Только что разыгравшийся в английской прессе беспримерный скандал продолжает занимать публику. Скандал этот вызван появлением книги под заглавием "The Whispering Gallery" (буквально: "Галлерея, в которой эхо передает шопот") — листки из дневника бывшего дипломата.
Гескет Пирсон — английский литератор.
Английский малоизвестный литератор Пирсон продал рукопись этой книги двум — нью-йоркской и лондонской — издательским фирмам, как это часто, по предварительному уговору с ними, практикуется. Книга еще не успела появиться в магазинах, как в лондонских газетах, занимая по несколько столбцов на страницах, появились статьи, протесты, опровержения. Покупатели буквально выхватывали книгу друг у друга из рук, становились в очереди, ждали в магазинах новых партий, а не дождавшись, платили бешеные деньги перекупщикам, когда распространилась весть, что новых изданий не будет и что издательство скупает остающиеся экземпляры.
Что же случилось?
По выражению нью-йоркских издателей той же книги, на нее повели наступление "некоторые могущественные политические круги в Лондоне через свои полномочные органы". В виду этого, издатели (лондонские) согласились из'ять эту книгу из обращения, заявивши, однако, что книга эта, действительно, написана по дневникам бывшего "крупного британского дипломата".
Пирсон был обвинен в том, что он намекал на Родда и называл его автором чудовищиого дневника. Нью-йоркские издатели имели полное основание заявить, что затем "пущено было в ход могущественнейшее общественное влияние", в результате чего подлинность дневников была опровергнута издательством Дж. Лэн, заявившим, что оно было введено в заблуждение коварным Пирсоном, и пред'явившим в подтверждение своей невинности иск Пирсону, с обвинением его в обманном получении гонорара в небольшой сумме — 250 фунтов стерлингов. Судебный процесс уже начался.
В этой книге перед читателем проходит в "дословно записанных" разговорах вереница живых портретов: Эдуарда VII, Георга V и нескольких других членов британской королевской семьи, "великого полководца" лорда Китченера, не менее "великого воина" лорда Робертса, еще более знаменитого военного "героя" ген. Френча, менее признанного военного гения ген. Таунсэнда, убежавшего от своей армии в Куталь-Амару, "императора" британской прессы Нортклиффа, "строителей британской империи" — Сесиля Родса и Дж. Чемберлена, лорда Ридинга, Ллойд-Джорджа, Асквита, Винстона Черчилля, Грэя, "нашего друга" Керзона, Бальфура, Роб. Сесили (из Лиги Наций), Р. Макдональда, Филиппа Сноудена, Сиднея Вебба (троица английской рабочей партии) и некоторых других джентльменов и лэди, украшающих собою высшие правящие Англией круги. Даже не портреты, а авто-портреты, поистине, живые, дышащие правдой и ничем не прикрытой искренностью собственных интимных, послеобеденных — за кофе со спиртными приложениями — речей. Изо всех этих людей, за исключением последних трех, лидеров "рабочей партии", нет ни одного, о котором читатель, по прочтении книги, не вынесет убеждения, что это — либо выдающийся дурак, либо патентованный мошенник, либо "совершенно негодный для занимаемого им места" проныра, трус или бездельник, — либо, наконец, то и другое и третье вместе. Относительно же троих последних, с Макдональдом во главе, читатель останется при совершенном убеждении, что более нудных, более надоевших и себе, и другим людей не может быть на свете. Тогда как вся прочая компания способна развеселить самого строгого судью полной беззаботностью своей насчет каких бы то ни было "принципов чести и морали", — Макдональд и Кº производят впечатление людей, увязших в ворохе давным давно изношенной, заброшенной на задние дворы барских домов, никому не нужной добродетели.
Особняком стоят две характеристики: Муссолини и Ленина.
Муссолини, по личным впечатлениям, рисуется, как нечто среднее между провинциальным трагиком и цирковым магом. Ленин характеризуется по рассказам встречавшихся с ним других лиц. И среди всех этих лордов и джентльменов именно Ленин оказывается лишенным всякой позы и фразы, умным, честным и великодушным человеком... Нужно ли удивляться священному негодованию благородных лордов и джентльменов?
Характеристика Георга V рисует человека, менее всего созданного для поддержания престижа английской короны. "Счастливой" жизнь Георга V назвать нельзя; трагизм ее, — иронически резюмирует автор, — заключается в том, что он должен казаться счастливейшим человеком именно тогда, когда он более всего несчастен, — во время конских бегов и скачек. Он, действительно, ненавидит конюшню и охотно пожертвовал бы многим, если бы мог получить свободу проявления своих чувств в этом направлении. Но так как его основная антипатия составляет в то же время его основную государственную обязанность, — стиснувши зубы, он несет до конца свое ярмо".
Для образца изложения книги приведем отрывки из разговора после обеда на Доунинг-стрит, 10 (здание правительства), весною 1916 года. Хозяин, премьер-министр Асквит, ведет "дружескую" беседу с дюжиной гостей, после того как дамы, отобедавши, оставили мужчин развлекаться сигарами и спиртными напитками.
Асквит: Сегодня вечером я жду важных известий.
Ллойд-Джордж: Вы всегда ждете их, но
они никогда не приходят.
Грей: Ш-ш-ш...
Асквит: Хэг считает, что на фронте дело, наконец,
двинулось...
Ллойд-Джордж: Это верно, что оно двинулось — назад!
Асквит: Может быть и назад, но это
шаг назад, чтобы прыгнуть вперед...
Ллойд-Джордж (прерывая Асквита): Не верю! Мы ничего не сделаем, пока не
встряхнемся. Нация должна быть разбужена, должна почувствовать угрожающую ей опасность. Народ думает, что мы победим
потому, что у нас есть Китченер. Я думаю, мы проиграем войну из-за Китченера. Куда не сунься — Китченер то, Китченер
это, все — Китченер. Ничего, кроме Китченера!
Пауза, во время которой Асквит тщательно наполняет свой стакан портвейном. Затем —
Асквит: Вы завидует Китченеру?
Ллойд-Джордж (презрительно): Пффф!..
Асквит: По-моему, Китченер — крупный человек...
Ллойд-Джордж: 6 футов, 2½ дюйма.
Асквит: И, что важно, человек, который нам нужен... Налейте себе, Винстон... Без него, что бы вы ни говорили,
у нас не было бы армии, достойной этого названия... К тому же, он — великий патриот: кто бы из нас остался на своем
месте хоть одну неделю, если бы оно не нравилось ему?
Черчилль: Ну, это слишком сильно!
Асквит: Как
только начинается война, страна обращается инстинктивно к консервативной партии. Мы ей дали Китченера, и она оставила
нас в покое.
Ллойд-Джордж: А кому это пришло в голову?
Асквит: Прежде всех — Нортклиффу.
Ллойд-Джордж: Ага!
Асквит: Что вы хотите сказать?
Ллойд-Джордж: Нортклифф ставит теперь
не на эту лошадь!
С этими словами Ллойд-Джордж откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и вперил взор в потолок.
Асквит: Иначе говоря, Нортклифф желает выпустить другого человека!..
Черчилль: На
кого же он думает теперь поставить?
Асквит: Спроси Давида! (т.-е. Ллойд-Джорджа).
Общий смех.
Ллойд-Джордж. На что вы намекаете?
Асквит: Только на то, что вы — последний фаворит
Нортклиффа, и что вы поэтому легко можете быть пущены им на круг.
Ллойд-Джордж: Ничего не знаю о его
фаворитах. Все, что я анаю, это — что Нортклиффу надоел Китченер.
Асквит: Он вам это сказал?
Ллойд-Джордж: Это — неуместный вопрос, и я отказываюсь ответить на него.
Асквит: Хорошо, хорошо,
это — неважно. Остановимся на этом.
Грэй: Кто же может быть другой?
Асквит (улыбнувшись и глотнувши
вино): Надо спросить Давида.
Общий смех.
Ллойд-Джордж: Асквит, если вы повторите это, я не ручаюсь за себя! (Секретарь вызывает Асквита
к телефону).
Черчилль: Я хотел бы, чтобы вы перестали ссориться когда-нибудь.
Ллойд-Джордж: Я
никогда не ссорюсь.
Черчилль: Ладно, я хотел бы, чтобы вы не давали другим повода ссориться с вами, если так
вам больше нравится.
Ллойд-Джордж: Асквит становится невыносим. Он делается с каждым днем ворчливее и
консервативнее...
Грей: Право, я не могу...
Ллойд-Джордж: О, я знаю, как вы преданы ему, — но это
плохо кончится. Он держится за своих друзей, потому что они его друзья, а страна из-за него провалится ко всем чертям!
Все это смешно. Европа смеется над нами. Ради самосохранения, я должен бы подать в остатку.
Черчилль: Мой
отец говаривал: "Никогда не просите отставки, пока вы не станете, действительно, незаменимы".
Ллойд-Джордж:
Да, хорошенькие вещи проделывал ваш папаша, а?
Черчилль: Теоретическая ценность истины не зависит от успехов
или неудач ее практического применения.
Ллойд-Джордж: Довольно тяжеловесная острота, Винстон, но все-таки
лучше аскнитовских пошлостей.
Грэй: Я думаю, чем меньше мы будем говорить о премьер-министре за его спиной,
тем лучше.
Ллойд-Джордж: Я ничего не говорю против него, кроме того, что он не умеет смотреть в глаза
действительности, не отличает черного от белого, не доверяет лучшим из своих помощников, предпочел бы проиграть войну,
чем потерять свое джентльменское достоинство, и считает, что он знает все потому, что он окончил Оксфордский
университет.
Черчилль засмеялся и предложил Ллойд-Джорджу сигару. Последний закурил ее и пробормотал:
— Мне до смерти надоела эта канитель!
Черчилль: Кажется, тебе все надоело до смерти.
Ллойд-Джордж: Перестань зубоскалить!
Где портвейн? Спасибо.
Черчилль (сбрасывая пепел с сигары): Ты взял бы на себя все это?
Ллойд-Джордж:
Конечно, взялся бы!
Сообразивши, что он сказал, Ллойд-Джордж спрашивает Черчилля, к чему, собственно, относился его вопрос.
Черчилль: К премьерству.
Ллойд-Джордж: А... вот что!
Черчилль: А ты думал,
о чем я спросил?
Ллойд-Джордж: Не знаю, — я думал в это время о чем-то другом.
Водворилось тяжелое молчание, прерванное приходом Аскнита. Грей спросил его, есть ли новости. Асквит ответил — "плохие". Настойчивые вопросы заставили его сознаться, что на западном фронте — новое отступление.
Ллойд-Джордж: Надо просить Китченера, чтобы он ушел.
Асквит: Второй раз вы пытаетесь
избавиться от него. Если бы не я, он не вернулся бы после Дарданелл.
Ллойд-Джордж: Беда именно в том, что он
вернулся! Надо найти повод послать его на другой фронт...
Асквит: Я согласен, что придется это сделать. Об
этом со мною уже заговаривали. И я уверен, он согласится.
Ллойд-Джордж (саркастически): Как это мило с его
стороны!
Асквит: По мы не можем снова послать его за границу. Он слишком популярен. Даже Портклифф трещит,
когда нападает на него. Кроме того, мы должны оказывать ему почет и уважение. Он это заслужил.
Ллойд-Джордж:
Если вы не сделаете что-нибудь, это будет сделано помимо вас.
Асквит: Тогда я уйду из Доунинг-стрит, но уйду
с честью.
Ллойд-Джордж (невнятно): Ерунда!
Черчилль: Можно подумать, что ты хотел бы отправить его
в тартарары или в Сибирь!
Ллойд-Джордж: Сибирь? Это — идея! Почему не послать его на русский
фронт?1)
Асквит (явно меняя тему разговора): Я читал недавно Диккенса
и...
Ллойд-Джордж: К чорту Диккенса!
Асквит: Право, дорогой сэр, вы могли бы любезно предоставить
мне закончить начатую фразу.
Ллойд-Джордж (подчиняясь): Ладно, стреляйте, — все равно, вы не попадаете в
цель.
Асквит (после паузы): Повторяю, я читал недавно Диккенса, и я поразился, насколько он современен. В
"Нашем общем друге" есть два превосходных портрета Нортклиффа. Они так похожи, что если бы не знать, что Нортклифф —
безграмотный выдумщик сенсаций, можно бы подумать, что он взял за образец для подражания Поденэна или
Вениринга.
Грэй: Разве он невежда?
Асквит: Спросите у Давида.
Ллойд-Джордж (яростно):
Слушайте, Асквит...
Грэй: Пожалуйста! Пожалуйста!..
Ллойд-Джордж: Что вы такое сказали,
Асквит!
Асквит: Я сказал... Передайте портвейн, Винстон... Благодарю вас... Я сказал... Между прочим, что я,
собственно, сказал?.. Ах, да, я вспомнил... Впрочем, мы мало выиграем, продолжая обсуждать этот вопрос.
В беседах министров "военного времени" — столько психологической правды и столько исторической действительности, что приходится признать человека, "сочинившего" эти и многие другие столь же яркие, живые характеристики — не только первоклассным художником, но и проницательным наблюдателем. Этим и об'ясняется, почему "неправдоподобный", "грязный", "возмутительный пасквиль" удостоился не высокомерного презрения, а лютой злобы и беспощадного преследования. Подходящим заключением для этой книги являются "дружеские излияния" сев.-американского посла в Лондоне, Пэджа, в 1916 году.
На вопрос, почему он считает, что Англия уже достигла и даже перешагнула через зенит своего могущества (разговор начался с щекотливой темы — отношения англичан к туземному населению Индии), — Пэдж ответил:
— Что-то не ладно во всей вашей атмосфере. Какой-то ложью пропитано все, что делается у вас дома (т.-е. в метрополии)... Я твердо и глубоко убежден, что не окончится это столетне, и Англия, как Англия, сойдет с круга...
Эта надгробная речь заканчивается слабым утешением, что величие Англии возродилось в Америке, что Америка — бессмертие Англии, и т. д. Англичанину, который поет отходную своей родине, любой советский гражданин противопоставит твердую веру в обновленную Англию будущего. Дряхлость старого — залог победы нового.
Евг. Адамов.
1) Как известно, Китченер был, действительно, послан в Россию и погиб в море, не доехавши до места назначения.
