ГДЕ они произошли?
В далеком, диком суровом уголке Сибири.
Районом деятельности «Лензото» являлась, главным образом, Витимская золотоносная система, составляющая часть Олекминского горного округа Якутской области. Прииски Витимской золотоносной системы расположены по системе рек, впадающих в Витим: 1) по р.р. Никитами, Догалдын и Бодайбо, с притоками Верхний и Нижний Аконак; 2) по р.р. Тохтыге и Энгажимо, в 320 верстах вверх по течению от впадения Витима в Лену. Большинство приисков «Лензото» расположено в районе речки Бодайбо (правый приток р. Витима). Ближайшая станция жел. дор. — Иркутск, отдалена от г. Бодайбо расстоянием в 1734 версты. Природа края суровая и неприветливая. На вершинах и в расселинах гор (гольцов) до конца июня держится снег. Зима чрезвычайно сурова: 40—50° мороза не редкость. Ни о каком земледелии в районе приисков не может быть и речи. Зачастую встречается вечная мерзлота почвы (см. рельефную карту). В этой обстановке природа ревниво оберегает от всепроникающей силы человека огромные запасы золота. Там свило свое гнездо «Лензото».
Что такое «Лензото»?
Ленское паевое золотопромышленное товарищество, предшественник «Лензото» было основано в 1861 году, в год освобождения крестьян. В 1882 году часть паев Ленского паевого товарищества переходит в руки барона Гинзбурга и торгового дома Майер и К°, образовавших «Ленское золотопромышленное товарищество» (сокращенно «Лензото»). И с этого времени начинается рост этого властелина тайги.
В течение 9—10 лет «Лензото» устраняет в Витимском районе всех конкурентов, в его руках сосредоточивается 423 прииска с 38.642 десятинами земли. Из них 369 приисков с 32.368 десятинами — собственность «Лензото» и только 54 прииска с 6.274 десятинами арендовано им у Государственного банка.
Выполняя план захвата округа, «Лензото» терпит втечение нескольких лет большие убытки, которые, в конце концов, могли бы привести все дело к краху. Но при поддержке Государственного банка, к 1904 году дела его поправляются.
В 1909—10 г.г. доход составил 6.812.925, что составило по сравнению с 1904 г. повышение в 80 раз.
В 1911 году «Лензото» сосредоточивает в своих руках все местное «земское» хозяйство. Оно содержало, платило, давало средства и — «властвующий экономически, властвует политически» — диктовало всему и всем свою «верховную» волю. «Лензото» оказывало пособие «казне»: 1) на содержание горно-полицейской стражи, доставляя последней помещение с отоплением и освещением и выдавая чинам стражи пищевое и конным чинам фуражное довольствие (это войска «Лензото»); 2) на содержание мест заключения (своя тюрьма); 3) на содержание квартир чинов тюремного управления (свои тюремщики): 4) на добавочное содержание 2-х мировых судей (свой «беспристрастный» суд); 5) на содержание квартир: двух окружных горных инженеров Витимского и Олекминского округов, двух мировых судей, двух горных исправников (свои высшие власти); 6) на содержание правительственного почтового сообщения с Витимом и г. Бодайбо; 7) на квартирное довольствие чинам почтово-телеграфного ведомства (своя почта); 8) ассигновывало суммы на: содержание и пересылку арестантов, раз'езды должностных лиц, ремонт приискового тракта, содержание Бодайбинской больницы, содержание больницы и приютов на Верном, вознаграждение священникам Бодайбинской и Матинской церквей.
Полиция, суд, тюрьма, церковь, почта — все оказалось в руках «Лензото».
Родиться, жениться, лечиться, умереть, быть похороненным, попасть в тюрьму, быть обысканным, побитым, осужденным можно было только через «Лензото», только при его посредстве.
Оно с полным правом могло сказать вступающему на почву Витимского района: «жизнь и смерть твоя в моих руках».
Даже Иркутский губернатор, Бантыш, писал во время стачки: «Надо видеть на месте, своими глазами убедиться в специфических условиях жизни данного района, принять во внимание все совершенно исключительные условия, надо думать — нигде больше в мире нет существующих законов (курсив мой, В. П.), чтобы понять, что такое «Лензото» и его власть в районе.
А этот человек видал виды, он пишет о себе: «За девятилетнюю службу предводителя дворянства в Донецком бассейне я имел возможность ознакомиться с рабочим вопросом и видел близко не одну забастовку в 1905—1906 г.г.».
С таким врагом столкнулись наши товарищи в марте—апреле 1912 года.
Что же представляла из себя та сила, которая встала на защиту своих прав?
Срок договора со дня выхода на работу истекал для каждого рабочего 10-го сентября. Напомним, что этот срок совпадает с осенней распутицей, прекращением пароходного движения по Витиму и Лене и перерывом до санного пути всякого сообщения.
Срок найма — 1-е сентября (§ 1) договора).
В течение этого срока рабочий обязуется исполнять «всякого рода горные, цеховые и домашние работы на приисках и резиденциях «Ленского товарищества»... ни в каком случае не позволяя себе отказываться от порученной работы»... (§ 2).
Рабочий день устанавливается с 1-го апреля по 1-е октября 11½ час., с 1-го октября по 1-е апреля — 11 часов, перерыв на обед в эти часы не входит. Ночная смена не больше 10 часов.
Число рабочих дней в году в «Лензото» на одного рабочего в среднем равно от 310 до 312, вместо 260 по закону 2-го июля 1903 г.
Пункт 12-й гласил:
«На прииски мы должны, нанявшись на работу, являться одни, семьи свои можем приводить не иначе, как получив на то письменное разрешение управления и, в последнем случае, пришедших с нами женщин и подростков, обязуемся, по требованию Управления, посылать на работу, отказываться от которой прибывшие с нами члены семьи не вправе; в противном случае подлежат удалению с приисков. В случае несогласия со стороны мужа (отца или брата) на удаление семьи с прииска по предложению Управления, Управление вправе рассчитывать рабочего, как нарушившего контракт. Женщины, назначенные в прислуги, получают по тридцать копеек в сутки и готовое содержание, или же по шестидесяти копеек в сутки без содержания, от того лица, у которого будут находится в услужении; назначенные же на поверхностные горные работы женщины получают по две трети платы по таксе для рабочих мужчин. Кроме исполнения платных работ, женщины обязаны безвозмездно мыть полы в помещениях, где живут, вообще заботиться о содержании этих помещений в надлежащей чистоте и порядке. Женщины и подростки, будучи назначены на работу, получают те же книжки и подчиняются тем же правилам, что и остальные рабочие»
В пункте 19-м:
«До окончания срока настоящего договора никто из нас требовать себе расчета, без особо уважительных причин, указанных в ст. 12 прил. к ст. 66 Уст. Гор., не имеет права. Управление же может уволить нас во всякое время по одной из следующих причин: а) за неспособность к работе, б) за неявку на работу более трех дней сряду без уважительных причин, в) за леность, г) за дерзость или дурное поведение, д) в случае обнаружения у кого-нибудь из нас заразительной болезни, е) за сборища толпами, угрожающие порядку и спокойствию и ж) за всякое вообще нарушение с нашей стороны в чем либо настоящего договора».
Договор для предварительного осведомления рабочим не пред'являлся, в расчетных книжках напечатан не был.
Заработок чернорабочего максимально — 35—48 руб. в месяц, слесаря, монтеры, машинисты — 90 р. и выше. Но 60% рабочих имели заработок не более 40 рублей в месяц. Кроме того, «Лензото» широко практиковало расплату талонами на свои магазины и склады. Рабочие, получая вместо денег, в которых контора отказывала, талоны, продавали их скупщикам, и, конечно, несли на этих операциях убытки. Талоны — это были свои деньги «Лензото». Средний заработок ленского рабочего за год равнялся 515—516 руб.
Из годового заработка всех рабочих, в сумме 3.186.219 руб., «Лензото» отшило у рабочих ввиде чистой прибыли от продажи рабочим продуктов 277.000 руб. 80 к. или почти полных 9% всей их заработной платы.
Задолжность «Лензото» рабочим по цифрам за 1909 г. на 1-е октября достигала крупной суммы, в 350.000 руб., приносивших «Лензото» проценты, что, вырвавшись из лап «Лензото», рабочий мог уезжать только по железной дороге и на пароходах того же «Лензото», оплачивая стоимость проезда по таксе «Лензото», закупать в его же магазинах продукты на дорогу по ценам, им установленным.
Назвать их «каторжными» было бы слишком мало.
Вот как обрисовывают их товарищи рабочие и сенаторская ревизия Манухина:
«Лесоспусков нет ни в одной шахте. Лес спускают в бадьях в каждой шахте. Это очень опасно, особенно, когда спускается тяжелый лес, бывали от того и несчастные случаи. В каждой шахте для спуска рабочих лестница-стремянка. Глубина шахт от 18 до 23 саж. Главные штольни освещаются электричеством, но электричества не хватало, особенно зимой. Корридоры освещаются свечами, восьмериковыми, очень скудно. На лестницах по 2 лампочки электрических на весь спуск, иногда свеча. Выката, по которым приходится катать тачки, очень плохи, нередко приходилось катать по 1 доске, шириной 4—5 верш., большею же частью 4 верш., — нередко приходилось падать в канавы, арш. до 1½ глубиною. На бортах штолен наваливалось много камней, целые груды, вышиною более 3 аршин. От сотрясения камни падают и убивают рабочих. Провода электрические всегда открыты. Спуск с инструментом в руках. Непромокаемых сапог не давали, были свои и за них подсчитывали. Обещали по новому договору платить за сапоги по 18 коп. в день. Непромокаемых кожанов, шаровар и шляп было очень мало, причем нерваных шаровар почти не было, тоже и шляп, а между тем вода бьет с боков и сверху, сильная вода всегда бывает сверху. На № 48 в шахте не было даже и кожанов.
При шахтах сушилок нет.
При сменной работе новые рабочие надевали мокрые кожаны отработавших рабочих.
Постоянно своя одежда — всегда была мокрой. Зимой в мокрой одежде приходилось 3½ версты до Александровского, 1½ версты до Загалдына и т. д. идти пешком.
Вентиляции в шахтах нет.
Инструменты свои, за исключением кайл и лопат.
Динамит хозяйский, но плохой, бывает много дыму и ядовитого газу. Угар не считается за препятствие к работе. Если угоревший не выходит после обеда на работу, день признается прогулом.
«Мокрым забоем признается забой с приливом воды, обдающей рабочего сверху и с боков выше колена».
«Внутри шахты, т.-е. место работ, освещалось электричеством, но провода были голые и очень часто рабочие, случайно во время работы прикоснувшись к проводам, получали увечья: намокнет шляпа — прикоснешься, ударит в голову — и сорвешься.
Особенно трудно бывало работать в мокрых забоях: сапог и кожаных шаровар работающим в мокрых забоях не выдавали: также не было; вместо кожаных выдавали брезенты, да и то не всегда и не всем.
При шахтах нет раздевальни, так что в зимнее время при мокрых работах рабочие в мокрой одежде идут при 40° морозе, причем вся одежда обледеневает, так что приходится часа полтора самому оттаиваться в казарме. В шахте нет кипяченой воды, приходится пить почвенную воду.
Пара цифр укажет на то, какие это давало результаты. На Феодосиевском прииске амбулатория приняла за пять месяцев 4.915 больных при наличии всего населения на прииске 3.370 человек (из них 1.829 рабочих, остальные их жены и дети). В среднем это дает 1.229 посещений в месяц, т.-е. свыше 30% наличного состава всего населения прииска.
В 1911 году по регистрации горного надзора было на 5.442 рабочих 896 несчастных случаев, т.-е. 164,6 на тысячу. Из них 7 — смертных, 1 — полная неспособность, 24 — частичная неспособность к труду, получивших повреждение.
Интересно отметить, что во всех 24-х случаях при определении потери трудоспособности врачами «Лензото», ими было признано 0 потери трудоспособности.
Эти же лица, освидетельствованные другими врачами, Бодайбинской управы и др., получили определение потери трудоспособности от 15 до 50%, а в одном случае даже 80% при 0 от врачей «Лензото».
Вот текст заявления рабочих Иркутскому губернатору, которое лучше всех оглашений говорит само за себя.
«Несеяный хлеб, но только для нас, рабочих, а служащим по той же причине, в той же кухне выдавали сеяный хлеб. Картофель и капуста часто были плохого качества, но всегда делились на две части: служащим давали лучшего качества и в том количестве, которое ими требовалось, нам же, рабочим, отпускалось картофеля не более 20 ф. на месяц и то в редких случаях. Рыба часто была недоброкачественная, но опять делилась на две части: лучшая опять давалась служащим, а худшую опять-таки заставляли брать нас, рабочих. Мясо было не того качества, т.-е. сорта. Мясо выдавалось нам, рабочим, такого-то свойства, как-то: маслаки, с вырезанными филеями, болонь, ребра в ½ арш. с одной обтянутой кожей, и вообще, вместо мяса, выдавалась только передняя часть, как то: головы без языков, внутренности заставляли брать насильственно с такими выражениями: «Раз тебе записали в книжку, то бери, а то пусть валяется, а с тебя все равно вычтут за них».
С ругательства начиналась работа и ругательством кончалась.
Сыск и шпионство. Доносы шли не только от служащих, но и от рабочих. Доносчикам и шпионам из рабочих давали ход. Их ставили в лучшие забои».
Всего этого больше, чем достаточно для того, чтобы случилось то, что должно было случиться.
25-го февраля 1912 года одному из рабочих было выдано 10 ф. лензотовского «доброкачественного» мяса, среди которого оказался конский половой орган.
Это и послужило первичным поводом к забастовке, и к 3-му марта все прииски «Лензото» стали.
Администрации «Лензото» был пред'явлен ряд требований, из которых только три были «политических», это — 8 часовой рабочий день, увольнение служащих за грубое обращение с рабочими и повышение заработной платы на 30%, т.-е. повышение ее почти до норм, установленных Бодайбинской Городской Управой.
И сию же минуту заработала правительственно-капиталистическая машина.
В продолжение трех недель шла оживленная телеграфная переписка между Иркутском и столицей.
Наконец, губернатор Бантыш превращается в почтово-телеграфный пункт для непосредственных сношений департамента полиции с Трещенковым, назначенным начальником полиции округа.
29-го Бантыш передает Ленинграду телеграмму Трещенкова.
«— Забастовкой рабочих руководит стачечный комитет, во главе которого стоит ссыльно-поселенец Зеленко, на приисках раз'езжают агитаторы, поддерживающие забастовку. Были неоднократные случаи насильственного снятия рабочих забастовщиками под угрозой избиения».
Вот это для департамента полиции было настоящее дело.
«Есть основание предполагать, что с арестом забастовка будет сорвана».
И 30-го директор департамента полиции Белецкий телеграфирует Бантышу в совершенно категорических тонах:
«Предложите непосредственно ротмистру Трещенкову немедленно ликвидировать стачечный комитет».
План дальнейшего был совершенно ясен и Трещенкову оставалось лишь выполнить его с достойной жандарма и опричника честью.
Еще 8 марта, Киренский уездный воинский начальник отправляет в Бодайбо воинскую команду в 75 человек.
И в тот же день было вывешено об'явление, поставившее стачку на мертвую точку. Оно гласило:
«Главное Промысловое Управление об'являет всем рабочим «Ленского Зол. Т-ва», самовольно прекратившим работы, что Управление от дальнейших переговоров с забастовавшими рабочими отказывается, считает, что со стороны рабочих нарушены условия найма, и об'являет, что всем рабочим, невышедшим на работу 8-го марта в установленное время, предлагается явиться в надлежащие конторы за получением причитающихся им денег и документов. Неявившиеся за рассчетом, из числа тех, которые не вышли на работы 8-го марта, таковой после 12 ч. дня 10-го марта будет произведен через г.г. горных исправников, которым и будут посланы деньги и документы. И. об. главноупр. промыслами, горный инженер Теппан».
И в это же вермя:
Жандарм Познанский, начальник жандармского иркутского управления в своей телеграмме от 31 марта говорит: «Приобрел агентуру, заявление которой (провокаторов-осведомителей): значительное количество рабочих при желании не могут стать работать, боясь насилий комитета».
Губернатор Бантыш, войдя во вкус дела, со своей стороны, подстегивает рвение Трещенкова: «в случае арестования, действуйте без шума»... «В случае нарушения мирного хода забастовки, подавляйте всеми мерами, до воинской силы включительно».
Прокурор Преображенский об'являет рабочим, что он не будет принимать коллективных заявлений рабочих и предлагает это делать каждому от себя, явно провоцируя рабочих на хождение их массой к нему.
Все, что нужно, было готово и занесенная над рабочими рука опустилась.
Не будем рассказывать о них своими словами. О них ярко говорят документы.
Вот описание картины расстрела по словам очевидца, выборного Д. С.:
«Все согласились пойти к товарищу прокурора с жалобой на все обиды и с просьбой увеличить женатым паек и на словах хотели выяснить об арестованных. «Сознательные записки» к товарищу прокурора у многих были. Я шел в первом ряду. Когда мы шли около отвала (справа дороги), офицер скомандовал и сыграл сбор. Шли мы медленно в роде «разгулки», вижу — по полотну быстро идет Тульчинский. Повернул по Надеждинской дороге к нам, встретил нас у перекрестка. В это время, после сигнала, из народного дома выскочили солдаты и заняли линию от входа в народный дом до полотна. Мы стояли с Тульчинским против второго забора по Надеждинской дороге за канавой. Нас окружал народ. Тульчинский поздоровался и спросил: «Скажите, братцы, куда вы идете?». Я отвечаю: «Идем к товарищу прокурора с жалобой на обиды Ленского т-ва и полиции. Только мы хотим, Константин Николаевич, сойтись с феодосиевскими, чтобы вместе идти, а дорога перегорожена. А зачем это солдаты? Стрелять будут?». — «Нет, братцы, стрелять не будут, — только к солдатам не ходите». Я и говорю: «Мы этого и не думаем, а так как нет прохода, мы и одни к товарищу прокурора пойдем». — «Нет, не ходите к солдатам, а вот идите тут, через механическую к Феодосиевскому». А я говорю: «Нет, пусть в нас не стреляют, мы по этому свертку пойдем прямо к товарищу прокурора». Тут он спрашивает: «Зачем вы к товарищу прокурора идете, с какой просьбой?». Я говорю: «Мы не можем вам этого сказать, ведь, вы сами с нами отказались переговоры вести, ведь, вы от этих слов не откажетесь?». — «Я хочу знать, братцы, вашу просьбу». Мы ему тогда рассказали. Он нам ответил: «Я сейчас был на Феодосиевском прииске, рабочие согласились там на мое предложение, что я им к 9 часам завтра представлю на глаза арестованных». — «Почему же завтра, а не сегодня: мы уже тридцать верст шли — голодные. Мы лучше подождем». — «А, братцы, скажите мне, если с вашей стороны погрома и насилий не будет, то я и сегодня представлю». Я говорю: «Помните, как вы у себя говорили, что, как ехали сюда, боялись, что здесь беспорядки, а увидев нас, — успокоились: так все спокойно и пьяных нет. Зачем же вы теперь так говорите?» — «Освободите нам путь к товарищу прокурора — мы тут и пройдем». Вот в этот момент и был залп. Стояли и они, и мы к солдатам в полуоборот. Тульчинский тут закричал: «Что вы делаете?», а я кричу: «Ребята, ложись». Тульчинский тоже лег и кричит: «Перестаньте стрелять, что вы делаете, варвары?», а сам плачет, левой рукой машет фуражкой. Мы лежали с ним голова с головой, а ноги у него к Надеждинскому, а у меня к Александровскому тракту. Потом он стал на колени, опять махал фуражкой и платком. Я приподнялся, сейчас же пуля в рукав пиджака. Видел, что солдаты стреляли и снова заряжали, перед ними лежали патроны. Как кончилась стрельба, мы вскочили, а кругом, кто полз, кто сидел, кто лежал без движения. Стон стоял... кричат... «Погибаю, прощайте, братцы». Во время разговора с Тульчинским, кто сидел на таборах, кто на городьбе, так их тут захватывали пули. Никто специально Тульчинского не охранял, один товарищ полз ему через ноги, и тут его убило. Мне или кому-либо другому он свою фуражку не давал. Вот, когда вскочили, мы хотели у него личную подпись взять, что был с нами, но он не мог писать, к карману руку тянет и весь трясется, а тут ротмистр кричит: «Расходись, а то опять стрелять буду» — так и бросили. Во время стрельбы три человека за фалды Тульчинского держали (Ф., П., потом я), так как думали, то, если он убежит, нас тогда переколют или перестреляют всех. Кто знает, что у них было на уме. Прямо с места я побежал на Феодосиевский прииск, так как видно было бегущих оттуда, и мы боялись чтобы они жертву не принесли».
Величайшее историческое преступление свершилось.
Как же ответили рабочие массы России на залп 110 винтовок в далекой тайге?
Будет очень большой ошибкой представлять себе, что до Ленских событий рабочая масса спала, рабочее движение совершенно замерло.
Это будет неверное представление.
Оживление рабочего движения начинается значительно раньше 1912 года.
Экономическая борьба в годы, предшествовавшие Ленским событиям, дает скалу упорного повышения.
Число стачек увеличивается, они охватывают наиболее крупные предприятия и становятся наиболее упорными.
Но это отнюдь не умаляет значения Ленских событий в истории рабочего движения в России.
Самодержавие заявило, что никакого ответа, кроме пули, рабочие массы в ответ на свои требования не получат.
Ответ пролетарских масс был в высокой степени внушительный.
1912 год дает цифру стачечников, равную почти 50% стачечников 1905 г., когда бастовала вся Россия. Причем по данным первые 5 мес. 1912 года почти 10.000 челов., дальше идут Москва, Киев, Одесса, Харьков, Саратов, Люблин, далекие Томск и Архангельск и др. города.
После 1-го мая проходит ряд экономических стачек.
Питер дает с 1-го по 22-е мая 50 стачек с 20.000 участников. «Скороход» — 5.000 человек, трамвай — 1.000 челов., Северо-Ткацкая-Гуна — 1.200.
За этим следует третья волна политических стачек, помимо летней стачки протеста варшавских рабочих против убийства в Кутомарской каторге рабочего Наркомского.
1912 год завершается четвертой волной политических стачек, начавшихся со стачек протеста против расстрела севастопольских матросов; к этому присоединялись протесты против войны.
После Ленских событий стачечное движение носит ярко выраженнный политический характер.
Именно в этом основное историческое значение Ленских событий.
Они дали политический сдвиг движению, бесповоротно направили его на путь политической борьбы, завершившейся октябрем 1917 года.
Одна из буржуазных газет писала: «Это — небольшие огни, бурлящие под тонким покровом лавы»...
Эти волки обладали хорошим чутьем. Они были правы. История сказала свое слово, что Лена — первая страница великого октября.
