Основной отраслью народнаго производства въ первый, кiевскiй перiодъ русской исторiи, до конца XII вѣка, было, несомнѣнно, простое, почти не сопровождающееся сколько-нибудь значительнымъ трудомъ и затратой капитала, освоенiе даровыхъ силъ дѣвственной природы, столь щедрой къ человѣку, хотя нерѣдко и столь грозной для него на зарѣ исторiи. Рядъ несомнѣнныхъ и достовѣрныхъ свидѣтельствъ источниковъ убѣждаеть въ справедливости этого положенiя. На первыя страницы нашей древнѣйшей, начальной лѣтописи занесено сказанiе о томъ, что нѣкогда, въ старину на среднемъ Днѣпрѣ жили три брата — Кiй, Щекъ и Хоривъ — и всѣ они занимались звѣроловствомъ, были охотниками. Древляне, одно изъ славянскихъ племенъ, покоренныхъ Олегомъ въ IX вѣкѣ платили князю дань черными куницами, т.-е. мѣхами звѣрей, продуктами той же охоты. Игорь, отпуская отъ себя византiйскихъ пословъ, заключившихъ съ нимъ договоръ, одарилъ ихъ тѣмъ, чѣмъ самъ былъ богатъ: мѣхами и воскомъ; то же самое обѣщала дать въ даръ византiйскому императору княгиня Ольга при своемъ крещенiи въ Константинополѣ. Ея сынъ Святославъ, всю жизнь неустанно искавшiй приключенiй, подвиговъ и добычи, говорилъ матери: «не нравится мнѣ въ Кiевѣ, хочу жить въ Переяславцѣ на Дунаѣ (въ Болгарiи), потому что туда сходятся всѣ богатства» изъ Грецiи, Чехiи, Венгрiи и изъ Руси. Чѣмъ богаты были прочiя страны, для насъ теперь не важно, но Русь, по словамъ князя, доставляла въ Болгарiю мѣха, воскъ и медь. Почти на каждой страницѣ лѣтописи встрѣчаются, на ряду съ извѣстiями о войнахъ, постройкѣ церквей, правительственной дѣятельности князей, сообщенiя, что тотъ или другой князь «ловы звериные дѣялъ», «гна звѣри въ лѣсѣ», причемъ, какъ видно, эти охотничьи поѣздки продолжались долго, почему князья отправлялись на нихъ обыкновенно со своими женами и дружиной. А что можеть быть характернѣе того, что Владимiръ Мономахъ, этотъ живой идеаль древнерусскаго князя, въ своемъ знаменитомъ «Поученiи» на ряду съ военными подвигами и дѣлами управленiя ставитъ свою охотничью удаль и охотничьи удачи? Въ древнѣйшемъ памятникѣ нашего права «Русской Правдѣ» предметомъ особеннаго вниманiя служатъ «бобровые гоны», т.-е. мѣста ловли бобровъ, и «бортные ухожаи», приспособленiя для пчеловодства, для добыванiя воска и меда. Эти и имъ подобные факты, которыми изобилуютъ уцѣлѣвашiя до нашего времени лѣтописи и акты Кiевскаго перiода, ставятъ внѣ всякаго сомнѣнiя, что добывающая промышленность, особенно охота и пчеловодство, играла первенствующую роль въ народномъ хозяйствѣ этого далекаго отъ насъ времени.
Меньше значенiя имѣло сельское хозяйство, особенно земледѣлiе. Правда, еще при Олегѣ нѣкоторыя славянскiя племена платили дань князю «съ рала», т.-е. съ плуга, что́ указываетъ на употребленiе этого земледѣльческаго орудiя, а слѣдовательно, и на занятiе земледѣлiемъ уже въ Х вѣкѣ. О томъ же свидѣтельствуетъ встрѣчающееся въ правленiе Ольги извѣстiе, что древляне «дѣлали нивы своя». Наконецъ, въ XII вѣкѣ на одномъ изъ княжескихъ съѣздовъ прямо говорилось о земледѣлiи, какъ одномъ изъ обычныхъ занятiй смердовъ или крестьянъ. Но любопытно, что, какъ мы только что видѣли, въ числѣ хозяйственныхъ благъ, составлявшихъ главное богатство Руси, ни разу не называется хлѣбъ, а упоминаются только продукты добывающей промышленности. Это уполномочиваетъ насъ не ставить земледѣлiе въ кiевской Руси въ одинъ рядъ съ охотой и пчеловодствомъ. Въ чемъ можно быть въ этомъ отношенiи увѣреннымь, это въ томъ, что и тогда уже русскiе не нуждались въ привозномъ хлѣбѣ, потому что имъ хватало своего. Серьезнѣе было значенiе другой отрасли сельскохозяйственной промышленности, — скотоводства. Въ лѣтописяхъ нерѣдко встрѣчаются указанiя, что у того или другого князя во время междоусобiй истреблялись громадныя стада скота, въ двѣ, три тысячи головъ, иногда и болѣе. Но едва ли не еще болѣе убѣдительнымъ свидѣтельствомъ о богатствѣ скотомъ и важности скотоводства является фактъ необыкновенной дешевизны скота по «Русской Правдѣ»: такъ, лучшую рабочую лошадь можно было купить въ то время за 14—16 рублей на наши деньги, волъ стоилъ 7—8 рублей, корова отъ 6 до 8, теленка можно было купить за 70—80 коп., а овцу въ XI вѣкѣ даже всего за 40 коп. Совершенно понятно, почему скотоводство было болѣе развито чѣмъ земледѣлiе, и приближалось въ этомъ отношенiи къ охотѣ и пчеловодству: дѣло въ томъ, что первобытное скотоводство по своей экономической природѣ очень близко къ добывающей промышленности; какъ и послѣдняя, оно не требуетъ почти никакихъ усилiй и заботъ со стороны человѣка: скотъ все время пасется на волѣ и довольствуется подножнымъ кормомъ.
Совершенно ничтожна была обрабатывающая промышленность. Въ нашихъ источникахъ лишь изрѣдка мелькаютъ факты, свидѣтельствующiе о выдѣлкѣ издѣлiй изъ глины, о обработкѣ кожъ, о переработкѣ дерева. Особенно яркое изображенiе древнѣйшей русской обрабатывающей промышленности — разумѣется, въ минiатюрѣ — даетъ одинъ изъ превосходныхъ памятниковъ литературы кiевскаго перiода, именно Патерикь Печерскiй, т.-е. собранiе житiй святыхъ подвижниковъ Кiево-печерскаго монастыря. Весь проникнутый свѣжей, наивной, дѣтской вѣрой, Патерикъ съ любовью отмѣчаетъ различныя чисто-внѣшнiя обстоятельства, относящiяся къ жизни святого или къ открытiю его мощей. Эти случайныя замѣчанiя имѣютъ для насъ большую цѣнность. Читая, напримѣръ, простодушный разсказъ Нестора объ открытiи мощей св. Ѳеодосiя, мы видимъ, что, когда у автора этого повѣствованiя, который самъ разрывалъ могилу святого, сломалась кирка, — онъ самъ ее починилъ своими руками. Очевидно, это была самодѣльная кирка, сдѣланная для себя, а не на продажу. Такъ выдѣлывалось, вѣроятно, большинство предметовъ, необходимыхъ въ домашнемъ и хозяйственномъ обиходѣ. Если что-либо и продавалось, то недалеко, на сосѣднемъ базарѣ и при томъ въ небольшомъ количествѣ. Въ томъ же Патерикѣ встрѣчаемъ и другое извѣстiе о домашнемъ производствѣ для собственнаго потребленiя производителя, и извѣстiе о незначительной продажѣ издѣлiй на сосѣднемъ рынкѣ: одинъ изъ печерскихъ монаховъ, Исаiя, носилъ «свиту вотоляну», т.-е. сдѣланную изъ «вотолы», грубаго домашняго холста, сотканнаго имъ собственноручно; св. Ѳеодосiй вмѣсте съ братiей приготовлялъ шерстяныя «копытца», т.-е. чулки, и такiе же «клобуки», или шапки, и посылалъ продавать эти издѣлiя на кiевскомъ базарѣ.
Уже изъ этого одного видно, что внутренняя торговля была ограничена, не играла важной роли. Такой выводъ подтверждается и изученiемъ «Русской Правды»: въ ней упоминается о «торгѣ», т.-е. мѣстномъ базарѣ, но особенно любопытно постановленiе, по которому, въ случаѣ находки кѣмъ-либо пропавшей у него вещи на базарѣ въ рукахъ у другого, этотъ послѣднiй, будучи обязанъ указать лицо, у котораго имъ прiобрѣтена спорная вещь, не имѣлъ, однако, права ссылаться на то, что имъ она прiобрѣтена въ другомъ городѣ: очевидно, сообщенiя между отдѣльными городами и рынками были очень затруднительны и рѣдки, а это и указываетъ какъ разъ на чрезвычайную слабость внутренняго обмѣна. Зато торговля внѣшняя на первый взглядъ кажется очень важной. Всѣмъ болѣе или менѣе извѣстны факты, указывающiе на оживленныя торговыя сношенiя кiевской Руси съ арабами и хозарами и особенно съ Византiей. Яркими свидѣтелями торговли съ арабами и хозарами являются извѣстiя арабскихъ купцовъ, посѣщавшихъ Русь, напр., Масуди, Истархи, Хордадбе, Ибнъ-Фадлана, и открываемые до сихъ поръ въ южной Россiи клады, состоящiе изъ серебряныхъ арабскихъ монетъ, такъ называемыхъ диргемовъ. О мѣновыхъ сношенiяхъ съ Византiей говорятъ знаменитые, уцѣлѣвшiе до нашего времени, въ Начальной лѣтописи договоры Олега и Игоря съ греками, прямыя лѣтописныя извѣстiя и, наконецъ, замѣчательный разсказъ византiйскаго императора Константина Багрянороднаго въ его сочиненiи «Объ управленiи имперiей». Этотъ послѣднiй источникъ, рисуя живую картину торговыхъ сношенiй Руси съ Византiей, имѣетъ для насъ особенную цѣнность, такъ какъ предостерегаетъ отъ преувеличенныхъ представленiй о значенiи внѣшней торговли въ экономической жизни кiевской Руси. Съ наступленiемъ зимы, разсказываетъ Константинъ Багрянородный, русскiй князь и его дружина отправляются изъ Кiева по подвластнымъ князю славянскимъ племенамъ за сборомъ дани, рѣдко состоявшей изъ денежныхъ платежей, а слагавшейся почти исключительно изъ натуральныхъ продуктовъ, какими изобиловала страна: мѣховъ, меду и воску. Вся зима проходила въ этомь трудномъ, подчасъ и опасномъ объѣздѣ, такъ называемомъ «полюдьѣ». Весной князь съ дружиной возвращались въ Кiевъ съ собранною данью. Къ этому времени приготовлялись лодки, которыя оснащивались, нагружались всѣмъ тѣмъ, что было собрано въ видѣ дани, и спускались подъ охраной вооруженныхъ купцовъ Днѣпромъ и Чернымъ моремъ въ Византiю. Этотъ превосходный разсказъ, составленный со словъ очевидцевъ и современниковь, мѣстныхъ кiевскихъ жителей, какъ нельзя лучше свидѣтельствуетъ, что внѣшняя торговля того времени характеризовалась двумя отличительными и имѣющими первостепенную важность чертами: во-первыхъ, торговая дѣятельность была занятiемъ исключительно однихъ общественныхъ верховъ, — князя, дружины и болѣе или менѣе состоятельныхъ горожанъ, — масса же населенiя не принимала въ ней никакого участiя, потому что не продавала, а отдавала даромъ, въ видѣ дани, продукты охоты и пчеловодства, во-вторыхъ, внѣшняя торговля въ дѣйствительности не затрагивала и настоятельныхъ, насущныхъ, необходимо требовавшихъ удовлетворенiя потребностей даже этихъ руководящихъ ею высшихъ классовъ населенiя: все необходимое они получали натурой, отправляя на внѣшнiй рынокъ лишь избытки и вымѣнивая тамъ только предметы роскоши: шелковыя ткани, вина, дорогое оружiе. Въ сущности мы наблюдаемъ здѣсь не торгово-промышленный круговоротъ, а отчужденiе продуктовъ, доставшихся даромъ, безъ затраты капитала, безъ предпринимательскихъ заботъ и безъ торговой эксплуатацiи производителей хозяйственныхъ благъ. Слѣдовательно, глубины народнаго хозяйства остались нетронутыми внѣшней торговлей, по существу это хозяйство было чисто натуральнымъ, т.-е. такимъ, при которомъ почти каждый работаетъ только на себя и на свою семью, а не для продажи.
Описаннымъ соотношенiемъ разныхъ отраслей народнаго производства опредѣлялась прежде всего система хозяйства. Она отличалась первобытнымъ, хищническимъ, или, какъ обыкновенно говорятъ, экстенсивнымъ характеромъ. Охота сводилась къ безпощадному, неразсчетливому истребленiю звѣрей, водившихся въ такомъ изобилiи въ обширныхъ лѣсахъ, что не было нужды въ какихъ-либо правилахъ или ограниченiяхъ для охоты, да и некому было ихъ устанавливать и слѣдить за ихъ исполненiемъ. Звѣреловъ не ограничивалъ своей истребительной дѣятельности какимъ-либо небольшимъ райономъ, а охотился на обширныхъ пространствахъ, постоянно переходилъ съ одного мѣста на другое. Техническiе прiемы другой основной отрасли народнаго производства въ кiевской Руси, пчеловодства, отличались такою же примитивностью: древнѣйшее пчеловодство носитъ характерное названiе бортничества во всѣхъ грамотахъ кiевскаго перiода, между прочимъ и въ «Русской Правдѣ». Бортничествомъ называется такое пчеловодство, при которомъ совершенно не заводится искусственныхъ приспособленiй для пчелъ, ульевъ и пасѣкъ, а пчеловоды пользуются медомъ и воскомь, складываемыми дикими пчелами въ дуплахъ лѣсныхъ деревьевъ, называемыхъ бортными или бортями. Для занятiя такимъ пчеловодствомъ не надо никакого капитала и необходимо очень мало труда; нужно только поставить на бортномъ деревѣ «знамя», т.-е. знакъ собственности, и своевременно вынуть накопившiйся воскъ и медъ. Далѣе: при обилiи лѣсовъ и болотъ и при крайней рѣдкости населенiя въ земледѣлiи возможна была только одна подсѣчная, огневая или лядинная система, состоящая въ томъ, что вырубался и выжигался лѣсъ, и на образовавшемся такимъ образомъ «па́лѣ», «огнищѣ» или «лядахъ», высушенномъ и покрытомъ пепломъ пространствѣ, сѣялся годъ или два хлѣбъ, потомъ повторялась та же операцiя съ другимъ участкомъ, черезъ такой же срокъ переходили къ третьему и т. д. Слѣдовательно, хищническiй и кочевой характеръ составлялъ такой же отличительный признакъ земледѣлiя, какъ и добывающей промышленности. Наконецъ, приведенный уже выше разсказъ Константина Багрянороднаго о внѣшней торговлѣ какъ нельзя лучше показываетъ, что и эта отрасль хозяйства отличалась крайне примитивной организацiей: торговля была караванной, не требовала капитала, не было постоянной, непрерывной связи между производителями хозяйственныхъ благъ и внѣшнимъ рынкомъ.
Преобладанiемъ добывающей промышленности и господствомъ экстенсивной системы хозяйства опредѣлились — далѣе — и основныя, типическiя для изучаемаго времени формы землевладѣнiя. Кочевать, переходить съ мѣста на мѣсто — вотъ основная хозяйственная потребность первобытнаго производителя, потребность, подсказываемая господствомъ добывающей промышленности и скотоводства, при которыхъ надо гнаться за звѣремъ, отыскивать дикихъ пчелъ, занимать все новыя пастбища для скота. Возможна ли при такихъ условiяхъ прочная и постоянная собственность на землю, полная осѣдлость? Очевидно, нѣтъ. Но какiе же порядки пользованiя землей существовали въ такомъ случаѣ въ Кiевской Руси? Наши древнѣйшiе источники даютъ намъ вмѣсто опредѣленнаго отвѣта на этотъ вопросъ одни только намеки, достаточно ясные, однако, при свѣтѣ историческихъ аналогiй. Дѣло въ томъ, что во всѣхъ странахъ, въ которыхъ мы наблюдаемъ хозяйственныя условiя, соотвѣтствующiя экономическимъ особенностямъ кiевской Руси до конца XII вѣка, существовало такъ называемое вольное или захватное землевладѣнiе, сводящееся къ тому, что извѣстный округъ или волость занималъ извѣстную, довольно обширную территорiю, а отдѣльные дворы или семьи на время, обыкновенно на годъ, опахивали, окашивали или «зачерчивали» себѣ, посредствомъ зарубокъ на деревьяхъ, опредѣленные участки для распашки, не подлежавшiе во время разработки заимкѣ со стороны другихъ семей. Лѣсомъ, пастбищемъ и другими угодьями пользовались всѣ жители волости сообща, въ мѣру потребностей. Такiе порядки наблюдаются, напр., у древнихъ германцевъ около Рождества Христова, наблюдались недавно и у насъ въ Сибири, въ мѣстностяхъ съ рѣдкимъ населенiемъ и господствомъ добывающей промышленности. То же, по всѣмъ признакамъ, было и въ кiевской Руси. Что вервь или волость имѣла тогда опредѣленную обширную территорiю, — это видно изъ «Русской Правды», разсматривающей вервь именно какъ территорiальную единицу. Что земля не была еще въ большинствѣ случаевъ постоянной, прочной собственностью семьи, — въ этомъ убѣждаетъ тотъ фактъ, что она въ то время не продавалась: о продажѣ земли нѣтъ ни слова ни въ «Русской Правдѣ», ни въ другихъ источникахъ. Та же «Русская Правда» сохранила для насъ и любопытнѣйшiе намеки на опахиванiе и зачерчиванiе временнозанимаемыхъ отдѣльными семьями земельныхъ участковъ: въ ней говорится о «межѣ ролейной», т.-е. пашенной, образованной путемъ опахиванiя, и о «дубѣ знаменномъ», т.-е. имѣвшемъ «знамя», знакъ собственности, зачерченномъ. Наконецъ, при свѣтѣ приведенныхъ выше аналогiй становится вполнѣ понятнымъ извѣстiе Начальной лѣтописи о полянахъ: «они жили каждый своимъ родомъ», говоритъ лѣтопись, «на своихъ мѣстахъ». Родъ здѣсь, очевидно, вервь, волость: она имѣла «свои мѣста», опредѣленную территорiю. А далѣе, въ видѣ иллюстрацiи, лѣтопись приводитъ извѣстный разсказъ о Кiѣ, Щекѣ и Хоривѣ и сестрѣ ихъ Лыбеди: они вмѣстѣ со своими семьями, очевидно, и составляли вервь или родъ и пользовались свободно землею въ предѣлахъ родовой территорiи для своихъ хозяйственныхъ цѣлей, охотились, гдѣ угодно и сколько угодно, выгоняли на пастбище скотъ, занимали на годъ или на два участки для пашни и т. д.
Но утверждая, что вольное или захватное крестьянское землевладѣнiе господствовало въ кiевской Руси, нельзя, однако, признать его единственной въ то время землевладѣльческой формой. Дѣло въ томъ, что со времени появленiя князей къ древнимъ землевладѣльческимъ порядкамъ примѣшиваются новыя формы, постепенно и медленно проникая въ жизнь. Прежде всего появилось княжеское землевладѣнiе. Первые слѣды его становятся замѣтны уже въ Х вѣкѣ, когда Ольга устроила по всей землѣ свои «мѣста» и «села», «ловища» (мѣста лова звѣрей) и «перевѣсища» (мѣста, гдѣ устраивались силки для ловли птицъ). У той же княгини упоминается и село Ольжичи. Къ XII вѣку княжескiя села сдѣлались уже вполнѣ распространеннымъ явленiемъ, встрѣчались нерѣдко; недаромъ Владимiръ Мономахъ въ своемъ «Поученiи» придаетъ такое важное значенiе домашнему хозяйству; въ разсказахъ о княжескихъ междуусобiяхъ постоянно мелькаютъ указанiя на разоренiе княжескихъ селъ. На ряду съ этимъ въ томъ же XII столѣтiи сплошь и рядомъ можно встрѣтить извѣстiя о разграбленiи селъ боярскихъ, а первые признаки боярскаго землевладѣнiя относятся еще къ XI вѣку; оно, очевидно, возникло вслѣдъ за княжескимъ. Наконецъ, въ томъ же XI столѣтiи возникло еще и монастырское землевладѣнiе; въ разсказѣ о Печерскомъ монастырѣ говорится о пожалованiи монастырю княземъ Изяславомъ горы, а затѣмъ находимъ извѣстiе о дачѣ какимъ-то Ефремомъ селъ въ монастырь. Такъ сразу намѣтились и два источника, изъ которыхъ, главнымъ образомъ, и впослѣдствiи пополнялись монастырскiя вотчины: княжеское пожалованiе и вкладъ частныхъ лицъ. Но не только появились на ряду съ крестьянами новые владѣльцы — князья, бояре, монастыри, — перемѣна была еще глубже: она коснулась самаго понятiя о собственности на землю, потому что землевладѣнiе князей, бояръ, и монастырей отличалось уже несравненно бо́льшею прочностью, опредѣленностью и осѣдлостью, чѣмъ вольное землевладѣнiе крестьянъ. Не трудно понять причину происхожденiя этихъ землевладѣльческихъ новообразованiй: они явились результатомъ влiянiя второстепенной, но все-же не ничтожной, отрасли промышленности, внѣшней торговли. Благодаря торговлѣ, въ натурально-хозяйственныя отношенiя, не разрушая ихъ, проникъ сильной струей капиталъ, сосредоточившiйся въ немногихъ рукахъ и рѣзко отдѣлившiй его обладателей отъ остальной массы общества. Капиталъ далъ возможность капиталистамъ прiобрѣтать значительное количество несвободныхъ и полусвободныхъ рабочихъ, благодаря труду которыхъ капиталисты — князья, бояре и монастыри — могли занять прочно и хорошо эксплуатировать болѣе или менѣе обширныя земельныя владѣнiя.
Послѣднее замѣчанiе — о примѣненiи несвободнаго и полусвободнаго труда — вводитъ насъ въ послѣднiй, четвертый вопросъ экономической исторiи кiевской Руси, — вопросъ о формахъ хозяйства. И здѣсь мы должны отличать главныя, основныя, древнiя явленiя отъ побочныхъ, второстепенныхъ, болѣе позднихъ. Первыя созданы господствомъ добывающей промышленности, скотоводства и натуральнаго хозяйства, вторая — результатъ влiянiя внѣшней торговли. Звѣроловъ и бортникъ искалъ простора для своихъ охотничьихъ и пчеловодныхъ занятiй, не тѣснился къ своимъ товарищамъ, а селился въ разбродъ, на болѣе или менѣе возвышенныхъ мѣстахъ сырой и болотистой лѣсной страны, по близости отъ рѣкъ, самыхъ удобныхъ путей сообщенiя. Поэтому, господствующей хозяйственной единицей того времени была семья, довольно тѣсный родственный союзъ, обыкновенно не дѣлившiйся на болѣе мелкiя хозяйства и по смерти отца. Семья, вслѣдствiе того, что большинство населенiя занималось однимъ и тѣмъ же, по преимуществу охотой и пчеловодствомъ, почти ничего не продавала на сторону, все производила для собственнаго потребленiя и ничего не покупала у другихъ. При такихъ условiяхъ не оставалось мѣста для широкаго развитiя несвободнаго, рабскаго труда въ крестьянскомъ хозяйствѣ Кiевской Руси. И въ самомъ дѣлѣ: несвободный трудъ, при семейной организацiи добывающей промышленности, при натуральной системѣ хозяйства, не является экономической необходимостью, находитъ себѣ примѣненiе лишь въ совершенно исключительныхъ случаяхъ: каждая семья легко удовлетворяетъ своимъ потребностямъ собственными силами, не прибѣгая къ организацiи принудительнаго труда. Недаромъ всѣ писатели, сообщающiе намъ свѣдѣнiя о первобытныхъ славянахъ, — таковы по преимуществу писатели византiйскiе, — оставили цѣлый рядъ свидѣтельствъ о томъ, что рабовъ у славянъ было мало, обращались они съ этими рабами хорошо и скоро отпускали на волю. Знаменательно также, что «Русской Правдѣ» неизвѣстны холопы у смердовъ или крестьянъ: она знаетъ только холоповъ княжескихъ, боярскихъ и «чернечьихъ», т.-е. монастырскихъ.
Это послѣднее свидѣтельство «Русской Правды» убѣждаетъ, однако, что лишь только къ натуральной системѣ примѣшивается торговля, хотя бы даже и въ той несовершенной стадiи развитiя, какую мы наблюдаемъ въ Кiевской Руси, — такъ, у лицъ, имѣющихъ къ ней отношенiе, особенно у князей и бояръ, возникаетъ, сначала, конечно, слабо развитая, потребность въ эксплуатацiи чужого дарового труда: несомнѣнно, главная часть товаровъ для внѣшней торговли добывалась путемъ сбора дани, но уже въ ту пору высшiе классы населенiя пополняли свои доходы тѣмъ, что, занимая свободныя земли, садили на нихъ своихъ несвободныхъ и полусвободныхъ слугъ. Можно догадываться, что главной задачей этого зарождающагося владѣльческаго хозяйства была доставка продуктовъ земледѣлiя и скотоводства для непосредственнаго потребленiя лицъ, составлявшихъ высшiй слой населенiя: это видно изъ того, что въ «Русской Правдѣ» несвободные люди фигурируютъ не въ качествѣ охотниковъ и пчеловодовъ, работа которыхъ одна только доставляла, какъ мы видѣли, предметы для внѣшней торговли — мѣха, воскъ и медъ, а по преимуществу въ видѣ «тiуновъ конюшихъ», т.-е. приказчиковъ, завѣдующихъ конскими стадами, или «тiуновъ ратайныхъ», т.-е. земледѣльческихъ приказчиковъ. Извѣстно, какъ много вниманiя удѣляетъ тотъ же драгоцѣнный памятникъ древнерусскаго права такъ называекымъ закупамъ, т.-е. лицамъ, занявшимъ у землевладѣльцевъ извѣстную сумму денегъ и обязавшимся отработать этоть долгъ. Эти закупы — полусвободные рабочiе — носятъ въ «Русской Правдѣ» характерное названiе «ролейныхъ», т.-е. пашенныхъ, отъ «ролья» — пашня. Но нѣтъ, конечно, сомнѣнiя, что эксплуатацiя несвободнаго и полусвободнаго труда простиралась въ извѣстной мѣрѣ и на область добывающей промышленности и доставляла, слѣдовательно, нѣкоторое, хотя, вѣроятво, и не особенно значительное, дополненiе къ числу тѣхъ добываемыхъ по преимуществу путемъ дани продуктовъ, которые вывозились на византiйскiй рынокъ и отчуждались на азiатскiй востокъ. Такъ, примѣсь торговаго оборота положила начало новой, невѣдомой раньше формѣ хозяйственныхъ предпрiятiй, — владѣльческому хозяйству князей, бояръ и монастырей, основанному на примѣненiи, главнымъ образомъ, несвободнаго и полусвободнаго труда.
Хозяйственная организацiя, изображенная выше, дѣлаетъ вполнѣ понятнымъ соцiальный и политическiй строй кiевской Руси. Общество того времени, благодаря указаннымъ экономическимъ влiянiямъ, распалось уже на нѣсколько опредѣленныхъ и обособленныхъ слоевъ. Подавляющее большинство составляли смерды — деревенское свободное населенiе, занимавшееся по преимуществу добывающей промышленностью и скотоводствомъ, въ меньшей степени земледѣлiемъ. Смердъ и сельскiй житель, крестьянинъ — это синонимы въ устахъ нашего древнѣйшаго лѣтописца. Городское свободное населенiе — «люди» — въ главной своей массѣ мало отличалось своими занятiями отъ смердовъ, за исключенiемъ, впрочемъ, высшаго его слоя, городского купечества, отдававшаго значительное количество времени и труда внѣшней торговлѣ. Городское купечество — это тѣ «гости», о которыхъ упоминаютъ договоры Олега и Игоря на ряду съ княжескими «слами» или послами. Наконецъ, третiй, верхнiй слой, являющiйся соцiальнымъ новообразованiемъ, составляли бояре и «отроки» или «дѣтскiе», т.-е. старшая и младшая дружина, во главѣ съ княземъ, военные охранители земли, торговыхъ путей и купеческихъ каравановъ и установители внутренняго мира и порядка, «бояре думающiе» и «мужи храборствующiе», по образному и мѣткому выраженiю «Слова о полку Игоревѣ». Мы видимъ такимъ образомъ, что нѣтъ ничего легче, какъ опредѣлить различiе между этими тремя соцiальными группами по ихъ занятiямъ, но мы тщетно стали бы искать опредѣленныхъ сколько-нибудь значительныхъ юридическихъ различiй между тѣми же группами; дружинники, люди и смерды не отличались другъ отъ друга ни правами, ни обязанностями. Гражданская и политическая полноправность и полная юридическая, въ значительной степени и фактическая, возможность перейти изъ одного состоянiя въ другое — отличительная особенность общественнаго строя древнѣйшей Россiи. На дѣлѣ, въ дѣйствительности вѣче — этотъ главный политическiй органъ общественнаго союза въ то время — состояло преимущественно изъ горожанъ, имѣвшихъ фактическую возможность всегда его посѣщать, что было далеко не всегда мыслимо для сельскихъ обывателей, по крайней мѣрѣ для большинства ихъ. Но городъ составлялъ неразрывную часть волости, и потому всякiй смердъ, явившись въ городъ, могъ участвовать въ вѣчевой сходкѣ. Онъ могъ также, если хотѣлъ, переселиться въ городъ для занятiя торговлей и даже поступить въ княжескую дружину, сдѣлаться старшимъ дружинникомъ, бояриномъ. Припомнимъ, напримѣръ, разсказъ лѣтописи о Янѣ Усмошвецѣ: однажды, когда Владимiръ вышелъ со своимъ войскомъ, состоявшимъ изъ дружины и народнаго ополченiя, навстречу печенѣгамь, — передъ битвой выѣхалъ впередъ печенѣжскiй богатырь громаднаго роста и сталъ вызывать кого-либо изъ русскихъ на единоборство; охотниковъ не находилось, и князь опечалился; тогда къ нему подошелъ простой воинъ-смердъ изъ ополченiя и сказалъ, что у него дома остался младшiй сынъ необычайной силы: однажды, когда онъ мялъ руками кожу, отецъ за что-то разбранилъ его; тотъ такъ былъ раздраженъ этимъ, что разорвалъ пополамь кожу; князь обрадовался и тотчасъ послалъ за молодымъ силачомъ; Янъ Усмошвецъ — такъ звали силача — безъ труда справился съ печенѣжскимъ богатыремъ и сделался послѣ этого подвига дружинникомъ князя Владимiра. Какъ бы низко мы ни цѣнили достовѣрность самаго преданiя, — одна возможность того, что оно сложилось именно въ такомъ смыслѣ, показываетъ, что поступленiе смерда въ бояре или старшую княжескую дружину было зауряднымъ явленiемъ: была бы только для этого надлежащая удаль и сила. Говоря коротко, общественный строй Кiевской Руси всецѣло основывался на экономическихъ признакахъ и лишенъ былъ юридическихъ основанiй: существовали лишь экономическiе классы, но не было политическихъ сословiй.
Переходя отъ общественнаго строя къ устройству управленiя, мы прежде всего встрѣчаемся здѣсь съ учрежденiемъ, одинаково свойственнымъ всѣмъ первобытнымъ народамъ, съ собранiемъ свободныхъ людей, — собственно домовладыкъ или главъ семействъ, — съ такъ называемымъ вѣчемъ. Вѣче существовало на Руси задолго до призванiя князей. Извѣстенъ лѣтописный текстъ, чрезвычайно ярко изображающiй исконное значенiе вѣча и его составь: «новгородцы, и смольняне, и полочане, и кiевляне, и всѣ волости изначала на вѣче, какъ на думу, сходятся, и на чемъ старшiе сдумаютъ, на томъ и пригороды станутъ». Изъ этого текста видно и древнѣйшее происхожденiе вѣча — вѣче было «изначала», — и участiе въ немъ не только горожанъ, но и волостей, т.-е. смердовъ, крестьянъ, и подчиненiе всей области рѣшенiю вѣча старшаго города. Городская область была первымъ по времени появленiя политическимъ организмомъ древнѣйшей Россiи, и это отразилось позднѣе, послѣ призванiя князей, въ первенствующемъ политическомъ значенiи вѣча. Особенно замѣтно такое значенiе собранiя свободныхъ горожанъ и сельчанъ въ вопросѣ о замѣщенiи княжескихъ столовъ; призванiе или изгнанiе князя вѣчемъ были обычными явленiями въ кiевскiй перiодъ: такъ, кiевляне прогоняютъ Изяслава Ярославича за то, что онъ, потерпѣвъ пораженiе отъ половцевъ, не захотѣлъ отправиться въ походъ противъ нихъ во второй разь; тѣ-же кiевляне, не считаясь съ княжескимъ старшинствомъ, призываютъ Владимiра Мономаха и удерживаютъ у себя его потомство, хотя черниговскiе Ольговичи, потомки Олега Святославича, принадлежали къ старшей линiи. Вѣче считало себя въ правѣ прямо и иногда довольно рѣзко и настойчиво дѣлать указанiя князю въ его правительственной дѣятельности: «ты, князь, о чужой землѣ заботишься и ищешь ея, а своей пренебрегъ», говорятъ съ укоромъ кiевляне Святославу, отправившемуся въ Болгарiю и тѣмъ подвергшему русскую землю опасности со стороны печенѣговъ.
Но на ряду съ вѣчемъ, хотя и не выше его, въ Кiевской Руси стояли еще князь и его дружина, составлявшая боярскiй совѣтъ, безъ котораго князю было фактически немыслимо обойтись, хотя, разумѣется, юридическихъ гарантiй участiя боярскаго совѣта въ управленiи, какого-либо закона, опредЪлявшаго правительственную роль боярской думы, не существовало. Бояре принимали постоянное участiе въ дѣятельности князя: Владимiръ передъ принятiемъ христiанства спрашиваетъ у нихъ совѣта; онъ вообще, по словамъ лѣтописи, «любилъ дружину и думалъ (т.-е. совѣщался) съ ней объ устройствѣ земли, о войнѣ и о законахъ»: сыновья Ярослава, по совѣту со своими «мужами», т.-е. боярами, уничтожили кровную месть за убiйство и замѣнили ее денежнымъ выкупомъ; Владимiръ Мономахъ опредѣлилъ максимальный законный процентъ по займамъ также послѣ совѣщанiя съ дружиной; наконецъ, «Слово о полку Игоревѣ» чрезвычайно высоко ставитъ, выдвигаетъ на первый планъ «бояръ думающихъ».
Понятно, чѣмъ вызвано было политическое преобладанiе вѣча: вѣче состояло въ главной массѣ изъ смердовъ и людей, простыхъ свободныхъ, въ рукахъ которыхъ находилась господствовавшая въ то время отрасль народнаго производства, — добывающая промышленность, и которые обходились въ этой сферѣ экономической жизни безъ всякой хозяйственной поддержки соцiальныхъ верховъ. Напротивъ, эти соцiальные верхи, — князь, дружина и городское купечество, — фактически находились почти всецѣло въ экономической зависимости отъ смердовъ, такъ какъ дань, собираемая съ послѣднихъ, и была именно главнымъ источникомъ тѣхъ хозяйственныхъ благъ, которыя можно было сбывать въ видѣ товаровъ въ Византiи и въ хозарской столицѣ Итили на устьѣ Волги. Экономическая зависимость приводила и къ политическому подчиненiю, конечно, далеко еще не организованному и непрочному на зарѣ исторической жизни. Но, спрашивается, чему обязаны были своимъ существованiемъ новыя политическiя явленiя? Городъ или деревня, иначе говоря — интересы торговли или добывающей промышленности и первобытнаго сельскаго хозяйства создали княжескую власть и неразрывно съ ней связанный боярскiй совѣтъ? Нѣтъ, конечно, сомнѣнiя, что тотъ хозяйственный элементъ, который явился въ качествѣ сравнительно-второстепенной примѣси къ натурально-хозяйственной системѣ, — именно внѣшняя торговля, — вызывалъ необходимость призванiя князей: торговые караваны нуждались въ защитѣ отъ кочевниковъ, поджидавшихъ ихъ обыкновенно съ цѣлью поживиться у днѣпровскихъ пороговъ; съ другой стороны, военная опора была необходима для огражденiя жизни, имущества и правъ тѣхъ, кто ѣздилъ торговать на главный внѣшнiй рынокъ страны, — въ Византiю: это достаточно доказывается текстамм договоровъ Олега и Игоря съ греками. Такимъ образомъ, потребность въ княжеской власти сильно ощущалась уже и въ городѣ. Было бы, однако, большой ошибкой выводить политическiй строй кiевской Руси изъ такого второстепеннаго экономическаго фактора, какимъ была въ то время внѣшняя торговля. Еще болѣе нуждалась въ князѣ деревенская добывающая промышленность, тѣ смерды, которые отдѣльными семейными группами разселялись по обширной странѣ. Не даромъ въ XII вѣкѣ въ Новгородѣ ставили князю въ вину, что онъ «не блюдетъ смердовъ». Классическая фраза нашихъ отдаленныхъ предковъ, призывавшихъ князей, — «земля наша велика и обильна, а порядка въ ней нѣтъ», какъ нельзя лучше мотивируетъ основную потребность сельскаго населенiя — въ установленiи внутренняго мира, въ устраненiи раздоровъ и несогласiй между отдѣльными семьями и волостями. Другая потребность — во внѣшней защитѣ отъ сосѣдей — варяговъ, хозаръ, печенѣговъ, камскихъ болгаръ, впослѣдствiи половцевь — была не менѣе, если не болѣе, настоятельна для сельскихъ жителей, чѣмъ для городскихъ: разбросанные на большомъ пространствѣ, рѣдкiе, изолированные семейные поселки, конечно, совершенно не въ состоянiи были противостоять хищническимъ набѣгамъ. Вотъ почему Рюрикъ съ братьями, едва прибыли, какъ начали «города рубить и воевать всюду»; вотъ почему вѣче разсорилось съ Изяславомъ, не рѣшавшимся отразить разбойничавшихъ по селамъ половцевъ; понятны также и тѣ горькiе упреки, какими осыпали кiевляне Святослава, по возвращенiи его изъ Болгарiи: въ отсутствiе князя печенѣги непрестанно разоряли русскую землю. Итакъ политическiй типъ варяжскаго княжества сложился благодаря совокупному дѣйствiю условiй и городской и сельской жизни, причемъ влiянiе деревенскаго быта сказалось гораздо глубже и сильнѣе, чѣмъ потребности внѣшней торговли, что́ строго соотвѣствовало взаимнымъ отношенiямъ двухъ основныхъ въ то время отраслей промышленности, деревенской добывающей промышленности, какъ главной, и городской торговли, какъ второстепенной вѣтви народной производительности.
На предшествующихъ страницахъ изложены, разумеется, въ самыхъ краткихъ чертахъ, общiе признаки, характеризующiе значенiе города и деревни въ хозяйственномъ, соцiальномъ и политическомъ строѣ кiевской Руси. При этомъ выяснилось что господствующая отрасль промышленности была главнымъ занятiемъ деревенскаго населенiя, смердовъ; преобладанiемъ добывающей сельской промышленности объясняются, какъ мы видѣли, и формы землевладѣнiя и хозяйства, и система послѣдняго, и господство смердовъ, какъ общественнаго класса и, наконецъ, политическiй перевѣсъ вѣча и образованiе варяжскаго княжества. Такъ, изъ одного основного хозяйственнаго явленiя послѣдовательно выводятся всѣ другiя характеристическiя черты хозяйства, общества и государства. Влiянiе второстепеннаго экономическаго фактора — внѣшней торговли — было несравненно поверхностнѣе: оно замѣтнѣе лишь въ области формъ землевладѣнiя и хозяйства, такъ какъ начавшимся вслѣдствiе появленiя внѣшней торговли раздѣленiемъ труда обусловливались зарожденiе княжеской и боярской вотчины и нѣкоторое развитiе несвободнаго и полусвободнаго труда; въ политической сферѣ влiянiе городской торговли не шло въ разрѣзъ съ дѣйствiемъ условiй деревенской жизни, а напротивъ, обѣ силы дѣйствовали въ одномъ направленiи. Говоря вообще, можно такимъ образомъ признать, что деревня была первостепеннымъ по значенiю элементомъ древнѣйшей русской жизни. Только эта деревня была не наша земледѣльческая деревня, а поселенiе, обитатели котораго существовали почти исключительно добывающей промышленностью.