На очередь дня в нашей вузовской практике сейчас поставлен очень, по-моему, серьезный вопрос о постановке дела изучения истории. С историей, вообще, у нас происходили различные приключения. В свое время существовал историко-филологический факультет, который был закрыт. Вместо него был образован факультет общественных наук с отделением общественно-педагогическим, на котором, главным образом, изучалась история. Затем он был закрыт и вместо него был основан этнологический факультет с рядом подотделений, в частности историческим, где теперь сосредоточено изучение истории. В то же время, в нашей вузовской практике мы ставим определенную целевую установку, главным образом, на подготовку преподавателей школ 2-й ступени, рабфаков, техникумов и т. д. Но с историей получилось такое положение, что по существу у нас в школах первой и второй ступени истории как раз и не было, история заменялась, главным образом, обществоведением, был пресловутый комплексный метод, благодаря которому отдельных дисциплин не было, а нужно было изображать целостную систему общественной жизни, которую трудно было расчленить. Таким образом, изучение истории в вузе носило как бы «бесцельный» характер. Сейчас мы переживаем несколько иное пoлoжeниe. Вследствие факта основания этнологического факультета, где возрождается изучение истории, той практики, которую мы имеем во 2-м Университете, и главное тех определенных жизненных запросов, которые ясно и четко поставили необходимость преподавания истории в школе второй ступени, на рабфаке и других школах, перед нами ставится вопрос о том, как нам поставить преподавание истории в вузах таким образом, чтобы у нас выходили товарищи, которые могли бы ту сумму знаний и научных навыков по истории и историческим дисциплинам, которую они получили в вузах, применять в преподавании в школах второй ступени и других учебных заведениях. Когда мы подходим к делу постановки истории в вузе с такой точки зрения, тогда первым является вопрос: можно ли попросту взять и восстановить программу старого, прежнего историко-филологического факультета. Можно заранее сказать, что это будет неправильно. Когда я просматривал программу этнологического факультета, то у меня получилось впечатление, что это есть возрождение историко-филологического факультета. Там, напр., нет курса феодализма, как определенной общественно-экономической формации, а есть пресловутый старый термин: история средних веков. В отношении самого метода постановки изучения истории Греции, Рима, вообще истории античного мира, боюсь, что мы имеем простое пережевывание постановки старого историко-филологического факультета; с этим согласиться нельзя, я скажу дальше почему. С другой стороны, в нашей практике, во 2-м МГУ, на нашем общественно-экономическом отделении мы ставим определенную цель большей специализации. Мы собираемся проделать специализацию по политэкономии, по кругу дисциплин, охватывающих марксизм и ленинизм, по русской истюрии, по западной. Но в этом своем стремлении мы наталкиваемся на другой момент, именно на перегруженность педфаков педагогическими дисциплинами.
Первым четко стоит вопрос, что именно нужно преподавать? Когда это будет выяснено, тогда нужно поставить вопрос: как преподавать и какая должна быть целевая установка. Я думаю, что мы должны согласиться на том, что наша задача изучения истории, исторических дисциплин, сводится к тому, чтобы мы в нашей педагогической практике вузов или различных школ помогли учащимся разобраться в основных явлениях общественной жизни и движущих силах исторического процесса. Самое понятие «движущих сил» ясно выражено у Ленина, у старого Каутского и др. Поставив дело таким образом, мы сразу отчленим тот предел, руководствуясь рамками которого мы должны поставить дело изучения истории для массового студенчества. Конечно, нельзя стать на точку зрения, на которую подчас становится наше студенчество. Пример: в 1923/24 академическом году мы собирались во 2-м Московском Университете поставить изучение происхождения русского промышленного капитализма, начиная, примерно, с континентальной блокады, т.-е. с начала XIX столетия. Студенты крайне возмущались этим и говорили, что мы хотим заниматься древне-русской историей. Если встать на эту точку зрения, то, очевидно, современная история начинается с 1905 г., иш даже с 1917 г., а быть может, даже только со вчерашнего дня. С этим, разумеется, нужно бороться. Но, с другой стороны, тот подход, который я замечаю на этнологическом факультете, где углубляются вглубь веков, также неправилен. Нашей задачей является познакомиться с борьбой общественных сил, с движущими силами исторического процесса нашего времени. С какого момента можно наблюдать зарождение нашей современной общественности, у нас социалистической а на западе умирающей, капиталистической? Ясное дело, что эта эпоха начинается с развития торгового капитала, с разложения феодализма. И наша новая европейская общественность ведет начало вовсе не от Рима или от Греции, а от феодального общества, возникшего на развалинах античного мира. Я думаю поэтому, что следует вести (повторяю для массового студенчества) наши занятия изучения истории, начиная с зарождения торгового капитала и разложения феодального общества. Почему я вообще указываю на то, что античным миром заниматься нет смысла? Нужно помнить указание Маркса в письме к Михайловскому (и в одном примечании в «Капитале»), что по существу античный мир не является типичным для развития хозяйственных и иных процессов современного общества. Наоборот, он является известным исключением. В письме к Михайловскому Маркс указывает на то, что по существу для любого общества вовсе не обязателен один и тот же цикл развития, и, как пример, приводит античный мир. Разложение феодального общества и развитие торгового капитала в Зап. Европе приводят к промышленному капитализму, чего именно в Римы не наблюдалось. В примечании к I тому «Капитала», полемизируя с Момсеном, Маркс прямо указывает, что тот не видит основной разницы между античным миром и современностью, которая заключается в том, что там все общество было основано на рабском труде, а современное капиталистическое общество основано на свободном труде. Отсюда-то и получается та совершенно неправильная искривленность в понимании античного мира, которая известна под именем модернизации древней истории. Возьмем Виппера и его историю Греции и Рима, которая является отображением тех взглядов, против которых как раз и возражал Маркс, которые начал Момсен, продолжал Пельман, Ферреро и друг. Мы должны ставить дело преподавания истории таким образом, что оканчивающие наши вузы должны уметь разбираться в игре общественных сил, тех, которые существуют сейчас, а для этого нужно изучить их генезис, развитие, и наметить генеральную линию развития. Тогда каждый получивший историческое образование сможет быть «маленьким Колумбом» по своему уменью ставить исторический прогноз. Поставив так дело изучения истории, в результате получим целевую жизненную установку. Это один момент.
Второй момент: как изучать? Дело в том, что мы имеем два типа изучения истории, с которыми согласиться невозможно. Напр., у нас бывали семинарии такого типа: на протяжении одногодичного двухчасового семинария должно изучить время с 800 г. до 1789 г. Ясно, что при одногодичном изучении комплекса явлений, охватывающих тысячу лет, своеобразие тех или иных исторических явлений совершенно отпадает. Получалась скачка через века, только и всего; кроме вреда, это не приносит ничего. Совершенно естественно было поэтому стремление первого и второго московских университетов к углублению, к внимательному изучению отдельных отрезков исторического процесса. Но здесь при семинарском методе являлась большая опасность, которая сказывалась в практике за последние годы. Вследствие изучения отдельных отрезков исторического процесса выпадала общая связь и представление об общественном процессе в целом, даже представление об изменениях исторического процесса в конце концов отпадает, и остаются одни детали, одни конкретные факты. Как же выйти из этого затруднения; как избегнуть Сциллы, голой схемы, в первом случае и Харибды, единичного факта, во втором? Эта своеобразная задача может быть разрешена только с помощью марксистского диалектического метода. Иначе, мы можем брать либо один общий процесс (обычно по измышленной формуле) — это называлось прежде историей со всемирно-исторической точки зрения; тогда местные особенности сглаживались; либо оставались местные процессы, которые надо «живописать», и мы становились сторонниками описательного метода, то-есть скатывались к Маху, Риккерту и т. д. Нужно два эти момента сочетать. Без сочетания этих двух моментов мы далеко не пойдем. Без выявления основных движущих сил исторического процесса, взятого в целом во всемирно-историческом масштабе, мы частного процесса понять не можем, но, вместе с тем, не поняв частного процесса, мы не можем понять общей схемы. Это ведь проблема общего и единичного в диалектике. Я думаю, что здесь нужно будет в практике преподавания исторических дисциплин в вузах исходить из наличия этой двоякой задачи; без диалектического разрешения ее у нас будет или голая схема, или, с другой стороны, если мы станем на описательный путь, если будем заниматься изучением отдельных фабрик, которые выхвачены вне времени и пространства, получится отрыв от общего процесса.
Например, в некоторых программах, как известно, предполагалось начать изучение мирового рынка с изучения Сухаревки или Смоленского рынка, — это метод, не выдерживающий марксистской критики. Ведь цены на наш экспортный хлеб диктует не Смоленский рынок, а тот рынок, который пока нам не подведомственен. Надо сочетать два метода, и у нас будет совершенно правильная целевая установка, и в зависимости от нее мы сможем распланировать конкретный исторический материал. Я считаю, что мы должны заняться изучением движущих сил современного европейского, нашего (СССР), азиатского, американского, африканского общества. Это основная задача, с этой целевой установкой мы и должны подходить к распланированию материала. Самый материал должно комбинировать таким образом (я говорю об общественно-экономических вузах), чтобы итти по ступеням постепенного осложнения и овладения историческим методом.
Здесь переходим ко второй проблеме, которую часто забываем. Мне приходилось не раз расходиться со студентами вот на чем: они ошущают большой недостаток конкретных знаний, почему полагают, что университет в общей части семинарских занятий должен им дать недостающие систематические, фактические знания, которых, в силу отсутствия подготовки, им нехватает, — это совершенно неправильная точка зрения на семинарские занятия. Отсюда получилось такое положение: вместо углубленных занятий приходится сталкиваться с тем, что студенты просят указать минимум, что должны сами изучить, чтобы что-нибудь знать по каждому семинарию. Это совершенно неправильная постановка метода изучения истории в вузах потому, что вуз должен каждому студенту помочь усвоить методологию данного предмета. Поэтому нужно строить постановку преподавания таким образом, чтобы мы постепенно шли от более простых вопросов к более общим, более трудным, более сложным и т. д. Дальше, совершенно естественно, станет вопрос о прохождении занятий историей, которое будет занимать 4½ университетских года. Я говорю об известном соотношении между различными типами занятий, и в этом отношении важно правильное соотношение, без искусственного выпячивания односторонне только одного метода. У нас во 2-м МГУ было комбинирование лекций с семинарскими занятиями, и на основании опыта мы пришли к тому вьшоду, что без определенной увязки, которую делает профессор в виде заключительного или вступительного слова, мы продвинуться вперед не можем. В противном случае получаются отдельные островки обрывков фактов, но в какой связи они находятся между собою, у слушателей нет представления. У нас в прошлом году во втором университете было определенное стремление у студентов все преподавание перевести на рельсы семинарских занятий. Приходилось на каждого студента нагружать до 9—13 семинариев. Ясно, что никакой подлинной семинарской проработки не получалось. Отсюда совершенно естественен переход к комбинированной работе семинарских занятий и лекций.
Мы должны исходить из следующей целевой установки: познакомить наших будущих учителей с теми историческими процессами, которые привели к развитию тех современных форм жизни, которые наблюдаются у нас в СССР в результате уже совершившейся социалистической революции, и которые приводят к назреванию и медленному развертыванию социалистической революции на Западе. Без подхода к этим явлениям, без ориентировки на современность в таком широком масштабе исторические знания ни теоретического, ни практического значения иметь не могут. В этом отношении совершенно ясно, что у нас должна быть именно такая целевая установка, и в зависимости от этого мы должны распланировать материал.
Сперва несколько слов о самом методе проработки материала и как затем постепенно мы переходим к все большему и большему осложнению материала (речь идет о 2-м МГУ). На первом курсе должны быть лекции, сопровождаемые работой кружков, прорабатывающих курс; кружководами должны являться студенты старшего курса. Опыт кружковой проработки, который я проделал во втором университете, показал, что в результате кружковой проработки студенты получили достаточную теоретическую закалку, которая дает возможность работать далее, и ряд навыков элементарной научной работы. На втором курсе нужно переходить к такому типу семинариев, которые должны приучить к пользованию источником и к пониманию, что такое источник, как его толковать и т. д. На третьем курсе, обладая рядом фактических знаний, методом научного исследования, можно перейти к обычному семинарскому типу с задачей научиться под руководством пользованию научным методом; на четвертом курсе нужно ставить полуисследовательскую работу. К примеру: семинарий русской истории по архивным материалам, чтобы товарищи начали учиться разрабатывать богатейший материал, который имеется, для того, чтобы в результате этих семинариев полуисследовательского типа у нас выходило нечто вроде Inaugural-Dissertation, которые широко распространены в Германии. В связи с этим нам нужно ставить вопрос о ряде вспомогательных исторических дисциплин. В самом деле, если мы будем ограничиваться только сообщением фактического материала, не сообщая того, как он интерпретировался, т.-е. если мы не будем ставить вошроса об историографии, если мы не будем ставить вопроса о методологии исторических знаний и если мы не будем ставить ряда практических дисциплин: археографии, источниковедения и т. д., то у нас в конце концов будут получаться такие приключения, какие у меня были в семинариях в этом году. Один товарищ считал, что всякая книжка, напечатанная 2—3 года тому назад, продолжает оставаться авторитетным источником. Поэтому он построил свой доклад о генезисе ревизионизма на известном предисловии Энгельса к «Борьбе классов во Франции 1848—50 г.г.», — был приведен ряд мест оттуда относительно значения баррикадной борьбы. Когда же ему было указано, что у него не все выходит гладко, что он берет документы, коотрые были заведомо фальсифицированы Ц. К. германской с.-д. п., а нужно брать подлинник, опубликованный т. Д. Б. Рязановым в I т. Архива Маркса-Энгельса, он был поражен. Такова точка зрения очень многих товарищей, которые полагают, что всякое издание «Капитала» является источником, который совершенно неоспорим, будь то даже перевод Любимова в изд. Аскарханова. Раз написано «Маркс — Капитал», тем самым все сказано. С этим мы должны категорическим образом бороться. Надо научить товарищей критически относиться к материалу потому, что не нужно забывать того обстоятельства, что большинство наших учителей на местах будут заниматься научными работами, из их среды явятся работники по разработке местных архивов, истории местной промышленности, рабочего движения, аграрной истории, на основании работы которых мы соберем те материалы, которые нам помогут восполнить те пустоты, которые наблюдались, например, относительно 1905 г. Ведь только недавно открылось, что был Совет Крестьянских Депутатов в Тверской губ., руководимый нашей партией, совершенно не изучена Горловская республика и ряд других образований 1905 г. Как раз товарищи — наши выученики, питомцы наших вузов — должны приходить на места и быть работниками местных отделений Губархивов, Истпарта и т. д. и должны поднимать целину истории (по архивным материалам): по истории народного хозяйства, по истории аграрных отношений, по истории реюлюционного движения в России, профессионального движения и т. д., и т. д. Вот почему мне думается, что надо всячески стараться дать им в рамках университетской практики определенную научную закалку. Нужно вспомнить одно выражение Пирогова (лично я за него держусь): «Сперва надо быть доктором, а уже потом лекарем»; т.-е., что всякий практический деятель должен получить теоретическую подготовку. Многие приключения последних лет, которые были в нашей школе 2-й ступени, имели своим источником то, что у нас очень часто шла борьба против теории, против научно-теоретического понимания. Теперь, переживши эту детскую болезнь роста нашей советской общественности, мы можем на основании этого горького опыта сказать, что без усвоения теории мы с места сдвинуться не сможем. Поэтому мы должны во всех наших университетских планах помнить то, что Ленин писал в «Что делать» относительно значения теории. Должно помнить также, что каждый, оканчивающий вуз, должен не только владеть марксизмом, как теорией, но и помнить вместе с тем, что марксизм является орудием для революционной деятельности. Если мы эту установку сделаем, тогда, в зависимости от этого, будет совершенно ясен тот конкретный материал, который будет привлекаться к нашему изучению.
Я думаю, что при такой целевой установке, если возьмем историю развития современного европейского и нашего русского общества, мы сможем разобраться в одной очень любопытной контроверзе, которая у нас была в марксистской литературе и которая как-то совершенно не была замечена. В первых же своих работах Ленин указывал на значение феодальных отношений у нас в России. Против этого термина, против самого употребления слова «феодализм» по отношению к России самым категорическим образом возражал Плеханов. В одном письме к В. И. Засулич (см. Лен. Сб. II, стр. 93) Плеханов писал: «Я помню, как в 1895 г. один товарищ старался убедить меня в том, что в России был такой же феодализм, как и на Западе, я отвечал, что сходства в этом случае не больше, чем между «российским Вольтером» Сумароковым и настоящим французским Вольтером, но мои доводы едва ли убедили моего собеседника». Плеханов стоял на неверной точке зрения. Так же неверно методологически его примечание к «Людвигу Фейербаху», что происхождение крепостного права было вызвано нуждами государства и т. д., и т. п. Если мы с самого начала будем правильно представлять развитие современного общества, мы сможем понять и оценить основные ошибки Плеханова потому, что уже с того момента у Плеханова появляется основная теоретическая ошибка, приведшая его к оборончеству. Я думаю, что, если мы будем строить нашу работу при правильной установке на изучение генезиса развития современного европейского и русского общества, мы сможем в значительной мере продвинуться вперед в познании современности и тех движущих сил, которые произвели Октябрьскую революцию, Февральскую революцию и революцию 1905 г. У нас будет совершенно ясное и четкое представление о движущих силах исторического развития и тех взаимоотношений между классами, которые в новейшую, эпоху в России наблюдаются.
Мне думается, что вся постановка исторических проблем должна приучить товарищей мыслить диалектически и представлять себе совершенно четко диалектику исторического процесса для того, чтобы у каждого из нас не получилось того просчета, который часто получается в противном случае. Я приведу только 2 примера из революции 1917 г. Вам известно, что в начале революции была определенная дискуссия между Лениным и другой группой большевиков. В ней Ленин указывал, что старая большевистская формула о революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства изжита, что поэтому мы переходим к другому лозунгу, который вышел, вырос из первого: социалистическая диктатура пролетариата. Этот процесс, процесс диалектический, был многими не замечен потому, что они недостаточно усвоили положения определенной теоретической исторической школы. Или совсем недавняя полемика на 14-м Партс’езде. Суть вопроса в том, как в процессе диалектического развития нашей советской экономии элементы социалистического хозяйства оформились, как они диалектически врастали в старый хозяйственный уклад и как у нас получилось господство предприятий последовательно-социалистического типа. Точно так же здесь бралась одна сторона вопроса (метафизический подход — да-да, нет-нет, а не да и нет), и получились определенные политические выводы, которые приведи к определенным политическим ошибкам.
Этот ряд примеров (их можно было бы умножить) может нам показать значение правильного изучения диалектики общественного развития. Сама диалектика общественного развития в определенный момент наиболее ярка, наиболее удобна для изучения. Давно было сказано, что в момент революционных сдвигов классы обнажают себя наиболее ясно. Вот почему в большинстве случаев мы ставим вопрос об изучении революционною движения, революционной эпохи, потому что в подобный момент мы имеем наиболее четко, кристально обнажившееся соотношение между общественными классами, которое позволяет установить диалектику общественного организма. И, наконец, параллельно нужно ввести изучение общественной идеологии, без познания которой мы не в состоянии вскрыть реальное содержание, которое за ней скрывается. Пример: если возьмем настроение деревни, там бывает рецидив народнических, в частности эсеровских настроений. Поэтому надо их знать, почему они были революционными, почему когда-то носили двойственный характер, о чем в свое время против Струве писал Ленин, и почему они теперь реакционны.
При изучении тех явлений, которые привели к развитию современного европейского общества, в частности и СССР, давая параллельно теоретическое обоснование движущих сил европейского общества, русского общества (до 1917 г.) или нашего союзного общества, мы поможем созданию ясного и четкого представления об этих силах у каждого из слушателей, из участников нашего семинария. А это и является основной задачей вузовского преподавания. Тогда при дальнейшей педагогической работе каждый окончивший социально-экономический вуз будет в состоянии разобраться в том материале, который он будет преподавать своим ученикам, сможет научить их конкретному анализу исторических явлений и определенной их расстановке. Вот, по существу, та установка на материал, с одной стороны, с другой стороны, — на метод прохождения этого материала, которую, мне думается, нам нужно будет наметить в общих линиях. А уже затем в зависимости от конкретных заданий данного вуза мы сможем поставить вопрос о том, как изучать русскую, английскую историю и т. д. Здесь мы должны помнить то положение, которое в свое время высказал хорошо М. Н. Покровский в своей статье о Марксе. По его словам, Маркс в ряде исторических работ (статья М. Н. Покровского посвящена юбилею Маркса в 1918 г.) показал, как возможен эксперимент в истории. Как раз исторические работы Маркса были основаны, с одной стороны, на пристальном изучении прошлого, которое привело к 48 г., а затем на анализе той классовой борьбы, которая проявилась в революции 1848 г., что вместе и давало определенную линию развития и вытекающую отсюда тактику, т.-е. личный опыт. В результате получился такой исторический опыт, который имеет громадное значение для всех. И в самом деле. Три революции: революция 1905 г. и две революции 1917 г., которые мы пережили, ясно учат пониманию соотношения классов. Мы хорошо усвоили технику революции на основании нашего опыта, но эта техника стоит как большое задание для западно-европейских и восточных товарищей. Вот почему мы должны нашу русскую, западно-европейскую и восточную молодежь, которая попадет к нам в вузы, научить диалектике революционного действия, развития революции и т. д. Я думаю, что здесь мы должны с самого начала согласиться, что для нас интересен не кодекс Хамураби сам по себе, но гораздо интереснее проследить значение его для римского права; но даже этим мы ограничиться не можем. Если бы мы хотели заняться кодексом Хамураби, мы должны были бы углубиться в ту игру классовых сил, которая раскрывается перед нами специально в восточной деспотии, в результате чего и явился кодекс Хамураби. Любопытно отметить, что если у нас и есть в вузах история Востока, то только древнего (Ассирии, Вавилона и т. д.), и нет истории современного Востока. А думается, что современный Восток (Китай, Индия, Турция) более важен как с политической, так и с иных точек зрения, чем древний Восток.
Подобно тому, как изучение химии начинается с изучения простейших элементов, и только затем переходят к синтетической химии, к химии различных неорганических или органических соединений, так же нужно строить и дело преподавания истории. Мы должны при изучении истории сперва вскрыть основные элементы общественной жизни, зачатки общественности, которые наблюдают на низких ступенях развития общества. Вот почему к чисто историческим дисциплинам мы должны присоединить те вопросы, которые связаны с доисторией и с историей первобытной культуры, с палеонтологией и этнологией. Строить новое общество, общество социалистическое, а потом коммунистическое без знания этих элементов человеческой культуры мы не можем. Затем мы должны брать родовое общество и далее феодальное общество, будь то Россия или западная Европа, потом современное капиталистическое общество, которое происходит из этого феодального общества, и, наконец, современнейшее общество, которое на наших глазах рождается из обломков и развалин старого капиталистического западно-европейского мира. Наконец, должны не забывать (и последние программы, которые приходилось просматривать, обращают внимание на это) отображение историческош процесса также и в литературных произведениях. Дело в том, что получается большой прорыв в смысле знания литературы (я говорю о художественной литературе), в смысле иллюстративного материала. Многие литературные произведения могут дать очень и очень большой материал для характеристики своей эпохи. «Война и Мир» Толстого дает нам материал не о войне 1812 г., а о быте и нравах барства 50—60-х г.г. прошлого века. Поэтому на 3—4 курсе должна быть введена история русской литературы. На первых порах приходится говорить о русской литературе, а когда будет поступать молодежь со знанием новых европейских языков, можно перейти и к западно-европейской литературе. Затем мы должны будем обратить внимание на то, чтобы изучение истории велось не с помошью переводов, а на подлинниках.
Наконец, мы должны заняться изучением диалектики изучения общественного развития, мы должны делать это, не впадая в голую абстракцию, но не должны впадать и в другую крайность — в описательный исторический метод, мы должны соблюдать диалектическое единство двух изолированных методов. Поэтому в ряду исторических дисциплин, которые мы должны поставить для изучения в вузах, мы должны поставить еще науку, которая, мне помнится, была в первоначальных программах 1918—19 г.г. и которая потом исчезла. Я говорю об истории мировоззрений. Нам надо представить, как шла историческая смена наивысших надстроечных форм. Я не говорю о том, что мы должны дать на основе конкретного материала, который проходит в истории, четкое и ясное представление об общей генеральной линии. Это даст теория исторического материализма. В данном случае мы должны дать общее и теоретическое обоснование нашего миросозерцания. Наконец, мы должны дать современное марксистское мировоззрение со всех точек зрения, охватывающееся понятием ленинизма. Об этих моментах я не буду говорить, это совершенно естественно. Вместе с тем нам следовало бы уточнить представление об истории партии. Если возьмем историю партии, то очень часто у нас история партии покрывает историю России, но это не одно и то же. Здесь нужно на фоне развития экономических отношений в России, на фоне политических столкновений классов дать сперва историю рабочею движения, затем дальнейшую стадию развития рабочего движения, соединенного с социализмом, т.-е. историю нашей партии. Таким образом мы бы получили тот комплекс явлении, изучение которых дало бы оканчивающим вузы, с одной стороны, определенную целевую установку, умение ориентироваться в сложной обстановке современности и передавать эго своим ученикам, с другой стороны, мы должны дать определенные навыки научных методов изучения предмета. Я хорошо помню, как М. Н. Покровский на открытии Пролетарского университета в 1919 г. призывал товарищей (которые потом дали один из первых выпусков Свердловского университета) к тому, чтобы каждый из пролетариев студентов явился своего рода Колумбом, чтобы каждый из них открыл Америку; мне представляется, что это значит, что каждый из них должен быть маленьким научным работником. Пусть он не смущается, что Америки будет открывать давдо открытые, или что они не будут такой большой частью света, как подлинная Америка. А важно и нужно, чтобы он умел действительно открывать и маленькие явления, умел комбинировать те факты и исторические данные, которые открываются в прошлом и в окружающей действительности. А это получится, если мы дадим историческую закалку, историческую школу нашим питомцам, которые будут оканчивать общественно-экономические Вузы, если ты их научим правильному историческому методу. Они могут скатиться к струвизму, к вульгарному об’ективизму. С этим мы должны бороться. Мы не должны забывать того обстоятельства, что кроме об'ективного исторического момента существуют суб’ективные исторические моменты, т.-е. деятельность людей, в частности политических. Мы ставим перед собой задачу, которая может быть разрешена только диалектическим единством этих двух противоречий. Без разрешения диалектически этих двух противоречий мы будем уклоняться в одну сторону или в другую: либо попадем в сплошной об'ективизм, либо в сплошной суб’ективизм, скатывающийся в волюнтаризм и идеализм.
Если будем правильно производить анализ всех тех движущих сил, которые привели к развитию современного общества, в результате мы получим то, что наши питомцы, выходящие из вузов, в состоянии будут не только механически рассказывать о Парижской Коммуне, не только механически рассказать, что и как наблюдалось в 1905 г. вообще, но в состоянии своими знаниями, своим методом, оплодотворенными местным материалом, дать такую красочную, интересную картину, которая была в данной местности в 1905 г. Если посмотрите литературу, то увидите, что в отношении истории 1905 и 1917 г.г. еще много пробелов. Мы должны на это упирать и обратить большое внимание. Тогда из питомцев, которые выходят из вузов, мы получим большие кадры работников, которые сильно, массово двинут дело исторического знания у нас в Союзе. Я думаю, что без такого движения вперед исторического знания мы будем в конце концов топтаться на одном месте и в результате получится такое явление, какое сейчас мы имеем.
Сейчас при вступлении в вуз требуется знание конституции, экономической политики и затем политэкономии — 3 предметов. Никакой истории России не существует, истории Союза не существует, истории партии не существует. А в то же время, по словам товарищей-преподавателей, рабфаковцы перегружены историческим материалом. При отсутствии исторических знаний получаются диспропорциональность и неверное понимание значения того или другого фактора общественной жизни. Без правильной установки на историю, без правильной установки на историю общественной техники, мы попадаем в сплошной техницизм, который приводит к пресловутому районированию России, которое проделал при помощи математических выкладов проф. Александров, не учитывая естественно-географических условий, в результате чего план был отвергнут. Для того, чтобы бороться с подобным математизированием общественных явлений, необходимо еще до вузов дать определенную историческую затравку. В противном случае наши педагоги, которые будут преподавать на рабфаках, в школах второй ступени и других школах, иначе наша молодежь в вузах, будь то социально-экономические вузы, или втузы, будет во власти стихии сегодняшнего дня, а такой установкой мы далеко сдвинуться не сможем. Я помню, как М. Н. Покровский, на одном из первых заседаний общества Историков-Марксистов, указал на то, что его поражает, как у нас мало занимаются историей России, в то время как ленинизм, который занимает такое видное место, сплошь историчен. Вспомним спор Ленина и Плеханова о феодализме в России. Я думаю, что если мы дадим будущим школам второй ступени, или педтехникумам, или рабфакам педагогов, которые будут насыщены историческим мировоззрением, если им удастся передать это своим питомцам, они, поступив в социально-экономический вуз, во втуз, или в военное учебное заведение, этой исторической перспективы никогда не потеряют. А потеря исторической перспективы, по-моему, весьма чревата рядом политических ошибок, политических неправильностей, которые могут привести к роковым результатам. Поэтому я думаю, что нам нужно воспользоваться тем поворотом в пользу истории, который наблюдается, и закрепить положение истории, как нужной науки, и в программу наших вузов поставить продуманный план. Я здесь делаю только абрис, набросок. Надо поставить задачу в дальнейшем, при конкретной разработке плана, — установить соотношения между об’емом изучения русской и западно-европейской истории, войдя в положение педагогов. В апреле, каждогодно, Главпрофобр в двухнедельный срок предлагает разработать новый план. Такой метод работы большим авторитетом не пользуется. За мою практику во 2-м МГУ прошло 7 планов за 4 года, и мы относимся к этому прохладно, думаем, что из этого ничего не выйдет. Поэтому одной из задач методической секции О-ва Историков-Марксистов является вопрос о составлении стандартного плана для исторического отделения будущего общественно-экономического высшего учебного заведения. Я здесь, повторяю, сделал только несколько наметок тех положений, которые при дальнейшем обсуждений в печати могут уточняться, и затем в результате дискуссии можно перейти к составлению конкретного плана и программ.