Заключительнымъ аккордомъ ко всѣмъ словеснымъ и печатнымъ преніямъ о денежной реформѣ имѣвшимъ мѣсто въ теченіи марта и апрѣля является слѣдующая статья К. Ѳ. Головина, напечатанная въ № 7237 «Новаго Времени» и озаглавленная:
Нельзя отрицать, что проектъ денежной реформы былъ встрѣченъ и печатью, и обществомъ далеко не сочувственно. Страннымъ образомъ, однако, его многочисленные противники до сихъ поръ мало касались его наиболѣе слабой стороны. Возражали они противъ самой идеи девальваціи съ двухъ совершенно противуположныхъ, но одинаково принципіальныхъ точекъ зрѣнія. Одни видѣли въ ней нарушеніе идеальной цѣнности рубля, что-то похожее на банкротство, и скорбѣли о томъ, что тѣмъ самымъ навсегда устранена возможность достиженія размѣна al pari. Другіе, напротивъ, являясь сторонниками бумажныхъ денегъ, не хотѣли признать за свободнымъ обращеніемъ золота никакого превосходства надъ существующей у насъ теперь денежной системой.
Опровергнуть эти доводы было не трудно. Пугливую совѣсть сторонниковъ возстановленія полноцѣнности кредитокъ легко было успокоить, показавъ имъ, что намѣченная девальвація — не что иное, какъ признаніе давно существующаго факта, ничьихъ интересовъ не нарушающее, а подъемъ цѣнности бумажнаго рубля до уровня прежняго золотого — было бы для Россіи несомнѣннымъ бѣдствіемъ. Небольшого труда стоить выясненіе преимуществъ золотого обращенія предъ бумажнымъ, — валюты, обладающей прочной внутренней ценностью передъ условнымъ денежнымъ знакомъ, обнаруживавшимъ въ прошломъ неоднократно свою неустойчивость.
Уже то обстоятельство, что доводы противниковъ законопроекта взаимно какъ бы уничтожали другъ друга, облегчало побѣду его составителей. Денежная реформа до сихъ поръ встрѣчала возраженія изъ двухъ противуположныхъ лагерей, образующихъ какъ бы два крайніе фланга нашихъ финансистовъ, — защитниковъ строгаго золотого догматизма и сторонниковъ безконечнаго размноженія бумажекъ, видящихъ въ типографскомъ станкѣ безконечный источникъ народнаго обогащенія.
Съ такими противниками справиться, конечно не трудно. Но если съ принципіальной точки зрѣнія проекту денежной реформы нечего особенно бояться критики, то нельзя этого же сказать, какъ скоро мы къ нему примѣнимъ иное мѣрило — его своевременность и достаточную его подготовку. Въ экономическихъ вопросахъ сплошь и рядомъ положенiя принципіально вѣрныя, но выработанныя въ спертомъ воздухѣ кабинетной теоріи, разлетаются въ дымъ отъ перваго прикосновенія живой практики. Золотая валюта неизмѣримо лучше бумажной, это несомнѣнно, но отсюда еще вовсе не слѣдуетъ, что съ возстановленіемъ ея необходимо спѣшить. Всякое проророчество, о томъ, что произойдетъ, когда накопленное у насъ золото будетъ пущено въ обращеніе, конечно, подлежитъ спору. Но въ этомъ отношеніи сторонники немедленнаго осуществленія реформы находятся въ одинаково неблагопріятныхъ условіяхъ съ ея противниками. Тѣ и другіе вынуждены ограничиваться предсказаніями, и выбирать между блестящими надеждами оптимистовъ и угрюмыми опасеніями ихъ оппонентовъ можно только, ссылаясь на правдоподобность этихъ предсказаній. Къ счастью, наша собственная исторія снабжаетъ насъ примѣромъ достаточно поучительнымъ.
На знаменитую реформу графа Канкрина принято ссылаться, какъ на блестящее доказательство легкости и безопасности возстановленія размѣна при условіяхъ гораздо болѣе затруднительныхъ, чѣмъ настоящія — при значительно болѣе низкой цѣнности тогдашнихъ бумажныхъ денегъ. Но утверждать это можно только при очень поверхностномъ знакомствѣ съ произведеннымъ у насъ въ 1843 году финансовымъ преобразованіемъ. Не слѣдуетъ забывать, что реформа подготовлялась цѣлыхъ 16 лѣтъ — съ 1823—1839 г. — а что на самое ея осуществленіе пошло 4 года — съ 1839—1843 г.г. Почва къ возстановленію у насъ звонкой, и притомъ серебряной монеты, не только подготовлялась, такимъ образомъ, съ крайней осторожностью, но лежала въ самыхъ условіяхъ тогдашняго денежнаго обращенія. Было гораздо болѣе благопріятныхъ данныхъ для реформы, чѣмъ въ настоящее время. Самое обезцѣненіе асигнацій, установившееся съ 1810 года, привело къ переоцѣнкѣ товаровъ и услугъ на внутреннихъ рынкахъ, вслѣдствіе чего въ народномъ сознаніи успѣло ясно установиться различіе двухъ денежныхъ единицъ, — рубля ассигнаціоннаго и серебрянаго. Соотношеніе между ними, сильно колебавшееся за десятилѣтіе 1810—1820 годъ, при вступленіи въ должность графа Канкрина было уже почти такимъ, какъ въ моментъ осуществленія реформы, и съ тѣхъ поръ измѣнялось лишь незначительно. Фиксировать это соотношеніе пришлось, такимъ образомъ, не правительственному акту, а безсознательному настроенію публики. Когда такое настроеніе приводитъ маятникъ курса къ равновѣсію, вызванная этимъ путемъ народная оцѣнка валюты, конечно, гораздо прочнѣе оффиціальнаго ея опредѣленія. Въ самомъ дѣлѣ, графу Канкрину пришлось насиловать установившійся народный курсъ очень немного понизивъ лажъ на серебро только съ 365 асигнаціонныхъ или мѣдныхъ копѣекъ на 350. Послѣднее соотношеніе было, какъ извѣстно, то самое, на которомъ установился въ 1843 году размѣнъ серебра на асигнаціи.
Такимъ образомъ, за весь предшествовавшій реформѣ долгій подготовительный періодъ у насъ существовали двѣ самостоятельныя денежныя единицы, соотношеніе между которыми, правда, колебалось, но лишь въ незначительной степени. Тогдашній серебряный рубль, вполнѣ свободно обращавшійся на ряду съ асигнаціонымъ, вовсе не имѣлъ значенія товара, какое въ настоящее время имѣетъ у насъ золото, а былъ ни чѣмъ инымъ, какъ болѣе высокой денежной единицей, менѣе распространенной среди простого народа вслѣдствіе этой своей высоты, но вполнѣ признаваемой имъ за денежный знакъ. Самое обезцѣненіе асигнацій увеличило ихъ удобство въ качествѣ орудія обмѣна. Нашъ серебряный рубль былъ, въ сущности, особенно для такой бѣдной страны, какъ наша тогдашняя Россія, черезчуръ высокой денежной единицей, и асигнаціи отвѣчали потребности въ единицѣ болѣе мелкой. Что это было именно такъ — явствуетъ уже изъ одного общеизвѣстнаго и крайне любопытнаго факта. Не только въ деревенскихъ захолустьяхъ, но и въ городахъ, среди образованнаго класса, счетъ на асигнаціи фактически продолжалъ существовать довольно долго, когда сами эти асигнаціи отошли уже въ область преданій. Кто знаетъ, можетъ быть, этотъ счетъ существуетъ и теперь гдѣ-нибудь въ глухихъ и отдаленныхъ углахъ Россіи?
Какова же была роль золота въ эпоху этого двойственнаго обращенія разноцѣнныхъ серебряныхъ и асигнаціонныхъ рублей? Въ народъ оно не проникло. Полуимперіалъ былъ аристократическимъ денежнымъ знакомъ, исключительно предназначеннымъ для богатыхъ классовъ. Благодаря прочности установившагося соотношенія между цѣнностью обоихъ драгоцѣнныхъ металловъ, оно могло играть роль вспомогательной монеты, ничуть не путая твердо установившагося понятія о серебряной валютѣ. Установленіе лажа въ 15 коп. на полупмперіалъ въ 1839 году отмѣтило собою начало раздвоенія между серебромъ и золотомъ. Но и это офиціальное признаніе нарушеннаго равновѣсія между ними ничуть не мѣшало золоту оставаться въ своей роли пособника при денежныхъ расчетахъ между состоятельными людьми.
Фиксація курса золота по отношенію къ серебру была только завершительнымъ актомъ цѣлаго ряда оффиціальныхъ опредѣленій этого курса, производившихся министерствомъ финансовъ сообразно колебаніямъ въ цѣнности обоихъ металловъ, — колебаніямъ очень незначительнымъ за все время управленія графомъ Канкринымъ министерствомъ финансовъ. Что и золото не имѣло тогда характера товара, — не имѣло вплоть до прекращенія размѣна, видно уже изъ надписи на кредитныхъ билетахъ, признававшей за каждымъ ихъ обладателемъ право обмѣнивать ихъ не просто на звонкую монету, а на серебряную и золотую монету. Изъ этого обязательства принятаго на себя правительствомъ, логически вытекало право требовать обмѣна бумажекъ на золото съ того момента, когда международная стоимость серебра постепенно стала падать. Съ юридической точки зрѣнія не подлежитъ сомнѣнію, что изъ двухъ одинаково разрѣшенныхъ способовъ осуществленія даннаго права каждый можетъ свободно выбирать наиболѣе для себя благопріятный.
Незачѣмъ говорить читателю, что право это оставалось чистой фикціей по той простой причинѣ, что обмѣнивать бумажки было на самомъ дѣлѣ также невозможно на серебро, какъ и на золото. Обезцѣненный металлъ все-таки стоялъ еще выше курса кредитокъ, и упадокъ его цѣнности повелъ лишь къ тому, что въ своихъ международныхъ расчетахъ мы были вынуждены незамѣтно перейти отъ серебряной валюты къ золотой. Во внутреннемъ обращеніи, между тѣмъ, исчезла всякая звонкая монета и сохранилась одна лишь денежная единица — кредитный рубль. Если бы паденіе нашего курса достигло тѣхъ же размѣровъ, какъ въ двадцатыхъ годахъ,— внутренняя переоценка товаровъ и услугъ совершилась бы вторично, и опять среди народа появилось бы ясное сознаніе различія двухъ денежныхъ единицъ, т. е. серебряной и бумажной. Но этому помѣшали два обстоятельства. Съ одной стороны, лажъ на золото никогда не переходилъ за 50 проц.; съ другой, серебро, эта единственная доступная народу звонкая монета, утратило главное свойство прочной валюты — постоянство цѣнности. Вотъ почему всѣ совершавшіяся у насъ за послѣднія 40 лѣтъ измѣненія въ условіяхъ экономической жизни, — вздорожаніе однихъ предметовъ, паденіе цѣнъ на другіе, — можетъ быть объяснено лишь колебаніями въ цѣнности товаровъ, а не въ цѣнности бумажнаго рубля.
Читатель видитъ, что обстоятельства, при которыхъ теперь подготовляется реформа, вовсе не похожи на тѣ, при которыхъ совершена была реформа графа Канкрина. Бумажныя деньги стоятъ теперь лицомъ къ лицу уже не съ доступной народу серебряной, а съ ненужной ему золотой монетой. Громадное большинство русскаго населенія очень рѣдко встречается съ потребностью совершить разомъ уплату въ 15 р., и денежный знакъ, котораго нельзя чеканить, на сумму ниже послѣдней, для народа совершенно непригоденъ. Серебряный рубль, несравненно болѣе отвѣчающій народнымъ потребностямъ, исчезъ, такъ сказать, съ поля экономической битвы, претерпѣвъ больше обезцѣненія, чѣмъ его бумажный представитель. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ наша кредитная валюта, предоставленная самой себѣ, виситъ какъ бы на воздухѣ, лишившись своей серебряной опоры, и насильственно пристегнута къ чуждой намъ международной золотой единицѣ. Все это вмѣстѣ взятое создаетъ для предположенной реформы почти непреодолимыя техническія затрудненія. Въ 1843 году безграмотному русскому люду не трудно было понять различіе между серебрянымъ рублемъ и бумажной асигнаціей, потому что съ этимъ различіемъ онъ освоился въ теченіе многихъ лѣтъ. Но теперь, когда ему дадутъ въ руки два разноцѣнныхъ золотыхъ рубля, какъ втолковать ему, что старый полуимперіалъ, на которомъ написано «5 рублей», на самомъ дѣлѣ стоитъ 7½ другихъ, тоже золотыхъ рублей, которые попадутся ему на глаза лишь въ формѣ десятирублевыхъ имперіаловъ? Не создастъ ли эта двойственная цѣнность рубля, притомъ конкретно выраженная въ видѣ одного и того же металла, неимовѣрную путаницу въ его головѣ? А между тѣмъ перечеканить весь золотой фондъ въ полуимперіалы новаго образца нельзя потому, что это потребовало бы болѣе года, не говоря уже о необходимости сохранить старые полуимперіалы для международныхъ расчетовъ.
Не будемъ на этомъ, однако, настаивать. Техническія трудности составителямъ проектовъ всегда кажутся маловажными. Сравненіе между реформой графа Канкрина и предполагаемымъ нынѣ открытіемъ размѣна должно поразить каждаго рѣзкостыо контраста между осторожною постепенностью, съ какою новая мѣра вводилась въ жизнь полвѣка назадъ, и тою поспѣшностью, съ какой она подготовляется теперь. Первымъ ея провозвѣстникомъ было разрѣшеніе, всего годъ тому назадъ, совершать сдѣлки на золото, — эта неудачная попытка привить золотую валюту къ нашей экономической жизни. Надѣявшіеся на успѣхъ этой мѣры упускали изъ виду только два обстоятельства: отсутствіе у насъ широкаго поля для золотого обращенія, въ виду непригодности для народа высокоцѣннаго денежнаго знака, и недовѣріе къ этому знаку, вслѣдствіе колебаній его товарной цѣнности. Колебалась, правда, не цѣна золота, а курсъ нашихъ кредитокъ. Но такъ какъ во внутреннемъ обращеніи онѣ сохраняли неизмѣнную покупную силу, получалась илюзія неустойчивости золота, совершенно такъ же, какъ ѣдущимъ въ поѣздѣ кажется, что пробѣгаютъ мимо нихъ поля и постройки. И знаменательно, что нашему финансовому вѣдомству за весь истекшій годъ приходилось не повышать цѣнность бумажныхъ денегь, не удерживать ихъ даже на опредѣленной высотѣ, а искуственно понижать ихъ, фиксируя курсъ золота сперва въ 7 р. 40 к., потомъ въ 7 р. 45 к. и, наконецъ, въ 7 р. 50 к. за полуимперіалъ. Какъ недавно зародилась мысль о девальваціи, можно судить по тѣмъ усиліямъ, какія у насъ дѣлались еще при Н. X. Бунге и при П. А. Вышнеградскомъ для поднятія цѣнности кредитокъ. Трудно допустить, чтобы въ такомъ пугливомъ и мало поддающемся давленію организмѣ, какъ денежное обращеніе, двухъ лѣтъ сравнительной устойчивости между бумажной и золотой валютой было достаточно для ея окончательнаго упроченія. Трудно это особенно въ виду столь еще недавнихъ рѣзкихъ колебаній курса. За періодъ отъ 1881—92 годъ они достигали до 28 и 36 проц. въ теченіе одного финансоваго года, въ 1892 г. доходили еще до 9 проц., въ 1893 до 6,17 проц. и лишь въ 1894 году не перешли за 1,99 проц.
Положимъ, теперешняя фиксація и, въ особенности, открытіе размѣна на золото новаго чекана поставитъ неодолимое препятствіе повышенію бумажныхъ денегъ далѣе настоящаго уровня. Но гдѣ будетъ плотина для удержанія ихъ отъ возможнаго пониженія?
Золото, насильственно превращенное изъ товара въ монету, не найдетъ, вслѣдствіе того, у насъ широкаго примѣненія. Бѣдность страны и отсутствіе сколько нибудь крупныхъ сдѣлокъ для массы населенія надолго будетъ стѣснять сферу его дѣятельности. Стало быть, наши рынки надолго еще будутъ служить для желтаго металла плохой приманкой. Скажемъ болѣе, безъ содѣйствія серебра въ очень широкихъ размѣрахъ намъ будетъ крайне трудно обойтись при размѣнѣ на звонкую монету двадцати-пяти-рублевыхъ кредитокъ, не говоря уже о пяти и трехрублевыхъ: не окажется на лицо соотвѣтствующаго золотого знака.
Между тѣмъ не принято никакихъ мѣръ для пріобрѣтенія и чеканки достаточнаго количества серебряныхъ рублей. Возможность обращенія серебра на ряду съ золотомъ, однако, совершенно очевидна, даже при современномъ его обезцѣненіи. Это видно уже изъ примѣра Франціи, гдѣ обращается на 1,400 миліоновъ франковъ серебряныхъ денегъ, между тѣмъ какъ столь любимый французами пятифранковикъ, la ріêсe de 100 sous, на самомъ дѣлѣ стоитъ не 500, а всего 296 сантимовъ, при переводѣ на золото. Не окажется ли у насъ денежный голодъ какъ разъ на мелкіе знаки, въ которыхъ и теперь ощущается недостатокъ?
А гдѣ увѣренность въ томъ, что бумажныя деньги, несмотря на размѣнъ, не вызовутъ къ себѣ недовѣріе Европы, какъ вызывали онѣ его во время крымской войны, когда тоже размѣнъ существовалъ? Изъ двухъ главныхъ мотивовъ обезцѣненія нашихъ кредитокъ одинъ — наша задолженность и вызываемый ею невыгодный разсчетный балансъ — значительно усилился; другой — психическій, — недовѣріе къ нашему экономическому благосостоянію, столь мало отвѣчающему показному блеску нашихъ бюджетовъ — едва ли исчезъ, тѣмъ болѣе, что для исчезновенія его нѣтъ поводовъ. Да увѣренности въ томъ, что возстановленное равновѣсіе не будетъ нарушено и золото отъ насъ не уйдетъ, очевидно, нѣтъ и у финансоваго вѣдомства. Съ какой стати иначе было бы сохранять уплату таможенныхъ пошлинъ золотомъ и не доказываетъ ли это, что въ глазахъ составителей реформы обмѣниваемыя на золото бумажки все-таки съ этимъ золотомъ не равноцѣнны и какъ бы сохраняютъ на себѣ клеймо прннудительнаго обращенія?