В самую середину ночи тронулись в путь.
Охали и плакали женщины. Жалко оставлять родные хижины, да и всего не захватишь с собой.
Ловили кур, связывали баранов, гнали коров и быков, нагрузив на них поклажу.
У Якэлене еще ныли пораненые колени, но он мог уже ступать, правда, осторожно.
Для Пангакура сплели из веток носилки, положили его и понесли.
Он был бодр и весел и всех утешал.
— Не бойтесь, они не будут долго сидеть в пустом краале. Они не любят сами работать. Мы переждем в лесу и вернемся. Да разве мы не сумеем отлично устроиться в лесу? Мы устроим там прекрасные хижины, а дичи хватит нам на всю жизнь.
Мужчины и ребята легко поддавались этим утешениям. Жизнь в лесу обещала им много нового и интересного.
Только женщины сожалительно покачивали головами. Но ведь они постоянно чего-нибудь боятся и чем-нибудь недовольны.
Не стоит обращать на них внимание.
Когда подошли к лесу, Пангакура велел поставить свои носилки на землю, приподнялся и сотворил молитву лесным богам, — теперь ведь вступали в их владения, а с ними надо держаться очень вежливо, ведь лес это не поле, в нем и змеи, и леопарды, в нем много можно найти удачи, но нетрудно и погибнуть.
Сначала шли по тропинке, но скоро она стала с'уживаться, да кроме того у Пангакура были свои планы.
Он вызвал вперед всех мужчин и велел им прорубать тропинку в самую чащу.
Женщины и дети образовали задний отряд: после того, как проходил весь скот, они заваливали тропинку срубленными деревьями, сучьями и вырванным кустарником, таким образом заметался след, и преследование делалось невозможным.
Двигались медленно; путешествие по лесу не такая легкая штука.
Якэлене старался не отставать в работе, хотя ему и приходилось слегка прихрамывать.
— Тебе ведь трудно работать, — сказала Яссигинджа, оказавшаяся рядом.
— Нет, я уже почти не чувствую боли, — ответил Якэлене и еще раз с удивлением посмотрел на Яссигинджу: такая хитрая и высокомерная, почему она стала заботливой и доброй?
Нет, никогда невозможно разгадать, что на уме у этих девчонок.
Так, прокладывая дорогу впереди и заваливая ее сзади, долго шли они.
Лес становился все гуще, в иных местах он был как стена, завитая колючими растениями.
Пылали факелы, ревели удивленные коровы. Хрустели ветки, — это испуганные и любопытные обезьяны с криком шарахались в сторону от невиданных гостей.
Только когда вышло солнце, Пангакура дал знак остановиться.
Маленькую полянку увеличили, срубив окружавшие ее деревья.
Разбили лагерь, из сучьев и листьев живо сплели шалаши, задымились костры. Но самое трудное было — это найти воду.
Пангакура долго смотрел то на солнце, то на деревья, то дотрагивался до земли, что-то шепча, стараясь как-будто вспомнить или угадать нечто.
Потом он указал рукой в одну сторону и сказал:
— Идите все прямо, не дальше как через пятьсот шагов найдете ручей. Чтобы не заблудиться в чаще, расставьте цепь через двадцать шагов и окликайтесь.
Добывать воду — это дело ребят.
Якэлене собрал всех мальчиков, девочки взяли кувшины и отправились в чащу, обламывая кусты и обходя толстые деревья.
Еще никогда не приходилось бывать в таком лесу.
Ноги утопали в мягкой траве; птицы, зеленые, желтые и красные, трещали на ветках, на кустах синели соблазнительно ягоды, но их было страшно попробовать, может быть, — ядовитые.
Ребята радовались и удивлялись всему.
Никому не хотелось оставаться сторожем в цепи, и Якэлене приходилось своей властью вождя приказывать.
Продираться сквозь чащу было не легко, много царапин и ссадин оставалось на теле, но кто обращает внимание на такие пустяки?...
Действительно, когда сделали шагов четыреста, деревья стали раздвигаться, и скоро показалась прекрасная долина — вся в желтых и белых цветах, а ручей пел свою песенку, слышную еще издали.
С громкими радостными криками побежали ребята к ручью.
Девочки рвали невиданные цветы, мальчики спешили купаться.
Раньше чем наполнить кувшины, долго пили прозрачную холодную воду, потом купались. Ручей был достаточно широк и глубок, чтобы можно было окунуться с головой и даже немного плавать.
Притом не нужно было каждую минуту ждать появления крокодила.
Часть ребят перебралась на другую сторону ручья, а Якэлене, выкупавшись, лежал, раскинувши руки и грелся на солнце, закрывал глаза, и в голове быстро бежали картины вчерашнего дня: белый комендант, праздник, пляска Яссигинджи, стоны Пангакура, свист плети и боль в коленках. Якэлене устал, разомлел, и так сладко баюкали песнь ручья и мягкая трава.
Якэлене засыпал...
Вдруг ужасный пронзительный крик заставил его быстро вскочить.
Побросав кувшины, мальчики и девочки бежали по поляне; многие уже скрылись за опушкой леса.
Якэлене сразу ничего не мог понять и заметить.
На той стороне ручья, за кустом, чернело тело маленького Гуде, которого Якэлене когда-то спас от лап Несурае.
Гуде лежал на спине, а над ним, будто нежно ласкаясь, изогнулась пятнистая извивающаяся кошка.
— "Леопард", — как молния пронеслось в голове Якэлене.
Гуде не кричал, не бился, он слегка шевелил руками и ногами, как бы стараясь отклонить ласковые лапы, которые касались его слегка.
Можно было подумать, что леопард просто играет, забавляется с маленьким Гуде.
Он то прижимался своей усатой мордой, напомнившей вдруг Якэлене белого коменданта, то отстранялся, будто желая отпустить Гуде; но как только тот делал движение, слегка касался его своей лапой и снова клал на спину.
Иногда он тихо ворчал, как бы успокаивая, а глаза его зеленовато-красные, смотрели пристально в лицо Гуде, заколдовывали его и заставляли молчать.
Якэлене смотрел на эту страшную картину, как завороженный, не мог шевельнуться, закричать.
Впрочем, он знал, что крик и движение только испортят дело; тогда леопард быстро покончит с Гуде, чтобы одним прыжком догнать второго.
Безшумно Якэлене опять опустился в траву и несколько минут лежа на животе, слегка раздвигая травинки, продолжал наблюдать страшную игру.
Леопард поеживался, потягивался, его усатая морда, казалось, улыбалась и тогда поблескивали желтоватые острые клыки.
Но вот Гуде рванулся, издал какой-то звук, не то стон, не то заглушенный крик.
Значит, он еще жив.
Леопард тяжело положил его своей лапой обратно; видимо, он больно оцарапал Гуде; тот рванулся еще сильнее, и леопард улыбнулся злобно и насмешливо; шерсть слегка ощетинилась, он начинал сердиться.
Потом он припал к телу Гуде, не то душил, не то ласкал его.
Осторожно, как змея, пополз Якэлене по высокой траве, не оглядываясь, боясь, что он не выдержит и закричит.
Только добравшись до леса, он поднялся на ноги и побежал, спотыкаясь о корни, больно сбивая себе ноги и царапаясь о кусты.
Стоявшие в цепи мальчики все убежали, и Якэлене легко мог заблудиться.
Ужас придавал ему сил и заставлял забывать о боли в коленях.
Якэлене бежал, будто демоны или леопард гнались за ним.
Он не раздумывал, верное ли он взял направление, не прислушивался; он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал.
Наконец, силы покинули его, он был мокр от пота; из царапин бежала кровь.
Якэлене прислонился к толстому дереву, отдышался и в первый раз подумал, где же лагерь, где сторожевая цепь мальчиков, в какую сторону ему надо отправляться, чтобы разыскать их.
Но кругом были деревья, кусты, высокая трава; никаких знаков нельзя было рассмотреть, никаких звуков услышать. Страх наполнил сердце бесстрашного вождя Якэлене.
Он снова побежал, продираясь сквозь колючие кусты, боясь подать голос, чтобы не откликнулся леопард, или другой дикий зверь.
Маленький Гуде, ласкаемый леопардом, стоял у него перед глазами.
Но, пробежав еще насколько хватило сил, Якэлене упал на траву.
Он стал думать, что же теперь делать? Прежде всего, нужно отдохнуть.
Лагерь не мог быть особенно далеко, но как найти его?
Полежав несколько минут, Якэлене решил взобраться на верхушку самого высокого дерева и посмотреть, не видно ли дыма костров. С сучка на сучок быстро залез Якэлене на гнущуюся верхушку. Он напрасно вертел головой во все стороны; ничего кроме безжалостного улыбающегося раскаленного солнца, неба и неподвижных острых верхушек деревьев, не было видно.
Может быть, напуганные леопардом, все ушли далеко: не было слышно мычанья коров, пенья петухов; только птицы трещали неустанно, и то там, то здесь раздавался хруст, от которого вздрагивал Якэлене; ведь, может быть, это шаги леопарда, шаги страшной смерти?!
Безнадежность и усталость охватили Якэлене. Он спустился с дерева и почувствовал, что больше нет сил бежать искать.
Он повалился на траву, и в тот же миг солнце перестало светить, птицы петь, — он заснул.
Якэлене спал тяжело и долго; наконец, он стал чувствовать, что кто-то бьет его, но проснуться сразу не мог.
Боль заставила его шевельнуться, застонать и, наконец, открыть глаза.
Целый дождь острых шишек, палок, веток сыпался на него.
Якэлене вскочил на ноги.
В первую минуту ему показалось, что это мальчики вздумали над ним пошутить.
Но никого не видно было кругом.
Он поднял глаза кверху и увидел между листьев деревьев волосатые сморщенные рожи. Они смотрели на него с любопытством и злобой, на минуту прекратив свою бомбардировку.
— Обезьяны!
Якэлене громко засмеялся.
Обезьяны обиделись, и снова шишки и палки полетели на него.
Якэлене вспомнил, что они очень трусливы.
Он издал самый дикий крик, скорчил самую ужасную гримасу и, захватив горсть шишек, швырнул в обезьян.
Но те не испугались, а тоже закричали пронзительно и противно.
Это были огромные коричневые обезьяны, каких Якэлене никогда еще не видел. Их было целое стадо.
Они осыпали все деревья кругом и, видимо, решили не выпускать Якэлене живым.
А вдруг они кинутся на него и задушат своими кривыми сильными лапами?...
Якэлене спрятался за густой куст и продолжал отстреливаться; но обезьяны становились все злее и попадали все более метко.
Якэлене прекрасно понимал, что дело может кончиться для него печально.
Если он побежит, обезьяны осмелеют, догонят и забьют или задушат его.
Если б у него был лук или метательный топор! Но и тогда, что бы он сделал против целого стада лохматых демонов?
Он продолжал бросать в обезьян шишками, иногда вскрикивая от особенно меткого удара в голову, или грудь. Он уже перестал думать о спасении, это было бесполезно...
Вдруг обезьяны, как по команде, перестали закидывать Якэлене.
Тот сразу не поверил и принял это за хитрость.
Осторожно высунул голову из-за куста.
Все обезьяны обернулись в одну сторону, приглядывались, прислушивались. Они были чем-то напуганы.
Разом с тихим и жалобным воем промчались они, перекидываясь с дерева на дерево, над головой Якэлене. Он успел разглядеть только извивающиеся хвосты и оскаленные в страхе морды.
Не успел опомниться Якэлене, как со всех сторон захрустели тревожно кусты и деревья; воем и криком наполнился лес.
Дикий кабан, тяжело переваливаясь, с испуганным хрюканьем, пробежал мимо самого Якэлене.
Мелькнула антилопа; стаями поднялись птицы; все мчались в ужасе, все кинулись в бегство, не обращая никакого внимания на Якэлене.
Пятнистая пантера прыгнула и скрылась за деревьями.
Безотчетный страх наполнил Якэлене, — ведь страх, как зараза, передается даже тогда, когда не думаешь.
И вот послышался треск и хруст по всему лесу, это были уже не шаги живых существ, это приближался кто-то страшный, несущий гибель и неживой.
Будто туман заклубился за дальними деревьями, и вдруг Якэлене разглядел внизу вздымающиеся и упадающие красные стебли... — Огонь!..
Языки поднимались из густой травы и лизали корни деревьев. Огонь!..
Он был уже совсем близко, дым уже окутывал Якэлене, который стоял будто заколдованный зеленовато-красными глазами леопарда.
Но кто-то метнулся под ногами Якэлене и как бы разбудил его... Бежать, бежать!..
Якэлене бежал, не оглядываясь, но чувствуя, что дым и огонь настигают его.
Уже с боков пламя обгоняло, и дым окутывал густым облаком. Якэлене чувствовал горячий жар в пятках, а тело покрывалось холодным потом.
Все равно не убежать, лес не кончится никогда, а огонь так быстро движется сзади.
Иногда искры обгоняли Якэлене.
Он закрывал глаза, натыкался на толстые стволы деревьев и бежал, бежал.
Какое-то большое животное чуть не сбило его с ног. Оно метнулось обратно; значит, впереди тоже что-то страшное. Но Якэлене уже не мог раздумывать.
Животное упало, забилось и преградило дорогу. Якэлене с размаху упал на него. Кончено!..
— Якэлене, Якэлене!.. — вдруг услышал он знакомые голоса, но поверить не смел.
— Якэлене, Якэлене!..
Его тормошили, поднимали.
С трудом открыл глаза Якэлене. Его окружали охотники, — все мужчины из родного края. Это по приказу Пангакуры они устроили охоту с огнем.
— Славного зверя выгнали из чащи!.. — смеялись охотники.
Якэлене не мог сразу поверить, что он спасен, что он опять среди своих.
Но нет, вон и старый Пангакура сидит на срубленном дереве, вон и отец. Никто, впрочем, не обращает на него особенного внимания. Все заняты, все насторожились.
Каждую минуту на эту узкую, длинную, только что прорубленную просеку выбегают из чащи звери, потерявшие рассудок от ужаса перед огнем.
Надо только не зевать, пускать в них стрелы и метательные топоры.
Некоторые успевают прорваться мимо охотников, но далеко им не убежать, так как сзади вырыты глубокие ямы, прикрытые хворостом.
Надо не забывать об огне и тушить его, когда он начинает пробиваться на просеку, а то потом с ним, пожалуй, не так-то легко будет справиться.
У всех глаза блестят от жадности: убитых и даже недобитых животных захватывают арканом и волокут дальше к лагерю.
Якэлене забыл про недавние страхи и с восторгом наблюдает эту огненную охоту, о которой ему приходилось только слышать, но никогда еще самому не видеть.
Скоро он тоже принимает живое участие в общей работе, тянет аркан, забрасывает землей огонь, который все ближе пробивается из чащи.
Но, наконец, чаща опустела, звери частью выгнаны, частью погибли в огне.
Деревья почернели, огонь красными цветами расцветает уже совсем близко; удушливый дым заставляет чихать и плеваться.
Пангакура командует, чтобы все принялись за тушение.
Быстро роют канаву, которая должна преградить путь огню; искры с треском летят и обжигают тело, но на это никто не обращает внимания, — надо работать, работать, а то огонь пожрет всю добычу охоты, да и самим придется плохо.
Огонь легко разжечь, но не всегда легко потушить.
Якэлене напрягает все силы, он знает хорошо, как страшен и гибелен может быть огонь.
Работали долго и упорно.
Пангакура шептал заклинания против огня, но то там, то здесь в кустах опять вспыхивали будто огненные глаза дракона.
Позвали всех женщин и детей; палками, руками, забрасывали огонь; он потухал, шипя и чадя, и снова прорывался в другом месте.
Наконец, не видно было нигде больше огня, только едкий дым и чад ели глаза...
Якэлене узнал все новости.
Маленький Гудэ так и не вернулся; никто не решился пойти навстречу леопарду; наверно, это был старый "басмато", взявший выкуп за то, что негры вошли в чащу, — в его владения.
Якэлене тоже считали погибшим.
Лагерь продвинулся к новому месту, в долину, где ручей расширялся и давал все удобства стоянки.
Невдалеке видели лесных негров, которые не приближались, но издали грозили дубинками.
Вернулись к лагерю.
Мычали беспокойно коровы, старухи покачивали головами и шептались, что это не к добру.
Разожгли костры и стали стряпать.
Якэлене шатался от усталости и голода. Он больше уже не испытывал радости избавления. Мальчики окружили его тесным кольцом и закидывали вопросами; им хотелось узнать и о леопарде, и о бедном Гуде, и об обезьянах, и об огне. Многие девочки тоже слушали, не удерживаясь от испуганных восклицаний.
Яссигинджа помогала своей матери в стряпне и, казалось, даже не заметила возвращения Якэлене. Ее нисколько не интересовали рассказы о том, как он чуть было не заблудился в чаще и не попал в когти "басмато". Нисколько не интересовало.
Наконец-то, стряпня была кончена. Запах жареного мяса щекотал носы.
Все набросились на еду.
Разрубали топорами туши, а потом раздирали куски руками и зубами. Все жадно торопились захватить кусок пожирнее, хотя мяса было так много, что не только людям, но и собакам должно было хватить с излишком.
В то время, как все были увлечены едой, вдруг раздался протяжный злобный вой.
Собаки насторожились и залаяли; но мужчины сначала не обратили никакого внимания.
Вой повторился.
Пангакура поднял голову и прислушался. Прислушались и мужчины, и женщины, и ребята; только самые маленькие продолжали драться из-за жирных костей.
— Это не волки, не шакалы, это лесные негры, — сказал Пангакура. — Они услышали запах мяса и пришли. Надо быть на-стороже.
Якэлене, как и другие ребята, слыхали о неграх, живущих в чаще, которые больше похожи на обезьян и гиен, которые едят даже людей и почти не понимают человеческого языка.
Так как все были почти уже сыты, а вой продолжался, то воины, вытерев сальные руки о волосы, схватились за оружие, но Пангакура остановил их знаком.
— Мы должны сначала попробовать поладить с ними миром. Все-таки мы в их владениях, и они сумеют нам повредить во всякую минуту.
Воины приготовили луки и выступили в чащу по направлению, откуда доносился вой.
Мальчики покрались за воинами, — им хотелось посмотреть лесных негров.
Когда перешли ручей, то в кустах замелькали какие-то тени.
Воины остановились. Пангакура приложил руку ко рту и завыл протяжно и жалобно, совсем так, как только что выли лесные негры.
Тени заколебались в кустах, и скоро послышался ответный пронзительный вой.
Пангакура выступил вперед, подняв руку, но вдруг зашатался и упал; целый дождь шишек, отточенных палок посыпался из-за кустов.
Якэлене, вспомнил обезьян.
Несколько воинов тоже упали, другие быстро натянули луки и пустили стрелы в кусты, где мелькали странные тени.
В кустах завыли злобно и яростно, как-будто какого-то страшного зверя ранили стрелой, и он впал в бешенство от боли.
Воины выпускали стрелу за стрелой; из кустов больше не сыпались на них шишки и палки.
Пангакура поднялся на ноги. Грудь его была слегка расцарапана, и из нее текла кровь. Но он поднял руку и запретил воинам продолжать бой.
Мальчики, лежавшие в кустах, негодовали, — им хотелось, чтобы бой продолжался, и лесные негры были побеждены.
Пангакура сказал:
— Мы навлечем на себя великую беду, если не сумеем помириться с ними; они созовут все лесные племена и в конце-концов, с'едят нас. Если их не раздражать, они бывают добры и трусливы.
Он опять приложил руку ко рту и завыл. Ему ответили не сразу.
Наконец, из кустов показался высокий негр. Он поднял обе руки вверх в знак того, что перемирие заключено.
Пангакура подошел к нему и протянул руку. Тот испуганно, с смешными ужимками, отскочил и низко поклонился.
Но все же они начали переговариваться, размахивая руками То в одну, то в другую сторону.
Потом Пангакура велел принести из лагеря все нес'еденное мясо.
Воины ворчали, но повиновались. Мясо было положено около кустов.
Никто из лесных негров не вышел, пока воины не удалились вместе с Пангакурой.
Только мальчишки, притаившись в высокой траве, видели, как выскочили, кривляясь, высокие тени и, ворча, дерясь между собой, расхватали мясо и убежали.
Перед вечером около самого лагеря большая черная змея укусила одного из воинов, молодого сильного Путэте. Он катался по земле, захлебывался собственной пеной, кричал и скоро умер.
Коровы не успокоивались и тревожно мычали, порываясь убежать в чащу. Не только старухи, но и воины озирались по сторонам беспокойно.
Нет, в чаще жить могут только дикие звери и лесные негры!
Ребята, положим, не унывали. Они устроили из огромных веток качели и так шумно и весело качались, что Пангакура прикрикнул на них и пустил в их сторону тлеющей головешкой. С визгом ребята разбежались.
— Проклятые белые! — ворчал отец, — они выгнали нас из нашего крааля, из наших полей, хижин, где мы жили тихо и мирно, никому не мешая. В этой чаще мы все погибнем!..
Якэлене никогда не видел, чтобы отец был так расстроен; про мать нечего и говорить: она даже не находила больше слов, только утирала кулаками глаза.
— Проклятые белые! — повторял отец с ожесточением.
Все были измучены и потому уснули, несмотря на тревогу и страх. Никто не согласился остаться караулить.
Сам Пангакура долго стерег костер, подкидывая в огонь хворост; но усталость, наконец, сморила и его; он заснул, опрокинув голову в теплую золу.
Проснулись все, еще когда было темно. Казалось, тысячи демонов выли и метались кругом.
Это бешеный ветер рвал и ломал чащу, гнул деревья к самому низу, завывал угрожающе.
В темноте заметались негры, не зная, что делать, куда бежать.
Женщины плакали и вопили:
— Мы погибли, мы погибли. Куда ты нас завел, Пангакура!
Коровы бегали с диким жалобным мычанием, увеличивая суматоху.
Начиналась буря, страшная лесная буря.
Ничего нельзя было понять. Все бежали, спотыкались друг на друга, с криками и проклятиями. Никто не хотел больше слушать распоряжений Пангакуры, да его слабый голос относило ветром и заглушало хрустом ломающихся веток.
— Глупый старик, ты выжил давно из ума! — кричали, грозя в бессильной злобе кулаками старому Пангакуре. — Ты завел нас в чащу, где все мы погибнем; лучше бы покориться белым и жить в нашем краале. Ведь живут же негры под властью белых!..
Не только женщины, но и мужчины потеряли головы.
А Якэлене весь дрожал от ярости: — подчиниться белым? Нет, нет, только не это. Лучше тигры, огонь, буря, но не белый комендант!..
Буря не стихала; она рычала и носилась по чаще, будто затеяв какую-то дьявольскую игру. Коровы и козы разбежались, их невозможно было удержать; куры тоже забились под кусты.
Но ждать и собирать скот было некогда, — надо было спасать самих себя.
Уже слышно было, как с глухим стоном падали в чаще деревья, они могли задавить всех, и кроме того страх, безумный дикий страх, овладел всеми. Кто-то крикнул:
— Надо бежать вдоль ручья, там не такие большие деревья!
Все бросились бежать, сваливая с ног маленьких.
Якэлене тоже бежал. Около самого ручья он споткнулся на чье-то тело. Кто-то, прижавшись к земле, плакал.
— Вставай! — крикнул Якэлене и сильно дернул за плечо. — Вставай!..
Он почти силой поднял лежащего.
— Мне страшно, ой, страшно!.. — лепетал тот..
Синяя молния ударила в десяти шагах и на секунду осветила лицо. Это была Яссигинджа слезы бежали из глаз, губы были перекошены страхом.
— Бежим! — перекричал ветер Якэлене. — Бежим!
И, крепко ухватив девочку за руку, почти потащил ее за собой.
Он чувствовал себя таким сильным и храбрым, хотя и его сердце билось так часто-часто.
Он подбадривал Яссигинджу, он крепко сжимал ее руку, а она не отставала, рвалась к нему, ища защиты и помощи.
Действительно, вдоль ручья не было больших деревьев, а только кусты, и бежать было удобнее. Якэлене не отпускал руки Яссигинджи и, когда она изнемогала, уменьшал бег, давая ей передохнуть, и подбадривал.
Так бежали негры очень долго. Чаща шумела и ревела со всех сторон. Деревья рушились с визгом и треском. Вспыхивала молния, гремел гром, будто тысячи громящих палок в руках у белых.
Казалось, конца не будет этому бегу.
Якэлене чувствовал, что задыхается, но он должен был еще тащить за собой Яссигинджу.
— Поле, поле!.. — закричал вдруг кто-то бежавший впереди.
От одного к другому передавалось это сладкое слово, которому трудно было поверить.
— Поле! Поле!..
Правда, чаща поредела, кусты расступились; на пригорке, как бешеные, плясали, взявшись за руки, воины, женщины, мальчики, все все.
— Поле, поле!..
[...]
власть, — шептались негры. — Мы попросим она сжалится и заступится за нас.
Якэлене тоже думал, что белая женщина с нежным голосом не можеть быть злой и безжалостной. Ведь она так красива, и ему хотелось еще раз увидать и белое, совсем белое лицо, и желтые волосы.
Работать погнали в лес, окружавший лагерь. Белые хотели проложить широкую дорогу.
Нужно было рубить деревья, оттаскивать их, выжигать пни, раскапывать и разравнивать дорогу.
На работе встретили других негров, пригнанных из ближних краалей.
Стало легче: увидели, что не одни они обречены на неволю. Но негры рассказывали мало утешительного. Работа тяжелая, кормят плохо, комендант жесток и беспощаден, за каждую оплошность приходится расплачиваться. Многие уже не выдержали и умерли от лихорадки, голода, побоев.
Якэлене опять вспомнил белую женщину. Почему же она не заступится за несчастных негров? Ведь не может же она не знать, как им плохо живется?
Ребят не заставляли особенно работать. Они пользовались этим и больше бегали по, кустам, собирали ягоды, ставили ловушки на мышей и кроликов, впрочем, не решаясь далеко отходить от места работы, помня все недавние страхи, пережитые в чаще.
Якэлене приказал всю добычу сразу не есть, а класть в мешки, которые прятались под мышки так искусно, что ни один белый воин не догадался об этом.
Вечером всю добычу выложили и разделили между всеми взрослыми и маленькими.
Пангакура похвалил Якэлене.
— Ты настоящий вождь. Ты думаешь не только о себе, а о всем краале. Так всегда должен поступать настоящий мужчина!.. И если бы так делали все негры, мы не были бы сейчас в жалкой неволе. О, мы были бы сильны и никто не посмел бы бить и убивать нас!
Он горько задумался и замолчал, а позднее, уже совсем ночью, Якэлене слышал, как Пангакура говорил, собрав около себя нескольких воинов:
— Надо бежать, надо обойти все краали. Надо рассказать им, что сделали с нами, и что ожидает их, если они не соединятся все и не восстанут против белых. Надо двум или трем бежать.
Воины угрюмо молчали, Пангакура горестно упрекал:
— Вы боитесь, вы не воины, а в самом деле бараны, готовые покорно ждать, когда вас зарежут.
— Но у белых злые собаки, быстрые кони и железные палки, которые догоняют быстрее бешеной осы.
Так возражал кто-то робко.
Пангакура вздохнул.
"Не о чем больше говорить".
Все молча легли, а Якэлене долго не мог заснуть; кулаки сжимались от ненависти, он дрожал, а слова Пангакуры сверлили голову:
"Надо бежать".
Утром началась тревога.
Белые воины бегали, кричали, хлопали плетками. Пангакура и два негра-воина убежали ночью, разломав загородку.
Всех негров гнали не на работу, а к хижине, на крыльце которой стоял комендант.
Было страшно даже взглянуть на него, а голос его гремел, как гром.
— Вы думаете шутить со мной?.. Вы думаете, я вам позволю здесь своевольничать? Вас всех вместе с вашими щенятами я затравлю, как зайцев, собаками. Я...
Он задохнулся, как-будто не зная, какую самую ужасную кару придумать стоявшим перед ним покорно неграм.
В это время шум и радостные громкие голоса заставили всех обернуться.
В ворота несколько белых воинов на конях, с победными восклицаниями, гнали двух беглецов. — Пангакуру и одного из воинов.
Остромордые большие собаки забегали с боков и спереди, стараясь вцепиться зубами в тело пойманных негров; белые воины со смехом отгоняли собак.
С. Ауслэндер.
Желтые, красные, черные
Это — все те же люди!
Они выносят удары упорные
Всюду!
Капиталу это любо и нравится,
Он свое счастье на них строит,
И за это с ним расправиться
Стоит!
Пионер! Будь готов — в недалеком,
Под флагом Советской власти,
Во всем мире дать массам широким
Вольный труд и счастье!Н. А.
