"Природа", №1-6, 1923 год, стр. 33-52

В стране графита.

Сергея Обручева.

Северный морской путь из Европы в Сибирь несколько раз почти совершенно забывался и снова привлекал к себе внимание. Период оживления — и в этот раз более прочного — наступил для него с начала гражданской войны, когда связь белой Сибири с белым Архангельском поддерживалась через Карское море. С присоединением Сибири и севера Евр. России к республике, расстройство транспорта еще более выдвинуло сев. морской путь — как дешевый путь для экспорта сибирского сырья за границу и для доставки заграничных изделий. Поэтому задачи Комитета Северного Морского Пути (находящегося ныне в Ново-Николаевске) значительно расширились. В настоящее время область его деятельности такова: совместно с Главным Гидрографическим Управлением он производит обширные работы по обследованию Обской губы и низовьев Енисея —двух начальных пунктов морского пути. Ежегодно в низовья Оби и Енисея Комитет отправляет караваны речных судов, доставляющих хлеб и другое экспортное сырье навстречу морским пароходам, привозящим европейские товары. На правом берегу Енисея, в 500 в. от устья, строится Усть-Енисейский порт (Енисей настолько глубок, что морские суда могут заходить и значительно дальше), в Обской губе найдена бухта, достаточно глубокая и укрытая от ветра, где предполагается создать Новый порт. Наконец, при содействии Комитета Сев. Морского Пути, в Норильских горах, к востоку от Дудинки, в низовьях Енисея, сотрудник Геологического Комитета Н. Урванцев в 1920 и 1921 гг. вел разведку месторождения каменного угля.

Енисей, как начальный пункт северного морского пути представляет преимущество перед Обью, во-первых, своей глубоководностью, которая позволяет морским судам перегружаться на речные в самой реке, в спокойных условиях, и, во-вторых, наличием вблизи низовьев залежей угля, необходимого и для речного и для морского транспорта.

В 1918 г. я показал, что Енисей на протяжении более 700 в. от Бахты до Дудинки течет вдоль западной окраины обширного угленосного бассейна, который я предлагал назвать Тунгусским. Бассейн этот на юге доходит до среднего течения Ангары (устье Илима), на востоке до Вилюя (устье М. Батобии), к северу, огибая истоки Хатанги, посылает узкую ветвь на восток, вдоль Хеты и морского побережья, и, вероятно, переходит на Таймырский полуостров. Бассейн слагает свита осадочных пород, названная мною тунгусской, принадлежащая к мелководным и может быть частью континентальным отложениям, с площадями вулканических туфов и туффитов, вся пропитанная интрудированными массами изверженных пород — траппов. Возраст этой свиты, по определению М. Залесского, пермский. Отдельные месторождения угля, принадлежащие Тунгусскому бассейну, известны уже давно на Ангаре и Енисее, а особенную славу приобрели залежи графита, происшедшего из этих углей благодаря контактовому влиянию мощных пластовых интрузий траппа, вторгавшихся по поверхностям, параллельным пластам угля¹). Эти залежи графита на притоках Енисея — Бахте, Нижней Тунгуске и Курейке — привлекли внимание исследователя и промышленника Сидорова (с биографией которого читатели "Природы" познакомились в одном из предыдущих номеров) и он в течение ряда лет снаряжал разведочные партии, проникшие в самые глухие места правобережья Енисея. Сидоров начал добывать графит сначала на Н. Тунгуске, затем на Курейке, но его постиг ряд неудач и на много лет графит был забыт. Время от времени какой-нибудь предприниматель пробовал добывать туруханский графит, но при сбыте его постигала неудача, которая отбивала охоту у других. Только теперь, когда прочная организация северного морского пути позволяет рассчитывать на дешевые фрахты, не только вывоз графита начинает представляться обеспеченным, но туруханским залежам даже как-будто предстоит блестящее будущее.

По просьбе Комитета Северного Морского Пути, желавшего выяснить промышленное значение многочисленных месторождений графита и угля Туруханского края, Российский Геологический Комитет командировал меня летом 1921 года для исследования нижнего течения Енисея вниз от Подкаменной Тунгуски. В мою задачу, кроме обследования отдельных месторождений, входило изучение западной границы Тунгусского угленосного бассейна, которая по существовавшим данным не могла быть даже приблизительно нанесена на карту.

Из за обычных в настоящее время задержек в выдаче денег и снаряжения, экспедиции (в ней участвовали, кроме меня, студенты Московского Университета С. Богдановский и Московской Горной Академии В. Протопопов) удалось добраться до Енисейска только к середине июля, но здесь могущественная помощь Комитета Северного Морского Пути позволила нам снарядиться в три дня. В 1921 г. частных пароходов и барж на Енисее — как и на других русских реках — не было и весь тоннаж принадлежал государству. Енисейский Гидрографический Отряд предоставил нам шитик водоизмещением в 17 тонн — маленькую баржу, на которой раньше возили скот и дрова, и которая имела долгую и постыдную историю аварий. У нас ее ждала более благородная судьба — на ней были построены две каюты, поставлены две мачты с косыми парусами, и баржа получила вид настолько изящный, что ее часто, к нашей гордости, принимали за "Омуль" — лучшую на Енисее моторно-парусную лодку, на которой Нансен совершил переезд от Енисейского залива до Енисейска.

Но несмотря на неуклюжесть судна, отсутствие киля и недостаточную парусность оно работало вполне удовлетворительно, и при попутном ветре нам удавалось иногда проходить до 120 верст в день.

25 июля мы достигли устья Подкаменной Тунгуски, находящейся в 485 в. от Енисейска. Эта часть пути — самая живописная из всего нижнего течения Енисея, так как здесь река все еще идет по западному краю древней горной страны, ограничивающей с запада так называемый Иркутский амфитеатр Зюсса, и заканчивающейся на севере Енисейским горстом. Река вступает в эту горную страну вскоре после Красноярской котловины и на протяжении 800 в. неоднократно течет в скалистых берегах. У села Казачинского (выше Енисейска) Енисей образует Казачинский порог, теперь значительно расчищенный, на который пароходы поднимает туер, ходящий по проложенной по дну реки цепи. Второй порог — Осиновский — Енисей образует перед самой Подк. Тунгуской, пересекая северный конец Енисейского горста, уходящего на северо-запад. Ниже порога, в "щеках", река течет в узком ущельи между утесами кристаллических сланцев; особенно дикий и живописный вид придают ущелью маленькие острова — "Кораблик" и "Барочка" — утесы, возвышающиеся посреди стремительно несущихся вод.

Подкаменная Тунгуска²), впадающая справа в Енисей, исследована и описана на небольшом протяжении, в пределах участка, где в нее впадают речки, орошающие Северно-Енисейский золотоносный район. Выше, до устья Чуны, по ней проходил Лопатин, но он опубликовал о своей экспедиции только краткое сообщение. Лишь в 1921 году красноярский орнитолог А. Тугаринов с несколькими другими натуралистами проплыл на плоту почти ¾ Подкаменной Тунгуски от Пановского Зимовья, находящегося в 1100 в. от устья. Путешествие дало миого научного материала; к сожалению в экспедиции отсутствовал геолог, и граница и строение южной части Тунгусского бассейна все еще остаются неизученными.

Небольшое количество времени, имевшееся в моем распоряжении и громадный объем задач, поставленных экспедиции, не позволили подняться далеко вверх по Подкаменной Тунгуске и заставили ограничиться осмотром месторождений угля близ ее устья. Мое предположение, высказанное в 1918 г., что это месторождение, ранее относимое то к третичной системе, то к юрской, в действительности принадлежит к Тунгусскому бассейну — подтвердилось. Выяснилось, что устье Подкаменной Тунгуски находится въ области небольшой обособленной мульды, отделенной от Тунгусского бассейна площадью более древних кембро-силурийских пород. Угли этой мульды принадлежат к рыхлому ангарскому типу. Только в 1921 г. их стали разведывать, и пока еще можно видеть нетронутые утесики угля высотой в 7 арш. на берегу реки — зрелище необыкновенное и для геолога.

От Подкаменной Тунгуски Енисей меняет свой характер. До нее — это полугорная река, с быстрым течением (местами до 7 в. в час), нередко в скалистых берегах, прорезающая плато горста высотой близ реки до 200 метров. От Подкаменной Тунгуски Енисей течет в древней долине до 100 верст шириной, прорезая толщи древнего аллювия, в начале достигающие 110 метров мощности, к северу все более и более тонкие. Ширина реки все увеличивается и выше впадения Н. Тунгуски обычно равна 2—3 верстам без островов и до 5 — с островами. От прежнего характера Енисея осталась только быстрота течения, достигающего все еще 5 верст в час. Это интенсивное размывание древних речных обложений, прямое направление долины реки и скорость течения легко объяснить изложенной в одном из предыдущих номеров "Природы" гипотезой проф. В. А. Обручева о недавнем поднятии всей южной части Сибири.

Обычный пейзаж, который сопровождал нас далее до конца путешествия по Енисею — бесконечная гладь реки, к югу и к северу сливающаяся с горизонтом, низкие берега с тайгой, изредка яры песков и глин, и через 20—30 верст небольшие деревушки в 10—20 домов (а севернее даже 2—5 домов) — на крутом берегу. Высота подъема весенних вод достигает здесь 10 метров, в то время как к северу от Н. Тунгуски местами она доходит до 18—20 метров, и все деревни стоят выше этой линии. Характернейшая черта Енисея, начиная от Подкаменной Тунгуски — это высокая голая полоса заливаемого весной берега, покрытая галечником и валунами траппа, которые нагромождены льдом в продолговатые гряды, наискось спускающиеся к реке в форме полумесяца; их нижний конец образует выступающую в реку "каргу"³). Деревушки, ютящиеся наверху, на "угоре", над полосой бичевника с глыбами траппа, производят впечатление приморского поселка, а множество лодок и сетей и рыбаки в высоких, закрывающих всю ногу "бродневых броднях" и коротких куртках еще больше поддерживают иллюзию.

Следующая за Подкаменной Тунгуской река, по которой мы совершили боковую экскурсию, Бахта, после трех Тунгусок (Ангары, Подкаменной и Монастырской или Нижней) и Курейки — самый крупный правый приток Енисея. Как и в других деревнях, население д. Бахты, лежащей у устья этой реки, при виде нашего шитика, подходящего на парусах к берегу, высыпало на "угор" и, как только мы бросили якорь в некотором отдалении от берега, большая часть мужчин и часть мальчишек на трех лодках подъехали к борту. Затем, взобравшись на крышу кают, на палубу и на борта, начали подробные расспросы.

От Подкаменной Тунгуски и до Нижне-Имбатского русские крестьяне имеют совершенно особый выговор, несколько похожий на тот, которым говорят по-русски остяки и тунгусы, и может быть обязанный родственным связям русских с инородцами. Здесь произносят вместо щ и ш — с, вместо ж — з, вместо л (твердого) — в; например, наш рабочий нередко кричал: "Миска, тассы водку" ("Мишка, тащи лодку"). В устах бородатых людей этот детский лепет крайне комичен.

По Бахте в 1857—59 гг. ходили партии Сидорова и Бенардаки, и их доверенный Митрополов открыл здесь, близ реки Шурынды, правого притока Бахты, месторождение рассыпного золота и несколько месторождений графита. Но старики, ходившие с ним, все уже перемерли, и крестьяне знали о Бахте только по их рассказам, а сами не заходили вверх по ней дальше 50—70 верст. По их словам, Бахта очень порожиста и путешествие по ней на лодке летом представляет необыкновенные трудности. Припасы для Митрополова поднимали весной, когда камни порогов почти покрыты водой, и удавалось заводить на бичеве даже большие лодки. Митрополов, будто бы, нашел золото "величиной с клопа", но решил отправиться на Афон, прииск закрыл и зарыл все припасы и снаряжение в тайники. Позже, сравнительно недавно, по Бахте поднимались в большой лодке два инженера, спутниками которых были только инородцы. Из них в деревне остался один дряхлый старик — остяк, который также не мог почти ничего нам рассказать, кроме того, что зашли они за 400 верст, было очень много порогов, и несмотря на весеннюю воду, очень трудно подниматься, все время шел дождь, а инженеры выпивали по четверти водки в день; больше никакого следа эта экспедиция не оставила в истории исследования Бахты.

Таким образом, сведения о Бахте были столь же скудны, как о какой-нибудь африканской реке, и приходилось ехать без проводника. Наша поездка подтвердила пессимистические рассказы крестьян. Уже с 35-ой версты от устья начались перекаты и пороги, а с 70-ой, после того как река покинула древнюю долину Енисея и вступила в низкое плато силура, пороги встречались через каждые 3—4 версты и тянулись часто на 200—300 саж. По одним из них удавалось поднимать лодки на бичеве, на других приходилось поднимать их на шестах или вести вброд руками. Наконец, в 90 в. от устья мы встретили пороги, при низкой воде почти непроходимые: камни торчали в боковых частях порога в таком количестве, что не позволяли вести лодку на бичеве, а струя в "воротах" порога была настолько сильна, что попытки подняться на шестах были безуспешны. Вести лодку "бродком", конечно, нельзя было и думать при таком сильном течении: недостаток времени не позволял применить более сложные способы, и пришлось дальнейший путь совершить пешком.

Густая мгла от лесных пожаров, окутывавшая Енисей во время начала нашей работы, на Бахте вскоре рассеялась от дождя и ветра, и мы могли видеть оба берега реки (при устье она шириной до 1 версты, выше 200—300 саж.). Берега довольно однообразны — в пределах долины Енисея низкие, покрытые густой тайгой, с узкой полосой занятых кустами "наберегов" над более крутым берегом, заливаемым весенней водой. После вступления в силурийское плато берега повышаются до 40—60 саж. над рекой, но кроме немногочисленных красных яров силура и утесои траппа представляют залесенные склоны. Лишь в одном месте, верстах в 120 от устья, река проходит через красивое ущелье, названное нами "Черные ворота" — небольшой горст известняка, замкнутый с обеих сторон утесами траппа. Вся прелесть Бахты — в дикости и суровости пейзажа, мрачных, грозно шумящих порогах, нагроможденных вдоль русла грядах трапповых валунов. Большое очарование придают реке полное отсутствие людей и бесчисленные следы диких зверей на отмелях. Постоянно видишь совершенно свежие следы широких лап медведя — как будто он только что был здесь — нежные следы песцов, ступающих на одни когти, более тяжелый след лисицы, изредка следы лося. Особенно многочисленны следы россомах, которые, как это ни странно, по левому берегу идут все время вверх, вдоль воды, а по правому — вниз (не предпочитает ли россомаха всегда смотреть на воду левым глазом?)

Наша пешеходная экскурсия должна была вскоре окончиться. Нагромождения траппов, густая трава и заросли представляли значительное препятствие для ходьбы, а многочисленные образцы отягчали наши мешки. На 140-ой версте мы были принуждены отказаться от надежды достигнуть пешком месторождений графита, ближайшее из которых находится в 250 в. от устья. Для доставки коллекции к лодке бахтинцы построили плотик из трех бревен, на котором один из рабочих с 3 пудами камней и пустился смело по порогам, а мы пошли пешком и были вознаграждены находкой обильной фауны панцирных рыб в верхних слоях силурийской свиты — первая находка такого рода в красноцветной толще Сибири.

Обратный путь по Бахте доставил нам обычное на порожистых речках наслаждение — спуск по порогам. Я не знаю ничего увлекательнее и приятнее езды в небольшой лодке по порогам — и удовольствие тем острее, чем больше камней, чем выше валы и сильнее струя. Бахта может доставить это удовольствие во всех его формах — столько здесь порогов и косых, и прямых, и пологих и крутых, с камнями нис чистым "сливом". В одном пороге удалось испытать и кульминационный пункт этого спорта — налететь в пороге на камень.

Экскурсия по Бахте, несмотря на невозможность достигнуть границы Тунгусского бассейна, дала много нового — и особенно для географии. Река оказалась текущей совершенно иначе, чем до сих пор полагали — от устья она уходит не на восток, а почти прямо на север. На прилагаемой карте вся область между Подкаменной и Нижней Тунгусками изменена согласно съемкам нашей экспедиции и рукописным картам разведочных партий Сидорова, находящимся в его архиве. Интересно, что несколько притоков Бахты и 2 озера в ее верховьях, нанесенные в "Атласе Российском" 1745 года, на картах второй половины XIX в. исчезли, и Бахта рисовалась с одним только притоком.

В 150 в. ниже Бахты в Енисей впадает справа р. Фатьяниха, месторождения угля и графита которой были известны еще Сидорову; в 90 годах графит разведывал Черемных, в 1910 г. — немецкий геолог Альбург по поручению т-ва "Сибирский Графит". Месторождение графита находится в очень глухой местности, в 95 в. от устья по реке, или в 50—55 в. по прямому направлению. Проникнуть туда можно или пешком, без дороги, через тайгу и болота, или по реке. Но последняя летом проходима лишь с большим трудом. Мы ехали в легкой лодке, но то и дело приходилось вылезать в воду, чтобы перевести лодку на руках через перекат в 2—3 вершка глубиной. В 70 в. от устья, где река покидает долину Енисея и вступает в плато коренного берега, сложенное тунгусской свитой, пронизанной интрузиями траппа, начинаются пороги, все более трудные, так что последние 10 верст перед рудником фактически для лодки непроходимы. Только весной, в течение нескольких недель, можно поднимать лодки на бичеве почти до самого рудника.

Фатьяниха гораздо меньше Бахты, но пейзаж на ней почти такой же — низкие таежные берега в пределах долины Енисея, небольшие утесы в области плато коренного берега; пороги более живописны, а выше рудника река образует уже небольшой водопад. Месторождение графита очень интересно: благодаря предыдущим разведкам пласт графита обнажен на протяжении 100—120 метров, и видишь черный графитовый утес в 4 метра вышиной, с великолепной призматической отдельностью, обязанной своим происхождением термическому влиянию трапповой интрузии, следовавшей параллельно почве пласта на небольшом расстоянии от него.

Мы застали на Фатьянихе небольшую разведочную партию красноярского Губсовнархоза; на руднике всего одна избушка, построенная еще в 1910 г.; разведочные работы представлены маленькой штольней и несколькими шурфами. Сознание, что сюда можно проникнуть только пешком и своебразный мрачный пейзаж создают впечатление полной отчужденности от мира.

На 1010 в. от Енисейска в Енисей справа впадает р. Сухая Тунгуска, которая, судя по карте Митрополова, заходит верст на 300 к юго-востоку. Несмотря на довольно значительную длину, она вполне оправдывает свое название и летом судоходна на 5 верст от устья. Нам удалось подняться на 17 верст, но дальше, из за многочисленных перекатов и порогов, пришлось идти пешком. Река отличается от описанных выше тем, что сразу вступает в плато коренного берега, сложенное здесь силурийскими доломитами и известняками. На протяжении исследованных 30 верст река пересекает ось крупной антиклинали ССЗ направления и обнажает наиболее глубокие горизонты силура этого района.

Далее к северу вплоть до устья р. Нижней Тунгуски Енисей подмывает коренные породы плато правого берега и образует местами непрерывные утесы в 25—30 метров вышиной — единственное живописное место на всем протяжении от Подкаменной Тунгуски до устья. Сначала это те же силурийские доломиты и известняки, что и на Сухой Тунгуске, затем, в ядре складки — сильно смятые кембрийские доломиты и известняки с меридиональным простиранием. Судя по описанию Лопатина, подобное же соотношение — кембрийские меридионально-вытянутые породы с примыкающим к ним силуром северо-западного простиранiя, — повторяются и у устья р. Хантайки, в 400 в. ниже.

Енисей у Сухой Тунгуски представляет уже грандиозный вид: это водная равнина в 3 в. шириной с прямым плесом до 100 в., где верховка и низовка разыгрываются, как на озере. Вблизи кембрийских утесов правого берега у д. Мироелихи ветры особенно опасны, здесь нередки случаи гибели больших лодок, и нам пришлось усиленно пользоваться парусами, чтобы, маневрируя, пройти при западном ветре последние 20 в. до Нижней Тунгуски.

После впадения Нижней Тунгуски — мощной и мрачной реки в 1—1½ в. шириной — Енисей достигает 5 в. ширины, а с островами — и 10 в. Деревни на противоположном берегу едва видны, течение незаметно, и не верится, что эта масса воды — не озеро, но река.

При устье Нижней или Монастырской Тунгуски расположен город Ново-Туруханск (прежде село Монастырское). Старый административный центр — Туруханск — находится верстах в 30 к западу, в дельте р. Турухана, в стороне от пароходных путей, и в настоящее время захирел окончательно, также как и его предшественник, древний торговый центр — Мангазея на Тазе. Положение нового города на самой реке, можно сказать на пути в Европу, — гораздо более благоприятно. К тому-же здесь впадает Н. Тунгуска, обладающая крупными месторождениями графита и угля, открытыми еще Сидоровым. В настоящее время они не разрабатываются, но заслуживают большого внимания благодаря сравнительной легкости транспорта по Н. Тунгуске. Недостаток времени не позволил мне исследовать эту реку, месторождения графита на которой встречаются на протяжении 400 в., а угля — 1800 верст, т. е. почти до самой Лены⁴).

Наибольшее внимание привлекают в настоящее время месторождения графита р. Курейки, впадающей в Енисей в 1220 в. от Енисейска. Это — полноводная и большая река, более 1000 в. длиной, берущая начало из одного плоскогорья с Хетой, Котуем и Хантайкой. В своих низовьях она также проходит по долине Енисея на протяжении 70 в. и представляет мало интересного, но выше берега ее очень красивы. Плато коренного берега сильно расчленено, образует высокие утесы и стены; кроме того, отдельные столовые вершины, сложенные мощными пластовыми интрузиями траппа, значительно возвышаются над плато.

В 1921 г., во время разработки графитового рудника, по Курейке рейсировал пароходик "Кузнецк" с маленькой баржой и илимкой (большая ангарская лодка), перевозивший графит к устью. Когда мы поднимались по Курейке на "Кузнецке", — после дикого уединения других притоков Енисея нам казалось, что мы туристы в одной из излюбленных "Швейцарий" Европы. И действительно, каждый поворот реки открывает все новые разноцветные и разнообразные по форме утесы. По мере приближения к руднику Курейка становится все живописнее и вполне заслуживает, чтобы какая нибудь компания Кука направляла сюда экскурсии. Под самым рудником, в конце узкого корридора утесов, вы видите белую стену водопада — здесь река тремя потоками падает с отвесной высоты 4—5 саж., и затем каскадами, напоминающими Иматру, спускается по более пологому склону еще на несколько сажен. Говорят, особенно красив водопад весной, когда огромная масса воды, на 4—5 саж. выше ординара, падает сплошным потоком, а волны "подпорожицы" достигают высоты в 3—4 сажени. Над водопадом — мирная картина спокойной реки, вместо утесов — пологие склоны с выходами графита в береговых террасах и немногочисленными избушками рудника. Мощная пластовая интрузия траппа оказалась здесь вдвойне благодетельна — своим контактом превратила пласт угля в графит, а преградив дорогу реке, создала водопад, и тем самым — готовый запас энергии для эксплоатации графита.

В 4 верстах выше — снова сужение, скалы траппа и 2-ой порог — менее грозный, чем первый, но все-таки более страшный, чем "Белая лошадь" Клондайка, прославленная Джеком Лондоном. В 3 в. далее — опять сужение, опять скалы и 3-ий порог, еще менее грозный. В перспективе, за 3-м порогом, над холмами правого берега возвышается на несколько сот метров громадная, резко отделенная столовая гора Тептыргома ("Наковальня" по-тунгусски). По словам тунгусов она со всех сторон представляет высокие обрывы (пластовая интрузия траппа, венчающая гору) и взобраться на нее невозможно. Курейка обходит Тептыргому верстах в 12 к востоку; в нашей пешеходной экскурсии на 30 в. выше рудника на параллели этой горы мы достигли большого расширения, где река лениво течет в плоских берегах, образуя многочисленные острова. На правом берегу, к северу за Тептыргомой видна была другая высокая столовая гора, менее резко выделенная — Дава́нда, а далее высилось несколько изрезанное плато с округлыми вершинами — горы Кельмагырских тунгусов — которое, сходясь с далеким плато левого берега, образует следующее ущелье Курейки. По словам нашего проводника, тунгуса Петра Михайловича (он сопровождал и Толмачева в его Хатангской экспедиции), в этом ущелье 4-ый порог, далее река течет спокойно, и лишь в 500 в. от рудника, ниже озера, в пятом пороге вся Курейка падает "как из чайника" со страшной высоты, совершенно несравнимой с высотой 1-го порога.

Графитовый рудник находится в 110 в. от устья Курейки, и пароход доходит до расширения ниже водопада, в 2 в. от рудника. Эта близость водного пути создает чрезвычайно благоприятные условия для экспорта графита. От пристани к руднику ведет пока скверная колесная дорога, и самый рудник, приютившийся во впадине гор, на краю террасы Курейки, над гремящим водопадом, кажется, жалким и подавленным диким величием севера — но невольно воображаешь на его месте грандиозные устройства по добыче графита, подвесные дороги, плотины для уловления энергии водопада — всё, что несомненно должно вскоре придти и обезобразить это исключительное и для Туруханского края место.

Рудник работается уже 60 лет, но пока все еще кустарно; за 60 лет добыто 333.500 пуд. графита, из которых 250 тыс. пудов за последние 7 лет. Между тем запасы его колоссальны: мощность пласта около 7 саж., и на небольшой исследованной площади в ¼ квадр. версты графита от 200 до 300 милл. пудов — т. е. достаточно для всего мирового потребления на 50 лет. (считая по 6 милл. пуд. в год).

Пока что добывается не больше 100.000 пуд. в год — т. е. 100 кубов, в маленькой штольне, и можно безвозбранно дивиться на нетронутый береговой обрыв террасы в 5 саж. вышиной, на протяжении 150 саж. сложенный из чистого графита с редкими линзами кварцита.

В 6 в. выше нас ожидает другое зрелище, почти столь-же поразительное — обрыв береговой террасы, во всю вышину (3 саж.) занятый на протяжении 60 саж. сплошным выходом антрацита. Этот антрацит до сих пор почти не разведан, и вопрос о применении его поднимается только теперь.

К устью Курейки после ряда приключений и одного крушения мы вышли только 18 сентября; было уже поздно двигаться дальше к северу — со дня на день должны были пройти последние пароходы на юг. В течение 10 дней, пока мы стояли на якоре в ожидании парохода, наш шитик трепали равноденственные бури, дававшие нам полную иллюзию морского плавания. Енисей здесь, как я говорил, около 5 верст шириной, и за все время было в общем не более 24 часов спокойствия, когда нас не кидало из стороны в сторону, несмотря на якорь и две "больных", закрепленных на берегу.

Обратное плавание до Енисейска заняло 20 дней. Мы имели возможность детально ознакомиться с факториями Центросоюза по сбору и засолке рыбы, с товарообменной торговлей (деньги и раньше на севере мало применялись, а теперь счет идет исключительно на белки, хлеб или рыбу), созерцали бесконечный поток рыбы — "сельдюшки", нельмы, чира, моксоуна и знаменитой "туруханской копчушки", низвергавшийся в трюмы взамен обратного потока керосина, мыла, мануфактуры и прочего добра. Ночью подъезжали на огонек крестьяне и с таинственным видом вынимали из за пазухи "песика" (песца) — тогда еще товар запретный. Но подробное описание этого своеобразного мира отвлекло бы нас слишком далеко.

В половине октября буксировавший нас пароход пришел в Енисейск. Здесь скопилось уже много судов северной товарообменной экспедиции с импортным товаром, полученным из заграницы северным морским путем. Термометр показывал уже 10° ниже нуля, с берегов надвигались грозные "забереги", и все с трепетом ожидали — покажется ли ангарская шуга (Ангара дает шугу раньше Енисея), и удастся ли до нее пробраться в Красноярск. На следующий день у противоположного берега показалась зловещая белая полоса шуги: более запасливые стали уже заботиться о лошадях для сухопутной поездки, но пароходы рискнули пойти, и через 10 дней наша экспедиции достигла Красноярска, проделав эту часть пути в холодном грузовом трюме железного лихтера.

Увеличенное изображение

Из научных результатов экспедиции нужно отметить, следующее:

Свита кембро-силура была разделена на 7 отделов, при чем выяснилось, что нижний отдел, резко отличный по характеру дислокаций, представляет повидимому кембрий, а в 6-м отделе на Бахте и Курейке были найдены остатки панцирных рыб, до сих пор в красноцветной свите силура Сибири не попадавшиеся. Кембрий в обоих участках своего развития смят в крутые меридиональные складки. Силур имеет гораздо более спокойную складчатость северо-западного простирания, которая вблизи древних кембрийских складок принимает более северное направление. В промежутках между антиклиналями силура к западу простираются заливы Тунгусского угленосного бассейна; складки тунгусской свиты прижимаются к складкам силура. Особенно хорошо это видно на Курейке, где к громадной антиклинали, прорезаемой рекой, между 60 и 105 верстами от устья, с севера, в 4 в. ниже графитового рудника, прижаты поставленные на голову пласты тунгусской свиты.

В тунгусской свите удалось выделить два типа отложений: 1) Более древние отложения, состоящие из более плотных и сильнее метаморфизованных пород; свита слагает западную окраину бассейна от Фатьянихи до Норильских гор. В ней залегают мощные пласты угля, очень часто превращенные в графит. 2) Вторая свита — более рыхлая, отлагавшаяся, повидимому, одновременно с первой, занимает центральные части бассейна, южную и, может быть, восточную окраину. Для нее характерно обилие площадей вулканических пород — туфов и туффитов. Встречающиеся в ней угли никогда не превращены в графит. Насколько можно судить, в первой свите мощные пластовые интрузии траппа, интрудированные по поверхностям, параллельным пластам угля, превращали последние, благодаря отсутствию доступа воздуха, в графит, в то время как во втором типе отложений угли вблизи интрузий траппа, благодаря близости земной поверхности, сгорали.

Экспедицией была выяснена также относительная ценность отдельных месторождений угля и графита, их запасы и будущие перспективы. Туруханский графит, принадлежащий к так называемым аморфным, по своим качествам является исключительным среди последних: по 45-ти собранным мною старым и новым анализам, содержание углерода в нем почти никогда не падает ниже 80%, а некоторые слои дают до 94—95% (в частности, разведка 1922 г. подтвердила мое предположение, что нижние слои Курейского месторождения содержат не менее 92—93% углерода). Эта исключительная чистота, позволит туруханскому графиту свободно конкурировать на мировом рынке с лучшим из известных аморфных графитов — мексиканским, который содержит углерода 80—85%. По опытам В. Пазухина содержание углерода в туруханском графите при помощи флотации может быть значительно повышено, и это даст возможность применять его во всех почти отраслях графитовой промышленности, за исключением тигельной. Изготовление тиглей поглощает до 55% мировой добычи графита; изготовление их из аморфного графита возможно, но такие тигли выдерживают гораздо меньшее число плавок, чем тигли из кристаллического или чешуйчатого графита. Поэтому только исключительная дешевизна аморфного графита может позволить применять его для тиглей. Условия залегания туруханского графита как раз и дают основания полагать, что его удастся добывать очень дешево: мощные слои графита, залегающие почти горизонтально, часто вблизи поверхности (Курейка) позволят применять даже экскаваторы; малые колебания в содержании углерода позволяют добывать подряд большие массы. Что касается запасов, то они практически неисчерпаемы: на Курейке, как мы уже видели, запасы на небольшой исследованной площади достигают 200—300 миллионов пудов, однородность геологического строения всей западной окраины Тунгусского угленосного бассейна позволяет говорить о возможных запасах в миллиарды и десятки миллиардов пудов.

Эти блестящие перспективы — дело неблизкого будущего, связанного с широким развитием электротехники, требующей значительное количество электродов для электролиза, для производства бертолетовой соли, алюминия, кальций-цианмида и т. д.⁵). В настоящее время потребность в графите сравнительно мала, цены из за мирового кризиса низки, и можно считать, что в ближайшие годы туруханский графит может потребляться на внутреннем и внешнем рынке в количестве не больше 200—300 тысяч пудов. Добыча графита требует, конечно, правильной организации северного морского пути, — в противном случае слишком высокие фрахты сделают невозможным экспорт графита.

Угли Туруханского края пока могут найти сравнительно слабое применение: рыхлые подкаменнотунгусские — для местного речного транспорта, курейские антрациты — для курейского графитового рудника и, может быть, для морских судов, норильские каменные угли — для северного морского пути и речного флота (если только постройка железной дороги от Норильских гор до Енисея окупится при незначительном потреблении угля). Все это дает 5—10 миллионов пудов годового потребления. Грандиозные запасы угля западной окраины Тунгусского угленосного бассейна, которые я оцениваю в десятки миллиардов тонн, найдут себе применение только в случае широкого развития графитовой и, может быть, железно-рудной промышленности края⁶).

Клондайкские рассказы Джека Лондона влекут воображение русских читателей к суровой и пленительной Аляске. Жаль, что русский Клондайк — не золотой, но графитовый и угольный — не имеет своего Джека Лондона, который бы описал ущелья и пороги рек, пересекающих трапповые плато, тайгу, тунгусов, диких оленей, песцов, суровые зимние пурги и не менее жестокий летний бич — "гнус". Быть может, весь этот романтический арсенал быстрее проложил бы дорогу к русскому сердцу, чем сухая проза научных отчетов.

⁶) Произведенные недавно в Геологическом Комитете анализы краплений магнитного колчедана в траппах Норильских гор показали высокое содержание платины (1 ф. 38 зол. и 1½ зол. палладия в 100 пудах). Это, в связи с платиновыми россыпями на Вилюе, разрабатывающимися уже 15 лет, позволяет предположить, что в траппах могут быть найдены промышленные коренные месторождения платины. А так как плошадь развития траппов, связанных с Тунгусским бассейном, достигает 1.500.000 квадр. километров, то шансы на нахождение месторождений платины велики и соответственно грандиозны — хотя еще весьма туманны и гадательны — перспективы развития Тунгусского бассейна.