Еще было совсем темно, когда, борясь со сном, услышал я, как тетка Анисья встала, зажгла лампу и завозилась вокруг печки: скрипела половицами и дверью, скребла долго кочергой в печи, выгребая золу, месила тесто и, схватив ведро, бросилась во двор...
Маленький теленок подошел ко мне, обнюхал и начал усердно жевать одеяло.
Не успела Анисья отворить дверь, как ей навстречу стаей — куры, гуси, утки, поросята с криком, визгом и писком, требуя пищи, назойливо и нетерпеливо.
Анисья вернулась обратно и заметалась от печи к корыту, от корыта к мешку с отрубями, от мешка к кровати мужа, стараясь не разбудить меня:
— Митроша, вставай. Светает...
Дядя завозился, крякнул, разгладил бороду и вскочил встрепанный, глядя на меня, а я на него...
— Ты уже проснулся? Спал бы еще...
— Нет, уже выспался.
— А, — одобрительно крякнул еще раз дядя и ласково добавил: — ну, пойдем, посмотришь, как будем пахать. У нас сегодня трактор на показательном участке будет работать...
— А у вас и трактор есть?
— Как же, есть! — самодовольно ответил дядя, — дела в общем и целом у нас ничего, только вот хлеба до нового урожая нехватка. Под'ели. Придется подкупить малость.
— Почему же вышла нехватка? — спрашиваю.
Почесав спину и одеваясь, дядя улыбнулся:
— Почему? Вот у вас в городе, поди, говорят, что от мужицкой лени это, а я тебе скажу наоборот: хлеба нехватка потому, что прошлый год посевная площадь зерна у нас сократилась. А сократилась потому, что посевная площадь трав увеличилась. А теперь у нас есть и вика, и клевер, и сераделла и тимофеевка... Потому без травы нам хуже, чем без хлеба. Скот без трав жить не может. Вот посмотришь, какие у нас теперь лошадки. Агроном нас надоумил, спасибо ему... Ну, а пока давай попьем чайку, и на работу...
На столе уже исходил шипящим паром самовар, и Анисья наложила полные деревянные чашки кислого молока.
Перед чаем крестилась только одна Анисья, скосив глаза куда-то в угол, на свою кровать, где у изголовья висела маленькая иконка. Больше икон нигде не было видно.
— Вот смотри, какие у нас чистокровки, — хвалился дядя, когда трое крестьян с комсомольцем Пашкой вывели лошадей из общественного сарая, крытого большой соломенной шапкой-крышей.
Лошади, действительно, были хорошо упитаны и два пионера, прижавшиеся вдали у сарая, безудержно стремились сесть верхом, сдерживая свое нетерпение лишь при виде бородатого фотографа в больших очках.
Лошадей впрягли в плуг и выехали в поле...
— Ну, а теперь посмотри коров, сейчас их выгонять будут, коровы у нас, правда, на вид незавидные, зато молочка дают вдоволь. Не было хорошего производителя, а теперь — купили...
Дядя стоял, заложив руку в карман, и хозяйским оком оглядывал скот.
— А теперь поедем на показательный участок...
Уселись на широких спинах сытых лошадей, и дорогой дядя рассказывал:
— Скот у нас кормится сообща, а работает пока каждый на своей десятине. Зато постепенно переходим на правильный севооборот. Трехполка переложная кончается. Рожь по ржи и овсы по овсам не сеем... Землю зря не истощаем. В этом году еще увеличили бы площадь под посев трав, да беда — семян недостаток, хоть земотдельцы и обещали до сенокоса выдать задатки под будущий урожай семян трав на льготных условиях. Семена будут приниматься по самой высокой цене. А после продажи семян чистый доход будет делиться между крестьянами...
На поле к нам подошли крестьяне с председателем сельсовета Семеном Кузьмичем:
— Приехал? Хорошо. Кстати, — обрадовался Семен Кузьмич, — у нас как раз вроде как коммуна зачинается, во, — и указал на показательный участок, — общим трудом, техникой — трактором пашем, сеем и убирать будем. Все — машиной, по-новому. 50 десятин когда-то барской земли теперь — наши...
Всей гурьбой двинулись на показательный...
— Снимай, — убеждал фотографа Семен Кузьмич у "фордзона", — снимай, чтобы видно было, как он землю ловко расковыривает...
Трактор дымил, трещал, ползая, как жук, по черной земле, воодушевляя крестьян. Каждый из них поочереди садился за руль и, оглядываясь восхищенно назад, любовался как легко и ровно следом ложился пласт за пластом под двухлемешным плугом.
Грачи летели стаей сзади, прыгали по рядам свежака и выклевывали земляных червей. Сзади по вспаханному полю ползала сеялка и трясясь, как в лихорадке, разбрасывала чистосортное отборное зерно.
А мы стояли поодаль кучкой вместе с агрономом, женщинами и детьми, не отрывая глаз от трактора. Агроном чувствовал себя именинником:
— Вот вам и показательный. Потому что рядом — плугами, а мы — машиной, сеют руками вразброс, а мы сеялкой. А сегодня вечером о преимуществах сеялки перед ручным способом я буду читать лекцию...
Солнце стояло уже высоко, когда трактор, меняя своих седоков, полосовал поле ровными грядами сочной земли. На него садились все, кто мог управлять. Ссорились из-за очереди. И даже пионер Семка, уцепившись за руль, не хотел уступать своего места комсомольцу...
Кипело поле жаркой работой. Пахали, идя за плугами, мужики, мальчишки усердно подгоняли лошадей, сеяли из лукошков и ведер старики и женщины. И только на большой площади показательного участка было свободно. Один только трактор гудел, кромсая землю, да следом сеялка тряслась, как в лихорадке. Но когда запад окрасился огненным цветом — на показательном участке вспахано было в пять раз больше, чем на всех остальных десятинах, кишащих людьми и скотом...
Председатель дал пронзительный свисток трактору, и, когда последний полез в сторону, на дорогу следом потащились одни за другим и остальные...
Перед сумерками все сошлись на большой двор против председателевой хаты: вынесли стол с белой скатертью, поставили на стол чернильницу, ручку и положили бумагу. Агроном с председателем сельсовета уселись за столом и торжественно сняли фуражки.
Первыми собрались вокруг стола пионеры и детвора, потом женщины и комсомольцы.
— Снимай, — кричал один из ребят, — а то все соберутся — не влезут в карточку.
В глубокие сумерки расходились все с собрания усталые, но довольные и бодрые...
Первыми позасыпала детвора, и последней — Анисья. Она долго еще гремела у печи ухватами, мыла посуду, месила тесто, убирала комнату.
Сквозь сон мне чудилось, что она работала всю ночь, мелькая передо мной от печки к столу, от стола к корыту, от корыта к двери...
Алексей Волжский.