Нерукотворный лик Христа Спасителя. Съ карт. И. К. Макарова, по фот. грав. Ю. Барановскiй.
Очеркъ Я. П. Полонскаго.
(Рис. на стр. 361).
Образъ этотъ — заказъ частнаго лица для одной сельской церкви; но прежде чѣмъ онъ вышелъ изъ мастерской художника, сталъ предметомъ поклоненiя и толковъ.
Говорятъ, Рафаэлю Санцiо явилась Дѣва Марiя, какъ неизъяснимое и свѣтлое видѣнiе, въ одну изъ тѣхъ минутъ мучительныхъ и тревожныхъ, когда въ душѣ этого великаго живописца созрѣвалъ образъ его Секстинской Мадонны. Такiя галлюцинацiи не противорѣчатъ современной намъ психологiи. Сильная вѣра и генiй — какихъ чудесь не можетъ произойти отъ союза ихъ!
Глядя на образъ г. Макарова, всѣмъ извѣстнаго русскаго портретиста и уже маститаго художника, невольно приходитъ въ голову, что и тутъ участвовало нѣчто въ родѣ экстаза или соннаго видѣнiя, такъ человѣчно-божествененъ тотъ ликъ, который написала кисть его, а впечатлѣнiе такъ неотразимо, что и въ шумѣ свѣта оно не скоро покидаетъ тѣхъ, кто видѣлъ этотъ образъ въ мастерской г. Макарова или на выставкѣ въ зданiи Солянаго Городка, близъ Цѣпнаго моста.
Это вовсе не лучшая картина, не самая блестящая по колориту, не самая эффектная изъ числа тѣхъ картинъ, которыя появляются у насъ на выставкахъ — передвижной или академической. Нѣтъ, не лучшая, но единственная и, быть можетъ, самая вдохновенная.
Таланта мало, чтобъ написать такой образъ, нужно глубоко религiозное чувство. Есть одинъ старый стихъ: "умѣй заплакать самъ, чтобы плакать насъ заставить..." "Умѣй же самъ молиться, чтобы заставить молиться кого бы то ни было". — Есть картины, на которыя смотришь съ наслажденiемъ, на о6разъ Макарова иначе нельзя смотрѣть какъ съ благоговѣнiемъ...
За послѣднiя десять-пятнадцать лѣтъ мы не мало встрѣчали на картинахъ библейскаго содержанiя изображенiй Спасителя; но, начиная съ Грешницы Семирадскаго и кончая нерукотворнымъ Спасомъ Макса (съ оптическимъ фокусомъ закрывающихся и открывающихся глазъ), не было ни одного лица, на которомъ лежала бы печать высоко-человѣческой красоты, нравственной силы или божественнаго призванiя; мало того, были и такiя лица, которыя напоминали намъ кого либо изъ нашихъ знакомыхъ. Такъ, я помню, какъ одно такое лицо Христа невольно напоминало мнѣ черты или портретъ Бѣлинскаго. Смѣю думать, что лица, изображеннаго г. Макаровымъ, никто изъ насъ не встрѣчалъ, да можетъ быть и не встрѣтитъ.
Лицо это идеально, а стало быть и реально въ высочайшемъ смыслѣ этого слова.
Это не парадоксъ.
Идеализированные Образы боговъ и богинь древней Грецiи до сихъ поръ живутъ вь памяти человѣчества. Они пережили Грецiю, пережили не малое количество государствъ и городовъ, и до такой степени понятны намъ, что выкинуть ихъ изъ памяти, какъ этого желаютъ поклонники обыденнаго и пошлаго реализма, значитъ, лишить себя наслѣдства, ничѣмъ незамѣнимаго. Не указываетъ ли это, что всѣ эти Зевсы, Афродиты, Аполлоны и музы гораздо реальнѣе, чѣмъ наши отцы и матери, жены и дѣти, друзья и любовницы. Такъ, если ликъ Спасителя на образѣ г. Макарова, есть одинъ изъ самыхъ идеальныхъ по сравненiю съ другими, то это только потому, что лицо это одно изъ самихъ реальныхъ, созданныхъ не въ угоду той или другой современной намъ мысли, не вь угоду отрицателей, а въ мѣру вѣры и пониманiя Христа, — безчисленныхь тысячъ людей молящихся, настоящихъ и будущихъ.
Я слышалъ, нѣкоторые изъ числа строгихъ цѣнителей и судей, говорятъ: г. Макаровъ создалъ не оригинальный, не самостоятельный образъ Спасителя, такiя же лица Христа, говорятъ они, не разъ уже появлялись на картинахъ величайшихъ мастеровъ итальянской школы, подобныя черты и подобное выраженiе не трудно встретить въ любомъ музеѣ, гдѣ собраны сокровища живописи; мало того, одинъ изъ немногихъ знатоковъ искусства находитъ, что ликъ Спасителя, написанный Макаровымъ, напоминаетъ ему ликъ Юпитера Олимпiйскаго. Соглашаюсь вполнѣ, но что же это значитъ? Значитъ ли это, что г. Макаровъ подражалъ умышленно, что онъ долго ѣздилъ по разными музеямъ и копировалъ лучшiя лица Христа, до него воспроизведенныя, или добылъ копiю съ головы Зевса, и нарочно, прежде чѣмъ самому писать, нзучилъ черты лица его. Ничуть не бывало. Г. Макаровъ, создавая ликъ своего Спасителя, доказалъ только одну великую истину, что чѣмъ выше идеалы художника, чѣмъ они совершеннѣе, тѣмъ они ближе другъ къ другу, или тѣмъ похожѣе другъ на друга образы ими созданные. Попробуйте изобразить совершеннѣйшую красавицу, и если вамь это удастся, то и чертами своего лица и линiями своего торса она непремѣнно напомнитъ вамъ или классическую красоту какой нибудь античной статуи, или одну изъ мадоннъ Рафаэля, Тицiана, Мурильо и др., хотя бы художники, ищущiе идеальной красоты, въ своей обыденной жизни, вполнѣ удовлетворялись миловидностью хорошенькихъ и кокетливыхъ подругъ своихъ. Поясню это сравненiемъ: линiи, очерчивающiя пирамиду или конустъ, тѣмъ ближе другъ къ другу, чѣмъ онѣ ближе къ вершинѣ, и наоборотъ: чѣмъ ближе къ основанiю, тѣмъ онѣ дальше. Ясно, что высочайшая человѣческая красота — одна, что она никѣмъ вполнѣ неуловима; но чѣмъ кто ближе подходитъ къ ней съ одной стороны, тѣмъ ближе онъ становится къ тому, кто достигаетъ ее съ другой стороны, т. е. ближе къ возможности вопросъ о совершенной красотѣ рѣшитъ почти такъ же, какъ и его соперникъ.
Такъ, кажущееся подражанiе г. Макарова, можетъ ему служить только въ похвалу, а не въ порицанiе.
О ликѣ Спасителя было не мало толковъ и препирательствъ: иконописцы и художники среднихъ вѣковъ умышленно старались изображать Богочеловѣка въ непривлекательномъ видѣ, даже въ безобразномъ, основываясь на мнѣнiи Климента, Тертулiана, Кипрiана, Кирилла Александрiйскаго, блаженнаго Августина и другихъ, наведенныхъ на мысль о невзрачности Христа однимъ мѣстомъ изъ пророка Исаiи, которое получило въ среднiе вѣка, наклонные къ аскетизму, авторитетное значенiе.
Только со времени Златоуста и Т. Дамаскина замѣтенъ поворотъ въ другую, противоположную сторону — и постепенно складывается сказанiе объ идеальной, неземной красотѣ Спасителя.
Въ ХIII—XIV вѣкѣ отыскивается посланiе Пу6лiя Лентула, въ Римскiй Стенатъ, объ Iисусѣ Христѣ (историческая критика утверждаетъ, что такого Лентула никогда не существовало; но кто докажетъ, что имя это не было искажено десятки разъ переписчиками рукописи, и не искажено до такой степени, что нельзя и найти его въ спискѣ римскихъ проконсуловъ въ Iудеѣ во времена Спасителя).
Вотъ что пишетъ этотъ Публiй Лентулъ:
"Говорятъ, онъ великiй пророкъ; его ученики называютъ его Сыномъ Божiимъ.... Онъ высокаго роста, прекрасно сложенъ; видъ его строгiй, лицо выразительное. Въ одно и то же время онъ располагаетъ къ себѣ и внушаетъ страхъ. Волоса у него съ краснымъ отливомъ: они гладки до края ушей, начиная отъ котораго, они вiясь падаютъ на плечи и ниже; на темени они у него раздвоены по обыкновенiю жителей Назарета; лобъ гладкiй и ясный, лицо чистое, съ легкимъ румянцемъ, что придаетъ ему красоту. Взглядъ у него открытый и прiятный; носъ и роть безупречные, борода его одного цвѣта съ волосами, раздвояется; глаза голубые и необычайно блестящiе. Упреки к укоры его ужасны; когда-же онъ наставляетъ и увѣщеваетъ, слова его прiятны и полны привѣта. На лицѣ его какая-то чарующая грацiя, проникнутая важностью. Никто не видѣлъ его смѣющимся, но видели его плачущаго. Станъ у него высокiй, руки изящны и долги. Слова его проникнуты важностью и мѣрой".
Въ одной древней армянской рукописи, писанной въ Индустанѣ, въ городѣ Лайурѣ (Лагорѣ) въ 1030 году, священникомъ Iоанномъ, послѣ разныхъ вопросовъ, отвѣтовъ и разсужденiй о томъ, что все сотворенное подлежитъ измѣренiю, и что красота есть соразмѣрность членовъ, онъ переходитъ описанiю Спасителя, и вотъ слова его: "Когда Господь Iисусъ Христосъ училъ въ Синагогѣ одна женщина, пристально вперившая въ него свои глаза, въ красоту лица его, не выдержала и лишилась чувствъ".
Затѣмъ, о красотѣ Христа говорится чисто восточнымъ языкомъ, гиперболическимъ и для насъ неяснымъ: Христосъ сравнивается съ восходящимъ солнцемъ, глаза его съ моремъ, уши съ краемъ облака освѣщеннаго солнцемъ, ланиты съ зерномъ гранатнаго яблока и т. п.
Привожу эти выписки, въ доказательство, что сказанiя о Христѣ, дошедшiя до десятаго вѣка нашей эры, вполнѣ оправдываютъ стремленiя христiанскихъ художниковъ облекать образъ Христа въ красоту и величiе. Вотъ апокрифическое сказанiе о томъ какъ Спаситель велѣлъ Ѳомѣ привести къ себѣ живописца Аганiя, посланнаго Авгаремъ, княземъ города Едесса въ Сирiи, назвалъ его по имени, спросилъ у него письмо къ нему отъ Авгаря, велѣлъ принести себѣ воды и умывъ лицо, отерь его поданнымъ ему убрусомъ, на которомъ и отпечатался божественный ликъ его.
Но западная церковь и художники католической вѣры, какъ кажется, охотнѣе придерживались другаго сказанiя, — сказанья о томъ, какъ Христосъ во время несенiя на Голгофу креста своего, утеръ лицо свое поданнымъ ему убрусомъ, и на убрусѣ отпечатался изнеможенный, окровавленный ликъ его.
Г. Макаровъ придерживается перваго сказанiя, и изображаетъ нерукотворный образъ Спаса, въ томъ видѣ, въ какомъ былъ онъ на стѣнѣ, надъ городскими Едесскими воротами, т. е. въ золотой рамѣ, сделанной по приказу исцѣленнаго отъ недуговъ Авгаря, въ рамѣ осыпанной дорогими камнями, съ неугасимой лампадкой и пальмовой вѣтвью, напоминающей входъ Христа въ Iерусалимъ на ослицѣ.
И образъ г. Макарова совершенно вѣренъ этому сказанiю.
На полотнѣ нѣтъ складокъ, такъ какъ по преданiю оно было наклеено на доску изъ негнiющаго дерева; на головѣ нѣтъ терноваго вѣнка, и въ лицѣ нѣтъ слѣдовъ мучительной пытки. Полотно какъ бы вставлено въ раму, въ восточномъ вкусѣ, передъ рамой внизу неугасаемая лампадка и пальмовая сухая вѣтвь.
Лицо Христа написано безъ всякихъ слѣдовъ кисти (или, какъ говорятъ, помазковъ), точно оно само собой отразилось на полотнѣ. Оно нѣсколько туманно, и какъ бы расплывается въ неясныхъ очертанiяхъ, что нисколько не мѣшаетъ его рельефности. Оно становится тѣмъ живѣе и рельефнѣе, чѣмъ дольше въ него всматриваешься. Золотая рама и каменья написаны довольно блѣдно, съ умысломъ, чтобъ на нихъ какъ можно меньше обращали вниманiя; но это напрасно. Если та рѣзная, позолотой украшенная кiота, въ которую вставленъ образъ, не убиваетъ впечалѣнiя, то и рама, написанная болѣе яркими или блестящими красками, нисколько не повредила бы центру картины, или лику Спасителя.
Что касается до правильности очертанiя головы или ея рисунка, то многiе справедливо замѣчаютъ, что линiя очерчивающая темя слишкомъ высока, т. е. мы видимъ голову такъ, какъ могли бы видѣть ее только при наклонномъ положенiи лица Спасителя, и это единственный недостатокъ образа, замѣтный немногимъ строгимъ рисовальщикамъ, но нисколько не вредящiй впечатлѣнiю.
