Проф. К. Д. Глинка.
Почва является основой сельского хозяйства, а сельское хозяйство — основа нашего благосостояния. Истина эта как будто бы не требует доказательства, и тем не менее она еще не достаточно проникла в общее сознание, недостаточно усвоена и государственными органами, которым интересы русского сельского хозяйства должны быть близки. Мы утверждаем это положение на следующих данных: если бы сказанное выше было ясно, то следовало бы сделать отсюда логические выводы, которые напрашиваются сами собой.
Если почва есть основа сельского хозяйства, то интересы последнего требуют изучения почвы. Если на сельском хозяйстве зиждется благополучие России, то на изучение почвы нужно обратить сугубое внимание. Кажется это ясно.
Что же дает нам русская действительность, можем ли мы сказать, что внимание государства обращалось когда нибудь в эту сторону, что государственные органы сколько нибудь серьезно интересовались основой русского сельского хозяйства. К сожалению, почти вся история почвоведения дает на эти вопросы отрицательный ответ. Если кто нибудь в России интересовался почвами и их изучением, то это были научные общества и губернские земства. Они дали возможность русскому почвоведу создать те руководящие идеи, которые легли в основу не только русских, но и западноевропейских работ.
Классическая работа В. В. Докучаева "Русский чернозем" была начата и закончена благодаря содействию Вольного Экономического Общества, другие теоретические воззрения того же ученого развились на исследовании нижегородских почв, возникшем по инициативе Нижегородского губернского земства. Если бы в России не было земских исследований и исследования русского чернозема, мы и до сих пор не имели бы сколько нибудь приближающейся к действительности почвенной карты Европейской России. И до последнего времени крупными пробелами на этой карте являлись не земские губернии, каковы Могилевская, Витебская, Минская, Донская область, и прочие. А почвенной карты Азиатской России мы и до сих пор не имеем, так как на местах не было тех органов, которым были бы близки интересы земли, а государство в лице бывшего Переселенческого Управления, вступило на путь научного обследования колонизуемых территорий только в последние перед войной годы (1908—1914).
Между тем, казалось бы, не только интересы сельского хозяйства, но и интересы агрономического опытного дела, колонизации, сельскохозяйственной мелиорации, землеустройства, земельного кадастра, лесокультурных мероприятий и районирования настойчиво требовали и требуют в настоящее время изучения русских почв.
Мы должны основательно знать свои земельные богатства, их географию и топографию, затем должны иметь ясное представление о свойствах и жизни различных почвенных типов России. Только при таких условиях мы можем отвечать на те практические запросы, которые ставит нам жизнь. Не следует забывать, что практически полезные приложения появляются только тогда, когда хорошо разработана теория.
Знаем ли мы, однако, о почвах России все то, что нам надлежит о них знать.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, проследим вкратце путь развития русского почвоведения, и тогда нам будет ясно, что сделано русскими исследователями, что предстоит еще сделать и какие пути можно наметить для выполнения тех задач, которые стоят перед русскими почвоведами, как исполнителями государственно-необходимых мероприятий.
Родоначальником русского почвоведения, по справедливости, должен считатся проф. В. В. Докучаев (1846—1903 гг.), основные положения которого были формулированы в конце 70 и начале 80 годов истекшего столетия.
Одним из этих положений является идея о географичности почв, возникшая у автора, как результат личного его знакомства с распределением в пространстве почв Европейской России.
Если вдуматься глубже в идею о географичности почв, то не трудно сделать из нее несколько чрезвычайно важных логических выводов. Прежде всего понятно, что если на распределение почв в пространстве влияют элементы климата (тепло и влага), то почвы должны изменять свои свойства но только под влиянием тех перемен в тепле и влаги, которые совершаются при изменении широты и долготы или абсолютной высоты местности, но и тех, которые зависят от небольших сравнительно колебаний рельефа, так как очевидно, что микроклимат, как выражаются в настоящее время, то есть комбинация температуры и влаги у самой почвы и внутри ее меняется, несомненно, даже при небольших изменениях рельефа. Таким образом понятно, что из идеи о географичности почв вытекает идея о их топографичности, то есть о тесной связи между характером почвы и рельефом местности. Так как далее местные изменения элементов климата зависят не только от рельефа, но и от типа растительности (например лес и степь), то отсюда вытекает идея о необходимости закономерной связи между почвой и растительностью. Наконец, так как нагревание и охлаждение, равно как увлажение и высыхание земной поверхности, в известной мере зависят и от материнской породы (механический состав, окраска), то ясна также связь мелсду почвой и материнской породой.
Но и климат, и рельеф, и растительность земной поверхности, как известно, не постоянны. Иногда в недавнем, а иногда и в достаточно отдаленном от нас геологическом прошлом все эти факторы почвообразования могли быть существенно иными, и там, где суша существует давно, почвенный покров мог изменять свою физиономию, то более или менее резко, то относительно слабо. Даже в том случае, когда почвообразователи не менялись совершенно за большой период времени, продолжительность развития почвенного процесса должна была оказать влияние на характер почвы. Отсюда вытекают два нывода: один, говорящий о связи почвенного покрова с возрастом и геологической историей той или иной части поверхности земли, а другой о необходимости эволюции почвенного покрова при изменении условий почвообразования. Факт такой эволюции впервые был отмечен акад. Коржинским в черноземной степи при завоевании последней лесом. Изменение чернозема в этом случае в сторону подзолистого типа названо было деградацией черноземной почвы.
Но едва ли не самым существенным выводом из положения о географичности почв является идея о том, что почва есть особое естественно-историческое тело.
Утверждение почвы, как особого естественно-исторического тела поставило перед исследователями целый ряд совершенно определенных задач.
Обратившись к изучению почвы, как особого тела природы, русский почвовед должен был приступить к изучению свойств этого тела, а так как проще всего и легче всего оказалось изучение внешних свойств, то есть морфологии, то на эту морфологию и было обращено прежде всего внимание. Знакомство с последней показало, что почва имеет собственную физиономию, которая отличает ее от других рыхлых образований и земной поверхности, и океанических глубин. Физиономию почвы, рисующуюся исследователю в вертикальном разрезе, стали называть строением почвы, и изучение строения почвы сделалось с тех пор обязательным для почвоведа. Благодаря этому русское почвоведение накопило огромное количество данных по морфологии почвенных образований, данных, которыми почти не располагало западно-европейское и сев.-американское почвоведение. Морфологические исследования позволили русскому почвоведу точнее и определеннее отграничить в природе друг от друга почвенные образования различного характера и таким образом способствовали более точному уяснению, как географии, так и топографии русских почв.
Отличия отдельных горизонтов одной и той же почвы и неодинаковое строение почв различных географических положений заставили русского исследователя искать причин этих внешних различий, заставили его обратиться к изучению внутренних свойств почв. Прежде всего и резче всего различие выражалось в цветовой окраске, а так как последняя в наших почвах вызывается, главным образом, органическими веществами, т. е. почвенным перегноем, то исследования направились первоначально по пути определения количества перегноя в почвенных образованиях различных климатических зон. Эти исследования отметили определенную закономерность в количественном распределении перегноя по территории России, что позволило Докучаеву установить в пределах Европейской России, а затем и фиксировать на карте, так называемые изогумусовые полосы, направление которых оказалось более или менее совпадающим с направлением установленных позже почвенных зон России.
При изучении строения отдельных почвенных образований оказалось затем, что и в пределах почвенного разреза распределение гумуса подчинено известным закономерностям и представляет неодинаковую картину в зависимости от типа почвы.
Но, конечно, одного изучения количества гумуса для характеристики почвенных образований было недостаточно. Русский почвовед должен был, исходя из основных идей Докучаева, утверждать, что и качество гумуса не может быть одинаковым у различных почвенных образований. В сознании правильности этого положения, русские почвоведы делали попытки подходить к решению этого вопроса, но исчерпывающего ответа на него пока не получили, хотя правильность указанного выше положения и подтверждалась предпринятыми исследованиями.
Но почва состоит не из одних органических комплексов. Последние хотя и играют в них существенную роль, однако количественное содержание их не велико. Количественно преобладают в ней части минеральные, а потому понятно, что русский исследователь должен был остановиться и на этом вопросе. И к нему он подошел несколько иначе, чем делал это в огромном большинстве случаев западно-европейский почвовед, так как ему вскоре же сделалось ясным, чти если почва слагается из нескольких горизонтов, генетически между собой связанных, то сколько-нибудь полное представление о химической природе почвы можно получить лишь тогда, когда химическое исследование захватывает не один какой-либо горизонт почвы, а все их, каждый в отдельности, в том числе и материнскую породу.
Пользуясь таким методом, русский почвовед изучил с химической стороны многие пз своих почвенных типов и разностей, но это его удовлетворить не могло. Указанные химические исследования не в состоянии были, конечно, ответить на вопрос из каких минералов слагается почва и какие соединения являются характерными для почв вообще и для каждого из почвенных типов в отдельности. Базируясь на основных положениях Докучаева, он должен был сознавать, что если почва есть своеобразное природное тело, то и реакции, протекающие в почве, должны быть своеобразны и должны давать также соединения, которые типичны только для почв и не типичны для более глубоких поясов земной коры.
Реакции, протекающие в органической составной части почв, в их конечных результатах, сделались ясными для почвоведа, благодаря работам микробиологов, из коих на первое место, по справедливости, нужно поставить русского ученого С. Н. Виноградского и его ученика В. Л. Омелянского. Благодаря их работам и ряду других для почвоведа стало ясно, что конечный распад органического вещества приводит к минерализации последнего, т. е. к образованию простых солей (угольной, серной, азотной, фосфорной, хлористоводородной кислот), а эти соли почвовед непосредственно усматривал на поверхности и в разрезах своих степных и пустынно-степных почв. Таким образом он мог сделать вывод, что получение простых солей есть одна из типичных особенностей почвообразования, но ему было ясно в то же время, что солеобразованием дело не ограничивается, что в процессе почвообразования должны получаться и другие соединения, несвойственные глубинным поясам земной коры.
Изучение явлений выветривания давно уже давало возможность утверждать, что сложные силикаты и алюмосиликаты материнских пород, выветриваясь, довольно легко освобождают железо и марганец, которые выделяются в продуктах выветривания в форме разнообразных гидратов. При некоторых, пока еще недостаточно выясненных условиях, происходит и освобождение глинозема, который также выделяется в форме гидрата. Таким образом намечается еще одна группа соединений, характерных для коры выветривания.
Точно также давно было известно, что типичным продуктом выветривания большинства алюмосиликатов является глина, но далеко неясным представлялся тот путь, который проходит выветривающийся алюмосиликат до получения из него каолина или другой какой-либо глины.
Русскому исследователю удалось показать на ряде примеров, что любой алюмосиликат, являющийся средней солью кремнеглиноземной кислоты, раньше чем перейти в свободную кислоту (глину), проходит целый ряд промежуточных стадий, в виде кислых солей, что, таким образом, одной из типичных реакций почвообразования является гидролиз, а типичной группой соединении коры выветривания представляется группа кислых солей, непрерывно меняющих свой состав, соединений, которые позже акад. А. Е. Ферсманом были названы мутабильными.
Если прибавить к сказанному, что таковыми же являются и органические комплексы почвы, то можно утверждать, что почва представляет царство мутабильных соединений.
На ряду с ними она содержит и такие конечные продукты распада, которые неспособны к дальнейшим изменениям при условиях земной поверхности. В связи с этим у акад. В. И. Вернадского возвикла мысль о необходимости ожидать в почвах накопления таких элементов, которые мало типичны для горных пород и должны характеризовать кору выветривания.
Возвращаясь к вопросу о связи между климатом и почвой, необходимо отметить, что влияние влаги на почву проявляется более отчетливо и наглядно, чем влияние температуры. Вода в почве, как правильно было отмечено Г. Н. Высоцким, то же, что кровь в живых организмах, а потому понятно, что русские исследователи всегда интересовались вопросами о водных свойствах почвы. Этим вопросам посвящен целый ряд работ (Измаильский, Морозов, Высоцкий, Лебедев, Оппоков, Сперанский и Крашенинников, Зибольд, Отоцкий, Коссович и друг.).
Русскому исследователю (П. В. Отоцкому) наука обязана разъяснением вопроса о влиянии леса на грунтовые воды.
Вода, соприкасаясь с почвой, отнимает от нее некоторые элементы как органического, так и минерального характера и растворяет находящиеся в ней соли. Таким путем возникают почвенные растворы. Изучением почвенных растворов занимались и западно-европейские и американские ученые, но только у русских исследователей этого вопроса (Захаров) возникла мысль о том, что эти растворы не могут быть одинаковы у почв различных климатических зон, а отсюда возникла попытка выяснить, чем отличаются почвенные растворы подзола от таковых же чернозема, каштановых почв, солонца и т. д. и нельзя ли использовать данныя о почвенных растворах для характеристики отдельных типов почвообразования.
Когда в западной Европе начала развиваться коллоидная химия и возникли попытки ввести учение о коллоидах в почвоведение, русские исследователи приняли участие в разработке и этих вопросов и здесь они заняли ту позицию, которую должны были занять последователи идей Докучаева. В целом ряде работ К. К. Гедройца, посвященных почвенным коллоидам, мы встречаемся с попытками объяснить, исходя из свойств коллоидов, генезис и некоторые химические свойства почвенных типов, каковы латериты, подзолы и особенно солонцы.
Учение о почвенных зонах было впервые выработано Н. М. Сибирцевым, а позже удалось разбить русские почвенные зоны на подзоны, а также установить и почвенные провинции.
Попутно с изучением почвенных зон оказалось возможным установить и некоторые закономерности в размещении по элементам рельефа почв соседних зон, наблюдаемые при переходе одном зоньт в другую (Г. М. Тумин).
Русский почвовед не ограничился, однако, установлением зон, подзон и провинций. Считаясь с меняющимися условиями рельефа в пределах каждой зоны, он должен был внимательно отнестись и к топографии почв внутри зон, при чем оказалось, что замеченные изменения в характере почвы вызывают не только сравнительно крупные, заметные глазу колебания рельефа (макрорельеф), но и мелкие, почти не подмечаемые глазом, изменения рельефных черт (микрорельеф).
Впервые связь между микрорельефом и почвенным покровом наглядно выступила при изучении пустынно-степных пространств, где и возникло прежде всего представление о почвенных комплексах, т. е. о закономерном сочетании необычайно пестрого почвенного покрова с элементами микрорельефа. Позднее, при изучении почв Азиатской России, удалось показать, что отдельные почвенные зоны и подзоны характеризуются своеобразными комплексами, что дает возможность по отдельным элементам почвенного покрова устанавливать принадлежность той или другой территории к определенной почвенной зоне.
Параллельно с изучением горизонтальных почвенных зон развивалось учение о вертикальных зонах, т. е. о тех закономерных изменениях почвенного покрова, которые наблюдаются при постепенном поднятии с равнин на вершины горных хребтов. Кавказ, Сибирь и Туркестан доставили богатейший материал по этому вопросу.
Изучая географию почв, русский почвовед всегда ясно представлял себе, как тесно спаяны явления почвенной географии с явлениями ботанической географии и даже зоогеографии и предугадывал тот величавый синтез естествознания, который в последнее время начинает выливаться в учение о географических ландшафтах.
Еще в 1893 г. Докучаев писал, что "лучшую и высшую прелесть естествознания", "ядро истинной натурфилософии" составляет та "генетическая, вековечная и всегда закономерная связь, какая существует между силами, телами и явлениями, между мертвой и живой природой, между растительным, животным и минеральным царствами, с одной стороны, человеком, его бытом и даже духовным миром — с другой".
Такие связи, правда, отмечались еще в 1804 г. Александром фон Гумбольтом, но последний совершенно исключал из цепи закономерно связанных объектов и явлений минеральную оболочку земного шара, его эпидерму, которая, как он полагал, не обладает свойством, подобно живым организмам, закономерно размещаться в пространстве.
"Нам кажется, — писал Докучаев в цитированной выше работе, — что ядром учения о соотношениях между живой и мертвой природой, между человеком и остальным как органическим, так и минеральным миром, должно быть поставлено и признано современное почвоведение, понимаемое в нашем, русском, смысле этого слова". И, действительно, трудами наших отечественных ученых доказано, что почвы и грунты есть зеркало, яркое и вполне правдивое отражение, так сказать, непосредственный результат совокупного, весьма тесного, векового взаимодействия между воздухом, землей — с одной стороны, растительными и животными организмами и возрастом страны — с другой — этими отвечными и ныне действующими почвообразователями.
Эти идеи Докучаева не могли не оказать самого сильного влияния на русские работы в соприкасающихся областях естествознания: ботанической географии, фитосоциологии, лесоводства, частью зоогеографии и географии вообще, и, действительно, в работах целого ряда русских ботаников и лесоводов мы можем проследить влияние этих идеи. Современный русский фитосоциолог все больше и больше присматривается к географии и топографии почв и все чаще устанавливает связи между почвенными и растительными покровами. Тоже наблюдается и в работах русских луговедов.
"Богатый, собранный лесоводами, материал, которому нет равного по отношению других типов растительности, дал возможность Г.Ф. Морозову создать совершенно самостоятельно стройное учение о лесе, "как социальном организме". С этого момента идея фитосоциологии стала на твердую почву, и есть полное основание думать, что ее развитие в дальнейшем вполне обеспечено".
Если же мы ознакомимся с работами Морозова и его учеников, то увидим, какая важная роль отводится в этих работах вопросам почвоведения и как тесно спаивается здесь учение о почвах с учением о лесе.
"В моей жизни, говорил сам Морозов, это учение (Докучаева) сыграло решающую роль и внесло в мою деятельность такую радость, такой свет и дало такое нравственное удовлетворение, что я и не представляю себе свою жизнь без основ Докучаевской школы в воззрениях ее на природу. Природа сомкнулась для меня в единое целое, которое познать можно только стоя на исследовании тех фактов, взаимодействие которых и дает этот великий синтез окружающей нас природы. Правда, дело касается преимущественно почвы, но мне кажется, что и нет в природе никакого другого факта или явления, которое в данное время так конкретно показывало значение географического синтеза".
В меньшей мере русское почвоведение оказало влияние на зоогеографические работы, но и здесь мы можем отметить ряд исследований, которые стоят в тесной связи с изучением почвы. Мало того, новейшие работы Малигонова по изучению пород рогатого скота в Донской и Кубанской областях показали, что признаки местных пород стоят в тесной связи с признаками преобладающих почв.
В последнее время, как известно, география начинает признавать объектом своего изучения ландшафты, то есть закономерные комбинации различных явлений природы. У русского географа основой этих ландшафтов, несомненно, будет почва.
"Для географа важность понимания почвенного покрова страны трудно переоценить“, пишет проф. А. А. Борзов. "Почва самый чуткий показатель малейших модификаций рельефа, степени увлажнения, прогревания и тому подобное; она же в первую очередь определяет состав и границы растительного покрова местности, является одном из определяющих причин направления и размаха деятельности человека (на очень многих стадиях культуры)".
Едва ли можно сомневаться в том, что в ближайшем будущем и русские микробиологи должны будут связать свою работу с изучением почв, что и для них возникнет вопрос если не о географии микроорганизмов, которые в большей степени космополитичны, чем какие бы то ни было другие живые организмы, то о географии и топографии микробиологических процессов, их энергии, преобладании одних процессов над другими и прочее. Некоторые факты в этом направлении уже имеются, но для сколько нибудь широких обобщений в этой области материала еще очень мало.
Русское почвоведение, наконец, всегда близко стояло к геологии и делало даже попытки помочь последней в реставрации физико-географических условий минувших геологических периодов. И на самом деле, если современные почвы соответствуют определенным климатическим условиям, то такое же положение было и во все геологические периоды, а потому изучение ископаемых и древних почв способно осветить обстановку тех геологических периодов, среди толщ которых, такие образования были найдены, и этим путем помочь воскрешению географических ландшафтов отдаленного прошлого.
Из всего сказанного вывод ясен: несмотря на исключительно неблагоприятные условия, в которых приходилось работать русским почвоведам, они сделали очень много. Тем не менее многое еще и предстоит сделать.
Изучение почвенного перегноя далеко нельзя считать законченным, а перегной представляет ту деятельную часть почвы, от которой зависит ряд важнейших ее свойств, с которыми связано и развитие почвы и ее дальнейшая жизнь и эволюция. Мы не знаем и до сих пор, чем отличаются перегнойные вещества подзола от таковых же чернозема, каштановой почвы, солонца и прочее, а знать это необходимо.
Не все ясно и в области процесса образования перегноя. Какие факторы участвуют в этих процессах, какова роль бактерий, грибков и других живых организмов, в точности неизвестно, да и вообще микрофлора и особенно микрофауна почвы не изучены в достаточной степени. Мы совершенно не знаем, каковы качественные и количественные различия микрофлоры и микрофауны в различных типах почвообразования.
Остается почти не затронутым и вопрос о том, какие химические элементы скопляются в золе перегноя. Правильнее говоря, мы имеем некоторое представление о так называемых шаблонных элементах (К, Na, Са, Mg, Al, Fе, Р, S, N, С, О, Cl), а между тем в золе растений найдены и многие другие, в том числе Zn, Cu и проч. Присутствуют ли эти другие элементы в золе гумуса, мы еще не исследовали.
Многое предстоит еще выяснить и в области превращения отдельных минералов под влиянием того или иного процесса почвообразования. Каковы конечные продукты этих превращений, каковы промежуточные стадии, можно ли и в какой мере расчитывать на новообразования, в частности на формирование коллоидных силикатов и алюмосиликатов. Все это чрезвычайно важно для понимания жизненных процессов почвы, для оценки ее поглотительной способности и проч.
Не все ясно и в области физики почвы, ее отношений к воде, к теплоте и так далее.
Особенно же много вопросов ставит почвоведу жизнь почвы. Пока мы не будем знать, как живет почва изо дня в день и из года в год, мы не подведем точного базиса и под те наблюдения, которые делаются опытными агрономическими учреждениями над культурами тех или иных растений.
Водный режим почвы, тепловой ее баланс, микробиологические и химические процессы, непрерывно протекающие в почве, изменение почвенных растворов, состава почвенного воздуха — вот ряд вопросов, которые стоят перед современным почвоведом, интересующимся жизнью русских почв.
География и топография почв Европейской и Азиатской России ждет еще многих исследователей. Нужно сказать, что имеющаяся почвенная карта Европейской России далеко не соответствует нашим современным фактическим знаниям и теоретическим представлениям; во многих, случаях она является более или менее условной. Мы еще не изучали ряда губерний в почвенном отношении, мы не имеем пока возможности разграничить на карте климатические варианты наших подзолов и даже черноземов. Для Азиатской России мы имеем пока только карту почвенных зон, то есть общее представление о той географической закономерности, которая существует по отношению к почвенным образованиям упомянутой территории. Много встречено оригинального в почвенном покрове Азиатской России по сравнению с Европейской, но это оригинальное очень мало изучено.
Многие вопросы почвенной топографии еще стоят перед исследователем, как и вопросы эволюции почвенных процессов. Кое-где намечены вехи для будущих работ, но самые работы еще впереди.
Вот краткий перечень тех главнейших вопросов, которые требуют ответов, нужных не только почвоведу-теоретику, но и агроному-практику. Я затрагиваю эти вопросы в краткой форме, даю лишь простой их перечень в надежде, что мои коллеги осветят более подробно некоторые из затронутых мною вопросов.
Кроме всего выше изложенного, существенно необходима выработка общепринятых методов исследования, классификационных схем. Эта область требует также большой коллективной работы.
Ряд вопросов почвоведения может быть разрешен путем лабораторных исследований при существующих и будущих кафедрах почвоведения в высших школах. Однако, существования кафедр почвоведения недостаточно.
Для изучения почвенного покрова России, для объединения методов исследования, для установления однородной терминологии существенно необходимо создание учреждения того-же типа, какое существует у нас для изучения геологического строения страны.
Почвенный Институт — мечта русского почвоведа в течение 40 лет. Еще Докучаев ясно сознавал необходимость такого исследовательского Института во всероссийском масштабе, и попытки организации этого учреждения делались неоднократно в течение последнего десятилетия, но воз и ныне там, где он был 40 лет тому назад.
С Почвенным Институтом должны быть связаны Центральный Почвенный Музей, лаборатория и библиотека, где каждый работающий почвовед мог бы получить материал для сравнения, мог бы проделать необходимую аналитическую работу, мог бы найти всю необходимую для него литературу. Все это в зачатке есть у Петроградского Докучаевского Комитета, но нет средств для того, чтобы существующее функционировало; тоже и у Московского Почвенного Комитета.
Центральные музеи имеют: минералогия, петрография, палеонтология, зоология, ботаника, но его нет у почвоведения. Почему? Неужели изучение почв представляет меньший интерес, чем изучение минералов, ископаемых организмов или живущих ныне растений? Неужели нам, русским следует на почвы обращать меньшее внимание, чем на растения, животных и минералы? Мы хотели бы объяснить такое положение относительной молодостью своей науки по сравнению с остальными дисциплинами естествознания, представители которых имели больше времени для убеждения, кого следует, в том, что для успехов науки нужны лаборатории, нужны музеи, библиотеки и проч. Мы, почвоведы, работаем меньше времени, чем ботаники, минералоги, зоологи, но потребности наши в соответственной обстановке для научной работы не меньше, чем у других специалистов. Без ложного стыда мы, русские почвоведы, можем заявить, что при тех условиях, при которых мы до сих пор работали, мы сделали максимум того, что могли сделать.
"Правильно или не правильно, по заслугам или нет, эта область знания (почвоведение) обладает такой огромной литературой, таким своеобразием методов работы, таким ясно очерченным путем исследования, что давно образовала специалистов, которые ставят целью своей научной жизни исключительно изучение вопросов, касающихся жизни почв. Для точного исследователя природы не может быть и сомнения, что она стала наукой, также и на тех же реальных основаниях, на каких выросли и получили право на существование другие, более старые научные дисциплины, благодаря привычке не вызывающие ни в ком никаких сомнений". Так писал еще 19 лет тому назад акад. В. И. Вернадский, один из крупнейших представителей не только русского, но и мирового естествознания.
Было бы обидно, если бы русский почвовед, освещавший пути для европейского и американского почвоведения, оказался бы в конце концов в хвосте западно-европейской и американской науки. А это вполне возможно, так как не только Америка, Венгрия, Япония и проч. имеют все то, о чем пока мечтает русский почвовед, но это все уже есть у Норвегии, Румынии, Чехо-Словакии и Финляндии.
Сколько же времени будет ждать долготерпеливый русский почвовед? Не пора ли ему перестать ходатайствовать и просить, не настало ли время, в интересах русской науки и русского государства, требовать, чтобы русскому почвоведению было дано то, что есть у румынского и финляндского почвоведов, наших учеников?