МОСКВА — СТОЛИЦА. В Москву тянутся тысячи ходоков по "хрестьянским" и по всяческим иным делам к деловитому и заботливому мужичку — "всерасейскому старосте" Михаил Иванычу Калинину. В Москве заседают "Старейшины великого племени большевиков" — члены Центрального Комитета Партии. В седых стенах московского Кремля собирается Коминтерн, в Москве — Центральный Комитет нашего Союза, в Москве, наконец, втрое больше жителей, чем в Ленинграде, в Москве... Да мало ли что еще в Москве? Москва — столица.
И все-таки, у москвичей, приезжающих в Ленинград — странное ощущение. Не знаешь, кто же ты такой: "столичная штучка", посетившая провинцию, или... провинциал, попавший в столицу. Москва таит к суровому Питеру любовное восхищение и преклонение.
18 июня в актовом зале Смольного собрались с ленинградских заводов представители этой рабочей молодежи на Х губернский с'езд РКСМ.
На трибуне т. Залуцкий — секретарь Губкома партии.
"Комсомол", — говорит он: — "это сильный отряд партии, работающий среди молодежи. Мы затребовали у Ленинградского Союза Молодежи тридцать организаторов коллективов (партии), и нам их дали. Это хорошие работники, полные энергии, горящие желанием работать, — надежная смена старым бойцам. Наша молодежь растет вместе с партией, идет с ней нога в ногу".
И апплодисменты, которыми встречает с'езд эти слова представителя партии, — не те обычные апплодисменты, отпускаемые в определенной порции "для приличия", "из вежливости". Ленинская молодежь не может не итти нога в ногу с партией. Ленинград — это не только город Ленина. Это еще — город ленинцев. Это еще — город ленинской молодежи.
Товарищ Чаплин делает доклад о задачах VI Всесоюзного с'езда РКСМ. Доклад Чаплина охватывает все вопросы, которые стоят в порядке дня у Всесоюзной комсомолии. С'езд особенно настораживается, когда т. Чаплин говорит: "глубже в деревню". Для ленинградцев вопрос о деревне, конечно, более сложен, чем для других промышленных городов. Ленинградский пролетарий — в своем большинстве — давно порвал всякие связи с селом, давно забыл о ржах, о пастушьем рожке, о парном молоке от "своей коровы", о матушке-сохе. И фабричные трубы не напоминают ему об этом. В резолюции, принятой по докладу тов. Чаплина, "С'езд приветствует решение ЦК о постановке вопроса о работе в деревне на VI С'езде, считая, что этот вопрос приобретает сейчас исключительно важное значение для партии и комсомола, на разрешении которого должно сосредоточиться внимание всего комсомола".
Кончается эта резолюция, как и полагается ленинградскому комсомолу, призывом ко всем организациям нашего союза следовать примеру рабочей молодежи Красного Ленинграда.
"С'езд горячо поддерживает перед VI С'ездом РКСМ предложение Центрального Комитета о переименовании РКСМ в Ленинский Коммунистический Союз Молодежи".
После приветствий, после широких прений по теме докладов т.т. Залуцкого и Чаплина, С'езд на второй день переходит к деловой текущей работе. Доклады, внимательно выслушанные С'ездом, отличаются, — это сразу резко бросается в глаза, это заставляет испытывать радость и гордость за ленинградских товарищей, — необычайной деловитостью, обоснованностью, продуманностью и последовательностью. "Бузой", — так хорошо знакомой нам, здесь не пахнет. Особенно хорош и серьезен доклад Румянцева — об экономической работе Ленинградского Губкома (3-й день С'езда). Видишь: на трибуне стоит перед тобой рабочий парнишка, у которого, может быть, и начали расти усы, но во всяком случае, их не видно. А между тем, — чем не ученый доклад ученого профессора? Через каждые три слова — одна цифра. Факты и цифры. Из доклада получаешь яркую, полную картину условий труда рабочей молодежи. В Ленинграде — тринадцать тысяч рабочих подростков. Зарплата в различных производствах колеблется между 19 и 31 руб. Некоторые хозяйственники считают эту зарплату слишком "высокой" и хотят ее снизить. Союз должен дать здесь решительный отпор. Союзу предстоит и другая борьба с слишком усердствующими хозяйственниками: с их стремлением приравнять оплату труда в школах фабзавуча к вузовской стипендии. Румянцев горячо говорит о молодежи на частных предприятиях, о необходимости усилить внимание этой молодежи, говорит о безработице (в Ленинграде — 12 тысяч безработных).
Доклад Румянцева С'езд не только слушает: он деловито, по-рабочему, "обмозговывает" все то, что говорит докладчик, прикидывает в уме цифры, занимается арифметическими выкладками; нет слушателей — все работают. Вот — рядом со мной — кожаная куртка, сандалии, портфель: ленинградская комсомолка. У нее блокнотик, карандаш.
— Ты откуда? — спрашиваю.
— С Халтуринского... (текстильная фабрика).
Интересно, что она так быстро записывает в свой памятный и замусоленный блокнотик. Засматриваю через кожаное плечо. "Увязка работы школ ФЗУ с потребностями промышленности. Промышленности нужны токаря, литейщики; мы только через два года можем выпустить из наших школ ФЗУ рабочих той квалификации, которую промышленность требует уже сейчас". И озабоченность легла складочкой на лбу у моей соседки-комсомолки. Чужой человек, не знающий нашего комсомола, удивился бы: ну, какое ей до всего этого дело? До токарей и литейщиков, раз она — текстильщица, и к ФЗУ не имеет никакого отношения. — "Она комсомолка". — Это единственный ответ, который можно было бы дать чужому человеку.
После делового, полного фактов и цифр, доклада Румянцева, — тоже деловой, продуманный доклад т. Толмазова — секретаря Ленинградского Губкома РКСМ — об образовании рабочей молодежи. Доклад Толмазова, это уничтожающая, беспощадная критика всей системы народного образования нашего уважаемого Наркомпроса.
У Толмазова худое лицо, выдающиеся от худобы скулы. Видно, что парень измотался на работе до последней степени.
Глаза горят у него сухим блеском. — "В санаторий бы ему!" — мелькает мысль. Говорит он хриплым, усталым голосом. Некоторые фразы и у Толмазова блещут здоровым, рабочим юмором; дружным хохотом откликается С'езд на такие определенные "полезности" трудовых школ 2-й ступени. "Школы 2-й ступени", — говорит Толмазов, — "готовят работников куда угодно, но только работники эти выходят... никуда негодные".
Третий день с'езда кончается докладом т. Середахина о вооруженном комсомоле, — и с'езд переходит к работе в секциях.
Толпы делегатов — у книжных киосков. Есть киоск "Молодой Гвардии". Делегаты губс'езда — это те же фабзавучники, рабочие подростки, красноармейцы, матросы, о которых так много говорилось на с'езде. И у многих из них нет полтинника, чтобы купить "Смену". А видно: соблазняются многие. Наверное знаю, что вот этот парнишка с наморщенным лбом решает важный вопрос: купить ли 2 пачки "Невы" да останется еще на спички и на газету, — или всю эту роскошь заменить 9-м номером "Смены"? Вот уже подходит он к киоску, вот уже протягивает руку к карману, — нет, "Нева" пересилила: как же не куримши? А еще предстоит собрание секции, — несколько часов подряд не просидишь без папирос.
В корридоре, в зале — группы. Это районные делегации обсуждают выдвинутые кандидатуры. В этом вопросе нет никакой страстности, напряженности: обдумывают кандидатуры спокойно, взвешивают плюсы и минусы работников.
Звонки. Человеческая громада грузно хлынула в зал... Заседание началось.
Зачитываются постановления, принятые секциями. Переходят к выборам Губкома и делегации на Всесоюзный с'езд. Очень интересно здесь вот что: по какому-то узкому специальному вопросу о работе в Красной армии с'езд разбился на 2 почти разных лагеря, и президиуму было очень трудно подсчитать, где же большинство, где меньшинство.
Выборы же — и губкома, и делегации — заняли не больше 10 минут и всех выбрали единогласно. Это — лучшее доказательство того, насколько сплочена ленинградская молодежь. Единогласно выбирают своих лучших людей.
Впрочем — разве может быть иначе в Ленинграде — в городе Ленина, в городе ленинской молодежи?