"Смена", №15, октябрь 1924 год, стр. 10-11
В память энергичной совместной работы посвящаю этот очерк Кудрявской ячейке РЛКСМ Раненбургского уезда, Рязанской губ.
В. К.
ЗА НЕДЕЛЮ до отпуска каждый день до пота Семка Фокин бегал по учреждениям, редакциям и прочим местам, доставал литературу для деревни. Набрал фунтов 20.
С багажом долго возиться не пришлось. Взял в руки ломаную корзинку и — айда на вокзал.
— Даешь деревню!
Проучившись три года на рабфаке, Фокин стал уже не так себе. Кое-где подработал деньжат (на вокзалах дрова и уголь сгружал), купил кожаную тужурку, брюки-галифе, кепку смял на затылок. Серая сорочка, в галстуке значок "КИМ", под-мышкой портфель, совсем не тот Семка стал, что раньше по деревне в синих портках шлялся. Одно слово — доподлинный московский активист.
В поезде Семку приняли за комиссара — расспрашивали. В особенности интересовались баба с мужиком — ехали с ним на одну станцию. Семка отвечает на расспросы, а сам все сворачивает на политику РКП в деревне.
Мужик с бабой не соглашаются:
— Хорошо кабы на деле, а так-то оно не совсем так...
— Вот приходи на собрание, доклад делать буду, докажу...
Мужик (Трофимом его звали) поморщился и подумал про себя:
"Хоть год мели, все одно не докажешь"...
Когда от Москвы от'ехали верст 250, настал момент Семке впервые показать себя мужикам.
От споров у него к этому времени даже башку заломило. Семка вылез из вагона на какой-то станции и пошел по платформе. Бегали люди взад и вперед, гремели чайниками, торговались с бабами.
К поезду прицепили новый паровоз. Он тяжело фыркал, как загнанная на скачках лошадь.
— Фу-у, у-фу, у-ф-фу-у...
А сбоку красовалась красная надпись:
Победа пролетариата — смычка рабочих с крестьянством.
У вагона шла посадка. Мелькнул носильщик с желтым чемоданом. За ним важно проплыла дама в белых перчатках в огромной шляпе с голубыми перьями. Проводник посмотрел билет и услужливо посторонился.
— Пожалуйте...
Вслед садились мужики. Несмотря на лето, они были в рваных меховых шапках, ноги толсто обмотаны портянками, на спинах болтались мешки с хлебом и инструментами. А у одного под мышкой была длинная пила.
Проводник посмотрел билет и сказал:
— Сюда нельзя.
— Пусти милый, товарищ, четыре дня ждем. Сорок верст шли... Почему нельзя? Мы такие же деньги заплатили...
— Нельзя, говорю, с пилами...
— Да в ней только десять фунтов, товарищ, мила-ай пусти-и...
— Не лезь!..
Три звонка. Поезд дал свисток, тронулся. Мужики на ходу лезли в вагон. Проводник не пускал, бил по рукам и ногам. Некоторые оторвались от вагона; один споткнулся, ударился головой о водокачку.
Мужик постарше поднялся, затряс рыжей бородой и замахал кулаком вслед поезду:
— Сволочи... проклятые... што б вам голову сломать... мать... перемать...
Поезд уходил. У Семки внутри все сжалось.
Проводник вошел в отделение, где сидел Семка. Он был, повидимому, очень доволен своей победой над мужиками и улыбался.
— Товарищ, вы почему не пустили этих мужиков? — сдержанно спросил Семка.
— А потому они с пилами.
— Ладно. Скажите № поезда и вашу фамилию.
Проводник ответил. На лице у него вспыхнула краска. Под глазом забился живчик.
А Семка записал в блок-ноте:
— № поезда 104, вагон № 7347, проводник Туфелькин.
Проводник стоял ошеломленный. Спросил заискивающе:
— А вы, товарищ, где служите?.
— Нигде не служу, — рабфаковец. А об этом случае пошлю заметку в "Гудок", как крестьяне кляли вслед советский поезд № 104, на паровозе котораго написано:
— Победа пролетариата — смычка рабочих с крестьянством.
Мужики, сидевшие в отделении, посмотрели на Семку с уважением. Один подмигнул и сказал:
— Молодец, тов. Фокин, это дело...
ДО СЕЛА, где жил Фокин, было от станции только 4 версты. Приятно было пройтись. Казалось, мало этих 4-х верст; если бы их было десять, Фокин прошел бы их также незаметно.
Дома, несмотря на усталость, он сейчас же послал сестренку за секретарем ячейки РЛКСМ — Жучковым. Пришло еще человек пять комсомольцев.
— Ого-го! Семка, здорово! Как живешь? Расскажи...
Посыпались десятки вопросов:
— Ну, мы тебе бока нашпигуем, а то замосквичился совсем, в деревню и носа не кажешь.
— А у вас, ребята, как дела?
Жучков почесал затылок, осмотрел Семку с головы до ног (здорово в Москве живут) и сказал:
— Так себе. Комсомольцев всего девять.
— Ну что-ж, ребята, давайте напишем об'явление. Я сегодня доклад сделаю. О постановлениях XIII-го С'езда РКП.
Ребята охотно согласились. Интересно послушать, как Семка научился говорить.
— Только вот бумаги нет на об'явление.
Семка достал из привезенных запасов.
ПЕРЕД ВЕЧЕРОМ на каждом переулке, у колодца, на кооперации, ветер шелестил афиши...
Афиши читались жадно. А мужики даже ужасались, откуда "косомордые" взяли столько бумаги. Тут курить нечего, они вон что, на каждом углу налепили.
Трифон, Семкин дед, набивая в нос табак, подсказал мужикам:
— Это наш "кысамол" из Москвы привез...
Маленькая изба, где помешался комсомол, к вечеру — битком.
Жучков открыл собрание. На столе стояла глиняная кружка с водой. Фокин встал на скамейку, тряхнул волосами. (Как это в Москве ораторы делают). Руки в карманы, начал доклад. Резко, четко, как, все равно, машинка, отбивал слова Семка. От жары то и дело пил воду.
Мужики не по всем пунктам соглашались с Семкой. У него на губах от спора ссохлась пена, а мужики свое:
— В том и дело, на словах это хорошо, а ты бы вот на деле, да-а-а...
— Какая же ты, говоришь, политика просветительная... кады сам видишь, есть у нас школа, али нет? В ней вот и пахнет — нос затыкай.
До полночи тянулся спор с мужиками. Семка им политику РКП в деревне, а они ему:
— Преврати слова на деле, тады да-а-а...
— А уж говорить ты, Семка, ловко научился, — на что я стар, а в другом месте так сказанет, аж волосы шевелятся, — сказал Семке Пантелей:
— Мужику красивых слов не надо, дело давай. Вот тогда бы правильно была политика КЫ-ПЫ-РЫ, РЫ-КЫ-ПЫ. Вот это бы приветствовали.
Когда вышли на улицу, Жучков сказал Семке:
— Ну, как, Семка, подперли, во как трудно работать...
— Ничего... Поработаем и сделаем.
В ДЕРЕВНЕ НАЧАЛАСЬ КОСЬБА РЖИ. Семка два дня косил рожь. А как с косьбы придет на обед, так сейчас с ребятами на пруд купаться и упражняться гимнастикой. Мужикам это не нравилось.
— Ишь отгулялся, кувыркается, делать тебе нечего! Запрятать бы тебя на весь год работать, тады бы не закарячился, а то как мерин отлопался...
Семка уже стал сердиться.
А мужики свое:
— Это тоже хорошая политика, только после дела.
Однажды к Семке пришла Марфа, соседка.
— Семка, чтоб вы мне "косомолом" рожь скосили, а то мужика нет...
— Ладно, тетка, сегодня на собрании поговорим.
На собрании комсомольцы предложение Семки приняли и, кроме того, сделали добавление "Скосить рожь еще бабам, не имеющим косцов, и бедным семьям красноармейцев".
Два дня Семка с комсомольцами косил рожь. А как с поля домой — в ряды и с песней. На третий день вечером собрались комсомольцы. Подсмеиваются друг над другом, кто как косил. А Жучков внес предложение:
— Ребята, давайте через Отдел лесничества выпишем на осень молодняку для посадки леса.
— Даешь, ребята!
Поручили Семке с Жучковым выработать отношение в Отдел лесничества. Семка закатился в город поговорить о лесе. Отдел лесничества согласился. Стали комсомольцы на сходке говорить о договоре на лес. Председателем был комсомолец. А Микита встал и сказал:
— Вот это хорошо, ребята, за это вас никто "косомордыми" не назовет. А то что, живешь, кнутника негде вырезать...
Андрей, бородатым его зовут, добавил:
— Этого мало еще, ребята, вам на горло нужно наступать, а вы наступайте, где нужно — школа нужна. Два года ребята забулдыжничают. Тут и мы поможем.
После сходки Семка закатился в Волком, в Волисполком, пояснил, в чем дело. В Волисполкоме старые партийцы похвалили Кудрявских комсомольцев. Но Семке они не понравились. Все это — подожди, сделаем. Не как в Москве: раз, раз и готово.
— "НОТ" вам нужен, а то больно уж у вас все кисло, — предложил Семка.
Но как ни медленно, а дело шло. Волисполком отпустил старых досок из разломанного дома и согласился на открытие школы.
Семка подпрыгнул от радости, когда приехал домой. На другой день подрядились с мастерами, и всей ячейкой принялись за работу. Три дня одни навоз вычищали. Землей все харкали. В особенности, когда ломали старые пни.
Целую неделю, с утра до вечера, комсомольцы Семка, Афанасий-столяр, Захар-печник проработали.
Комсомольцы стругают доски, брусья, Афанасий как подладит, так на месте. Комсомольцы очищали, подавали кирпичи, а 3ахар-печник положит кирпичик, глинкой пришлепнет, так тут и был.
Печки были закончены. Все подмазали. Устроили сцену, стены выбелили мелом с подсинькой. Наделали скамеек, починили парты. На входной двери написали лозунг:
"Через просвещение к коммунизму".
На левой стороне слова Ильича:
"Книжное знание без практики ничего не стоит".
На правой стене комсомольцы с Семкой сами выработали лозунг:
"Дети! помните: эту школу создали вам комсомольцы!
— А ведь ядовито с вами отшлепали, ребята, — сказал АфанасиА. — А какие слова: "Помните, комсомольцы вам создали эту школу". Ух, как ядовито!
— А што, ребята, барский дом так пустует. Нам бы ремесленную школу в нем открыть. Комсомольцы у нас есть и еще будут после этого дела, хоть отбавляй. Я — по столярному цеху: кузнец хороший есть на примете...
Захар перебил Афанасия:
— А колеса бы какие стал выпускать я с ребятами. Ух, ядрена палка, и дело может пойти...
У Семки сразу гвоздем засела эта мысль.
— Что-ж гениально... попробуем.
Все улыбнулись.
И новая мысль молнией разнеслась по всему селу.
КОГДА комсомольцы задумали построить школу, к ним полтора месяца ходил сын дьякона — Шурка. Приставал, чтоб его приняли в комсомол. Семка с Жучковым-секретарем отвечали:
— Что же, подавай заявление, посмотрим...
Шурка написал заявление и в заявлении привел раскаяние, почему не вступал до сего времени и почему вступает сейчас.
В новой шкоде было назначено собрание. На сцену поставили стол. Избрали президиум. Народу полна школа: мужики, бабы, вся улица, с ребятами, девками. На повестку дня поставили два вопроса:
1) Доклад С. Фокина: Посиделки и клуб РЛКСМ в деревне.
2) Прием новых членов.
Мужики смотрели на сцену, от удовольствия улыбались.
— Вот теперь, ребята, вам можно петь: "Комсомолы, браво, молодцы", ишь, как отчебучили, тут и быть охотно, — сказал Федот, пуская клубы дыма изо рта.
После доклада Семки, приступили к разбору заявлений. Подано тринадцать. Принимали здорово.
— Бедняк, хороший малый — принять.
— Середняк, хороший малый — гармонист, деревенский вожак — принять.
— Пастух и батрак — принять.
Одного Гришку крыли здорово — хулиганит больно. Наконец, дошло дело до дьяковова сына, Шурки.
Жучков читал заявления по одному тону, а Шуркино редко и с расстановкой. Мужики думали, что Шурке особое предпочтение. А Сидор даже сказал Федоту:
— У-фу-фу... отца дьякона Шурка подал заявление. Ну, этого-то... сразу примут, учился в семинарии, образованный...
Ан, не тут-то было. Ванька-комсомолец встал на скамейку, чтобы его было видно, и Шурке вопрос:
— Вот, товарищи, пусть он скажет, почему он ходит в церковь? Я его видел, он в воскресенье шел.
Шурка привстал. Ему неловко отвечать перед мужиками Ваньке "мальчишке". Кашлянув, сказал:
— Церковь, а почему не ходить в церковь? Я считаю, можно быть в душе большим коммунистом и можно ходить в церковь. А что касается меня, то я люблю искусство духовного пения.
— Искусство духовного пения, — передразнил его Ванька, — ну, ладно, а почему апостол читаешь?..
— Апостол? в апостоле тоже пение. Иногда приходится брать октавы.
Собрание всколыхнулось, все засмеялись.
— А вот, скажи, почему ты не поступал до сего времени? — спросил Семка.
— До сего времени не вступал... неустойчиво как-то было, ячейка была слабая, а теперь я вижу совсем другое, ну, а больше...
Жучков Семке шепнул на ухо:
— Знаешь, Семка, я сейчас выкину предложеньице, сразу отошьем.
— Товарищи, вопросов больше нет, тогда у меня есть предложение: принять в члены и поручить вести анти-религиозный кружок и делать публичные доклады на анти-религиозные темы.
У Шурки волосы зашевелились от неожиданности.
— Что за глупый вопрос, товарищи. Я буду работать, но зачем навязывать это? Могу хор организовать. А это зачем?..
— Тогда я предложение снимаю, товарищи, — сказал Жучков, — вношу другое: по выясненным здесь причинам, нам таких не нужно.
Все подняли руки за.
— Хотел пристроиться, не удалось, — сказал Ванька.
— Во как они его заколеснули, — пожимая плечами, сказал мужик Артем.
Жучков об'явил собрание закрытым. И дружно, звонко из окна на глазастую улицу потекли звуки Интернационала.
Вышли все. Месяц застыл в синеве и казался маленьким, с двугривенный. Перемаргивались звезды. Вскрикивали, пели. По селу звоном разлилась гармошка.
НА ДРУГОЙ день в школу пришел председатель кооперации.
— Ну, как, Семен, можно у вас в школе собрание сделать?
Семка вырос от радости.
Почему же, пожалуйста.
На собрании Семку выбрали председателем. Семка на повестку свой вопрос:
— Кооперация и культурно-просветительная работа в деревне.
Семка не успел как следует высказаться, Иван Петрович — член правления кооперации — потрогал длинный ус и внес предложение:
— Выписать газеты, так как нам нужны всякие раз'яснения, и отпустить комсомолу на просвященную работу два чарвунца.
Предложение Ивана Петровича у Семки по жилкам растеклось.
— Здорово!
Афанасий-столяр привстал, высказал свое мнение:
— Граждане, вам, наверное известно, что наши комсомольцы совместно с нами решили открыть ремесленную школу. И вот, граждане, мне кажется, что кооперация здесь должна решить. У вас будут мастерские: столярные, кузнечные, колесные. У нас будут ученики — комсомольцы, а также и беспартийные. А вы нам, граждане, от кооперации помогите. Помогите доставлять отливы сельско-хозяйственных машин. Мы будем их обделывать деревом. Дело на ходу, граждане. Приложим свои усилия, чтобы гремело на весь уезд. А с комсомольцами, граждане, это сделать можно.
— Чево тут, мужики, фуксируй все в протокол, что сказал Афанасий. Дело хорошее, нужно помочь! — заявил категорически Кирилл, член ревизионной комиссии.
— Теперь у меня есть еще кое-что добавить к этому, — сказал Семка. Наша кооперация сельско-хозяйственная. Необходимо, чтобы ездил агроном, читал лекции о сельском хозяйстве. Нужно завести связь с землемером на предмет землеустройства.
Не успел Семка окончить последних слов о землемере, как загалдели мужики:
— Уж про это нужно как следует. А то живет какой-то агролом, а мы его в глаза не видели. А про землемера, брат, ты лучше не говори. Какой это землемер. Одно слово, — землемор. Вот прошлый год хотели перейти на многополье. Выписали этого землемера, а он с кого быка, с кого червунец, с кого монаха (четверть) самогонки, так намерил, что пять лет чахнуть будем. Все деревни друг против друга на ножи поставил. Вот про это-то ты, Семка, в центре-то и потолкуй...
Семка был чрезвычайно расстроен таким положением.
Семка решил приняться за устройство ремесленной школы. На другой день поехал в город; там ничего не получил. В уездный бюджет опоздали. Но дали новую мысль.
Семка приехал домой, собрал собрание, пояснил положение:
— Чтоб создать материальную базу для открытия в будущем году школы, необходимо, товарищи, на первый раз открыть не школу, а промысловую копперативную артель мастерских по сельско-хозяйственному оборудованию с ученическим уклоном.
У Семки с собой был устав захвачен из города.
Прочли устав, так и слелали. Закипела вновь работа. Семка с комсомольцами искали инструмент для оборудования. А Захар с Афанасием стали делать верстаки. День и ночь работал Семка с комсомольцами и мастерами.
Настало 5-е сентября. Семка собрался ехать в Москву. Мужики ребят останавливали:
— Семк, поживи еще хоть денечка два. Дострой это до конца...
— Не могу, ребята, отвечал Семка, — я, чем сумею, буду помогать оттуда. Необходимо ехать нужно...
Перед от'ездом Семка был в мастерских, устанавливал с кузнецом мех. Потом кузнец для пробы меха накалил до бела кусок железа и сделал новую подкову.
Не охота была Семке ехать от такой работы, но необходимо.
Вечером Семка Фокин стоял на станции под бледным фонарем, ждал поезда и долго, глубоко думал:
— Как им помочь из Москвы, чтобы это дело "гремело на весь уезд?" — как сказал Афанасий-столяр.