В Москве арестован Эрбэ, при нем найдены адские машины и зашифрованная записка. Шифр — двойного обозначения. Следователь Костин раскрывает его. Нити дела тянутся из-за рубежа. Андрей и Сергей направляются следователями в Батум. Они едут как представители Эллинского общества. Дорога полна приключений. Встречают английский миноносец, открывают берега Пиленково, где вместо Поти — белые; в Поти Сергея арестовывают, но он освобождается. В Батуме Андрея узнают, он бежит. В Тифлисе Сергею удается посредством бокса освободиться от офицеров и бежать на автомобиле. Шоффер, Саша Стуков, оказыватся «своим».
В Батуме Андрей по газетной статье узнает коммуниста. Осторожный разговор между ними и Андрей знакомится с подпольем. В тот же день ему удается подслушать разговор двух бывших офицеров—и он вербует их себе в работники. В духане Андрей случайно расшифровывает записку: Мария 14—I — Мариинская ул. Он снимает там комнату и узнает подробности заговора.
Сергей у боксера (которого изображает Саша Стуков) встречается с Андреем, и они намечают дальнейший план действий. Между тем Саша Стуков, приглашенный к полковнику Войтинскому, попадает в западню — с трудом освобождается и убегает, захватив с собой важные документы.
Между тем к английскому генералу Кук-Коллис с секретными донесениями прибывает от Врангеля один офицер. Саше Стукову в качестве шоффера, провожающего офицера на пароход, удается толкнуть его на сходнях пристани. При этом портфель летит в воду и его достает для Стукова «свой лодочник».
Чтобы предупредить планы врагов, Стуков и Леонид, с согласия Сергея, решают взорвать нефтяные баки. Это предприятие им удается.
На Батумском вокзале эсерка Катя узнает в Сергее мнимого боксера и вместе со своим спутником начинает его преследовать.
Сергею и Валико удается скрыться. Валико, под видом корниловца, проводит Войтинского и тот дает ему поручения в Новороссийск с нитями заговора.
Андрей продолжает работу в Батуме и вовлекает нового работника, Виктора Стрепетова.
Девятая глава переносит действие в Москву. Миша выслеживает на Столешниковом заговорщика, тот, захваченный раненым, умирает. При вскрытии обнаружена проглоченная им тряпка.
Библиотекарь Всероглавштаба, терроризированный белогвардейцами, готовится к выдаче им секретных документов.
В это время Валико удается получить командировку от Войтинского в Москву с письмом к Кириакопуло — о плане наступления бело-зеленых банд на "Волчьи Ворота".
В Новороссийске Валико встречается с Кириакопуло, фиктивно арестовывается, а Кириакопуло, назначенный следователем, его освобождает, и оба едут навстречу бандам, каждый для своих целей.
Глава XII дана в сокращенном виде.
ДАВ ЛОШАДИ отдохнуть, Валико собрался в путь и только к вечеру попал в Геленджик. — Вместе с Клячко они всю ночь просидели у телеграфного аппарата. Распоряжения были даны. "Волчьи Ворота", где группировались зеленые, были со всех сторон окружены войсками. Рано утром телеграфист читал донесение:
— Взято в плен 643, убитых 158, раненых 235. В районе расположения зеленых был задержан подозрительный человек, по документам Кириакопуло. Пытался бежать, — убит.
У высокого берега Черноморья в Геленджике, именуемого "Толстым мысом", стояли Клячко и Валико.
Молодой грек ездил в телеге, до верху нагруженной хлебом, неистово крича:
— Хлеб кончается... Хлеб кончается...
Начиналось пряное Геленджикское утро. Из двух этажного белого домика, где помещался Морпункт, в трусиках, высыпали молодые ребята. Бодрые крепкие песни, разрезавшие безоблачное Геленджикское утро, — звучали втакт настроениям, стоявших у "Толстого мыса" Клячко и Валико.
— Вот что значат "Волчьи Ворота", дружище Валико, — сказал Клячко, устремив усталый, — с радостным, бодрым огоньком, взор в точку моря, сливавшегося с безоблачной синевой горизонта, — к таким же "Волчьим Воротам" надо прижать и раскромсать московскую "челядь".
XII. РАЗВЯЗКА.
ВОЕНКОМ был в столбняке. Красные пятна зловеще играли на лице. Наконец, он задыхающимся голосом произнес:
— Вот оно что. Да, да. Понятно. Все теперь понятно.
— Что это вам, товарищ, понятно, — иронически спросил Костин.
— Да поймите, же: шкаф всегда на замке. Без пропуска никто войти не может, а Новиков?
— Оставьте вы Новикова в покое. Он арестован мною для отвода глаз.
Военком развел руками. На лице его распласталось недоумение, потушив все признаки мысли. Костин невольно улыбнулся.
— Да, о Новикове я имею точные сведения. Он тут не при чем. А вот относительно других сотрудников вашего учреждения я не совсем уверен.
— В таком случае я ничего не понимаю.
— От этого нам нисколько не легче. А кто до Новикова заведывал архивом?
Военком презрительно улыбнулся.
— Ну, о том безпокоиться не приходится. Есть здесь у нас старичек-полковник. Душа в теле еле держится... Труслив, как заяц. К тому же был болен и дела все при мне сдал.
— А давно он заболел?
— Да вот несколько дней до кражи.
Костин с Сергеем переглянулись.
Когда военком ушел, Костин обратился к Сергееву.
— А, что ты скажешь?
— Скажу, что преступники действовали наверняка. Великолепно знали расположение комнат. Кто-то "дал дело". А твоя теория, что всякое преступление сопровождается действием, заметающим следы, и что отсюда нужно начинать расследование — на этом деле великолепно подтверждается.
— Нет, что ты здесь считаешь этим действием?
— Внезапная болезнь старика. Нужно его сейчас же арестовать, пока не поздно.
— Ну, брат, ты черезчур торопишься. Нужно ему только переменить соседа по комнате. Ты за это возмешься?
— Ладно. Сделаю. Кстати, какое впечатление на тебя произвела Екатерина Дмитриевна?
— Женщина умная... Боюсь — только не черезчур ли...
— Что ты этим хочешь сказать?
— Пока ничего... Но мне показалась подозрительной ее настойчивость... Она бьет все время в одну точку...
— В какую именно.
— Ее интересует только дело с покушениями на вождей революции... Впрочем, завтра я думаю кое-что узнать. Я нарочно не взял у нее адреса, но, конечно, узнал его. Думаю грянуть неожиданно. Это действует на психологию. А с женщинаяи без психологии не обойдешься.
Сергеев сокрушенно и недоверчиво покачал головой.
На следующий день Костину сообщили по телефону, что "хозяйка дома" и он отправился с "визитом".
— Можно? — постучался он в одну из комнат квартиры известного артиста Юшина.
— Войдите.
Катя вздрогнула и побледнела.
— Вы! Но как?
— Шел мимо, решил вас навестить? Вы не в претензии?
— Нет... пожалуйста... садитесь.
Через минуту уже Катя взяла себя в руки и все лицо ее осветилось обворожительной, ангельской улыбкой.
Она подсела близко к Костину.
— Однако, вы быстро, — глаза ее смеялись, как будто говоря: "я же понимаю, какой вы молодец".
И только рука, державшая букет цветов, дрожала.
— Пустяки, — сказал Костин, — вполне естественно, что я знаю адреса своих знакомых.
Он закурил трубку, оглядывая комнату. Внимание его привлекла пепельница и не столько сама пепельница, сколько то, что он в ней увидел.
Катя вскинула на него свои длинные ресницы: "не хотите ли английскую папиросу?".
Продолжая разговор, он незаметным движением руки подвинул к себе пепельницу. Потом спокойно взял лежавший в ней окурок и начал его разглядывать.
— Итак, вы говорите, что в провинции активной работы нет..., — говорил он с удивлением, читая английскую надпись на папиросе.
Катя вскинула на него свои длинные ресницы. За ними метнулся страх. Но страх в ту же минуту был убит развязным смешком. Грациозным движением всего корпуса достала из кармана платья синюю коробочку.
— Не хотите ли английскую папиросу. Сегодня на улице какой-то мальчишка продавал.
Костин невольно залюбовался смелой и настойчивой противницей.
Поговорив еще минут пять — он попрощался и вышел.
— Усиленное наблюдение за квартирой Юшина — коротко приказал он агенту. Затем он быстро направился к себе, где его ждал Сергеев.
— Слыхал ли ты, — спросил он Сергеева, — чтобы на улицах Москвы можно было купить настоящие английские папиросы?
— Нет. А что?
— Ничего особенного, но уездная глушь, в которой пребывала Екатерина Дмитриевна, на карте РСФСР, вероятно, не помечена, — и он протянул Сергееву папиросу.
— Это у нее такие?
— Да.
— Постой... постой... Я где-то видел такую же. Да, да вспоминаю. На вечере у скрипача Янковича. Он привез из Батума несколько коробок и угощал своих знакомых.
— Из Батума — чуть не подпрыгнул Костин, — скрипач из Батума, английские папиросы и сельская учительница... да-с...
— Но ведь она меня познакомила с Янковичем. Быть может, он просто дал ей пару коробок?
— Ага! Комсомольцы — вскричал Костин. — Вот что нам теперь нужно.
Телеграмма гласила:
Выехали в Москву двое белых, скрипач Янкович и блондинка Катя. Везу почту. Белые явки. Буду седьмого. Морев.
— Морев? Кто это?
— Условная подпись, едет посланный... Распорядись установить наблюдение за этой музыкальной знаменитостью.
Голос Костина звучал сталью, глаза сверкали, на щеках появился румянец.
— Молодцы, комсомольцы, — говорил он в волнении, прохаживаясь по комнате, — без них пришлось бы нам долго повозиться.
До седьмого осталось четыре дня и Костин решил пока Кати не трогать и поддерживать знакомство. Сергеев уговаривал быть осторожней. Раз сама навязывается на работу, значит — метит его убрать.
— Ладно, посмотрим, — ответил, Костин, — я ей помажу губки таким предложением, что она отложит это дело.
И на следующем свидании с Катей он говорил:
— Видите ли, Екатерина Дмитриевна, все наши старания открыть белых здесь, на месте, потерпели крах. Не возьметесь ли вы поехать в Батум. Я дам вам явки к своим людям. Вы человек опытный, имеете старые связи. Что скажете?
При упоминании о явках, Катя оживилась, но, чтобы не выдать себя, просила подождать день-другой.
Костин назначил встречу через три дня.
Приезд Валико сразу разрешил все сомнения и вопросы.
Оставаясь незамеченным, он присутствовал при разговоре Костина с Катей, побывал на концерте Вацлава и с нетерпением повторял:
— Это они, они. Берите скорей, а то упустите.
Но Костин не торопился. Он знал, что делает и бил наверняка.
Валико зашел к Кате, которая видала его у генерала Драценко в Батуме.
Он с таинственным видом передал пароль и, рассказав на словах о поручениях, сразу вошел в курс дел Московской организации.
— Пакет с инструкциями я вам принесу на днях. Он у меня на конспиративной квартире.
Катя послала в Ленинград и Тулу двух агентов, которых невидимо сопровождали люди Костина и песенка их была спета.
Оставалась невыясненной казанская явка, где главную роль играл какой-то доктор. Валико тщетно придумывал инструкции для Казани. Катя находила преждевременным посылать туда человека. Один из таких разговоров велся в присутствии болтливого Вацлава.
— А удобная эта штука, — закидывал Валико удочку, — иметь на явке доктора: в качестве пациента ведь всякий может придти?
— Ну, я не хотела бы попасть ему в пациенты, — усмехнулась Катя.
— Да, ведь "хирург", — рассмеялся Вацлав. — Никогда не думал, что можно быть хирургом не только не кончив университета, но и едва ли видел, как делают операции. Ха-ха-ха. Я думаю, он с таким же успехом мог быть музыкантом.
— А как же он... — начал было Валико.
— Держится пока... в госпитале. Уйма смертных случаев. Как вы думаете, Катя, он ведь больше всех нас отправил на тот свет красных негодяев?
— Пожалуй, но у нас есть дела поважней: Костин обещал мне дать завтра свои Батумские явки, документы и деньги. Это будет нашим последним свиданием, как он сказал. И завтра же я его...
— Но, может быть, можно поручить это кому-нибудь другому, — перебил Вацлав.
— Нет. Это сделаю я сама, — с плотоядным смешком бросила Катя, — завтра, после передачи явок. Вы ведь приготовили квартиру.
У Костина шло совещание. В Казань были отправлены Сергеев и Миша с поручением выловить фальшивого доктора.
Место свидания Кати с Костиным (одна из аллей Петровского парка) было оцеплено нарядом красноармейцев и Катя была задержана. В кармане был найден револьвер. В ту же ночь были взяты все участники организации и старому библиотекарю довелось еще раз встретиться с племянником.
Через несколько дней Сергеев телеграфировал из Казани об успешной ликвидации докторской явки.
Группа Эрбэ была разгромлена, а, полученное через некоторое время, радио из Трапезунда гласило:
"Взорвано белое судно "Русь" горючими снарядами Врангелю тчк дессант задержан два месяца тчк Войтинский помощниками едет Константинополь тчк Сомов Стрельбицкий тчк".
Андреем была проделана колоссальная работа совместно с Стрепетовым, — по подготовке взрыва этого судна.
Тем самым одна из главных нитей "Дела Эрбэ", которая вела к организации дессанта, — была также разорвана умелыми и смелыми действиями Андрея.
На одной из узких, извилистых улиц Трапезунда, граничащих с отвесным обрывом к морю, как ласточкино гнездо под карнизом, лепилась турецкая кофейная. На балконе сидело человек пять русских.
Молодые, загорелые лица дышали задором.
— Я все-таки думаю уломать Мухтар-бея дать нам радио, — сказал один из них.
— Собственно и уламывать то тут нечего. Он больше для проформы тянет...
Друзья молча продолжали любоваться расстилавшимся перед ними южным морем, залитым лучами полуденного солнца. Кое-кто курил нергиле, остальные потягивали из маленьких чашек крепкое кофе, запивая его холодной, как лед, водой.
— Дай-ка сюда бинокль, Сергей. Что это за итальянский пароход на рейде.
Через минуту бинокль обошел пять пар зорких глаз.
— А чорт. Ведь и в самом деле это Войтинский.
— А слева — Угрюмов. Ишь, как поэтично на перила облокотился...
— Да их тут целая свора.
— Эвакуируются... Вся головка в сборе.
— Повидимому, Валико свое сделал, — с облегчением сказал Андрей, допивая кофе.
