Прiятель мой — идеалистъ. Мы этимъ
Названьемъ, кажется, его точнѣй Опредѣлимъ, и кстати здѣсь замѣтимъ, Что въ мiрѣ два разряда есть людей: Идеалисты, практики. Мы встрѣтимъ Ихъ первыхъ представителей у вратъ Потеряннаго рая. Воздыханья, Молитва, думы — вотъ въ странѣ изгнанья Удѣлъ меньшаго брата. Старшiй братъ Въ заботахъ и трудѣ вседневной жизни Не плачетъ о былой, утраченной отчизнѣ. |
Идеалистъ и практикъ межь собой Враждуютъ изстари. Какъ созерцанье И дѣйствiе, они идутъ иной Дорогой и различно ихъ призванье. Съ вѣками измѣнялись чередой Ихъ цѣль, значенье, внѣшнiя примѣты; Но смыслъ идеализма всѣхъ вѣковъ: Споръ духа съ бременемъ земныхъ оковъ. Философы, художники, поэты — Бетховенъ, Данте, Рафаэль, Шекспиръ, Оть мiра тлѣннаго неслись въ духовный мiръ. |
И вы, чей духъ безстрастный и свободный Подобенъ былъ хранилищу святынь, Не знавшiе тревожности безплодной Мiрскихъ заботъ, вы, граждане пустынь, Любившие, вдали отъ шума, сродный Божественной премудрости покой, — Въ глуши лѣсовъ, въ пещерахъ, средь ограды Монастыря вы, полные отрады, Свершали добровольный подвигъ свой, И звали смерть и вѣчной жизни ждали Въ странѣ, гдѣ нѣтъ ни слезъ, ни вздоховъ, ни печали. Вы думали: «О суета суетъ! И баловень судьбы и нищiй — оба Равно убоги! У обоихъ нѣтъ, Нѣтъ ничего въ сей жизни, кромѣ гроба! Одинъ онъ только нашъ! Что́ жизнь? Что́ свѣтъ? И почему намъ страшенъ часъ кончины? Все здѣшнее: смѣхъ, сонъ, волна, грязь, тля, Тѣнь, призракъ, вѣтеръ, прахъ, слѣдъ корабля, Вращающiйся кругъ, все тѣ жь картины Являющiй предъ нами — дней, ночей, Забавъ, страстей, трудовъ, болезней и смертей!» |
Мы ниже спустимся. Идеалисты — Всѣ тѣ, въ комъ есть неясныя мечты: Гадатели, бродяги, утописты, Пѣвцы, писаки, бобыли, шуты, Почти всѣ маны, логи, филы, исты; Не оправдавшiе надеждъ; всѣ тѣ, Которые лѣнивы и унылы; Соразмѣрять не знаютъ съ волей силы; Весь вѣкъ живутъ въ безвѣстной темнотѣ; Желая, не хотятъ; пренебрегаютъ, Бранятъ и сердятся, а почему? не знаютъ.... |
Еще я родъ людей включу въ разрядъ Идеалистовъ. Свѣтъ ихъ называетъ Безумными. Ихъ вдохновенный взглядъ Иль въ высотахъ заоблачныхъ блуждаетъ Или къ землѣ раздумьемъ пригвожденъ. Они узнали что-то... И туманно Имъ видится какой-то странный сонъ. Ихъ рѣчь — улыбка ясная, иль стонъ Отчаяннаго горя. Непрестанно Они восторгамъ преданы нѣмымъ.... Названiй нѣтъ у насъ видѣньямъ неземнымъ. |
У практика духъ въ равновѣсьи съ тѣломъ. Порой не-прочь онъ отъ мечты, но съ тѣмъ, Чтобы мечта осуществилась дѣломъ; Онъ хочетъ жить и спрашиваетъ: чѣмъ? Онъ дѣйствуетъ, по обсужденьи зрѣломъ Возможности удачи и помѣхъ. Полезное въ его глазахъ достойно. Онъ трудится упорно, но спокойно; Не мѣшкаетъ и не спѣшитъ. Успѣхъ Тамъ, гдѣ порядокъ; а гдѣ хвостъ начало, Гласитъ пословица, тамъ голова мочало. |
И каждый въ этотъ мiръ съ собой принесъ Мысль, опытъ, слово, знанье, наблюденье... Но въ мiрѣ больше ль правды? Меньше ль слезъ? Мы исполняемъ наше назначенье — Неразрѣшимый разрѣшать вопросъ. Вотъ наша жизнь! Въ странахъ ли поднебесныхъ Предприметъ умъ торжественный полетъ, Иль на землѣ, средь жизненныхъ заботъ, Вращается въ предѣлахъ темныхъ, тѣсныхъ, — Равно гнетомы немощью своей: Идеалистъ-орелъ и практикъ-муравей!.... |
А. Жемчужниковъ. |
Съ тѣхъ поръ какъ мiръ живетъ и страждетъ человѣкъ Подъ игомъ зла и заблужденья, — Въ стремленiи къ добру и къ правдѣ каждый вѣкъ Намъ бросилъ слово утешенья. Разсудкомъ не одинь разоблаченъ кумиръ, Но мысль трудиться не устала, И рвется изъ оковъ обмана плѣнный мiръ, Прося у жизни идеала... Но почему же въ немъ и сердцу и уму Такъ оскорбительно и тѣсно? Что́ жь много льется слезъ и крови? Почему Такъ все запугано, что́ честно?... О слово первое изъ всѣхъ разумныхъ словъ! Оно, звуча неумолимо, Срываетъ съ истины обманчивый покровъ И въ жизни не проходитъ мимо. Да, почему: и смерть, и жизнь, и мы, и свѣтъ, Все, все что́ радуетъ и мучитъ? Пускай на на нашъ вопрось мы вызовемъ отвѣтъ, Который знанью не научитъ, — Все будемъ требовать отвѣта: почему? И снова требовать и снова... Какъ яркой молнiей прорѣзываетъ тьму И будитъ къ жизни это слово. Сплошною тучею насъ облегаетъ мракъ, И, вѣя холодомь могилы, Къ намъ молча крадется стопою тихой врагъ. Въ его покоѣ — много силы; Его неясныя измѣнчивы черты; Какъ Легiонъ онъ неисчислимъ... О слово мудрое, благословенно ты За то, что мы, страдая, мыслимъ!... |
А. Жемчужниковъ. |
Съ ней встрѣтились мы средь открытаго поля Въ трескучий морозъ. Не лѣта, — Еще молодыя, — но горькая доля, Но голодъ, болѣзнь, нищета, Быть-можетъ боренье съ соблазномъ порока Въ ней юную силу сгубили до срока. Лоскутья одеждъ на ней были надѣты; Спеленатый грубымъ тряпьемъ, Ребенокъ, заботливо ею пригрѣтый, У сердца покоился сномъ... Но если не сжалятся добрые люди — Проснувшись, найдетъ ли онъ пищу у груди? Шептали мольбу ея блѣдныя губы, Рука подаянья ждала... Но плотно мы были укутаны въ шубы; Насъ тройка лихая несла, Снѣгъ мерзлый взметая какъ облако пыли... Тогда въ монастырь мы къ вечернѣ спѣшили. |
А. Жемчужниковъ. |
Птичка Божiя проснулася съ зарею,
А ужь пахаря застала за сохою. |
Полетитъ она къ лазурнымъ небесамъ
И что въ селахъ видитъ, все разкажетъ тамъ. |
Скажетъ птичка Богу, что бѣднякъ страдаетъ,
Что кровавымъ по́томъ ниву орошаетъ... |
Что не такъ, какъ ей, мила ему весна,
Что ему веселья не несетъ она... |
Встрѣтилъ бы онъ солнце пѣсенкой веселой,
Да молчать заставитъ гнетъ нужды тяжелый. |
На сердцѣ заботы, какъ свинецъ, лежатъ,
По неволѣ пѣсни не пойдутъ на ладъ. |
Гдѣ тутъ любоваться нѣгой лунной ночи...
Застилають слезы труженика очи. |
Скажетъ птичка Богу... чтобъ Его рука
Поддержала въ горькой долѣ бѣдняка... |
Чтобъ нести свой крестъ ему достало силы,
Чтобъ безъ ропота добрелъ онъ до могилы. |
А. П—въ. |
Ахъ, вы очи соколины! Соколиными очами Я роднѣ пришлась по нраву, И Османъ-Агѣ по сердцу. Разъ мнѣ мать его сказала: Ты послушай, дьяволъ-дѣвка! Не бѣлись ты, не румянься, Моего не тронь ты сына! Уведу его я въ горы, Мы построимъ дворъ тесовый И затворимся тамъ крѣпко! — «Что жь, подите, затворитесь! У меня вѣдь черти-очи: Захочу я, проверчу я Дворъ тесовый, дворъ дубовый, Все увижу сквозь ограду — И Османа я украду!» |
Н. Бергъ. |