Г. Леви. АНГЛИЙСКОЕ НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО, 1924 год, стр. 38-52
Литература. Hermann Levy, Monopole, Kartelle und Trusts, dargestellt an der Entwicklung in Grosshritannien, 1912. — Cunningham, The Growth of englisch Industry, 1907. — Unwin, Industrial Organisation, 1904. — Macaulay, Critical and Historical Essays, 1852. — H. Hyde, Price. The englisch Patents of Monopoly, 1906. — Social England ed Traill, Vol. IV, 1903. — Tucker, Brief Essay on Trade, 1753. — Кроме этих сочинений — указанные уже в первой главе произведения Rogers, Smiles, Temple, Levy.
Великую эпоху королевы Елизаветы считают обыкновенно начальным моментом роста богатств в Англии. Несомненно, эта эпоха имела громадное влияние во многих отношениях, особенно для дела национального укрепления и создания государственного единства. Но как раз в хозяйственном отношении она не играла такой решающей роли. Вплоть до XVII века Англия оставалась страной, в которой, хотя и наблюдалось сильное тяготение в сторону занятия ремеслами и торговлей, производства готовых фабрикатов и экспорта, на-ряду с "чистым" сельским хозяйством и господством натурального хозяйства, все же больших достижений в этих областях не обнаружилось даже при преемниках Елизаветы, Якове и Карле I. И сочинения начала XVII в., как, например, Wheeler, "Treatise of commerce" (1601) и серьезные историко-статистические исследования Роджерса показывают, что в ту эпоху вывозилось из Англии главным образом сырье (шерсть, металлы) и полуфабрикаты (неокрашенные материи), в то время как в отношении готовых товаров, как, например, окрашенных сукон, материй, медных и деревянных изделий и т. п. Англия всецело зависела от ввоза из Фландрии, Германии, Италии и северных стран. Поэтому-то и возникали при Стюартах многочисленные, в большинстве случаев вздорные, "проекты" крупных магнатов придворных любимцев о насаждении в Англии производства тех или иных товаров или о создании новых отраслей путем открытий и изобретений ("патенты"). (Зло насмехается над этим, между прочим, литератор Бен Джонсон в своем сочинении, вышедшем в свет в 1616 г., "The Devil in an Als").
Только с половины XVII в., когда самодержавный строй Стюартов был заменен правлением Кромвеля, начался расцвет экономической, прежде всего промышленной, деятельности Англии, работающей притом для внешнего рынка, поскольку о нем тогда можно было уже говорить. Роджерс о периоде "последних 50 лет XVI в. и первых 40 лет XVII века" говорит, что: "во всей истории Англии нет другой эпохи, когда англичане были бы так бедны и так мало предприимчивы" и в то же время он констатирует, что именно в эпоху протектората Кромвеля имели место "первые проявления активности англичан в области промышленности и торговли".
Причины этого нельзя свести в однообразную схему. Много различных факторов имело тут значение. Указанное нами выше и теперь сильно развитое расположение англичан к хозяйственной деятельности было тогда еще очень невелико. А без приложения большого труда нечего было и мечтать об осуществлении столь горячо желанного производства готовых фабрикатов. Тут-то и надо искать источник того всеобщего почитания, которым были окружаемы эмигранты, столь отличающиеся от англичан.
Эти эмигранты в двояком отношении обогатили страну в эпоху, о которой идет тут речь: они принесли с собой и акклиматизировали в Англии уже ранее упомянутый "дух хозяйственности", и, во-вторых, целый ряд крайне важных для дела навыков и знаний. Правда, при Карле I и его духовном советнике Лоде еще имели место преследования этих чужеземцев, но за то при Кромвеле была провозглашена религиозная терпимость, даже по отношению к евреям, которые снова появились в Англии после отсутствия, продолжавшегося в течение нескольких столетий. В Колчестере, Кентерберри, Соутгэмптоне и Медстоне образовались целые общины протестантских эмигрантов, сделавших из некоторых местностей своего рода хозяйственные центры страны, как об этом сообщает Мэнли (Manley) уже в 1669 году. Позже Смайльс назвал их "пионерами труда" и сколько считающихся теперь коренными английскими отраслей производства обязаны своим происхождением этим иммигрантам! Один фламандец научил англичан окраске шерстяных материй, другой, изгнанный из родины француз, — "печатанию" ситцев, далее — фабрикация шелковых изделий, которая началась в графстве Кентерберрийском, производство изделий из плоского стекла, керамическая промышленность, которым научили англичан, как об этом писал I. Веджвууд (I. Wedgwood), голландцы, производство висячих часов, тонких сортов бумаги и т.п. — всем этим обязана Англия эмигрантам. Их полезная деятельность отразилась даже на сельском хозяйстве — голландцы первые применили дренаж в современном смысле слова на болотистой почве Линкольншира.
Но к концу XVII века, на-ряду с теми отраслями промышленности, которые были принесены в страну чужеземцами, стали возникать такие производства, которые были обязаны своим происхождением английской инициативе, ибо с момента появления импульса к развитию производительных сил, творческий порыв охватил всю Англию. Одна из старейших отраслей английской промышленности — добыча олова, — которая со времени Елизаветы непрерывно падала, снова начала быстро подыматься с момента появления республиканскаго строя (Commonwealth), а в конце XVII века делаются первые попытки в деле добычи меди, которое так сильно развилось в XVIII веке.
Конечно, факт экономического расцвета Англии, именно с эпохи Кромвеля не может быть об'яснен одним только развитием индивидуальных деловых способностей англичанина в XVII веке.
Играли тут роль и другие моменты, как политического, так и экономико-политического характера. Крушение режима Стюартов (который, кстати говоря, после реставрации и в правление Карла и Якова II уже никогда не был восстановлен в полной мере) означало серьезное упорядочение всей экономической жизни, так как были уничтожены большие помехи для свободного развития, было прекращено преследование и терроризация наиболее активной в хозяйственном отошении части населения — именно пуритан. Кроме того, свержение Стюартов освободило хозяйственную деятельность от всяческих крайне мешавших ей пут, которые были на нее наложены королевской властью, преследующей свои корыстные интересы. Остановимся сначала на первом моменте — в 1641 г. после казни Карла I были уничтожены пресловутые специальные суды, и прежде всего суд "Звездной Палаты" и суд Высшей Комиссии (Court of High Commission), которые не считались с действующим общим законодательством и постановлениями парламента, выносили приговоры об арестах, долговременном заключении в тюрьме, даже о смертной казни. А так как эти учреждения активно вмешивались и в хозяйственную жизнь, особенно там, где дело касалось противников англиканской церкви, то только с уничтожением их настали для экономической деятельности в Англии настоящее успокоение и водворился столь необходимый для нее прочный правопорядок. Громадное значение тут имел также и прогресс религиозной терпимости, нашедший свое окончательное выражение в акте о веротерпимости 1689 года. До того момента религиозные преследования мешали работать всякому отдельному человеку, являясь постоянной угрозой его семье и его имуществу, а в эпоху реакции или в промежуточные периоды — как при позднейших Стюартах — изгоняли из страны наиболее активные элементы ее населения. А между тем во всех странах тогдашнего времени, а особенно в Англии, как это хорошо выяснил в конце XVII века Виллиам Петти (W. Petty) именно "нонконформисты" и были самыми трудолюбивыми и самыми активными хозяйственниками. Не следует также упускать из виду, какое большое значение имело религиозное сознание в жизни отдельных людей того времени — среди тогдашних англичан были такие, которые готовы были безотговорочно положить на алтарь борьбы за свои религиозные убеждения свои чисто экономические интересы, всю свою хозяйственную деятельность, все свое существование. Ясно, поэтому, без комментариев, какое значение при таких обстоятольствах имеет религиозная свобода. Более проницательные англичане, как, например, сэр Виллиам Темпль (W. Temple), достаточно ярко раз'яснили это своим соотечественникам на примере Голландии.
В известной связи с крушением правовых ограничений стоял также тот дух либерализма, которым была проникнута эпоха Кромвеля, осуществившая равноправие всех граждан перед законом и установившая одинаковое отношение государственных органов и общественных учреждений ко всем без исключения. Результаты этого выявились уже в XVIII веке — Англия стала "самой свободной" страной в мире по сравнению с другими странами. Интересное сравнение между англичанами и французами с точки зрения значения отдельных групп граждан в общественной жизни сделал Иосиф Туккер (I. Tucker) около середины XVIII в.: "Англия имеет перед Францией несомненное преимущество — в ней торговой деятельностью может заниматься всякий гражданин, не рискуя этим навлечь на себя и на свою семью где бы то ни было презрение. Профессия купца тут столь же почетна, как и офицера, и никому ненужно оставлять торговую деятельность, когда он разбогатеет, чтобы пользоваться уважением в качестве джентельмена". Иное дело во Франции. Там "буржуа", т.-е. купец или торговец окружены презрением. И, разбогатев, всякий стремится оставить якобы позорящую его профессию, иначе никакое богатство не спасет его от позора и презрения. Поэтому он, разбогатев, старается возвысить свое семейство в дворянство, забрасывает по мере возможности свою работу и воспитывает своих сыновей, имея в виду сделать из них офицеров, или же покупает себе одну из тех должностей на государственной службе или в судебной магистратуре, какие дворянство милостиво уступает буржуазии". Не следует также забывать и того, что свобода печати, в борьбе за которую — по Маколею — играла такую выдающуюся роль личность Мильтона, было так же делом либерализма эпохи Кромвеля. Если все это принять во внимание, то станут ясно какие мощные освободительные силы развились в эти несколько десятилетий революционной эпохи и естественно оказали громадное влияние как на общественную жизнь вообще, так и косвенным путем на общую обстановку и возможность спокойного развития всего хозяйства страны.
Но вся хозяйственная жизнь Англии испытала и непосредственное воздействие экономического либерализма. С усилением парламента и победами его в правовой области над прерогативами королевской власти и близко к ней стоящей государственной церкви, рушилось и существование монополий, которые особенно большое развитие получили при Карле I. Последний постоянно нуждался в деньгах и поэтому давал "прожектерам", как их тогда называли, привилегии на монопольное хозяйничанье в целых отраслях промышленности, более того — сам иногда был заинтересован в финансовом отношении в такого рода предприятиях. Привилегии давались частью в уже существующих отраслях промышленности — страдающей стороной в таком случае являлись цехи; далее происходила монополизация горного дела — королевская власть старалась тут возродить старые права собственности и продажи, наконец, выдавались патенты на новые открытия и изобретения, новые методы производства, эксплоатацию которых захватывали в свои руки придворные и эти патенты и пр. использовали для угнетения уже существующих отраслей промышленности. Рука об руку с этой монополистической системой действовала тогда крайняя протекционистская торговая политика: ввоз дешевых товаров был сильно стеснен в интересах крупных монополистов и в результате сильно вздорожали многие товары, необходимые для широких народных масс. Эта система покровительства одним и эксплоатация других возбудила крайнее недовольство широких кругов населения. Парламент тщетно протестовал против системы монополий в 1597, 1601 и позднее в 1624 гг. своим "антимонопольным статутом". При Карле монополии играли уже такую роль, что в 1640 г. член нижней палаты сэр И. Колепепер (I. Colepepper) мог сказать в своей известной речи о монополистах: "Эти люди, как лягушки в Египте, внедрились в наши дома, и нет у нас ни одного уголка, где бы их не было. Они едят наш суп, облизывают наши тарелки, сидят у нашего очага (угольная монополия!), мы видим их в горшке для красок, в лохани для стирки белья (патент на приготовление мыла!) и в пудреннице; они составляют компанию нашим слугам в их коморках, их печати и отличительные знаки сопровождают нас во всех проявлениях нашей жизни".
Поэтому уничтожение всех монополий, имевшее место после свержения Карла I, было очень серьезной реформой в области экономической политики; 21 января 1641 года монополисты были удалены из парламента. Затем после непродолжительного поворота назад при позднейших Стюартах билль о правах (Bill of Rights) совершенно устранил в 1689 году всякую возможность существования монополий и на самом деле в течение XVIII в. никакие учреждения монопольного характера не мешали уж развитию капиталистической промышленности. Остались только монополии местного характера, основанные на гильдейских или корпоративных привилегиях и не имеющие ничего общего с крупными — в общегосударственном масштабе — монополиями эпохи Стюартов в области промышленности и горного дела; кроме них могли существовать только такие, которые были установлены парламентом в особом законе. Но долгая борьба против прежнего угнетения народного хозяйства монополистами создала в английском народе столь сильное — еще и теперь существующее — отрицательное отношение ко всякого рода особым мероприятиям, покровительствующим отдельным промышленникам, что парламент никогда уже не мог установить какую-нибудь значительную привилегию монопольного характера.
Ясно, что это означает — благодаря этому одно из самых существенных условий свободного развития промышленности было уже налицо в Англии в ту эпоху, когда свобода развития производственных отношений других стран была еще сильно стеснена. Конечно, и в Англии существовали цехи с их монополиями. Но они не касались вновь расцветающей капиталистической промышленности раннего периода и не могли претендовать на регулирование всех отраслей промышленности по одному шаблону; их сфера деятельности была ограничена местными рамками. В XVIII веке, кроме того, экономическая сфера влияния английских цехов сильно уменьшилась. А свобода развития для промышленности в той ее форме, которая возникла вследствие уничтожения системы монополий и развития ничем нестесняющей конкуренции, получившая в XVII веке наименование "свободы торговли" (free Trade), эта свобода и явилась предпосылкой современного капитализма в Англии. Таким образом, английская промышленность уже к концу XVII века получила полную возможность свободного развития, в то время как во Франции "королевские фабрики" или "мануфактуры" существовали в течение чуть ли не всего XVIII века, а в Германии "концессионная система" и "привилегированные купцы" задержались до нового столетия, в горном же деле монопольная организация, на основе государственных регалий, продолжала действовать вплоть до XIX века.
Но, конечно, в этот период, когда свобода развития промышленности была еще только завоевана, английский капитализм делал только свои первые шаги. Первых успехов он добился в горном деле и в тех отраслях промышленности, в которых капиталист-работодатель сумел превратить мелких цеховых производителей в более или менее зависимых наемных рабочих; затем — во всех вновь возникающих отраслях промышленности, или же в таких, в которых вводились технические улучшения, как то: стекольная промышленность, изготовление проволоки, добывание квасцов и т. п.; эти предприятия с самого начала ставились хозяевами или обладателями новых улучшенных способов производства на капиталистический базис в виде мануфактур или об'единенных предприятий. В иных же отраслях промышленности, и особенно в тех, в которых отчасти играл еще значительную роль ручной труд, а отчасти была еще связь с сельским хозяйством, капиталистический под'ем обнаружился только к половине XVIII века и развился лишь по мере вытеснения ручного труда машинным и по мере применения в области промышленности паровой силы. Наступивший новый период — приблизительно между 1750-1780 годами — бывший временем великих технических и механических изобретений Арктрайта, Гаргривса и Кромптона (Arkwright, Hargreavs, Crompton) в прядильном деле, Джона Кей (I. Kay) — в ткацком, паровой машины Джемса Уатта (S. Watt) (1768-1792), распространения доменных печей (первые появились уже в 1709 году), усовершенствования всего железоделательного производства вообще, — застал в Англии уже широкий простор для всестороннего развития частных предприятий. Никто уже не мог, путем привилегий или монополий, помешать свободному развитию здоровых форм конкуренции, никакая меркантилистическая бюрократия, вроде той, которая существовала вплоть до XIX века в Рейнской области и боролась против возникновения акционерных обществ, не могла противодействовать созидательной капиталистической работе и старый — времен королевы Елизаветы — закон об ученичестве, хотя еще и существовал на бумаге — не давал цехам никакой фактической возможности — во имя сохранения традиционных способов производства — помешать появлению мануфактур и фабрик, применяющих труд необученных рабочих, нанимаемых понедельно. Таким образом добытая гораздо раньше, совершенно при иных условиях "свобода промысла" раннего периода развития капиталистической промышленности послужила краеугольным камнем для появления совершенно новых технических методов и хозяйственных форм производства, которыми и воспользовалась английская крупная промышленность XVIII века.
"Свобода промысла" была, конечно, только выражением того хозяйственно-политического освобождения, которое сделало Англию в XVIII веке более восприимчивой и более приспособленной к современной хозяйственной деятельности, чем какая-либо другая из культурных стран. Большое значение тут имели и другие положительные стороны современной эволюции народного хозяйства, которые выявились в Англии уже давно и — прежде всего — обладаемое на первых порах обособление ее внутренней хозяйственной области, создавшее из нее единое целое в хозяйственно-политическом отношении: Англия не знала никаких таможенных границ между большими и малыми государствами, никаких городских акцизов и шлагбаумов. "Соединенное Королевство" состоящее из Англии, Шотландии и Ирландии уже в XVIII веке добилось того таможенно-политического единства, основные принципы которого по отношению к немецкому народному хозяйству Фр. Лист еще только наметил в начале XIX столетия и которое осуществилось вполне только в тот момент, когда с основанием Германской империи был положен конец царившему до того хаосу мелких государств. Далее не следует забывать и того, что английское сельское хозяйство XVIII века не знало ни крепостного права, ни вообще каких бы то ни было отношений личной зависимости; перед ним стоял только свободный крестьянин, или арендатор капиталистического типа, и в силу этого здесь имелась та основа для самостоятельного развития производительных сил всякого отдельного хозяйственника, во имя создания которой Фридрих Великий старался — и не совсем в этом успел — освободить крестьян и уничтожить крепостное хозяйство.
Конечно, нельзя с уверенностью сказать, как велика была роль в деле создания английского богатства прогрессивных моментов внутреннего распорядка, связанных с появлением современного делового homo economicus, не говоря уже о полном отсутствии каких бы то ни было цифровых данных, этого нельзя сделать и потому, что в числе других причин быстрого развития производительности внутри страны значительную роль играет и рост богатства, получившийся путем внешней торговли, и в особенности, благодаря постоянному увеличению колониальных владений. В то время как в начале XVII века еще только начался процесс развития работы колониальных обществ Англии и голландская конкуренция грозила самому существованию Ост-Индской компании, к середине того же века мы видим — и притом очень быстро прогрессирующий — такой колонизационный размах, какого никогда еще не знал мир ни до того времени, ни после. Укажем только вкратце важнейшие этапы его — приобретение бывшего до того времени голландским острова св. Елены в 1650 году, приобретение Ямайки в 1655 г., высадка пуритан в Массачузетсе, положившая начало английскому господству на восточном берегу Америки, Утрехтский мир 1713 года, согласно которому Франция уступила Англии Новую Шотландию, Ньюфаундленд и области у Гудзонова залива, а Испания остров св. Христофора и Гибралтар, уступка Англии Катары в 1761 г., отказ Франции от колоний в Индии 1763 г., положивший начало неограниченному господству британцев в Восточной Азии; наконец, в 80-х г.г. — укрепление англичан в Сиерра-Лионне на западном берегу Африки, в Ботани-бей на восточном берегу Австралии и в Пенанге. А раньше, сменяясь быстро одно за другим, следуют приобретение Цейлона, части Гвианы, Тринидата, Мальты, Капской земли и остров св. Маврикия — в конце XVIII или в начале XIX ст. Параллельно с расширением колониальных владений происходит быстрый рост и английского флота. И тут последние десятилетия XVII века тоже сыграли решающую роль. С 1660 до 1688 года общий тоннаж английских судов увеличился с 95.000 до 190.000 и в 1803 году у Англии было уже свыше 20.000 судов.
Как известно, успехи в деле судоходства, также как и в области распространения колониального могущества, достигнуты были не вследствие осуществления методов либерализма в хозяйственной деятельности, того либерализма, который так характерен для внутренней хозяйственной жизни Англии после Кромвеля. — Наоборот, вплоть до XIX стол. громадное значение для судоходства имел так-называемый "Навигационный Акт" 1651 г., окончательно отмененный лишь в 1854 г. Этот закон сохранил за английским судоходством исключительную монополию как заокеанского, так и каботажного плавания; он разрешал привозить в Англию колониальные товары только на английских судах, а — для того, чтобы отнять у других наций всякую возможность вести посредническую торговлю — товары европейских стран могли ввозиться в Англию только на судах тех стран, где они произведены, или на английских же; наконец, согласно этому закону, и рыбной ловлей и прибережной торговлей имели право заниматься только английские суда. В отношениях с колониями господствовала система монополии колониальной торговли, которая, с одной стороны, обеспечивала за метрополией исключительные преимущества в деле вывоза колониальных продуктов, а с другой — давала возможность эксплоатировать население колоний, как потребителей. Колонии были вынуждены продавать свои произведения исключительно метрополии, которая либо сама их перерабатывала, либо, экспортируя их в другие страны, получала за свое посредничество прибыль в виде экспортных пошлин. С другой стороны, было запрещено привозить в колонии товары не английского происхождения. Вся эта система, в своих наиболее существенных частях, действовала вплоть до XIX ст., точнее до момента провозглашения свободы торговли в 1876 году, — правда, не в таких грубых формах как раньше, а в виде дифференциальных таможенных тарифов, которые принудительно применялись в торговле между метрополией и колониями. В значительной степени благодаря именно тиранической политике Англии в области торговли и промышленности и были с 1783 года потеряны для британского мирового владычества Северо-Американские Соединенные Штаты, самая большая и сначала самая доходная колония. Но это своего рода предупреждение очень мало отразилось на общем строе отношений Англии — метрополии к своим колониям — так же мало, как мало теоретические рассуждения Ад. Смита о вреде колониальных монополий повлияли на уничтожение этих последних.
В настоящее время часто можно услышать, что свободное и самостоятельное в отношении торговой и промышленной деятельности развитие многих английских колоний гораздо больше способствует росту их богатства и развитию их производительности, чем система искусственных принудительных монополий и что метрополия может при таких условиях получить в последнем счете гораздо более выгоды от земель, находящихся в ее обладании или состоящих под ее протекторатом. Может быть это и так. Но для начального момента развития английского богатства приходится признать несомненно установленным тот факт, что даже при автократически-эгоистическом управлении колониями в течение XVII и XVIII веков, они все же являлись для метрополий неисчерпаемым источником прямого и косвенного обогащения хозяйственными благами. Они доставляли ей всякого рода сырье, металлы, пряности и многие другие свои произведения, этим они увеличивали ее шансы конкуренции на мировом рынке с другими странами, вынужденными покупать эти товары у Англии. Далее, колонии служили местом сбыта для всяческих английских товаров, резервуаром для избыточного населения страны, поддерживали косвенным образом торговое посредничество англичан и их судоходство. Все это такие выгоды и преимущества, что их не уничтожить и самой плохой системе экономической политики.
Итак, к концу XVIII века британское островное государство с полным основанием могло считаться самой свободной, самой прогрессивной в области народного хозяйства, техники, судоходства и торговли и, пожалуй, даже самой богатой в мире страной. Это признают и современные сочинения не английских писателей, хотя в них мы очень уже давно встречаем указания не совсем дружелюбные — на дух "торгашеской нации". Приезжих из других стран особенно поражал в XVIII веке Лондон, ставший первым городом всего мира и носивший уже и тогда тот отпечаток, который и теперь так поражает иностранцев своими особенностями в коммерческом отношении. Автор сочинения: "Великобритания в 1789 году" пишет: "Улицы Лондона так переполнены массой людей, бегущих по своим делам, что для чужестранца прямо поразительно видеть такое большое количество людей, находящихся в непрерывном движении; всякий, кто наблюдает это шумное движение на улицах Лондона с их толпами людей, постоянную суетливость и поспешность последних, решит, что нет в мире более беспокойной и более занятой нации, чем англичане". Аналогичная же картина наблюдалась и в провинциальных городах. Когда Гуттон (Hutton), хроникер Бирмингама, посетил этот город впервые в 1741 году, его поразило, как он сам говорит, прежде всего местоположение, а еще больше — жители города. "Таких людей я никогда не видывал. Я никогда не думал, что может вообще существовать такая живость, какую я у них наблюдал — каждый буквально шаг их обнаруживает большую живость". И все это писалось в эпоху, когда еще не было ни железных дорог, ни автомобилей, ни уличных трамваев, ни подземных путей сообщения, ни широких улиц, ни дворцов, современных банков и акционерных компаний. Лондон уже тогда был микрокосмом сосредоточенной в городе напряженной торгово-промышленной деятельности, а с течением времени — с общим техническим под'емом и прогрессом — он сделался истинным мировым центром. Уже давно он стал воплощением богатства и мирового могущества Англии1).
1) До войны Лондон бесспорно был центром мирового денежного рынка. Английский фунт стерлингов был главной основной валютой мира. Все европейские государства добивались лондонского кредита, недорогого и значительного по своим размерам. Со времени войны Англия стала утрачивать свое господствующее положение на мировом рынке. «Лондон» начал вытесняться «Нью-Йорком». Но за последние три года были сделаны значительные усилия, для того, чтобы вернуть свое руководящее положение. В итоге цена фунта и доллара почти сровнялась. (Прим. проф. В. В. Святловского).