Экономически бытъ кiевской Руси, какъ мы только что убѣдились, отличался чрезвычайной простотой и цѣльностью: для его пониманiя нѣтъ необходимости различать на территорiи страны отдѣльныя области съ ихъ особенностями, потому что особенностей этихъ въ сущности не было, или, точнѣе говоря, онѣ были настолько незначительны, что безъ вреда для дѣла ими можно пренебречь. Такiя простота и цѣльность вообще характерны для общества, которое едва еще начинаетъ жить историческою жизнью. Но уже во второмъ перiодѣ, удѣльномъ, который начинается XIII вѣкомъ и оканчивается въ половинѣ XVI столѣтiя, игнорировать важныя мѣстныя особенности значило бы отказаться отъ правильнаго научнаго анализа: уже въ это время зарождается раздѣленiе труда, нѣкоторая хозяйственная спецiализацiя отѣльныхъ областей, входившихъ въ составъ обширной русской земли. Въ удѣльное время необходимо различать три крупныхъ экономическихъ района — центральный, новгородско-псковскiй и сѣверный. Каждому изъ нихъ соотвѣтствовала одна въ бо́льшей или меньшей степени господствовавшая въ немъ отрасль народной производительности, что́, въ свою очередь, рѣзко сказывалось и на соцiальномъ составѣ и на политическомъ строѣ отдѣльныхъ болѣе или менѣе политически-обособленныхъ частей страны. Зародыши всѣхъ этихъ особенностей существовали въ разныхъ степеняхъ развитiя еще въ Руси кiевской, и на этомъ фундаментѣ, заложенномъ историческою жизнью перваго перiода, сложились отношенiя, опредѣлившiяся въ удѣльное время. Мы видѣли, какую первостепенную роль играла на зарѣ нашей исторiи первоначальная добывающая промышленность. Традицiи древнѣйшаго перiода были цѣликомъ усвоены жителями сѣвера, той обширной области, которая начинается отъ такъ называемыхъ сѣверныхъ уваловъ — ряда холмовъ, тянущихся съ запада на востокъ по водораздѣлу между бассейнами Волги и Сѣверной Двины, — и оканчивается побережьемъ Ледовитаго океана и Бѣлаго моря. Заселенiе этого края русскими началось еще въ XI и XII вѣкахъ и усилилось въ ближайшiя затѣмъ столѣтiя, причемъ новые поселенцы нашли приложенiе своей хозяйственной энергiи въ тѣхъ же звѣроловствѣ и рыболовствѣ, какiя занимали населенiе кiевской Руси, а также въ солеваренiи, особенно удобномъ и прибыльномъ вслѣдствiе естественныхъ условiй крайняго сѣвера. Нѣкоторымъ подспорьемъ для сѣверныхъ колонистовъ служило мѣстами также скотоводство, но другая отрасль сельскаго хозяйства — земледѣлiе — играла совершенно второстепенную, прямо ничтожную роль въ силу суровыхъ климатическихъ и неблагопрiятныхъ почвенныхъ условiй и очень часто — почти всегда — не давала даже того количества продуктовъ, какое необходимо было для мѣстнаго потребленiя. До насъ дошло достаточное количество древнихъ актовъ, характеризующихъ народное хозяйство сѣвернаго края въ удѣльный перiодъ. Читая эти акты, мы постоянно встрѣчаемся въ нихъ съ «путиками», т.-е. мѣстами звѣринаго лова, «перевѣсищами», приспособленiями для птичьей охоты, рыбными ловлями, соляными варницами. Гораздо рѣже попадаются «пожни», т.-е. сѣнокосы, и «поскотины», или выгоны для скота. Пашни, называвшiяся здѣсь «орамыми землями», также не часты и, главное, не велики, да къ тому же чаще всего встрѣчаются въ видѣ «притеребъ», земель, недавно расчищенныхъ изъ-подъ лѣса. Если мы возьмемъ другой важный источникъ, житiя сѣверныхъ святыхъ, то опять-таки передъ нами развернется та же картина преобладанiя добывающей промышленности и скотоводства. Пробираясь черезъ непроходимыя дебри и «дрязги великiя», т.-е. непролазныя болота, сѣверный пустынножитель, основатель будущаго монастыря, добывалъ себѣ средства пропитанiя обыкновенно рыболовствомъ; когда около него собиралось нѣсколько сподвижниковъ, тогда разводили скотъ; въ рѣдкихъ случаяхъ посвящали часть времени земледѣлiю, очень при томъ первобытному: копали землю мотыками, т.-е. попросту лопатами или палками съ желѣзными наконечниками. При господствѣ первобытной добывающей промышленности, сѣверъ былъ въ то же время областью, въ которой натуральное хозяйство сохранилось въ наиболѣе чистомъ видѣ. Это видно изъ того, что, во-первыхъ, во все время изучаемаго перiода здѣсь не встрѣчается упоминанiй о торговыхъ центрахъ, ярмаркахъ и сколько-нибудь значительномъ торговомъ движенiи, а во-вторыхъ, даже въ XVI вѣкѣ сѣверные крестьяне уплачивали владѣльческiе оброки и государственныя подати натурой — «посопнымъ хлѣбомъ», т.-е. хлѣбомъ въ зернѣ, и даже тогда когда подати въ другихъ частяхъ государства стали переводиться на деньги, на сѣверѣ въ большинствѣ случаевъ сохранились старые натуральные платежи, а если они смѣнялись денежными, то послѣднiе назначались обыкновенно въ очень небольшомъ окладѣ: очевидно, денегъ у жителей сѣвера не было, т.-е. они почти не торговали, сохранили почти въ полной неприкосновенности натуральную систему хозяйства.
Чрезвычайно послѣдовательно, хотя съ бо́льшими, чѣмъ на сѣверѣ, перемѣнами, кiевскiя традицiи были восприняты и развиты также въ сѣверозападномъ углу страны, въ области Великаго Новгорода и Пскова. Какъ въ кiевской Руси земледѣлiе играло второстепенную роль въ народномъ производствѣ, такъ оно не было важнымъ элементомъ и въ хозяйственной жизни новгородско-псковскаго края: населенiю здѣсь сплошь и рядомъ не хватало своего хлѣба, и всегда чувствовалась, поэтому, нужда въ привозномъ зернѣ. Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ то обстоятельство, что московскiе великiе князья XIV и XV вѣковъ, при каждой ссорѣ съ Новгородомъ, подвергали новгородцевъ всѣмъ бѣдствiямъ голода, прекращая доставку хлѣба изъ области Волги и Оки. Болѣе, чѣмъ производство хлѣба, была развита культура техническихъ растенiй — льна и конопли, сбывавшихся въ сыромь, отчасти и обработанномъ видѣ за границу и служившихъ также для собственныхъ потребностей производителей. Въ то же время въ области Новгорода и Пскова продолжали сохранять важное значенiе добывающая промышленность и скотоводство, господствовавшiя, какъ намъ уже извѣстно, въ кiевской Руси. Заключая, напримѣръ, договоры со своими князьями, новгородцы чрезвычайно точно и тщательно опредѣляли районы и время княжеской звѣриной и птичьей охоты и рыбной ловли, ограждая, очевидно, интересы охотниковъ и рыболововъ изъ народа. Одинъ изъ новгородскихъ князей XIII вѣка даже былъ изгнанъ за злоупотребленiе гагачьей охотой. Въ житiи св. Антонiя Римлянина, подобно житiямъ сѣверныхъ святыхъ, говорится о рыболовствѣ, какъ обычномъ занятiи монаховъ. О пчеловодствѣ свидѣтельствуетъ не одна статья такого важнаго законодательнаго памятника, какъ Псковская судная грамота. Наконецъ, имѣемъ также извѣстiя о солеваренiи въ Старой Руссѣ и добыванiи желѣза въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Вотской пятины, занимавшей часть Финляндiи и нынѣшнiя Петербургскую и отчасти Новгородскую губернiи. Обилiе пастбищъ и сѣнокосовъ, засвидѣтельствованное писцовыми книгами новгородскими, открывало въ свою очередь возможность разведенiя скота въ значительномъ количествѣ.
Воспринявъ отъ кiевской Руси основную черту экономическаго быта, опредѣлявшую хозяйственную дѣятельность народной массы, новгородскiй край XIII—XV вѣковъ унаслѣдовалъ отъ того же историческаго перiода и развилъ въ очень значительныхъ размѣрахъ и ту отрасль промышленности, которая питала и усиливала высшiе слои общества, — внѣшнюю торговлю. Новгородскiя и псковскiя лѣтописи пестрятъ извѣстiями о мѣновыхъ сношенiяхъ новгородцевъ и псковичей съ центромъ Россiи, съ одной стороны, и съ Западной Европой, преимущественно съ городами Ганзейскаго союза, съ другой. О томъ же ясно свидѣтельствуютъ торговые договоры Новгорода съ нѣмцами, договорныя грамоты великихъ князей съ новгородской вольной общиной, многочисленныя, сохранившiяся до нашего времени донесенiя нѣмецкаго купечества, извѣстiя иностранцевъ, посѣщавшихъ Новгородъ, подобно французу Ляннуа, наконецъ, народныя сказанiя, былины и пѣсни, вродѣ известной былины о Садкѣ-богатомъ гостѣ или того древняго новгородскаго сказанiя, которое ведетъ рѣчь о добромъ молодцѣ, задавшемся «къ купцу — купцу богатому, ко боярину». Насколько Новгородъ превосходилъ по своему торговому значенiю другiе русскiе города того времени, можно усмотрѣть изъ одного лѣтописнаго извѣестiя, наглядно показывающаго это: подъ 1216 годомъ въ лѣтописи упоминается о прiѣздѣ въ Переяславль-Залѣсскiй (нынѣ уѣздный городъ Владимiрской губернiи) новгородскихъ и смоленскихъ купцовъ: тогда какъ послѣднихъ, т.-е. смоленскихъ, было всего 15, число первыхъ, прiѣхавшихъ изъ Новгорода, простиралось до 150-ти. Новгородская торговля отличалась при этомъ весьма важными особенностями, которыя необходимо отмѣтить: прежде всего она опиралась не на мѣстное производство, изъ продуктовъ котораго только ленъ и конопля да отчасти еще продукты скотоводства — кожи, сало, масло, мясо, щетина, шерсть — отпускались за границу, а на богатства другихъ мѣстностей; другими словами, новгородская торговля была передаточной, транспортной: закупая въ центральной Россiи и забирая въ видѣ дани на сѣверѣ, подчинявшемся Новгороду, мѣха, медъ, воскъ, хлѣбъ, ленъ, коноплю, продукты скотоводства, новгородцы промѣнивали ихъ на заграничные товары: шелковыя и шерстяныя ткани, сукна, оружiе, металлическiя издѣлiя, вина и проч.; вторая характеристическая черта, отличавшая торговлю Новгорода и Пскова отъ древнѣйшей кiевской, заключается въ томъ, что въ этихъ вольныхъ городахъ удѣльной Руси для веденiя торговыхъ операцiй необходимы были уже предпринимательскiе труды, извѣстная коммерческая техника и значительный капиталь, такъ какъ не дань уже, не даромъ достающiеся продукты служили товарами, предназначенными для заграничнаго вывоза: эти товары необходимо было купить, добыть путемъ торговой эксплуатацiи ихъ производителей. Вотъ почему торговля и денежный капиталы имѣли несравненно бо́льшее значенiе въ жизни вольныхъ городовъ удѣльнаго времени, чѣмъ въ кiевской Руси, хотя народное хозяйство въ новгородско-псковскомъ краѣ все-таки продолжало оставаться натуральнымъ, лучшимъ доказательствомъ чего служитъ господство натуральныхъ владѣльческихъ поборовъ, засвидѣтельствованное еще въ концѣ XV вѣка писцовыми книгами, этимъ отдаленнымъ подобiемъ и историческимъ прототипомъ современныхъ хозяйственно-статистическихъ изслѣдованiй.
Если сѣверъ и новгородско-псковскiй край можно признать чрезвычайно послѣдовательными хранителями старины въ народномъ хозяйствѣ, развившими далѣе основы древнѣйшаго экономическаго быта, то центръ удѣльной Руси, область верхней Волги и Оки, заключаетъ въ себѣ въ этомъ отношенiи гораздо болѣе новыхъ элементовъ, лишь въ слабой степени представленныхъ въ народномъ хозяйствѣ кiевской Руси: въ центральной области надъ другими отраслями производства преобладало уже въ удѣльное время сельское хозяйство, причемъ по мѣре приближенiя къ концу перiода это преобладанiе постепенно усиливается, а въ предѣлахъ сельскохозяйственной промышленности все болѣе выдвигается на первый планъ земледѣлiе. Древнѣйшiе сохранившiеся до нашего времени отрывки изъ писцовыхъ книгъ конца XV и первой половины XVI вѣка, относящiеся къ области Волги и Оки, сравнительно рѣдко упоминаютъ уже объ угодьяхъ, необходимыхъ для занятiя добывающей промышленностью, — рыбныхъ ловляхъ, бобровыхъ гонахъ, бортныхъ ухожаяхъ; «путики» и «перевѣсища», столь частые на сѣверѣ, здѣсь совсѣмъ не встрѣчаются; зато описанiе каждаго имѣнiя неизмѣнно оканчивается указанiемъ, сколько въ немъ числится пашни. И въ мѣстности между Волгой и Окой основывались въ удѣльное время монастыри и происходила колонизацiя, но поселявшiеся здѣсь монахи, въ противоположность основателямъ сѣверныхъ монастырей, не охотились, не ловили рыбы и не варили соль, а воздѣлывали землю, занимались полевымъ, земледѣльческимъ хозяйствомъ. Типическимъ примѣромь такихъ монаховъ-хлѣбопашцевъ служатъ сподвижники основателя самаго знаменитаго изъ центральныхъ монастырей, св. Сергiя Радонежскаго. О томъ же перевѣсѣ земледѣлiя надъ другими отраслями народнаго труда свидѣтельствуютъ, наконецъ, многочисленные акты удѣльнаго перiода, грамоты всякаго рода, государственныя и частныя. Такъ въ концѣ XIV вѣка митрополитъ Кипрiанъ далъ уставную грамоту, опредѣляющую повинности крестьянъ, жившихъ на земляхъ митрополичьихъ монастырей; характеръ этихъ повинностей не оставляетъ ни малѣйшаго сомнѣнiя въ преобладающемъ значенiи земледѣлiя. Въ самомъ дѣлѣ: что́ это за повинности? Главныя изъ нихъ заключаются вотъ въ чемъ: «игумнову долю пашни пахать, сѣять и жать, сѣно косить, рожь молоть, хлѣбы печь, солодъ молоть, на сѣмя рожь молотить».
Господствующимъ отраслямъ производства соотвѣтствовали и своеобразныя для каждаго изъ указанныхъ трехъ районовъ формы землевладѣнiя и формы хозяйства. Сѣверъ и въ этомъ отношенiи стоялъ всего ближе къ кiевской Руси: и здѣсь, какъ и тамъ, преобладанiемъ добывающей промышленности обусловливалась семейная форма производства. Но въ сферѣ формъ землевладѣнiя между кiевской Русью и сѣверомъ удѣльнаго времени уже не существовало тожества: совершились уже нѣкоторыя важныя перемѣны, — коренныя, необходимыя и временныя или случайныя. Къ числу коренныхъ перемѣнъ принадлежитъ прежде всего полное исчезновенiе стариннаго вольнаго или захватнаго, кочевого землепользованiя: каждая семья уже не переселяется постоянно, захватывая себѣ для хозяйственной зксплуатацiи на непродолжительный срокъ любой участокъ земли, — она осѣдаетъ довольно прочно, болѣе опредѣленнымъ образомъ и надолго размежевывается съ сосѣдями. Причина этой перемѣны кроется въ ростѣ населенiя и естественныхъ условiяхъ сѣвернаго края, гдѣ суровость климата и скудость почвы, малоудобной для земледѣлiя, исключаютъ возможность широкаго простора и требуютъ отъ каждой хозяйственной единицы столь напряженнаго труда, что она неохотно разстается съ облюбованнымъ участкомъ. Читая документы, касающiеся заселенiя сѣвернаго края, легко убѣдиться, что обычнымъ типомъ колонизацiи здѣсь было поселенiе одинокаго крестьянина съ его семьей на пустомъ мѣстѣ, среди болотъ и лѣсовъ, и при томъ поселенiе болѣе или менѣе прочное. Сплошь и рядомъ встрѣчаются указанiя, что тотъ или иной крестьянинъ «посѣче лѣсъ и многа древеса, яко ту селитву себѣ сотворитъ» или «завелъ новое мѣсто роспашное». Въ послѣдующихъ поколѣнiяхъ семья такого отдѣльнаго поселенца размножается, но, сознавая еще сильно свое кровное единство, не дѣлится, владѣетъ землей сообща и живетъ вся въ одномъ дворѣ. Работа производится общими силами, а дѣлятся лишь продуктомъ, причемъ основанiемъ для раздѣла продукта служитъ степень кровной, родственной близости къ основателю двора, родоначальнику семьи. Возьмемъ простѣйшiй схематическiй примеръ: предположимъ, что у этого родоначальника — перваго поселенца было два сына. Очевидно, каждому изъ нихъ, при совмѣстномъ веденiи хозяйства по смерти отца, должна была достаться половина продукта. Допустимъ далѣе, что въ третьемъ поколѣнiи произошла такая перемѣна: у одного изъ сыновей родоначальника былъ одинъ сынъ, а у другого двое; очевидно, на долю перваго придется половина продукта, а на долю двухъ послѣднихъ лишь по четверти и т. д., такъ что съ размноженiемъ семьи доли въ каждомъ послѣдующемъ поколѣнiи дробились все больше, и доля одного не равнялась долѣ каждаго изъ другихъ. Это неравенство содѣйствовало росту стремленiя отдѣльныхъ членовъ семейнаго союза къ хозяйственной самостоятельности, потому что ни у кого нѣтъ желанiя работать столько же, сколько другiе, получая вмѣстѣ съ тѣмъ меньше другихъ. Первымъ выраженiемъ такого стремленiя было прiобрѣтенiе каждымъ членомъ семьи права продавать, закладывать, дарить и завѣщать свои права на долю общаго продукта постороннимъ, чужимъ людямъ, чужеродцамъ. Путемъ такихъ сдѣлокъ въ составъ семейнаго союза или двора проникли элементы не родственные, и такой осложнившiйся чужеродными примѣсями союзъ получилъ названiе сокза складниковь, сябровъ или сосѣдей. Въ документахъ XIV, XV и даже XVI вѣковъ часто попадаются на сѣверѣ земли, находившiяся «съ складниками не въ раздѣлѣ». Но чужеродцы, конечно, еще болѣе, чѣмъ родственники, тянули врозь, и въ результатѣ получился уже не дѣлежъ продукта, а раздѣлъ земли, сначала временный, предполагавшiй возможность новаго передѣла, нерѣдко и осуществлявшагося. О «новомъ дѣлѣ» или «передѣлѣ» земли между складниками можно прочитать во многихъ сѣверныхъ актахъ удѣльнаго перiода. Наконецъ, отъ временнаго раздѣла земли не труденъ и не дологъ былъ уже переходъ къ полному и окончательному раздѣлу, т.-е. къ подворно-наслѣдственному владѣнiю. Въ источникахъ часто встрѣчаются извѣстiя о такихъ раздѣлахъ съ стереотипной оговоркой: «а тѣхъ земель вамъ впредь не передѣливати». Однако въ удѣльное время такiе окончательные раздѣлы были на сѣверѣ Россiи не общимъ явленiемъ, а скорѣе исключенiемъ, такъ что вообще можно признать сѣверное землевладѣнiе того времени складническимъ, сябриннымъ, или сосѣдскимъ, сопровождающимся или совмѣстнымъ веденiемъ хозяйства, или временными, перiодическими передѣлами земли между складниками, сябрами или сосѣдями. Таковы необходимыя, коренныя перемѣны, совершавшiяся въ удѣльный перiодъ въ сѣверномъ семейномъ землевладѣнiи и представлявшiя собою неизбѣжное, подъ влiянiемъ новыхъ условiй, развитiе древнѣйшаго землевладѣльческаго права. Поверхностной, случайной и отчасти временной перемѣной въ той же сферѣ надо считать образованiе во многихъ мѣстахъ сѣвернаго края крупныхъ вотчинъ новгородскихъ бояръ и владыки, т.-е. архiепископа новгородскаго. Извѣстно, напр., что новгородскiй владыка имѣлъ до конца XV вѣка обширныя владѣнiя въ Обонежской пятинѣ, т. е. нынѣшней Олонецкой губернiи, что знаменитой Марѳѣ-посадницѣ принадлежали земли по берегамъ Бѣлаго моря, при устьѣ р. Онеги, а Важскiй уѣздъ въ XIV вѣкѣ представлялъ собою территорiю, почти всецѣло занятую громадной промышленной вотчиной новгородскихъ бояръ Своеземцевыхъ. Эта примѣсь архiерейскихъ и боярскихъ земель была, несомнѣнно, поверхностной перемѣной, потому что она не повела къ коренной перестройкѣ крестьянскаго землевладѣльческаго права на сѣверѣ: бояре и владыка прiобрѣли лишь высшее право на землю, подобное праву удѣльныхъ князей на всю территорiю ихъ княжества; подъ покровомъ этого высшаго права собственности на землю въ боярскихъ и владычнихъ вотчинахъ сѣвера продолжали господствовать семейная форма крестьянскаго землепользованiя и свободный оборотъ (продажа и залогъ) земли между крестьянами. Но появленiе этой боярской вотчины было еще случайнымъ: это потому, что она была создана не столько мѣстными экономическими условiями, сколько хозяйственными особенностями новгородскаго края: только прiобрѣтенiе капиталовъ посредствомъ торговой дѣятельности доставило новгородскимъ боярамъ и владыкѣ необходимыя для покупки, захвата и заселенiя земель средства. Наконецъ, временнымъ надо признать развитiе боярской и архiепископской вотчины на сѣверѣ по той причинѣ, что съ паденiемъ новгородской вольности въ концѣ XV вѣка эта вотчина была вырвана съ корнемъ Иваномъ III и замѣнена крестьянскимъ, такъ называемыми чернымъ землевладѣнiемъ, т.-е. тою же семейною формою крестьянскаго землепользованiя, какая существовала прежде, причемъ высшее право собственности на землю стало принадлежать московскому государю. Фактически перемѣна сводилась только къ тому, кому должны были платить оброкъ крестьяне: раньше они его платили боярамъ и владыкѣ, потомъ стали платить великому князю московскому.
Итакъ, на сѣверѣ господствовала съ извѣстными перемѣнами старая семейная форма землевладѣнiя и хозяйства, съ примѣсью оброка высшимъ собственникамъ земли. Оброкъ этотъ платился не деньгами, а натурой, бо́льшею частью долею продукта, половиною или третью, почему и лица, платившiя его, назывались половниками, иногда третниками. Все это — формы производства весьма характерныя для натуральнаго хозяйства съ господствомъ добывающей промышленности.
Мы видѣли сейчасъ, какъ сильно содѣйствовала новгородская внѣшняя торговля развитiю землевладѣнiя новгородскихъ бояръ на сѣверѣ. Еще могущественнѣе было влiянiе того же экономическаго фактора на поземельныя отношенiя въ предѣлахъ собственно-новгородской области; здѣсь по уцѣлѣвшимъ писцовымъ книгамъ мы можемь наблюдать подавляющее господство боярскаго землевладѣнiя, чрезвычайно при томъ крупнаго. Земли владыки и монастырей были также довольно виднымъ элементомъ въ новгородскомъ землевладѣнiи, но уже онѣ уступали по размѣрамъ боярскимъ имѣнiямъ. О владѣнiяхъ же мелкаго городского и сельскаго люда — такъ называемыхъ своеземцевъ и даже купцовъ — и говорить нечего: они совершенно тонули въ морѣ боярской и церковной земли. Наконецъ, самостоятельнаго крестьянскаго землевладѣнiя уже совсѣмъ не было. Процессъ обезземеленiя новгородскихъ крестьянъ или смердовъ можно прослѣдить по уцѣлѣвшимъ поземельнымъ актамъ XIII, XIV и XV вѣковъ, равно какъ и по отрывочнымъ намекамъ другихъ источниковъ. Такiя грамоты, какъ вкладная Варлаама Хутынскаго или завѣщанiе Антонiя Римлянина, передавшихъ свои вотчины въ основанные ими монастыри, указываютъ, что монастыри прiобрѣтали свои владѣнiя отъ лицъ разнаго общественнаго положенiя прежде всего путемъ даренiя: при жизни дарителя — посредствомъ вклада или по его смерти — посредствомъ духовной грамоты. Это вполнѣ понятно въ обществѣ, которое, несмотря на скопленiе нѣкоторыми его членами значительныхъ капиталовъ, жило все-таки по преимуществу при натуральномъ хозяйствѣ: земля оставалась наиболѣе значительной и самой распространенной цѣнностью, такъ что естественно и являлась наиболѣе удобнымъ средствомъ стяжать себѣ молитвы монашествующей братiи для достиженiя царства небеснаго. На ряду съ этимъ монастыри, разумѣется, прiобрѣтали земли и посредствомъ покупки и прiема въ залогъ, тѣмъ болѣе, что кредитныя операцiи, по всѣмъ признакамъ, достигли въ Новгородѣ значительнаго развитiя. Все сказанное о происхожденiи и развитiи монастырскаго землевладѣнiя одинаково примѣнимо и къ землевладѣнiю владыки или архiепископа новгородскаго. Что касается громадныхъ вотчинъ новгородскихъ бояръ, то покупка и прiемъ въ залогъ, несомнѣнно, также были важнымъ средствомъ сосредоточенiя въ боярскихъ рукахъ большихъ земельныхъ богатствъ: это видно изъ новгородскихъ купчихъ и закладныхъ XIV и XV вѣковъ, а также изъ договорныхъ грамотъ Новгорода съ князьями, свидѣтельствующихъ, что покупка селъ была обычнымъ въ то время явленiемъ. Наконецъ, существовалъ еще способъ прiобрѣтенiя земли, несомнѣнно примѣнявшiйся въ нѣкоторыхъ по крайней мѣрѣ, случаяхъ новгородскими боярами: это — прiемъ свободныхъ людей, владѣвшихъ землею, въ закладни. Недаромъ въ договорныхъ грамотахъ Новгорода съ князьями, съ цѣлью преградить князъямъ возможность обогатиться землею въ новгородскомъ краѣ, постоянно запрещается князьямъ держать гдѣ бы то ни было закладней. Закладни — это то же, что коммендаты въ средневѣковыхъ государствахъ Западной Европы; это лица, отдавшiяся подъ покровительство какого-либо сильнаго человѣка, подчинившiяся ему со своими землями въ податномъ и судебномъ отношенiяхъ.
Бояре, архiепископъ и монастыри, получая главную часть своихъ средствъ отъ внѣшней транспортной торговли, пользовались доходами со своихъ вотчинъ по преимуществу для удовлетворенiя собственныхъ потребностей. Вотъ почему, какъ видно изъ писцовыхъ книгъ XV и даже первой половины XVI вѣка, главной формой эксплуатацiи крестьянскаго труда въ боярскихъ и церковныхъ вотчинахъ былъ оброкъ натурой, большею частью долей продукта, рѣже, — именно тамъ, гдѣ коренные устои натуральнаго хозяйства стали уже сильно колебаться, — деньгами. Несвободный, холопскiй трудъ примѣнялся весьма мало. И въ самомъ дѣлѣ: для чего было заставлять крестьянъ работать на барщинѣ и употреблять для земледѣльческаго труда холоповъ, когда барская запашка была ненужна, потому что рынка для плохого новгородскаго хлѣба не было, а собственныя потребности владѣльцевъ легко удовлетворялись насчетъ оброка?
Наконецъ, перевѣсъ сельскаго хозяйства и въ частности земледѣлiя въ предѣлахъ нынѣшней центральной Россiи также оказалъ сильное влiянiе на землевладѣльческiя отношенiя. 3емледѣлiе требуетъ уже нѣкоторой, довольно значительной сравнительно съ добывающей промышленностью, затраты капитала: первобытный звѣроловъ, рыболовъ или пчеловодъ почти совершенно не нуждаются въ капиталѣ для своихъ производительныхъ цѣлей: не трудно и ничего не стоитъ устроить тенета для звѣря, обзавестись рогатиной, сплести сѣти для рыбы; чтобы собрать воску и меду, сто́итъ только найти въ лѣсу дуплистое дерево и сдѣлать въ немъ нехитрыя приспособленiя для пчелъ или даже просто отыскать дерево, гдѣ пчелы уже живутъ. Не то въ земледѣлiи: при занятiи имъ въ лѣсной странѣ необходимо выжечь лѣсъ, выкорчевать пни, распахать новь, засѣять ее, переборонить поле, сжать и вымолотить хлѣбъ, смолоть зерно. Всѣ эти операцiи требуютъ значительной затраты времени, слѣдовательно предполагаютъ у земледѣльца наличность извѣстнаго потребительнаго запаса, извѣстныхъ средствъ для пропитанiя; кромѣ того, операцiи эти настолько сложны, что вызываютъ употребленiе земледѣльческихъ орудiй — плуга, сохи, бороны, косы или серпа и т. д.; если къ этому прибавить необходимость сѣмянъ для посѣва, рабочаго скота и хозяйственныхъ построекъ, то станетъ понятна настоятельная нужда земледѣльца въ капиталѣ. Между тѣмъ, въ центральной Руси въ удѣльное время капиталъ былъ несравненно менѣе распространенъ въ массѣ населенiя, чѣмъ это было даже въ области Новгорода и Пскова. Отдѣльная крестьянская семья сплошь и рядомъ не обладала, поэтому, достаточными для успѣшнаго веденiя земледѣльческаго хозяйства средствами, а это заставляло ее нерѣдко отказываться отъ земли за ссуду инвентаремъ, получаемую отъ лицъ болѣе состоятельныхъ, или садиться на землю, принадлежащую этимъ состоятельнымъ лицамъ. Экономически сильными, капиталистами, по крайней мѣрѣ, болѣе, чѣмъ крестьяне, обезпеченными матерiально были въ то время, прежде всего князья, великiе и удѣльные, затѣмъ архiерейскiя каѳедры, по преимуществу митрополичья, монастыри и, наконецъ, бояре. Въ ихъ рукахъ и сосредоточилась постепенно вся масса земельнаго богатства области между Окой и Волгой, произошло такъ называемое «окняженiе» и «обояренiе» земли, такъ что даже черная или тяглая земля т.-е. собственно крестьянская, стала считаться княжеской. Это была очень важная перемѣна въ землевладѣльческомъ правѣ: сущность ея сводится къ тому, что не только боярскiя, княжескiя-дворцовыя, монастырскiя и архiерейскiя, но и черныя земли не могли быть отчуждаемы крестьянами, что крестьяне потеряли право свободнаго распоряженiя землей, ея продажи, залога, даренiя и завѣщанiя, — то право, которое составляло такой отличительный признакъ сѣвернаго складническаго землевладѣнiя.
Но перемѣны въ землевладѣльческомъ правѣ центральной области не ограничились обезземеленiемъ крестьянъ и образованiемъ крупнаго землевладѣнiя князей, церковныхъ учреждений и бояръ. Дѣло въ томъ, что сбытъ земледѣльческихъ продуктовъ былъ чрезвычайно слабо развитъ, находился въ зачаточномъ состоянiи; натуральное хозяйство оставалось еще непоколебленнымъ. Вотъ почему, несмотря на господство крупнаго землевладѣнiя, нельзя было вести крупное земледѣльческое хозяйство, такъ какъ для такого хозяйства необходимъ обширный и свободный рынокъ, а такого рынка нѣтъ и быть не можетъ при системѣ натуральнаго хозяйства. При томъ вотчины были слишкомъ обширны, чтобы можно было за всѣмъ услѣдить самому хозяину. Отсюда возникаетъ потребность въ раздачѣ крупныхъ имѣнiй по частямъ посредникамъ, третьимъ лицомъ, которыя занимали бы промежуточное положенiе между крестьянами, съ одной стороны, и крупными землевладѣльцами, съ другой. И вотъ, прежде всего, князь удѣльнаго перiода начинаетъ раздавать свои земли во временное и условное владѣнiе сначала своимъ несвободнымъ слугамъ, необходимымъ ему въ его хозяйствѣ въ качествѣ приказчиковь или «тiуновъ», какъ тогда выражались. Это удобно и для этихъ слугъ, создавая имъ въ извѣстной степени обезпеченное существованiе, и для князя, такъ какъ даетъ ему возможность вознаграждать своихъ слугъ землей, не теряя послѣдней, потому что ее всегда можно взять обратно, и не затрачивая дорогого въ то время денежнаго капитала. Такъ въ сферѣ княжескаго дворцоваго землевладѣнiя и хозяйства зародилась и воплотилась въ дѣйствительность идея помѣстъя, т.-е. временнаго владѣнiя землей подъ условiемъ службы и съ правомъ того, кто пожаловалъ землю, отобрать ее у временнаго владѣльца или помѣщика. Слѣды помѣстья на княжеской землѣ наблюдаются впервые, по нашимъ источникамъ, въ завѣщанiи великаго князя Ивана Калиты, составленномъ въ 1328 году. Но помѣстная система настолько органически связана съ системой натуральнаго хозяйства, что стала естественно и неудержимо расти и распространяться не на однихъ несвободныхъ хозяйственныхъ слугъ князя, но также и на его свободныхъ военныхъ слугъ, т.-е. бояръ и дворянъ. Мало того: и архiереи, и монастыри, и даже отдѣльныя лица служилаго класса, обладавшiя обширными землями, стали раздавать значительную часть своихъ владѣнiй въ помѣстное владѣнiе. Это можно наблюдать къ XIV, XV и XVI вѣкахъ на земляхъ митрополита московскаго, у архiереевъ; вродѣ архiепископовъ новгородскаго и рязанскаго; во владѣнiяхъ монастырей, наконецъ, у бояръ и другихъ служилыхъ людей — по уцѣлѣвшей писцовой книгѣ Тверского уѣзда за первую половину XVI вѣка. На ряду съ помѣстьемъ господство земледѣлiя при сохраненiи натуральнаго хозяйства повело къ распространенiю еще одного типическаго для этого историческаго перiода вида земельнаго владѣнiя, — монастырской вотчины. Мы уже видѣли, что одной изъ главныхъ причинъ роста монастырскихъ земель было то обстоятельство, что монастыри принадлежали къ числу крупныхъ капиталистовъ. Другая причина также была отмѣчена выше, при изученiи землевладѣнiя въ новгородскомъ краѣ: она заключалась въ томь, что при натуральномъ хозяйствѣ земля была почти единственной значительной цѣнностью, почему ею по преимуществу и можно было дѣлать вклады въ монастыри. Постепенно такимъ образомъ бо́льшая часть территорiи центральной области перешла въ помѣстное и монастырское владѣнiе. Въ XVI вѣкѣ даже во всей Россiи было не мало уѣздовъ, въ которыхъ почти вся земля сплошь была монастырская или помѣстная, и безъ преувеличенiя можно сказать, что не было ни одного уѣзда (кромѣ сѣверныхъ), въ которомъ помѣстья и монастырскiя земли не занимали бы большей части территорiи. Писцовыя книги не оставляютъ въ этомъ ни малѣйшихъ сомнѣнiй. По нимъ видно, напримѣръ, что въ новгородскихъ пятинахъ отъ 75 до 94% всей территорiи находилось въ помѣстномъ владѣнiи, въ Казанскомъ уѣздѣ помѣстья занимали 65% всей площади, въ Коломенскомъ 59%, въ Вяземскомъ 97, а въ Московскомъ хотя подъ помѣстьями значилось 34% всей территорiи уѣзда, но 35% приходилось на монастырскiя вотчины, такъ что на долю всѣхъ другихъ видовъ земельнаго владѣнiя оставалось гораздо менѣе трети всей площади.
Такимъ образомъ мы видимъ, что для сѣвера характерной земледѣльческой формой является въ удѣльный перiодъ крестьянская сябринная или складническая земельная собственность, для новгородско-псковскаго края — крупная боярская, отчасти архiерейская и монастырская вотчина, для центральной области княжеская вотчина, въ меньшей степени также архiерейская и боярская, причемъ здѣсь зарождаются и затѣмъ развиваются еще помѣстье и монастырское землевладѣнiе. Такъ какъ на всей почти территорiи страны продолжало въ то же время господствовать натуральное хозяйство, то формой эксплуатацiи чужого труда со стороны капиталистовъ-землевладѣльцевъ оставался по преимуществу натуральный оброкъ, чаще всего долей продукта; несвободный трудъ не игралъ сколько-нибудь видной хозяйственной роли.
Взаимное отношенiе разныхъ отраслей производства, а также формы землевладѣнiя и хозяйства опредѣлили своимъ влiянiемъ и систему хозяйства, его технику. Говоря вообще, можно подмѣтить довольно яркiе слѣды прогресса въ этомъ отношенiи, смѣну первобытныхъ хозяйственныхъ системъ болѣе совершенными. Это заметно уже въ добывающей промышленности, напримѣръ, въ пчеловодствѣ, которое въ кiевской Руси существовало лишь въ видѣ бортничества, т.-е. разведенiя пчелъ въ дуплахъ лѣсныхъ деревьевъ, безъ особаго ухода за ними; въ удѣльное время отъ бортничества, какъ видно по нѣкоторымъ актамъ, переходятъ кое-гдѣ уже къ пасѣчному пчеловодству, къ устройству ульевъ. Тотъ же прогрессъ можно прослѣдить и въ земледѣлии: вмѣсто огневой, подсѣчной, кочевой системы, когда послѣ выжиганiя лѣса палъ или огнище распахивается всего годъ или два и потомъ бросается для новаго участка, — на большей части территорiи удѣльной Руси получаетъ преобладанiе переложная система земледѣлiя, когда сроки распашки отдѣльныхъ участковъ удлинняются, хотя пашня составляетъ все еще незначительную часть пахотной земли сравнительно съ залежью, такъ что залежь или перелогъ возстановляетъ свои производительныя силы попрежнему естественнымъ путемъ отдыха, безъ всякаго удобренiя. Мало того: въ XV-мъ и XVI-мъ вѣкахъ, какъ показываютъ писцовыя книги, въ области Волги и Оки и въ новгородскомъ краѣ распространяется еще болѣе совершенная паровая-зерновая или трехпольная система земледѣлiя, при которой подъ паромъ остается не болѣе половины, а въ болѣе развитомъ состоянiи — не болѣе трети всей земли, причемъ паровое поле удобряется навозомъ, а два другихъ поля засѣваются, — одно озимымъ хлѣбомъ, по преимуществу рожью, а другое яровымъ, овсомъ, пшеницей или ячменемъ. Эти наблюденiя надъ прогрессивнымъ развитiемъ системы земледѣлiя служатъ нагляднымъ выраженiемъ того постепенно увеличивавшагося преобладанiя земледѣлiя въ народномъ хозяйствѣ удѣльнаго перiода, о которомъ у насъ уже шла рѣчь раньше. Такимъ же яркимъ отраженiемъ господства внѣшней торговли въ хозяйствѣ Новгорода служатъ сохранившiяся свидѣтельства о развитiи тамъ коммерческой техники, системы торговли. И русскiе акты, и лѣтописи, и иностранные источники указываютъ на существованiе въ Новгородѣ купеческихъ компанiй или товариществъ: такъ было товарищество купцовъ-прасоловъ, т.-е. гуртовыхъ торговцевъ скотомъ, вощаниковъ, т.-е. торговцевъ воскомъ, заморскихъ купцовъ или купцовъ, ѣздившихъ для торговли за море, за границу и т. д. Можно даже различить разные виды этихъ торговыхъ компаний: полныя товарищества, когда участники отвѣчаютъ за убытки и долги всѣмъ своимъ капиталомь, и товарищества на вѣрѣ, въ которыхъ отвѣтственность простирается лишь на вложенный въ предпрiятiе участникомъ капиталъ, а не на все его достоянiе.
Ознакомившись съ хозяйственными условiями русской народной жизни въ удѣльный перiодъ, мы тѣмъ самымъ становимся на твердую почву при рѣшенiи вопроса объ относительномъ значенiи города и деревни въ то время. Изъ всего сказаннаго нетрудно сдѣлать выводъ, что въ области Новгорода и Пскова первенствовало городское хозяйство — торговля, а на сѣверѣ и въ нынѣшнемъ центрѣ хозяйство деревенское — сельскохозяйственная и добывающая промышленность. Уже изъ этого видно, что городъ имѣлъ опредѣляющее значенiе въ жизни новгородско-псковской области, а деревня играла такую же роль въ остальной удѣльной Руси. И достаточно бросить даже поверхностный взглядъ на соцiальный и политическiй строй этого перiода, чтобы убѣдиться въ справедливости такого заключенiя. Общество Великаго Новгорода и Пскова распадалось на три большихъ слоя, если не считать несвободныхъ и полусвободныхъ состоянiй: то были, во-первыхъ, бояре, во-вторыхъ, житьи люди и купцы, въ-третьихъ, черные люди. Въ основу этого дѣленiя легли совершенно опредѣленныя и рѣзкiя различiя въ экономическомъ отношенiи. Не подлежитъ сомнѣнiю, что новгородское боярство принимало непосредственное участiе въ торговлѣ въ первые вѣка послѣ призванiя князей: недаромъ цитированная уже выше былина поетъ о добромъ молодцѣ, нанявшемся «къ купцу — купцу богатому, ко боярину»: купецъ и бояринъ здѣсь отожествляются. Вѣроятно, и позднѣе, боярскiе капиталы находили себѣ помѣщенiе въ торговыхъ купеческихъ товариществахъ, но, будучи отвлекаемы отъ торговли политическою дѣятельностью, новгородскiе бояре довольно скоро усвоили себѣ другую, совершенно необходимую при оживленномъ торговомъ оборотѣ, экономическую функцiю: они сдѣлались крупными капиталистами-банкирами, у которыхъ кредитовалось купечество; эта банкирская дѣятельность новгородскихъ бояръ засвидѣтельствована однимъ лѣтописнымъ разсказомъ начала XIII вѣка, по которому народъ разграбилъ домъ посадника Дмитра и нашелъ у него множество «досокъ», на которыхъ были записаны денежныя обязательства лицъ, задолжавшихъ этому боярину; существовало также сказанiе о посадникѣ Щилѣ, дававшемъ деньги въ ростъ за проценты. Занятiе купцовъ ясно изъ самаго названiя этого сословiя. Въ немъ выдѣлялся высший слой, самое богатое купечество, такъ называемые житьи люди. Наконецъ, черные люди распадались на смердовъ или крестьянъ, занимавшихся земледѣлiемъ, скотоводствомъ и добывающей промышленностью на чужихъ, по преимуществу боярскихъ, земляхъ, и городское черное населенiе, — городчанъ, своеземцевъ и рядовичей. Своеземцы жили, впрочемъ, часто и въ деревняхъ: это были землевладѣльцы, нерѣдко обрабатывающiе землю собственнымъ трудомъ. Городчане и рядовичи занимались не столько ремеслами, сколько мелкой торговлей, и жили не только въ Новгородѣ и его многочисленныхъ пригородахъ, но и въ «рядкахъ», торгово-промышленныхъ поселенiяхъ городского типа, расположенныхъ по рѣчнымъ торговымъ путямъ, каковы рѣки Мста, Шелонь, Волховъ, Свирь, Луга. Такъ какъ крестьяне жили на боярскихъ земляхъ, а купцы кредитовались у бояръ, то, господствуя надъ чернымъ сельскимъ населенiемъ посредствомъ землевладѣнiя и надъ городскимъ чернымъ и надъ купечествомъ посредствомъ денежнаго капитала, служившаго для кредитныхъ операцiй, новгородское боярство было и политически-правящимъ классомъ. Правда, юридически, по закону или обычаю, вѣче, т.-е. собранiе всего свободнаго населенiя новгородской общины безъ различiя сословiй, считалось единственнымъ носителемъ верховной власти: оно законодательствовало, выбирало всѣ органы управленiя — князя, владыку, посадника, тысяцкаго, сотскихъ старостъ концовъ и улицъ города, судило по важнѣйшимъ дѣламъ, нерѣдко тотчасъ же и расправлялось съ подсудимыми, распоряжалось финансами, наконецъ, было рѣшающимъ учрежденiемъ въ дѣлахъ внѣшней политики, но всѣ эти функцiи вѣча нерѣдко обращались въ юридическiя фикцiи, оставались лишь въ области теорiи, не воплощаясь въ дѣйствительность. На практикѣ вѣче почти всецѣло подчинялось боярскому совѣту: послѣднему принадлежало право предварительнаго разсмотрѣнiя законодательныхъ проектовъ, мѣръ административныхъ и актовъ по внѣшней политикѣ, а это давало ему важныя преимущества; совѣтъ состоялъ исключительно изъ бояръ, т.-е. лицъ опытныхъ въ дѣлѣ администрацiи, связанныхъ къ тому же общими сословными и хозяйственными интересами, согласныхъ поэтому между собой; умѣлость и единство взглядовъ давали совѣту возможность подсказывать вѣчу его решенiя. Какъ мало значило рѣшенiе вѣча послѣ совѣтскаго постановленiя, видно изъ того, что совѣть, повидимому, иногда рѣшалъ дѣло, не доводя его до вѣча: въ началѣ ХV-го вѣка, напр., купцы жалуются, что совѣтъ не все доводитъ до свѣдѣнiя народа, а Иванъ III заставилъ совѣть безъ согласiя вѣча утвердить запись или грамоту, по которой Новгородъ долженъ былъ присягнуть ему на полное подданство. Давая общее направленiе политикѣ Новгорода черезъ посредство правительственнаго совѣта, боярство держало въ своихъ рукахъ и всю текущую администрацiю, такъ какъ право быть выбираемыми въ посадники, тысяцкiе, сотскiе, кончанскiе и уличанскiе старосты принадлежало исключительно боярамъ. Изъ другихъ сословiй только купцы пользовались нѣкоторыми преимуществами, несравненно, впрочемъ, меньшими, чѣмъ бояре: въ рукахъ выборныхъ отъ купечества старостъ былъ судъ по торговымъ дѣламъ и участiе въ разборѣ уголовныхъ и гражданскихъ дѣлъ между новгородцами и прiѣзжими нѣмцами. Если къ этому прибавить, что власть князя въ эпоху расцвѣта новгородской самостоятельности свелась почти къ нулю — за нимъ осталось почти только одно военное предводительство, да и то съ участiемъ посадника, и что въ вѣчѣ на дѣлѣ принимали участiе главнымъ образомъ городскiе черные люди, то будетъ вполнѣ ясно, что городъ, которому принадлежало господство въ экономической жизни Великаго Новгорода, направлялъ и всю соцiальную и политическую жизнь этой вольной общины.
Развитiе деревенской промышленности — сельскаго хозяйства — въ области Волги и Оки имѣло важное влiянiе, прежде всего, на соотношенiе соцiальныхъ силъ. Земледѣльческое населенiе, крестьянство, сохранившее еще за собой нѣкоторую долю земель, хотя и подчиненныхъ князю какъ высшему собственнику, не утратило здѣсь своего значенiя въ такой степени, какъ въ аристократическомъ Новгородѣ: оно только сильнѣе примкнуло къ князю, естественному своему защитнику, и тѣмъ усилило его вотчинную власть. При полномъ почти отсутствiи торговли и городской промышленности, населенiе городовъ по существу не отличалось отъ сельскаго, занималось въ главной своей массѣ также земледѣлiемъ, и было вообще малочисленно. Земли бояръ — аристократическаго элемента въ обществѣ — далеко уступали по своимъ размѣрамъ владѣнiямъ князя; при томъ же экономическое благосостоянiе боярства сильно зависѣло отъ воли князя, которому оно служило. Все это дѣлало самымъ сильнымъ рычагомъ въ общественной и политической машинѣ княжескую власть. Понятно поэтому, что князьямъ удѣльнаго времени удалось выработать прочную связь со своими княжествами и установить порядокъ передачи княжескаго стола по нисходящей линiи, — отъ отца къ сыну. Естественно, что и политическое положенiе боярскаго класса не было обезпеченнымъ, не опиралось на такiя опредѣленныя юридическiя гарантiи, какiя выработаны были исторiей новгородской вольной общины: князь удѣльнаго перiода совѣтовался съ боярами, но не въ силу политическихъ обязательствъ, а подъ давленiемъ простой практической необходимости. Вотъ почему удѣльная боярская дума не имѣла еще характера настоящаго учрежденiя съ постояннымъ составомъ и опредѣленнымъ вѣдомствомъ или кругомъ дѣлъ, подлежащихъ его рѣшенiю. Усиленiе князя, ослабленiе аристократiи и крайне ничтожное значенiе городскихъ промысловъ и торговли, выразившееся въ томъ, что города въ области Волги и Оки были не торговыми и промышленными центрами, а временными убѣжищами на случай военныхъ нападенiй, оказало роковое влiянiе на судьбу вѣча: лишенные хозяйственнаго значенiя, горожане не были въ силахъ оградить свою политическую самостоятельность отъ притязанiй князей и утратили довольно рано вѣчевое устройство, которое не было поддержано и крестьянствомъ, практически не заинтересованнымъ въ его сохраненiи, потому что деревенскому жителю трудно его посѣщать, и экономически подчинявшимся князю. Мы знаемъ, что пригороды въ отношенiи къ вѣчу старшаго города занимали такое же подчиненное положенiе, какъ и села съ деревнями; «на чемъ старшiе сдумаютъ, на томъ и пригороды станутъ» — таковъ быль древнiй обычай. Понятно, что эта зависимость не могла нравиться пригородамъ, въ которыхъ къ тому же были слабы и вѣчевыя привычки. И потому сѣверо-восточные князья-«самовластцы», начиная съ Андрея Боголюбскаго, бросаютъ старые вѣчевые города, Ростовъ и Суздаль, и переселяются въ пригородъ, Владимiръ на-Клязмѣ. Послѣднiй часъ вѣчевого строя въ области Волги и Оки пробилъ тогда, когда братья Андрея Боголюбскаго, Михаилъ и Всеволодъ Большое Гнѣздо, опираясь на тѣхъ же владимiрцевъ, одержали верхъ надъ своими племянниками, которыхъ поддерживали суздальцы и ростовцы. Такъ преобладанiе деревенскаго склада жизни въ центральной Руси сказалось и въ сферѣ экономической, и въ соцiально-политическихъ отношенiяхъ.
Сравнивая заключенiя, получившiяся при опредѣленiи исторической роли города и деревни въ первые два перiода русской исторiи, мы можемъ констатировать важныя измѣненiя въ удѣльный перiодъ сравнительно съ кiевскимъ. Тогда какъ въ кiевской Руси преобладали деревня, и городъ являлся лишь постороннимъ придаткомъ къ сельскому быту, новообразованiемъ, лишь слегка связаннымъ съ основами народной жизни, — въ удѣльный перiодъ каждая форма поселенiй — городъ и деревня — завоевываетъ себѣ особую область, гдѣ и господствуетъ: городъ является опредѣляющимъ моментомъ въ жизни Новгорода и Пскова, а деревня играетъ такую же роль въ жизни центральной области и сѣвера Россiи. Достойно при этомъ вниманiя, что деревенская экономическая жизнь приблизилась въ удѣльное время къ земледѣльческому типу, имѣвшему такое важное значенiе въ послѣдующихъ историческихъ судьбахъ русскаго народа, а хозяйство городское сохраняло прежнiй, торговый характеръ, обрабатывающая же промышленность оставалась попрежнему въ зачаточномъ состоянiи. Такимъ образомъ, въ удѣльное время не только обозначилось новое соотношенiе двухъ изучаемыхъ формъ поселенiй, но опредѣлился надолго и экономическiй типъ этихъ поселенiй.