Перiодъ новой крѣпостной Россiи находится въ чрезвычайно тѣсной связи съ московскимъ государствомъ. Оставляя въ сторонѣ отдѣльныя частности, нужно вообще признать, что въ Россiи XVIII и первой половины XIX столѣтiя развились и опредѣленнѣе сложились тѣ явленiя, которыя намѣтились въ Московской Руси. Это, прежде всего, слѣдуетъ сказать объ основномъ экономическомъ явленiи перiода, — развитiи денежнаго хозяйства. Въ этомъ отношенiи трудно провести между XVII и XVIII столѣтiями разграничительную черту даже въ томъ условномъ смыслѣ, въ какомъ обыкновенно понимается дѣленiе исторiи на перiоды или эпохи: въ сущности, начиная съ половины XVI вѣка и до половины XIX длится все одна первая стадiя въ развитiи денежнаго хозяйства въ Россiи, характеризующаяся тѣмъ, что все еще не большинство населенiя захвачено торговымъ оборотомъ и при томъ захвачено не цѣликомъ, не во всѣхъ хозяйственныхъ функцiяхъ, такъ что многiя потребности удовлетворяются попрежнему домашнимъ производствомъ.
Довольно многочисленныя и разнообразныя наблюденiя указываютъ на ростъ денежнаго хозяйства, въ новой крѣпостной, дореформенной Россiи. Прежде всего бросается въ глаза очень значительное расширенiе внѣшней торговли, особенно морской. Начало этому расширенiю морской заграничной торговли было положено лучшимъ устройствомъ архангельскаго порта при Петрѣ Великомъ и завоеванiемъ сначала Азова, потеряннаго, впрочемъ, послѣ Прутскаго похода на довольно продолжительное время, какъ и основанный на Азовскомъ морѣ Таганрогъ, а потомъ береговъ Балтiйскаго моря у Швецiи, причемъ въ руки Россiи перешли такiе важные порты, какъ Рига и Ревель, а въ 1703 году былъ основанъ Петербургъ, ставшiй скоро главнымъ средоточiемъ внѣшней торговли. Въ послѣдующее время торговля всѣхъ этихъ портовыхъ городовъ сильно возросла и, кромѣ того, прибавился новый крупный пунктъ вывозной торговли Одесса. — Въ первые годы XIX вѣка цѣнность русскаго вывоза за границу доходила уже до 75 миллiоновъ рублей, а иностранныхъ товаровъ ввозилось тогда въ Россiю на 52 миллiона рублей. Росту внѣшней торговли соотвѣтствовало и развитiе внутреннихъ мѣновыхъ сношенiй. Прежде не только въ крестьянскомъ, но и въ дворянскомъ обиходѣ довольствовались для удовлетворенiя своихъ потребностей продуктами исключительно — домашняго производства, не покупавшимися, а достававшимися даромъ: употребляли, напр., грубое домашнее сукно и домотканное полотно. Но уже въ XVIII вѣкѣ эти примитивныя ткани стали замѣняться въ потребленiи покупнымъ болѣе тонкимъ сукномъ, ситцемъ и миткалемъ. Этимъ пробивалась значительная брешь въ твердынѣ натуральнаго хозяйства. Что денежное хозяйство проникло и въ крестьянскую среду, заставило и крѣпостныхъ земледѣльцевъ считаться съ условiями рынка, — это доказывается, прежде всего, ростомъ денежнаго оброка въ ущербъ натуральному, замѣной послѣдняго первымъ: безъ товарнаго производства, безъ участiя крестьянъ въ торговлѣ такое явленiе было бы немыслимо. Нельзя далѣе не обратить вниманiя на развитiе крестьянскихъ отхожихъ промысловъ особенно въ XIX вѣкѣ: въ центральныхъ губернiяхъ половина, двѣ трети, даже три четверти крестьянскаго мужского населенiя отправлялись ежегодно въ отходъ, что также незамѣтно втягивало народныя массы въ торговый оборотъ. Наконецъ, можно наблюдать, какъ торговая дѣятельность помогаетъ отдѣльнымъ способнымъ и предпрiимчивымъ личностямъ выдвинуться впередъ, выдѣлиться изъ рядового крестьянства, нажить крупные капиталы и выкупиться на волю. Достаточно указать на такiе яркiе примѣры, какъ обращенiе многихъ кустарей-набойщиковь села Иванова, Шуйскаго уѣзда, въ крупныхъ фабрикантовъ, возникновенiе фабрики Морозовыхъ, тоже бывшихъ крѣпостныхъ крестьянъ, въ Зуевѣ Московской губернiи, въ 1797 году, и обогащенiе Кондратовыхъ, основавшихъ свой металлическiй заводъ въ селѣ Вачѣ, Муромскаго уѣзда, въ 1831 году.
Переходя къ характеристикѣ относительнаго значенiя другихъ отраслей народнаго производства въ Россiи XVIII и первой половины XIX вѣка, слѣдуетъ, прежде всего, констатировать тоть фактъ, что, какъ и въ предыдущiй перiодъ, Россiя оставалась и въ изучаемое время по преимуществу земледѣльческой страной, полевое хозяйство продолжало играть первенствующую роль въ экономической ея жизни. Новымъ въ этомъ отношенiи было только то, что обнаружилось довольно рѣзкое и опредѣленное различiе между средней и сѣверной неземледѣльческой и южной, заокской земледѣльческой областями. Въ основѣ этого различiя лежали, несомнѣнно, естественныя — климатическiя и почвенныя особенности названныхъ областей: тучный южный черноземъ и мягкiй, благодатный степной климатъ въ высокой степени благопрiятствовали земледѣлiю, климатъ и почва суроваго сѣвера и сѣверо-востока никогда, какъ мы знаемъ, не давали возможности сѣверному крестьянину заняться полевымъ хозяйствомъ, а влекли его къ промысламъ горному (въ Прiуральѣ), соляному, рыболовному или охотничьему; что касается центральнаго района, то, не обладая естественными богатствами сѣвера, открывавшими просторъ для добывающей промышленности, и не отличаясь такими хорошими климатическими и почвенными условiями, какiя содѣйствовали развитiю земледѣлiя на югѣ, онъ сдѣлался областью, на долю которой выпала задача устранить существенный недостатокъ, какимъ страдала экономическая жизнь Московскаго государства, — недостатокъ въ правильно-поставленной обрабатывающей промышленности. Въ центрѣ Россiи уже въ XVIII вѣкѣ земледѣлiе, сохраняя свое преобладанiе, теряетъ все-таки прежнее исключительное значенiе подъ влiянiемъ развитiя здѣсь именно обрабатывающей промышленности. Эта послѣдняя прививается къ жизни въ различныхъ формахъ, изъ которыхъ главныхъ четыре: 1) домашнее производство для домашняго потребленiя производящей семьи, при полномъ отсутствiи обмѣна; 2) ремесло или мелкое кустарное производство: рабочiй производитъ на заказъ для опредѣленнаго потребителя; иногда онъ открываетъ и спецiальную небольшую лавку для случайныхъ покупателей, кругъ которыхъ невеликъ, такъ что производство разсчитано при этомъ на небольшой мѣстный рынокъ; 3) товарно-кустарное производство: кустарь производитъ продукты на обширный рынокъ, иногда даже на заграничный, но сбываетъ онъ ихъ потребителямъ не самъ, а черезъ посредство капиталиста-скупщика, такъ что, хотя производство все еще остается мелкимъ, но сбытъ товаровъ организуется уже капиталистически; 4) фабрично-заводская промышленность: крупные предприниматели-капиталисты берутъ въ свои руки не только сбытъ продуктовъ, но и ихъ производство. Первыя двѣ изъ этихъ формъ — домашнее и мелкое кустарное производство или ремесло — существовали еще въ Кiевской и удѣльной Руси, не говоря уже о Московской, и у насъ уже шла о нихъ рѣчь раньше въ свое время. Онѣ продолжали существовать и въ XVIII и XIX вѣкахъ, сохранились и до настоящаго времени и долго еще не исчезнутъ, но съ теченiемъ времени неудержимо клонятся къ упадку, подавляемыя развитiемъ денежнаго хозяйства и конкуренцiей товарно-кустарнаго и фабрично-заводскаго производствъ. Что касается этихъ послѣднихъ, то зародыши ихъ становятся замѣтны лишь въ XVI и XVII вѣкахъ. «Въ Калугѣ, — говоритъ посолъ германскаго императора Сигизмундъ Герберштейнъ, посѣтившiй Московское государство въ первой четверти XVI столѣтiя, — дѣлаютъ деревянные кубки, искусно украшенные рѣзьбой, и другiя деревянныя вещи, необходимыя въ домашнемъ обиходѣ; отсюда онѣ вывозятся въ Московiю, Литву и другiя сосѣднiя страны». Вотъ яркiй примѣръ товарно-кустарнаго производства, разсчитаннаго не только на обширный внутреннiй сбытъ, но и на заграничные рынки. Первыя фабрики были открыты въ томъ же XVI вѣкѣ: это были такъ называемыя «бумажныя мельницы», т.-е. фабрики для производства писчей бумаги, но онѣ плохо привились, хотя существовали, по уцѣлѣвшимъ извѣстiямъ, и въ XVII вѣкѣ. Въ царствованiя Михаила Ѳеодоровича и Алексѣя Михайловича возникли другiе заводы и фабрики: напр., стеклянные и особенно металлическiе, изъ которыхъ особенно извѣстны заводы Винiуса въ Тулѣ, Марселиса въ Костромѣ и на Шекснѣ и Акемы въ Малоярославецкомъ уѣздѣ нынѣшней Калужской губернiи. Но все это были лишь спорадически—встрѣчавшiеся зародыши той товарно-кустарной и фабрично-заводской производительности, которая становится важнымъ элементомъ русской экономической жизни за послѣднiя два столѣтiя. Ростъ русской фабричной промышленности въ XVIII вѣкѣ лучше всего характеризуется слѣдующими цифрами: въ концѣ царствованiя Петра Великаго во всемъ государствѣ было 233 фабрики; спустя сорокъ лѣтъ, въ 1762 году — считалось уже 984 фабрики, а еще черезъ 35 лѣтъ — въ 1796 году — общее число фабрикъ доходило уже до 3.161. Другими словами, въ 70 слишкомъ лѣтъ число фабрикъ увеличилось почти въ 14 разъ. Въ XIX вѣкѣ развитiе фабричной производительности продолжалось и даже, по всѣмъ признакамъ, шло ускореннымъ темпомъ. Одновременно съ этимъ, особенно съ царствованiя императрицы Екатерины II, стало распространяться и товарно-кустарное производство. Оно возникло, главнымъ образомъ, изъ двухъ источниковъ: во-первыхъ, оно было дальнѣйшей стадiей развитiя первобытныхъ формъ обрабатывающей промышленности — домашняго и мелкаго кустарнаго производства или ремесла; во-вторыхъ, оно явилось результатомъ разложенiя нѣкоторыхъ фабрикъ XVIII вѣка: фабричные рабочiе разносили по деревнямъ извѣстные прiемы того или другого производства, которымъ они научились на фабрикѣ, и такимъ образомъ появлялись кустарные промыслы, нерѣдко успѣшно конкурировавшiе съ фабрикой. Были и другiе, второстепенные источники товарно-кустарнаго производства XVIII вѣка: иногда помѣщики культивировали въ средѣ своихъ крестьянъ тѣ или другiя отрасли обрабатывающей промышленности, выписывая изъ-за границы мастеровъ для обученiя крестьянъ или отправляя послѣднихъ на выучку въ города къ городскимъ ремесленникамъ; иныя отрасли кустарной промышленности были, наконецъ, непосредственными преемницами существовавшаго еще въ XVI и XVII вѣкахъ товарно-кустарнаго производства. Подъ влiянiемъ всѣхъ этихъ обстоятельствъ во второй половинѣ XVIII столѣтiя изъ кустарныхъ промысловъ достигли расцвѣта пряжа и тканье льна, деревянныя и желѣзныя издѣлiя, скорняжное, сыромятное и кожевенное дѣло. Но особенно развернулось товарно-кустарное производство въ царствованiе императора Николая I. Къ этому именно времени — къ 40-мъ и 50-мъ годамъ XIX вѣка — относится процвѣтанiе большинства извѣстныхъ теперь важнѣйшихъ центровъ товарно-кустарнаго производства, какъ Павлова, Иванова-Вознесенска, Ворсмы, Кимръ и т. д. Вообще непрерывное и довольно быстрое развитiе обрабатывающей промышленности въ обѣихъ ея высшихъ формахъ — товарно-кустарной и фабрично-заводской — является однимъ изъ наиболѣе характерныхъ процессовъ въ экономической жизни новой дореформенной Россiи. Не слѣдуетъ только думать, что этотъ процессъ превратилъ значительную часть территорiи государства изъ деревни въ городъ: кое-гдѣ такiя превращенiя, конечно, замѣтны, и чѣмъ ближе къ концу перiода, тѣмъ чаще, но въ большинствѣ случаевъ обрабатывающая промышленность была второстепеннымъ, побочнымъ занятiемъ жителей, главнымъ оставалось земледѣлiе. Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ тотъ фактъ, что изъ 21.000 человѣкъ крѣпостныхъ, приписанныхъ въ перiодъ времени съ 1721 по 1762 годъ къ фабрикамъ, т.-е. предназначенныхъ спецiально для занятiя обрабатывающею промышленностью, лишь 8000 человѣкъ были заняты фабричной работой и то не исключительно, остальные же все свое время посвящали земледѣльческимъ занятiямъ. Конечно, нельзя упускать изъ виду и нѣкоторое развитiе ремесла въ городахъ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ, между прочимъ, фактъ установленiя цеховой ремесленной организацiи; основу ей пытался положить еще Петръ Великiй; жалованная грамота городамъ, изданная въ 1785 году Екатериной II, содержитъ уже въ себѣ важную часть — «ремесленный уставь», въ подробностяхъ разрабатывающiй существующее въ главныхъ чертахъ и до сихъ поръ цеховое устройство. Законодательныя мѣры Петра и Екатерины были созданы реальными экономическими потребностями, ростомъ ремесла, и вовсе не являлись поэтому искусственными, безплодными проектами, не привившимися къ жизни.
Итакъ, въ относительномъ значенiи разныхъ отраслей производства въ новой крѣпостной Россiи совершились слѣдующiя двѣ перемѣны сравнительно съ Московскою Русью: во-первыхъ, пошло дальше развитiе денежнаго хозяйства, внутренней и внѣшней торговли; во-вторыхъ, сдѣлала крупные шаги впередъ обрабатывающая промышленность.
Говоря о системѣ хозяйства и затѣмъ о формахъ хозяйственной эксплуатацiи труда, мы будемъ сейчасъ имѣть въ виду лишь типическiя для даннаго момента явленiя, относящiяся собственно къ XVIII вѣку; о тѣхъ зачаткахъ новыхъ порядковъ, какiе въ этомъ отношенiи обнаружились уже въ XIX вѣкѣ, рѣчь пойдетъ позднѣе, при изученiи исторiи хозяйственнаго развитiя Россiи во второй половинѣ истекшаго столѣтiя.
XVII вѣкъ завѣщалъ изучаемому перiоду преобладание переложной системы на бо́льшей части территорiи страны и начавшееся въ наиболѣе населенныхъ въ то время областяхъ распространенiе трехпольной или паровой-зерновой системы, преимущественно при этомъ экстенсивной, т.-е. такой, когда еще цѣлая половина и во всякомъ случаѣ болѣе трети пахотной земли находится подъ паромъ. Изъ этого видно, какъ много предстояло сдѣлать XVIII-му столѣтiю для улучшенiя земледѣльческой техники. Тамъ, гдѣ переложная система господствовала вполнѣ и безраздѣльно, съ XVIII вѣка начала распространяться экстенсивная — трехпольная, а недоразвитое трехполье, въ свою очередь, стало смѣняться настоящей паровой-зерновой системой съ трехпольнымъ сѣвооборотомъ, съ правильнымъ дѣленiемъ пахотной земли на три поля, такъ что только треть ея оставалась ежегодно безъ посѣва. Вообще въ теченiе XVIII вѣка трехпольная система земледѣлiя становится все болѣе типичной, характерной для нашего отечества. Техника обрабатывающей промышленности была въ то-же время несравненно ниже, чѣмъ система земледѣлия: не только русскiй кустарь работалъ руками, съ помощью самыхъ примитивныхъ орудiй, — то же самое было и на фабрикѣ. Въ сущности фабрика XVIII вѣка не заслуживала этого громкаго названiя: она была мануфактурой, обходилась безъ машинъ, ручнымъ трудомь, чѣмъ и обусловливалась возможность успѣшной конкуренцiи съ нею со стороны кустарнаго производства, которое съ технической стороны было такимъ образомъ ниже фабричнаго. Достаточно сказать, что русской обрабатывающей промышленности XVIII столѣтiя былъ неизвѣстенъ даже такой нехитрый и несложный инструментъ, какъ самопрялка. Наконецъ, и техника торговли была довольно примитивна и недалеко ушла отъ коммерческой техники Московскаго государства по той причинѣ, что мало улучшились и пути сообщенiя: по прежнему господствовала ярмарочно-караванная система, которая и привела къ процвѣтанiю въ то время знаменитаго «всероссiйскаго торжища» — Макарьевской ярмарки.
Съ точки зрѣнiя формъ хозяйства XVIII вѣкь нужно признать типической крѣпостной эпохой, временемъ безраздѣльнаго господства несвободнаго труда. Въ области земледѣльческаго производства это выразилось прежде всего въ сильномъ развитiи барщины, особенно въ черноземной полосѣ. Извѣстно, напримеръ, что въ началѣ царствованiя Екатерины II въ Рязанской губернiи 81% всѣхъ крѣпостныхъ крестьянъ сидѣли на барщинѣ, соотвѣтствующiй процентъ для Тульской и Курской губернiй доходилъ до 92, для Орловской до 66. Даже въ нечерноземныхъ губернiяхъ процентъ барщинныхъ крестьянъ былъ чрезвычайно высокъ: въ Московской губернiи барщиной были обязаны 64% всѣхъ крѣпостныхъ, во Владимирской 50%, въ Новгородской 51%, въ Тверской 54%, а въ Псковской губернiи даже 79%. Можно такимъ образомъ признать, что въ подавляющемъ большинствѣ случаевъ помѣщичья пашня обрабатывалась крестьянской барщиной. При этомъ не надо забывать, что размѣры барской запашки расширялись вслѣдствiе постепенно увеличивавшейся выгодности хлѣбной торговли. Бывали имѣнiя, разумѣется, въ видѣ исключенiя, въ которыхъ вся удобная земля обращалась подъ владѣльческую пашню; крестьянамъ ничего не оставалось, и они превращались въ безземельныхъ крѣпостныхъ рабочихъ, получавшихъ отъ владѣльца пропитанiе натурой или «месячину». Спѣшимъ оговориться: за исключенiемъ отдѣльныхъ ненормальностей и злоупотребленiй барщина, какъ и вообще крѣпостная организацiя хозяйства, соотвѣтствовала въ XVIII вѣкѣ хозяйственнымъ интересамъ не однихъ только владѣльцевъ-дворянъ, но и крѣпостного крестьянскаго населенiя: въ первой стадiи развитiя денежнаго хозяйства, когда совершается еще только первоначальная перестройка экономическихъ отношенiй на новую основу, экономически-слабые элементы общества, какими, несомнѣнно, и были крестьяне, не могутъ обойтись безъ посторонней поддержки, которую и получаютъ отъ дворянъ-землевладѣльцевъ, — отсюда прочность крѣпостныхъ порядковъ; въ то же время недостатокъ денежныхъ средствъ дѣлаетъ для народной массы болѣе удобной и выгодной барщину, чѣмъ требующiйся по условiямъ времени денежный оброкъ. Крѣпостной трудъ соотвѣтствовалъ, вообще говоря, и системѣ земледѣлия: подневольная работа отличается, какъ извѣстно, слабой производительностью, но переложная и трехпольная, особенно недоразвитая-трехпольная, системы земледѣлiя и не требуютъ напряженнаго, особенно производительнаго труда. Это замѣчанiе еще болѣе справедливо по отношенiю къ обрабатывающей промышленности, техника которой, какъ мы видѣли, отличалась крайней примитивностью. Вотъ почему XVIII вѣкъ есть время, когда трудъ на фабрикахъ и заводахъ былъ почти сплошь несвободный. Когда Петръ Великiй сталъ покровительствовать русской фабрично-заводской промышленности, то онъ вынужденъ былъ опереться въ этомъ дѣлѣ на русскiй купеческiй капиталъ, созданный вѣковой исторiей русской торговли въ предыдущiе перiоды исторической жизни Россiи. Купеческая фабрика, развившаяся при Петрѣ, нуждалась въ рабочихъ. По вольному найму ихъ было почти невозможно найти при крайнемъ развитiи крѣпостного права, при усиленной эксплуатацiи труда крѣпостныхъ самими владѣльцами послѣднихъ. Крѣпостными въ собственномъ смыслѣ купцы владѣть не могли, потому что это была спецiальная дворянская привилегiя. Поэтому въ 1721 году Петръ разрѣшилъ фабрикантамъ недворянамъ покупать крестьянъ къ фабрикамъ съ обязательствомъ, чтобы они оставались навсегда приписанными къ послѣднимъ, а не оставались собственностью владѣльцевъ. Такiе приписанные къ фабрикамъ несвободные рабочiе получили впослѣдствiи названiе поссесiонныхъ. Правда, Петръ III запретилъ покупку крестьянъ къ фабрикамъ, и это запрещенiе было подтверждено Екатериной II, но императоръ Павелъ въ 1798 году вновь разрѣшилъ покупать крестьянъ для употребленiя въ фабричной промышленности. Купеческая поссесiонная фабрика господствовала главнымъ образомъ въ первой половинѣ XVIII вѣка. Во второй его половинѣ на первый планъ выдвинулась помѣщичья, дворянская фабрика, особенно развившаяся въ царствованiе Екатерины II. Эта фабрика работала уже прямо крѣпостными. Такимъ образомъ формы хозяйства и въ обрабатывающей промышленности XVIII вѣка, какъ и въ земледѣлiи, были чисто-крѣпостными.
Чтобы закончить изученiе экономической жизни новой крѣпостной Россiи, намъ остается разсмотрѣть формы землевладѣнiя въ XVIII вѣкѣ, не оставшiяся безъ влiянiя уже извѣстныхъ намъ теперь хозяйственныхъ явленiй.
Мы имѣли уже случай убѣдиться, что помѣстье и монастырская вотчина — формы землевладѣнiя, преобладавшiя во вторую стадiю развитiя натуральнаго хозяйства, когда господства достигаетъ земледѣлiе, — оказались неудобными и стѣснительными, какъ только зародилось денежное хозяйство, потому что денежное хозяйство требуетъ свободы перехода земли изъ рукъ въ руки и возможности превращать землю въ денежный капиталъ, между тѣмъ какъ ни помѣстье, ни монастырская вотчина не удовлетворяли этимъ требованiямъ. Правда, обѣ эти формы земельнаго владѣнiя сохранили свое существованiе въ XVII вѣкѣ, но уже тогда было замѣтно увеличенiе служилаго вотчиннаго землевладѣнiя насчеть помѣстной земли, и, кромѣ того, ростъ монастырскихъ владѣнiй значительно сократился, если не совсѣмъ прекратился, да и самая юридическая природа монастырскаго и особенно помѣстнаго землевладѣнiя подверглась перемѣнамъ: неотчуждаемость монастырской недвижимой собственности не всегда строго соблюдалась, а помѣстья разрѣшено было мѣнять и сдавать за деньги. Такъ уже въ XVII столѣтiи помѣстье и монастырская вотчина представляются институтами устарѣвшими, отживающими свой вѣкъ. Начало слѣдующаго столѣтiя положило конецъ, прежде всего, помѣстной системѣ, какъ виду земельнаго владѣнiя, наименѣе соотвѣтствовавшему экономическимъ условiямъ времени. Въ 1714 году указомъ Петра Великаго, помѣстья и вотчины были слиты въ одинъ видъ дворянской недвижимой собственности, подлежащей свободному отчужденiю по волѣ владѣльца. Правда, этотъ указъ налагалъ на дворянъ одно важное ограниченiе: имъ была установлена недѣлимость недвижимой собственности, единонаслѣдiе, т.-е. обязательность передачи имѣнiя одному изъ сыновей владѣльца безъ раздѣла съ другими, но вскорѣ, при императрицѣ Аннѣ, единонаслѣдiе, согласно желанiю дворянства, было отмѣнено. Послѣ того ограниченiя свободы отчужденiя остались только для родовыхъ имѣнiй, а въ остальныхъ имѣнiяхъ дворянъ простирались лишь на крѣпостныхъ крестьянъ: такъ какъ крѣпостными могли владеть одни только дворяне, то и отчуждать населенныя имѣнiя можно было лишь дворянамъ же. Не трудно замѣтить, что, несмотря на эти ограниченiя, дворянская недвижимая собственность XVIII и первой половины XIX вѣка болѣе, чѣмъ помѣстья XVII столѣтiя, соотвѣтствовала экономическимъ условiямъ первой стадiи развитiя денежнаго хозяйства: теперь уже открывалась въ извѣстной мѣрѣ свобода гражданскаго оборота земли, ея продажи и залога. Неполнота этой свободы оборота недвижимой собственности обусловливалась именно тѣмъ, что денежное хозяйство переживало до половины XIX вѣка лишь первую, зачаточную стадiю своего развитiя. Монастырская вотчина была нѣсколько лишь долговѣчнѣе помѣстья: она существовала лишь до 1764 года, когда императрица Екатерина II произвела секуляризацiю монастырскихъ имѣнiй, т.-е. отобрала въ казну земли у монастырей и передала ихъ въ завѣдыванiе особаго учрежденiя, такъ называемой коллегiи экономiи; съ тѣхъ поръ бывшiе монастырскiе крестьяне получили названiе экономическихъ. Они занимали положенiе, во многомъ подобное положенiю государственныхъ крестьянъ, жившихъ на земляхъ, которыя принадлежали государству. Такимъ образомъ, денежное хозяйство въ первой стадiи своего развитiя повело къ уничтоженiю помѣстнаго и монастырскаго землевладѣнiя и къ господству сословной дворянской вотчины и государственныхъ земель. Государственныя земли и дворянское землевладѣнiе имѣли одну общую черту, составлявшую въ то же время характернѣйшiй продуктъ изучаемаго времени: и на дворянской, и на владѣльческой землѣ появилась въ XVIII и началѣ XIX вѣка новая форма крестьянскаго землепользованiя. Вся земля, удобная для полевого хозяйства, которою владѣло государство, отдавалась въ пользованiе государственнымъ крестьянамъ; съ другой стороны, и помѣщики обыкновенно отдавали въ пользованiе своимъ крѣпостнымъ за оброкъ или барщину извѣстную часть имѣнiя, — въ разныхъ губернiяхъ отъ 45 до 80% всей земли эксплуатировалось крѣпостными на себя. Намъ уже извѣстно, что пока крестьяне были свободны, каждый изъ нихъ садился на опредѣленный подворный участокъ и обрабатывалъ его внѣ непосредственной хозяйственной зависимости отъ своихъ односельчанъ. Такъ продолжалось и первое время послѣ установленiя крѣпостного права: землевладѣлецъ — будь то дворянинъ или государство, — все равно — имѣлъ дѣло съ каждымъ отдѣльнымъ крестьяниномъ въ отношенiи хозяйственнаго обезпеченiя послѣдняго, снабженiя его землей въ достаточномъ количествѣ. Но къ половинѣ XVIII вѣка въ центрѣ Россiи и къ началу слѣдующаго столѣтiя на сѣверѣ плотность населенiя настолько увеличилась, что многiе крестьяне стали ощущать недостатокъ земли, а у другихъ въ пользованiи оставались очень крупные участки. Такимъ образомъ, начали выдѣляться два слоя среди крѣпостной крестьянской массы: во-первыхъ, крестьяне богатые, вполнѣ, иногда и съ избыткомъ, обезпеченные землей; во-вторыхъ, малоземельные бѣдняки, крѣпостной пролетарiатъ. Само собою разумѣется, что это разслоенiе не обошлось безъ влiянiя медленно, но неуклонно развивавшагося денежнаго хозяйства, создававшаго имущественное неравенство, принижавшаго однихъ и возвышавшаго другихъ. Малоземельное большинство, конечно, сильно страдало отъ недостатка земли, тѣмъ болѣе, что подушная подать, введенная Петромъ Великимъ и налагавшаяся на все мужское податное населенiе безъ различiя возраста и достатка, падала въ такой же мѣрѣ на бѣдныхъ крестьянъ, какъ и на богатыхъ. И вотъ бѣдняки сначала на владѣльческихъ земляхъ, а потомъ и на государственныхъ начинаютъ всѣми силами добиваться «земельнаго поравненiя», передѣла всей земли, находившейся въ крестьянскомъ пользованiи, по наличнымъ душамъ мужского пола. Интересы крѣпостного пролетарiата вполнѣ совпадали съ матерiальными выгодами землевладѣльцевъ и казны: и тѣ, и другая зорко слѣдили за исправнымъ поступленiемъ оброковъ и подушнаго сбора, а для этого необходимо было, чтобы каждая крестьянская семья пользовалась такимъ количествомъ земли, которое приблизительно соотвѣтствовало бы размѣрамъ платежей, выпадавшихъ на ея долю. Такъ какъ развитiе крѣпостныхъ отношенiй привело къ торжеству взгляда на всю землю, какъ полную и безусловную собственность помѣщика, то послѣднiй прiобрѣлъ возможность личнымъ распоряженiемъ установить уравнительно-душевой передѣлъ земли между крестьянами. Это и было сдѣлано постепенно въ XVIII вѣкѣ на дворянскихъ земляхъ всей Великороссiи и въ первой половинѣ XIX вѣка на государственныхъ земляхъ сѣвера. Установленный однажды, передѣлъ сталъ затѣмъ повторяться перiодически, черезъ опредѣленные промежутки времени, по мѣрѣ измѣненiя количества душъ мужского пола въ отдѣльныхъ семьяхъ и въ цѣломъ крестьянскомъ обществѣ или мiрѣ. Такъ положено было начало первому элементу земельной общины или мiрского землепользованiя — перiодическимъ передѣламъ. На этомъ дѣло не остановилось и не могло остановиться. Идея уравнительно-душевого передѣла включаетъ въ себѣ понятiе о томъ, что на каждую наличную крестьянскую душу мужского пола долженъ приходиться земельный участокъ, совершенно равный другимъ такимъ же участкамъ. Между тѣмъ, никогда не бываетъ, чтобы вся земля, находящаяся въ пользованiи крестьянъ одной деревни, была одинаковаго качества: обыкновенно часть ея хороша, плодородна, другая часть средняго достоинства, бываетъ и земля совсѣмъ худая. Стремясь соблюсти необходимое равенство между душевыми участками, мiрской сходъ лишенъ, поэтому, возможности отводить всю землю на отдѣльную душу сплошь: приходится сначала раздѣлить землю на «коны» или «ярусы» по степени ея плодородiя и затѣмъ на каждый душевой участокъ отдѣлить по равной съ другими полосѣ въ каждомъ кону или ярусѣ. Предположимъ, напримѣръ, что мы имѣемъ деревню въ 10 душъ мужского пола, и что земля этой деревни дѣлится по степени ея производительности (по качеству почвы) на три кона: первый конъ составляютъ 10 десятинъ хорошей, плодородной почвы, второй — 20 десятинъ средней и третiй 5 десятинъ худой земли, напр., песчаной, болотистой или каменистой. На каждую душу при такихъ условiяхъ придется отдѣлить въ первомъ кону 1 десятину, во второмъ 2 десятины и въ третьемъ ½ десятины. Такимъ образомъ, душевой участокъ въ 3½ десятины въ нашемъ примѣрѣ распадается на три расположенныхъ въ разныхъ мѣстахъ полосы, перемежающiяся полосами, входящими въ составь другихъ душевыхъ участковъ. Вотъ второй элементъ крѣпостной земельной общины — черезполосица. Третiй важный ея элементъ — такъ называемый принудительный сѣвооборотъ, т.-е. обязательность для каждаго крестьянина обычныхъ въ общинѣ прiемовъ хозяйства, одной общей съ другими крестьянами системы земледѣлiя. Эта черта, помимо черезполосицы и перiодическихъ передѣловъ, является непосредственнымъ результатомъ господства трехпольной системы полевого хозяйства: трехпольная система предполагаетъ необходимость пастьбы скота на поляхъ послѣ снятiя жатвы; для этого, очевидно, нужно одновременно закончить уборку хлѣба во всей деревнѣ, иначе скотъ будетъ портить неубранный хлѣбъ; а одновременное завершенiе полевыхъ работъ требуетъ одинаковой ихъ организацiи во всѣхъ однодеревенскихъ хозяйствахъ, т.-е. обязательнаго сѣвооборота.
Такъ возникла въ XVIII вѣкѣ крѣпостная земельная община, то крестьянское мiрское землевладѣнiе, которое и теперь еще господствуетъ въ Великороссiи. Изучая происхожденiе этого учрежденiя, мы коснулись вмѣстѣ съ тѣмъ и вопроса объ имущественныхъ отношенiяхъ крестьянства и дворянства, слѣдовательно, вошли уже въ сферу соцiальнаго строя, сословныхъ правъ. Большинство тѣхъ экономическихъ явленiй, которыя выше намѣчены, представляютъ собою, какъ мы видѣли, не что иное, какъ дальнѣйшее развитiе того, что существовало уже въ Московской Руси XVII вѣка: преобладанiе земледѣлiя, развитiе обрабатывающей промышленности, ростъ денежнаго хозяйства, уничтоженiе помѣстья и монастырской вотчины, торжество полной дворянской земельной собственности, увеличенiе барской запашки и барщины, распространенiе денежнаго оброка вмѣсто натуральнаго, — все это явленiя, родившiяся не вмѣстѣ съ реформой Петра Великаго, въ значительной степени характеризовавшiя собою экономическiй бытъ Московскаго государства. Перерыва, пропасти между московскими традицiями и петровскими нововведенiями мы тщетно стали бы искать, вторыя послѣдовательно и постепенно развились изъ первыхъ. Самое большее, что приходится отмѣтить въ этомъ отношенiи, — это количественная разница, бо́льшая яркость и опредѣленность явленiй въ XVIII и XIX столѣтiяхъ сравнительно съ предшествующимъ временемъ. Такой связи экономическихъ явленiй соотвѣтствуетъ и извѣстная взаимная зависимость процессовъ соцiальныхъ и политическихъ, совершавшихся въ Московскомъ государствѣ и въ новой крѣпостной Россiи. Устройство общества сохранило, въ нѣкоторыхъ отношенiяхъ даже и усилило и лишь кое въ чемъ ослабило въ XVIII вѣкѣ тѣ двѣ характерныхъ черты, которыя намѣтились въ предшествующемъ перiодѣ, — именно сословность и крѣпостной характеръ. Такъ, дворяне попрежнему были обязаны служить государству сначала по преимуществу въ военной службѣ, причемъ за уклоненiе отъ службы ждала чрезвычайно суровая кара: конфискацiя имущества и даже — при Петрѣ Великомъ — политическая смерть, оставленiе «нѣтчика», т.-е. дворянина, не явившагося на службу, безъ защиты закона, такъ что каждый могъ его обидеть, ограбить, даже убить безнаказанно. Правда при императрицѣ Аннѣ срокъ обязательной военной службы дворянства былъ сокращенъ до 25 лѣтъ, а по манифесту Петра III, изданному 18-го февраля 1762 года, дворянство было совершенно освобождено отъ обязательной службы государству, но это освобожденiе было въ сущности только формальнымъ; такъ какъ «Учрежденiе о губернiяхъ», изданное Екатериной II въ 1775 году, возложило на дворянское сословiе цѣлый рядъ важныхъ обязанностей по областному управленiю: дворянство выбирало изъ своей среды множество чиновниковъ въ губернскiя административныя и судебныя учрежденiя. По остроумному выраженiю одного изслѣдователя, дворяне были только перечислены по обязательной службѣ изъ военнаго министерства въ министерство внутреннихъ дѣлъ. Такимъ образомъ, въ организацiи дворянскаго сословiя начало обязанности попрежнему преобладало надъ принципомъ права, крѣпостной характеръ сословiя не подлежалъ сомнѣнiю. Но не менѣе рѣзко была выражена въ дворянствѣ и другая черта общественнаго строя — сословность. Спецiальныя дворянскiя сословныя права формулированы были съ особенною ясностью и опредѣленностью при Екатеринѣ II въ жалованной грамотѣ дворянству 1785 года. Главныя личныя права дворянства, по этой грамотѣ заключаются въ свободѣ отъ податей и рекрутской повинности и въ неприкосновенности дворянскаго званiя безъ наличности особыхъ преступленiй, доказанныхъ по суду. Въ то же время дворяне обладали двумя важными имущественными правами: правомъ неограниченнаго распоряженiя всѣмъ имуществомъ движимымъ и недвижнмымъ, и правомъ владѣть крѣпостными крестьянами. Наконецъ, корпоративныя права дворянства подверглись дальнѣйшему развитiю: они состояли въ правѣ выбирать на дворянскихъ губернскихъ собранiяхъ губернскаго и уѣздныхъ предводителей и депутатовъ для завѣдыванiя сословными дѣлами, особенно записью лицъ, прiобрѣтающихъ дворянство, въ родословныя книги; дворянскiя собранiя получили право ходатайствовать о своихъ сословныхъ пользахъ и нуждахъ и даже объ общегосударственныхъ дѣлахъ непосредственно передъ верховной властью. Сословность и крѣпостной характерь общественнаго строя не менѣе ясны были и въ организацiи городского сословiя въ XVIII вѣкѣ. При Петрѣ Великомъ городское сословiе оставалось всецело крѣпостнымъ: правда, Петръ учредилъ въ Москвѣ ратушу или бурмистерскую палату съ подчиненными ей въ городахъ земскими избами, а потомъ замѣнилъ ихъ по городамъ магистратами, подчиненными петербургскому главному магистрату, причемъ всѣ эти учрежденiя состояли изъ лицъ, выбиравшихся городскимъ сословiемъ, но и бурмистерская палата съ земскими избами, и магистраты были построены на началѣ обязанности, завѣдывали, главнымъ образомъ, сборомъ податей въ городахъ. Это начало обязанности было сильно выражено даже въ жалованной грамотѣ городамъ, данной Екатериною II въ 1785 году, хотя здѣсь замѣтно уже и зарожденiе принципа права, потому что городскiя дѣла и городское благоустройство занимаютъ уже не послѣднее мѣсто въ вѣдомствѣ выбиравшейся городскими обывателями городской общей думы, которая, въ свою очередь, выбирала для постояннаго завѣдыванiя городскими дѣлами исполнительный органъ — шестигласную думу изъ шести лицъ во главѣ съ городскимъ головой. Зато здѣсь вполнѣ господствовала сословность, каждая изъ шести сословныхъ группъ, на который дѣлилось городское населенiе, имѣла особое представительство въ общей думѣ и особый голосъ въ думѣ шестигласной. Что касается, наконецъ, крестьянства, то безусловное господство крѣпостного права въ этомъ сословiи — фактъ общеизвѣстный и прочно установленный: прежде всего переходъ крестьянъ отъ одного землевладѣльца къ другому сдѣланъ былъ совершенно невозможнымъ вслѣдствiе чрезвычайной строгости кары, постигавшей землевладѣльцевъ, которые принимали бѣглыхъ крестьянъ: за невозвращенiе бѣглаго крестьянина грозила полная потеря имѣнiя, половина котораго поступала лицамъ, чьи бѣглые крестьяне оказывались въ имѣнiи, а половина конфисковалась въ казну; затѣмъ установилась мало-по-малу вотчинная юстицiя и полицiя, владѣльческiй судъ и расправу по всѣмъ дѣламъ, кромѣ важнѣйшихъ уголовныхъ; въ шестидесятыхъ годахъ XVIII вѣка владѣльцы получили право ссылать крестьянъ въ Сибирь на поселенiе, съ зачетомъ ихъ въ рекруты, а также отправлять крѣпостныхъ за дерзкое поведенiе на каторгу. Не надо, наконецъ, забывать, что въ концѣ столѣтiя крѣпостное право было распространено на Малороссiю, и что Екатерина II и Павелъ I раздавали крестьянъ въ собственность дворянства цѣлыми сотнями тысячъ душъ.
Мы видѣли въ свое время, какое важное значенiе для политической и административной исторiи Московскаго государства имѣли торжество рядового дворянства надъ боярской аристократiей, проникнутой олигархическими стремленiями, и зарожденiе денежнаго хозяйства, сильно содѣйствовавшее утвержденiю идеи о государствѣ какъ союзѣ, имѣющемъ цѣлью общее благо, а не личный интересъ. То же сочетанiе соцiально-экономическихъ силъ можно наблюдать, какъ мы знаемъ, и въ новой крѣпостной Россiи, — только въ большей степени, чѣмъ то было въ Московскомъ государствѣ. Вотъ почему общая постановка верховной власти и административный строй XVIII и первой половины XIX вѣка, представляютъ собою естественное продолженiе соотвѣтствующихъ явленiй XVII столѣтiя и отличаются отъ послѣднихъ не принципiально, не въ основныхъ началахъ, а въ частностяхъ. Въ теченiе всего изучаемаго перiода, самодержавiе оставалось незыблемымъ, и отдѣльныя попытки иной постановки верховной власти встрѣчали дружный отпоръ со стороны дворянской массы, задававшей основной тонъ всей общественной и государственной жизни; эти попытки были при томъ чрезвычайно рѣдки и отличались или устарѣлымъ олигархическимъ направленiемъ, какъ извѣстная попытка верховниковъ при воцаренiи императрицы Анны, или подражательнымъ и въ значительной мѣрѣ утопическимъ характеромъ, составлявшимъ одну изъ наиболѣе отличительныхъ чертъ въ мечтанiяхъ декабристовъ. Но оставаясь самодержавной, верховная власть въ Россiи XVIII и XIX вѣковъ въ то же время все болѣе и болѣе проникалась государственной идеей общаго блага, утрачивала, все болѣе и болѣе старый вотчинный характеръ и организовала, поэтому, рядъ высшихъ учрежденiй для законодательства, высшаго суда и надзора за администрацiей. Уже Петръ Великiй ясно сознавалъ, что государь — не владѣлецъ, не собственникъ государства, а первый его слуга, и что неограниченность верховной власти государя не стоитъ въ противорѣчiи съ существованiемъ высшихъ государственныхъ учрежденiй, дѣйствующихъ самостоятельно въ кругѣ дѣлъ, предоставленныхъ ихъ вѣдѣнiю. Это сознанiе нашло себѣ лучшее выраженiе въ высшемъ учрежденiи Петровской эпохи — правительствующемъ сенатѣ. Но сенатъ представлялъ собою еще слишкомъ сложное учрежденiе: онъ вѣдалъ не только законодательство, но и судъ; мало того: въ немъ сосредоточивался еще надзоръ за управленiемъ и руководство всей исполнительной властью и дѣятельностью въ государствѣ. Чрезмерная многосложность сенатскаго вѣдомства вызвала выдѣленiе законодательной (точнѣе: законосовѣщательной) функцiи и передачу ее въ руки другого учрежденiя: верховнаго тайнаго совѣта при Екатеринѣ I и Петрѣ II, кабинета министровъ при Аннѣ, конференцiи при Елизаветѣ, совѣта, при Екатеринѣ II и Павлѣ I. Этотъ рядъ учрежденiй, имѣвшихъ своей главной цѣлью дачу совѣта монарху въ его законодательной дѣятельности, завершился установленiемъ при Александре I государственнаго совѣта, преобразованнаго въ правильное учрежденiе съ постояннымъ составомъ и опредѣленнымъ вѣдомствомъ по плану Сперанскаго.
Экономическiя потребности времени — необходимость развитiя внѣшней торговли и обрабатывающей промышленности — продиктовали русской внѣшней политикѣ начала XVIII вѣка ея главную задачу — приобретенiе береговъ Балтiйскаго моря. Возгорѣвшаяся отсюда война съ обладавшею этими берегами Швецiей была внѣшнимъ стимуломъ для административныхъ преобразованiй Петра Великаго, ставшихъ, въ свою очередь, исходнымъ пунктомъ дальнѣйшихъ перемѣнъ въ управленiи, которыя завершились въ изучаемый перiодъ реформами Александра I. Извѣстна та связь, какая существовала между фактами административной исторiи XVIII и первой половины XIX вѣка. Она сводится приблизительно къ слѣдующему: военно-финансовыя потребности, вызванныя войной и состоявшiя въ необходимости содержать отдѣльные корпуса армiи насчетъ опредѣленныхъ областей, создали петровскую губернiю 1710 года; эта губернiя была независима отъ уцѣлѣвшихъ еще старыхъ московскихъ центральныхъ учрежденiй, — приказовъ, и потому разрушила послѣднiя: въ центрѣ осталось только одно учрежденiе — сенатъ; такъ какъ ему не подъ силу было справиться со всей сложностью многочисленныхъ государственныхъ дѣлъ, стекавшихся въ столицу, то стала неизбѣжной новая реорганизацiя административной системы; Петръ произвелъ ее въ 1720 году, учредивъ для центральнаго управленiя коллегiи и видоизмѣнивъ губернскiя учрежденiя; дѣло Петра продолжала Екатерина II, преобразовавшая областное управленiе въ «Учрежденiи о губернiяхъ» 1775 года; но во главѣ каждой изъ екатерининскихъ губернiй стояло должностное лицо (намѣстникъ, потомъ губернаторъ) съ чрезвычайно-обширной властью, имѣвшее непосредственное отношенiе къ сенату и посреднику между сенатомъ и императорской властью — генералъ-прокурору, а высшiя губернскiя учрежденiя — губернское правленiе, казенная палата и палаты гражданскаго и уголовнаго суда — по значенiю своему приравнивались закономъ коллегiямъ; все это разрушило снова центральныя учрежденiя, и только при Александрѣ I эти послѣднiя, благодаря трудамь Сперанскаго, были, наконецъ, правильно организованы: появились министерства съ точнымъ кругомъ вѣдомства, отвѣтственностью министровъ и быстротою административныхъ дѣйствiй. Такъ развитiе административной системы, имѣя своимъ исходнымъ пунктомъ экономическiя потребности, въ послѣдовательномъ своемъ ходѣ подчеркивало идею общаго блага, какъ основу государственнаго союза, и окончательно устраняло остатки прежнихъ безсистемности, случайности порученiй, неопредѣленности вѣдомства, непостоянства состава органовъ управленiя. Нѣтъ сомнѣнiя, что изъ экономическихъ явленiй непосредственное влiянiе на политическiй строй и административную систему оказывало почти исключительно развитiе денежнаго хозяйства. Другiя явленiя хозяйственной жизни изучаемаго перiода отражались въ сферѣ государственныхъ отношенiй черезъ посредство соцiальнаго строя.
Сказанное даетъ возможность отвѣтить на вопросы: каковы были взаимныя отношенiя города и деревни въ новой крѣпостной Россiи и въ какой мѣрѣ отразились условiя городской и сельской жизни на общемъ ходѣ историческаго развитiя русскаго народа въ данный перiодъ? Нельзя не признать, что если въ Московской Руси городъ вступилъ уже въ органическую связь съ деревней и сталъ достаточно замѣтнымъ элементомъ общественной жизни, то въ новой крѣпостной Россiи эта связь стала крѣпче, и влiянiе города сдѣлалось сильнѣе. Причину этого надо видѣть не только въ томъ, что издревле существовавшая отрасль городской промышленности — торговля — значительно увеличилась и оживилась сравнительно съ предшествующимъ временемъ, но и въ томъ, что городъ пересталъ быть почти исключительно торговымъ центромъ, а прiобрѣлъ также нѣкоторое значенiе, какъ средоточiе обрабатывающей, фабрично-заводской промышленности. Взвѣшивая теперь относительное значенiе городской и сельской промышленности въ XVIII и первой половинѣ XIX вѣка для общаго хода исторической жизни этого перiода; мы должны будемъ признать за условiями деревенской жизни попрежнему доминирующее значенiе, хотя это ихъ превосходство является, несомнѣнно, еще менѣе исключительнымъ, чѣмъ въ Московскомъ государствѣ. Въ то же время нельзя подмѣтить никакой особенной борьбы, никакого противорѣчiя между городскимъ строемъ и деревенскимъ бытомъ: общая гармонiя и единство выражены достаточно ясно. Самымъ серьезнымъ измѣненiемъ, предвѣстникомъ новаго хозяйственнаго перiода, именно наступающей въ половинѣ XIX вѣка второй стадiи развитiя денежнаго хозяйства, является перемѣна экономическаго типа городского поселенiя: постепенный переходъ отъ города какъ исключительно торговаго центра, къ городу какъ центру торгово-промышленному. Въ этомъ залогъ дальнѣйшаго преуспѣянiя городского строя, а слѣдовательно большаго значенiя городской промышленности, съ чѣмъ неразлучимо и болѣе широкое распространенiе денежно-хозяйственной системы со всѣми ея необходимыми послѣдствiями въ области соцiальныхъ и политическихъ отношенiй. Но это вводитъ насъ уже въ новѣйшую Россiю, когда самые коренные устои русской народной жизни подверглись существенному измѣненiю.