Записки д-ра Вилльяма Монгомери Мак-Говерна.
Мы выступили из Даржеллинга 10 января. Никто, даже Найт, не знал, каким путем я пойду, хотя путь этот был мною подробно разработан.
Я желал во чтобы то ни стало посетить оба главных города Тибета — Шигатце и Лхассу. И так как я предполагал открыть свое инкогнито в Лхассе, — а можно было ожидать, что это обстоятельство помешает свободе моего дальнейшего движения по стране, — естественно следовало начать с Шигатце.
Направление Пари-Глантце было, очевидно, невозможно, — по этой дороге меня довольно хорошо знали и легко могли открыть; по этому я выбрал извилистую окольную дорогу через весь Сикким, с тем, чтобы проникнуть в Тибет около Кампо-Дионго, далее, пройти на север через провинцию Тсане вплоть до Шигатце и берегов Брамапутры. Оттуда я предполагал двинуться по Брамапутре на Восток, переправиться через нее недалеко от Лхассы и затем попасть в самую Лхассу.
Дорога эта очень мало известна, пользуются ею лишь мелкие торговцы и разносчики; зимой никто по ней не ездит, и она считается закрытой, ибо проход в 18.000 фут, высотою, на 4.000 фут. превышающий желапский, обыкновенно бывает завален снегом. Для нас это имело и то преимущество, что зимой здесь не было оснований ожидать заставы.
Так как первые два дня мне все равно надо было идти дорогою на Пемайантце — официальное назначение моего путешествия, то выступление свое из Даржеллинга я мог сделать спокойно и открыто. В день, назначенный для выхода, обычная сутолока сборов задержала нас до 11 часов, и поэтому я решил идти 9 января лишь до Манжитара, лежащего сейчас же за Сиккимской границей, а там переждать до следующего дня. Так как много разного народа толкалось около нас во время последних сборов, я условился с Найтом, что он пришлет ко мне одного из слуг передать мне какой нибудь, как будто забытый мною, предмет.
Когда слуга уходил, я громко заучал ему: передай Найт, что через 2 недели мы встретимся с ним в Помайантце!
Потом мне передавали, что это мое обращение, немедленно ставшее достоянием всего базара, и несколько рассеяло подозрения об истинных моих намерениях.
Весь первый день мы спускались с возвышенности, при чем спуск был настолько крут, что с трудом можно было делать его верхом. После только что выпавшего дождя, животные спотыкались и скользили на каждом шагу; Латен нес киноматографический аппарат, вещь довольно легкую и небольшую, и полетел с ним очень неловко и тяжело. Я испугался за целость аппарата, но все обошлось благополучно. Вскоре после полудня мы достигли конца спуска и добрались до моста через реку Ранжир, границу между Сиккимом и Британской Индией. Сейчас за мостом пограничная станция Манжитар. На половине моста мы были остановлены, и проделали скучную процедуру поверки паспортов; один из туземных полицейских офицеров все стремился узнать, какую гарантию я могу дать в том, что не пойду из Сиккима в Непол, Бутан или Тибет; так как допрашивающий был туземец, я отказался понимать его, сославшись на незнание Сиккимского и других языков. На Востоке часто незнание оказывается лучшим орудием, чем мудрость, ибо подчас «глупо обнаруживать свои познания». Отчаявшись что либо узнать у меня, полицейский, в конце концов, махнул на меня рукой. Таким образом, мне удалось избежать какой либо неловкости.
Я увидел, что полиция была гораздо придирчивее, чем обыкновенно; очевидно, Бели, английский политический агент в Сиккиме, предпринял ряд предосторожностей против попыток, в роде моей.
Эту ночь мы провели под открытым небом, всего в полумиле от деревни, где могли пополнить свои запасы припасов.
Ежедневно нам нужно было топливо для костров, бамбуковые листья для животных, молоко для меня, некоторые припасы для всех.
Мясо, рис, яйца и чай мы имели еще в своих запасах, и только время от времени пополняли их.
Вообще говоря, в обитаемых частях Сиккима все это очень легко достать, но сейчас Манжитар был единственным местом, где можно было достать молока, ибо кругом была эпидемия рогатого скота, и все сиккимские коровы либо подохли, либо не давали молока.
В течение первых дней путешествие наше шло очень однообразно. При остановке, прежде всего, разбивалась моя палатка и я удалялся туда. Находилось иногда там место и для Сатаны, остальная прислуга спала на чистом воздухе. Конюх приготовлял мулов и пони на ночь; в то время, как Латен и Диоген готовили пищу; наши кухонные принадлежности состояли из двух чугунных котлов, сковороды и чайника. Чайник и один из котлов были обшей собственностью, ибо я ел тот же самый рис и пил тот же самый чай, как и мои слуги, с тем лишь исключением, что, по восточному обычаю, сначала я кончал свою трапезу, и потом уже к ней приступали слуги; сковорода служила исключительно для приготовления моей яичницы.
Второй котел специально служил для приготовления мяса и зелени для слуг.
Вообще я никогда не любил ни вареного, ни рубленого мяса, и поэтому мне легко было довольствоваться яйцами: при этом я настолько приучился есть пальцами, что даже яйца и рис я ел по сиккимкси, не прибегая ни к вилке, ни к ложке. Когда было окончено с едой, подавалось местное пиво (марва), если его можно было достать в соседней деревне, и понемногу распивалось под аккомпанемент обычной болтовни восточных слуг. Я при этом покуривал свою трубку, иногда пил молоко; в том и другом случае упражнялся в разговоре. Затем, проведя в беседе часа два, мы обыкновенно засыпали.
Возвращаюсь к дневнику: на следующий день (11 января) мы сделали семь миль под'ема от Манжитара к Намтце. Переход этот занял более 5 часов: благодаря плохой дороге, животным неоднократно приходилось давать отдых.
Как и в Тибете, наблюдалась резкая разница температуры утром и в полдень. Рано утром приходилось кутаться, а в полдень мы раздевались чуть не догола.
Когда на полпути мы остановились около деревушки Кийтам, отдохнуть и напиться чая, Сатана повстречался с каким-то старым приятелем, несколько лет тому назад надувшим его при продаже лошади. Как это всегда бывает, молчаливые и бестрастные восточные люди подняли такой страшный шум и брань, что перебудили всю деревню. Оба спорщика гонялись друг за другом с кулаками, но дело кончилось без кровопролития, ибо оба они были трусами. В конце концов, они пришли ко мне, и я кончил дело тем, что туземца прогнал, а Сатану отправил вперед в путь. Мы прибыли в Намтце около 9 часов утра, но животные были столь измучены, что необходимо было остановиться на целый день. В Тибете, по его большим плато, обычный дневной переход, это 15-16 миль, а при благоприятных условиях удается сделать и два таких перехода за день, но перерезанный и скалистый характер Сиккима делает такой темп продвижения совершено невозможным. Две мили в час это хорошее среднее достижение, а больше 10 миль в день не сделаешь, особенно при под'емах.
Кроме того, мне хотелось, чтобы животные были свежи к перевалам. Мы разбили палатку на самом базаре, и, так как я путешествовал пока, как Европеец, то стал центром всеобщего внимания. В полдень местный помещик — «Хази», в сопровождении своего сына, пришел к нам с визитом. Посетители пробыли у нас не менее 4 часов — обычная продолжительность восточного визита. За это время Хази и его сын с'ели недельную порцию нашего сахара, и выпили несколько чайников чая.
Хази и его сын были сиккимцы; большинство же жителей деревни, и все без исключения торговцы были непалийцы. Такой же состав и в большинстве деревень. Сиккимцы, как истые тибетцы, страшно ленивы, так что непалийцы, трудолюбивые. как пчелы, оттеснили их от множества занятий. Земли считаются за сиккимскими «Хази», но земледельцы сплошь почти также непалийцы, и сиккимцы все более и более становятся трутнями своей страны. Можно сказать, что только власть Британского правительства мешает непалийцам завладеть страной и лишить сиккимцев их земли.
На следующий день (12 января) мы продолжали наш под'ем на гору, пока не достигли плато Дамтонга.
Дважды, уже во время дороги, у меня требовали пред'явления паспорта, обстоятельство необычное раньше, очевидно, дорога в Лхассу с каждым годом становится все трудней. К счастью, пока я был под покровительством английского закона, все шло благополучно. Здесь я сделал свои первые снимки. Когда мы подымались все выше и выше по дороге, нам открылся великолепный вид на Кашендцонгу, гораздо лучший вид, чем из Даржелинга, и я этот вид снял.
Кашендцонга третья по высоте вершина мира, — достигает 28.000 футов над уровнем моря, и Монт-Эверест только на 1.000 футов выше ее; так как Кашендцонга выделяется из великолепной панорамы Гималайских гор, на нее, вероятно, легче взобраться, чем на другие горы, но, пожалуй, много времени пройдет прежде, чем под'ем на эту гору будет кем-либо организован.
Кашендцонга служит предметом всеобщего почитания в Сиккиме, и играет большую роль в местном буддийском богослужении; специальные церемонии и особые священные танцы исполняются в честь горы; предания указывают, что в недавнем еще прошлом эти церемонии сопровождались человеческими жертвоприношениями.
От Дамтанга дорога разделяется: налево идет путь в большой Монастырь в Пемайантце, направо дорога в Гакток, столицу Сиккима. До этого момента, все мои спутники были уверены, что я пойду на Пемайантце, мне же следовало идти на Ганток. Так как я еще не хотел открывать своих планов, я ограничился сообщением слугам, что Найта еще не будет дней 10 в Помайантце, а потому мы можем повернуть направо, пройти несколько дней в этом направлении, ознакомиться с неизвестными еще частями центрального Сиккима.
Дорога была очень тяжелая, мы не сделали и половины нашего дневного пути, как животные стали останавливаться, и их приходилось погонять. Тогда конюх дал каждому из животных по хорошему глотку крепкого чая, обычное в подобных случаях средство Сиккимцев. К моему удивлению, животные охотно выпили чай, и бодрее пошли дальше.
При этом мул постарше, самка, прозванная нами «парижанкой», так развеселилась, что помчалась в скач и, в своем стремлении к игривым скачкам, разбила ящик, в котором хранилась наша скудная, тщателью оберегаемая провизия. Вскоре после поворота наша дорога перешла в крутой спуск; мы спускались ниже и ниже, прошли деревни Теми и Тарко, от которых к северу виднелись перевалы в Тибет, и, наконец, достигли долины, по которой мчится река Тиста.
Проход, к которому я направлялся, образуется именно рекою Тистой, но до него было еще несколько дней тяжелого пути.