Е. С. КОЦ. «Крепостная интеллигенция». Лнгр. книгоиздательство «Сеятель». 1926. Стр. 232. Тираж 4.000. Цена 2 р.
В экономической и социальной истории России XIX века огромное количество неисследованных проблем. Некоторые из них и литературе почти еще не замечены, не выявлены и не формулированы. Между тем без их изучения нельзя многого понять в дореволюционной России. И уже давно настало время их формулировать и изучить. К числу таких неизученных проблем относится проблема «третьего сословия» в крепостной России. Про эту задачу можно одинаково сказать, что она и не поставлена и забыта: тут противоречия нет. Она не осознана, не поставлена в монографиях, в специальных статьях и общих обзорах XIX века, которые, естественно, стали возникать, главным образом, в конце XIX и начале XX века. Но она была осознана самой крепостной Россией, была предметом забот и правительства, и дворянства, и купечества, обсуждалась в текущих вопроса, мелькала на журнальных страницах первой половины XIX века, но так и осталась старинной злобой дня ушедшей эпохи, не притянув к себе исследовательского внимания позднейшего времени. Ее забыли.
Теоретически вопрос о необходимости создать отсутствующее в России «третье сословие» остро стоял уже во времена Екатерины II. Сейчас мы привыкли переводить этими словами французский термин "tiers état" и понимать под ним буржуазию. Но во второй половине XVIII и первой XIX века термин «среднего сословия», «третьего сословия», «среднего рода людей» включал в себя не только буржуазию в собственном смысле слова, а и интеллигенцию. Вопрос о создании интеллигента, лица, обслуживающего перерождающийся хозяйственный и бюрократический аппарат страны, целиком входил в проблему «среднего сословия» в тогдашнем его понимании.
По представлению Екатерины II, именно это «среднее сословие» должно быть двигателем хозяйственного благополучия страны и народного просвещения. Парижская приятельница Екатерины, м-ме Жоффрен настаивала, чтобы в России это среднее сословие было создано как можно быстрее, и Екатерина наивно отвечала ей: «Еще раз, мадам, обещаю вам среднее сословие, но все-таки устроить его будет весьма трудно». Первая половина ХIХ в. характеризуется, как известно, нарастанием промышленно-капиталистических отношений в оболочке крепостного хозяйства. Под их влиянием и помещичье хозяйство, и крепостная фабрика ищут новых форм, стремятся приспособиться к новым условиям, к требованиям промышленного капитализма. Проблема создания своей отечественной интеллигенции, в противовес дорого стоящей и малочисленной иностранной, исключительно обостряется. Юрист, агроном, инженер, врач, управляющий фабрикой, опытный бухгалтер, счетовод, ветеринар и т. д. требуются везде в больших количествах преобразующимся хозяйством. Естественные социальные процессы, формировавшие новые классы и между ними мелкую буржуазию и интеллигенцию, шли своим чередом, но рамки крепостнического строя чрезвычайно их тормозили. Под искусственно-фиксированными сословиями крепостной поры, которым часто уже не соответствовал экономический смысл юридически прикрепленных к ним групп, происходили социальные сдвиги, формировались новые классовые группы. Формировалась и интеллигенция. В эту новую разраставшуюся группу собирались постепенно подлинно-разночинные элементы: люди «свободного состояния», безземельные и «бескрестьянные» дворяне. Этой же потребности создания интеллигентского слоя отвечал и сам помещик, отдавая своего дворового в обучение наукам или искусствам и пользуясь им потом, как агрономом, юристом, управляющим, врачом. Но вполне понятно, что в рамках крепостного строя формирование интеллигентской группы задерживалось. И кто бы ни думал о хозяйственных или общегосударственных улучшениях, — помещик, правительство или первые революционеры того времени — декабристы, — всe одинаково вынуждены были рассуждать о «третьем сословии». Декабрист Якубович, вероятно, повторяя слова многих декабристов, считал, что «средним состоянием», столь нужным России, могли бы быть мелкопоместные дворяне: «...мелкопоместные могли бы быть средним состоянием, и из среды их-то должны произойти артисты всех родов и ученые и быть красой и славой отечества, но не имея средств к образованию, остаются в совершенном невежестве, наводняя собой армию и судейские палаты». «В иностранных землях, — резонно рассуждало Московское общество сельского хозяйства, — хлебопашество, торговля и искусства обязаны своим усовершенствованием разряду людей, именуемых людьми среднего состояния (le tiers état). Они соединяют просвещение с навыком к труду хозяйственному и сими двумя значительными средствами вознесли все части промышленности до того совершенства, которое нас пленяет и которое желали бы видеть в нашем отечестве. В России людей сего разряда нет. Просвещение есть принадлежность одного дворянства; а сие последнее сословие, движимое честью и приверженностью к своему государю, действует под победоносными его знаменами или занимается судопроизводством: для улучшения же сельского хозяйства потребны некоторые познания, соединенные с постоянным трудолюбием». Это рассуждение взято из об'яснительной записки проекта школы для подготовки опытных бурмистров и приказчиков. Если декабрист Якубович думал создать «среднее состояние» из мелкопоместных дворян, то Московское общество сельского хозяйства решило создать его из крепостных крестьян: в упомянутой школе должны были обучаться крепостные. Это мероприятие — одно из массы способов, которые стремилось применить правительство и дворянство для возмещения столь необходимой интеллигентской группы. Устраивались школы для обучения крепостных крестьянок ремеслу повивальных бабок, крепостные крестьянки и дворовые бывали смотрительницами больниц, заведующими сельскими училищами. Кадр искусственно создаваемой крепостной интеллигенции был настолько значителен, что при проведении в жизнь крестьянской реформы правительство было вынуждено издавать особые циркуляры о его будущем, напр. распоряжения «Об ученых управителях и ученых управительских помощниках из бывших крепостных людей (1862), об отмене телесного наказания для крестьянок и дворовых, заведывавших больницами и училищами и т. д. Огромнейший документальный материал этого характера, в сущности, не изучен и ждет исследователя.
Поэтому всякий новый труд в этой области особо желателен, и к критике его необходимо подходить с точки зрения всей проблемы создания «третьего сословия» в крепостной России в целом. Чувствуется, что, изучив эту проблему до конца, мы натолкнемся на новую, еще не учтенную наукой причину крепостной реформы, сыгравшую свою роль среди других причин. Вновь появившаяся книга Е. С. Коц «Крепостная интеллигенция» должна быть обсуждена с точки зрения общей проблемы, частью которой является вся тема, избранная автором.
Определение, даваемое автором крепостной интеллигенции, несколько узко и противоречит содержанию книги. «По установившейся в литературе терминологии под названием «Крепостной интеллигенции» об'единяются все те элементы из крепостной среды, которые в силу ли собственных дарований, или волею своего барина посвящали себя занятиям нынешних свободных профессий» (стр. 7). Но дальше, кроме артистов, врачей, юристов и т. д., включаются в это понятие педагоги, агрономы, управляющие имениями, не подходящие под определение «свободных профессий» Задача книги определена автором достаточно широко: «Нарисовать те экономические, бытовые и психологические условия, в которых нарождалась и существовала крепостная интеллигенция, указать ее роль и значение в отдельных отраслях науки и искусства и дать ряд образов крепостных интеллигентов, начиная от выдающихся одиночек и кончая теми безвестными крепостными, которые бездарно размалевывали стены дворянских домов и изображали на подмостках барских театров классических и мифологических персонажей, — такова задача настоящей книги» (стр. 8). Соответственно этому книга начинается с «общего очерка», в котором, очевидно, выполняется первая часть задачи — обрисовка экономических, бытовых и психологических условий, в которых нарождалась и существовала крепостная интеллигенция. Мы имеем право ожидать здесь формулировки проблемы создания «третьего сословия» и выявления тех общих хозяйственных и классовых предпосылок, которые ее породили. Но ничего этого в книге нет. По мнению автора, бегло сформулированному и необоснованному, «помещичье имение XVIII и даже начала XIX века было замкнутой, самодовлеющей хозяйственной единицей, существовавшей в значительной степени продуктами собственного производства». Из этого натурального строя и возникла потребность помещика иметь собственных обученных мастеров — портных, сапожников и т. д. Далее, потребности помещика «с развитием материальной культуры» росли, и рос вместе с тем кадр крепостной интеллигенции.
Во-первых, помещичье имение начала XIX в. уже не натурально-хозяйственная единица, а во-вторых, в дальнейшем автор сам опровергает себя, давая много примеров товарности вновь созданного интеллигентского труда, потребности эпохи разлагающегося крепостного хозяйства в специально создаваемом интеллигентском слое, потребности, порожденной вновь развивающимися хозяйственными отношениями. «Село Ивановское, — цитирует автор (стр. 23), — столица владений князя (M. H. Барятинского), было благодарным центром для всей Курской губернии. Каждый, кому нужно было заказать хороший экипаж, прочную мебель, кто отделывал дом, нуждался в хорошем мастере, обращался туда». Помещики отпускали своих живописцев на оброк: как оброчный крестьянин часто пополнял собою кадры недостававших тому времени вольнонаемных рабочих , так и оброчный живописец или музыкант пополнял собою ряды вольнонаемной интеллигенции. Но проблемы во всем этом автор нe видит. Думается, что вообще к социальным проблемам автор недостаточно чуток: на стр. 21 он эпически-спокойно повествует: тщеславие и мода заставляли помещика содержать огромное количество дворовой челяди, наконец, правительство обратило на это внимание и перед самой реформой запретило перевод крестьян в дворовые — и все. Но неужели автор не знает, что тут огромная социальная проблема? Ведь это запрещение было сделано потому, что помещики желали сохранить за собой максимум земли при освобождении крестьян и заранее пытались их искусственно обезземелить переводом в дворовые. Но это как будто не существует для Е. С. Коц. Самая суть проблемы, к которой относится тема ее работы, ею не уловлена.
Дальнейшие главы расположены по отраслям: крепостная живопись, архитектура и прикладные искусства, крепостные художники и архитекторы, крепостная музыка, крепостные музыканты и композиторы, крепостной театр и балет, крепостные актеры, крепостные врачи, администраторы, педагоги, судебные ходатаи, ученые, технические специалисты, поэты, писатели, наконец, протестанты из крепостной среды и крепостные революционеры. После главы, посвященной общей характеристике той или иной отрасли крепостного труда, автор дает главу, состоящую из отдельных портретов крепостных этой специальности, разделенную, как в энциклопедическом словаре, рубриками отдельных имен. Общей характеристики проблемы крепостной интеллигенции мы тут не встретим. Собрано много материала, обрисованы многие деятели из крепостной среды, но при ознакомлении с этими биографиями встают два вопроса: во-первых, некоторые биографии чрезвычайно кратки (например, М.П.Погодину посвящено всего 13½ строк — стр. 188—189. ср. стр. 176, 195). Некоторые биографии, пользующиеся широкой известностью, напр., артиста Щепкина, П. И. Жемчуговой (Параши), даны так кратко, что теряют свой интерес и художественный колорит. Во-вторых, Е. С. Коц, широко пользуясь мемуарной литературой, к сожалению, не всегда критически относилась к источнику. Так, на стр. 125—126 без малейшей оговорки передан совершенно фантастический рассказ о неизвестном крепостном музыканте. Большинство биографий вылилось в маленькие бытовые рассказики с анекдотом и мелодрамой на первом месте. Наибольшее место и первое по счету отведено представителям искусства и незаслуженно маленькое, последнее — администраторам, техническим специалистам. Сказалась тут и большая известность первых и большая трудность в розыске материалов о вторых. Общие мероприятия правительства и дворянства, направленные к созданию квалифицированного интеллигента, не упомянуты автором вовсе. Хорошо, что дан в конце список источников (186 библиограф. единиц): он несколько облегчит работу будущего исследователя, но жаль, что указания библиографически неправильны (отсутствуют даже такие даты, как год и место издания) и не аннотированы.
Судя работу Е. С. Коц в рамках поставленной ей себе самой задачи, приходится признать, что она не выполнила первой ее части, не вскрыла условий образования крепостной интеллигенции и не всегда удачно разрешила вторую часть — обрисовку отдельных портретов. Достоинство работы — большое количество привлеченного материала. Но критикуя задачу, поставленную себе автором, критикуя самую постановку вопроса, надо сказать, что социальная проблема темы не уловлена и богатый фактический материал, бывший в распоряжении автора, еще ждет своего исследователя-социолога.
М. Нечкина