воды, через которые он победоносно прошел вместе с другими.
Последняя большая опасность подстерегала экспедицию, когда она только что оставила свою зимовку. Винт их крошечного судна ударился о подводный риф, машина остановилась и все усилия пустить ее оставались безуспешны. Пришлось итти на парусах, когда же ветер спадал, судно беспомощно лежало среди льдов, которые все направлялись к северу и могли унести с собой несчастный парусник вплоть до Северного полюса. Только с большим трудом удалось Амундсену освободить «Gjoa» от захвативших ее льдов и выйти на открытую воду. Впереди еще много свирепых бурь поджидало судно, но после всех перенесенных опасностей, бури уже не тревожили ни одного из наших путешественников.
У северной части Берингова пролива Амундсен очутился 30 августа 1906 г., а южнее находилась Нома — конечная цель всего путешествия. В это время разразидся отчаянный буран, который не дал вовможности приготовить особый обед, который Амундсен обещал своим спутникам. Нельзя было поднять даже флага, который растерзал-бы в клочья неиствующий ветер. Все, что можно было сделать, это — провозгласить тост и пожать друг другу руки. Плавание было закончено и цель достигнута. Впереди их ждала заслуженная награда — мировая сдава, поздравления, встречи... Но все это было впередн, а теперь шесть оставшихся в живых обратили свои взоры в ту сторону, где лежал седьмой, навсегда осужденный стеречь завоеванные ими воды.
