"Смена", №13, сентябрь 1924 год, стр. 14
БЫЛА ВОЙНА. Целый год уже бушевала бойня на равнинах Европы. Тысячи молодых жизнерадостных людей оставались "на поле брани" — и новые тысячи без сопротивления заполняли бреши, пробитые в их рядах. Наши сердца, сердца юных пролетариев, истекали кровью. Наши руки сжимались в кулаки в бессильном бешенстве: убийство! Безумие! — и мы не можем с ним бороться? Пусть нас, бессильных, ведут на войну!..
Мы вытачивали гранаты, пистоны, набивали патроны, перетаскивали мины — день за днем, в течение двенадцати часов — день и ночь; ведь мы были слишком слабы, ничего не могли предпринять.
— Ничего?
В темной комнатке захудалого пригородного кабачка спросил он нас, молодых рабочих, — он, Карл Либкнехт, заклейменный презрением:
— Юные друзья! Вы ничего не можете сделать? Но разве вы не молоды? Разве вы не пролетарии? Не видите вы вокруг себя нужды и невзгоды? Не чувствуете вы, как беднота болеет за своих павших близких? Не ощущаете вы на своем затылке железной руки Молоха — капитала и военщины? И вы ничего не можете сделать?
Сто двадцать горящих глаз вопросительно впивались в глаза Либкнехта: "Что можем мы сделать?" — И он говорил и раскрывал сердца и наполнял их ненавистью к милитаризму, к патриотизму, к "гражданскому миру".
— Не терпеть! Не ожидать! Сопротивляться! Восстать! Бороться! В массы! Скажите им: вы преданы, проданы и обмануты! Пробудитесь! Не идите в могилы! Сбросьте свое военное платье! Поверните штыки против ваших мучителей и угнетателей! Перестаньте вытачивать гранаты, не набивайте мины и патроны! Протяните руку нашим братьям и сестрам во Франции, в Англии, в России: ибо они страдают так же, как и вы! Будьте людьми! Будьте пролетариями! Будьте бойцами!
Юноши и девушки! Сделаете вы это? Встряхните вы их, хотите вы вести их к борьбе за мир, свободу и хлеб?
— Хотим!
Наши глаза метали молнии, дрожали сжатые в кулаки руки; но тут...
— Именем закона! Собрание прекращается. Кто вы? Кто у вас главный? Вы арестованы! И вы, и вы, и вы... Следуй за мной. Все остальные — разойдитесь!
— А, вы палачи! Мы еще слабы пока, мы еще ничего не можем сделать; но мы хотим и будем бороться, и тогда — горе вам...
ТЕМНАЯ НОЧЬ. Из темного дома крадутся темные фигуры. По трое. По четверо, скорым шагом скользят они по различным улицам. Они останавливаются перед витринами, заборами и вывесками, на минутку только — и, боязливо осматриваясь, исчезают в ночном мраке.
На другое утро.
Неуклюже торопятся рабочие... Поток вливается в фабричные дворы. Но вот у забора останавливается толпа. Бормочущие голоса:
— В чем дело?
С грязно-серой стены в усталые глаза светит яркая точка. Кусок бумаги, только записка, и все же толпа стоит. Бормотание нарастает. Люди расспрашивают и допытываются. Вдруг громкий голос нарушает тишину, молодой парень читает:
"Долой войну!
Долой милитаризм!
Рабочие! Пролетарии! Пробудитесь! Вы порабощены! Вы преданы! Прекратите работу! Выйдите на улицы! Демонстрируйте за мир! За социализм! За международное братство человечества!
Мир! Свобода! Хлеб!"
Боязливо осматриваются люди, заглядывают в глаза товарищам по несчастью, вопросительно глядят, но прокрадывается в память милитаризация промышленности — и они понуро бредут на фабрики, к станкам, точат гранаты и набивают патроны...
ВОСКРЕСЕНЬЕ.
Церкви полны набожных молящихся. Они благодарят творца, испрашивают благословения для государя, империи и армии — и скорой победы и мира.
Звонят колокола, когда две тысячи пролетариев, большей частью подростков, идут по Унтер-ден-Линден, и их клич: "Долой войну!" громким эхом отдается в буржуазных кварталах. Возмущение охватывает кучку демонстрантов при виде приближающейся полиции. "Кровожадные псы!" — несется ей навстречу. Но железные кулаки предателей сжимают руки юных пролетариев, кулаки предателей, участвовавших в демонстрации, а теперь сбросивших маску под защитой своих "коллег" в полицейской форме.
Кучка рассеяна, разогнана во все стороны; она сделала свое дело: она бросила лозунг: "Долой войну".
На другой день "Форвертс" писал, что несколько подростков совершили "глупость"...
НА ЗАВОДАХ.
Рабочие находят летучки на скамьях, в раздевальнях и уборных; беспрестанно бросается им в глаза: "Долой войну!". Партийная и профсоюзная бюрократия теряет самообладание. "Избегайте необдуманных действий, соблюдайте спокойствие! Мы должны выдержать до конца!"
Вечером на темной стене раздевальни, как библейские слова: "Мэнэ, тэкэл, фарес", бросается в глаза:
"Проснись, трудовой народ,
Познай свою силу!
Мигом станут все колеса,
Если того пожелает твоя мощная рука!
Долой войну!"
"Чья эта работа?" — раздается голос уполномоченного. Все молчат, недоверчиво глядя друг на друга, опасаясь доноса: ведь быть против войны, быть человеком — преступление! Только один из учеников, притаившись в углу, радуется удачной работе. И попрежнему появляются прокламации и летучки на скамьях, в раздевальнях и уборных в течение еще многих дней.
И так почти на всех предприятиях... Либкнехт сидит в тюрьме, и все же он стоит у верстака, у станка. Клич "Долой войну!" раздается громче; растет число провозглашающих этот лозунг, растет строгость мероприятий господствующей военщины.
К НАМ ПОПАДАЮТ случайные известия из-за границы: из Италии, Испании и других стран; революционная молодежь ведет пропаганду против войны; есть много арестованных, сидящих в тюрьме...
Мы в тиши продолжаем нашу работу, уверенные в победе нашего дела, ибо революционная молодежь восстановила пролетарский Интернационал не на бумаге, а на деле — общими усилиями.
И дальше: удар за ударом. Растет гроза; по всему миру звучит клич: "Долой войну! Мы хотим мира, свободы, хлеба!" — Грандиознее становятся забастовки, решительнее демонстрации: они растут и превращаются в революцию...
Неустанная работа молодежи увенчалась успехом: клич "Долой войну!" победил. А к чему привела эта победа? Мы все знаем это.
Опять нужно бороться — бороться под другими лозунгами: "За диктатуру пролетариата! За коммунистический строй!"