Б. 3еленина.
Животные играют охотно; следовательно, побудительной причиной тут является радость деятельности, хотя при этом сущность этих странных поступков остается еще не вполне выясненной.
Часто возникающий вопрос "Почему собственно животные играют?" получал различные ответы. Шиллер полагал, что истинною причиной игр надо считать избыток сил. Герберт Спенсер разделял эту теорию, и она, без сомнения, имеет под собой много оснований. По крайней мере, избыток сил вызывает физиологический под'ем, побуждающий переводить силу в различные движения. Например, кошки после обильной мясной пищи играют особенно охотно. Известна чрезмерная веселость застоявшихся лошадей, вызываемая тем же избытком сил, почему в кавалерийских школах понедельник считается несчастливым днем. То, что животные в юности, т.-е. в период наибольшего обмена веществ и развития энергии, проявляют наибольшую склонность к играм, казалось бы может служить особенно сильным подтверждением этой теории.
Однако, против нее говорит ряд других фактов, здесь нами не проводимых. Многие игры находят себе об'яснение только или главным образом в душевных процессах. Так, например, собаку или кошку можно побудить играть и при отсутствии избытка физических сил. Охотничью игру можно вызвать почти во всякое время, и ни одна кошка не останется спокойной, когда мимо ее носа прокатится шар или закрутится волчок. Сполна исключают применение теории избытка сил спокойные игры человекообразных обезьян, так как они ведутся без видимого приложения сил.
Не могут удовлетворить в данном случаи теории инстинкта и подражания, а также и тот взгляд, что игра есть приготовление к будущей жизненной практике, — как всякие односторонние об'яснения.
Здесь действует, конечно, все это вместе — избыток сил, инстинкт, душевные побуждения высшего порядка, организация, образ жизни и внутреннее настроение; но и этим вопрос еще не исчерпывается и не разрешается. Для этого нам придется вступить на путь опытного исследования его и спросить себя, как и когда играют животные, как расценить игру с качественной стороны (т.-е. в отношении степени ее совершенства) и т. д.
Для всего этого необходима тонкая и неустанная наблюдательность, большая любовь к животным, и, кроме того, — что, само собою разумеется, — знание организации и образа жизни животных, а также соответствующий психологический подход. Сами игры различаются по видам животных, а в пределах отдельных видов — по разным категориям самых игр. Ныряющие и плавающие животные играют иначе, чем летающие и лазящие; роющие иначе, чем бегающие; хищники иначе, чем безобидные травоядные. К этому их понуждают различие их организации и разные душевные способности. Но различия идут и дальше. Молодая лягавая играет иначе, чем нью-фаундленд, пудель — не так, как овчарка. Инстинкты (гоньба, прыжки, вхождение в воду и т. д.) обнаруживаются рано: то, что впоследствии делается серьезно, вначале проявляется как игра и потом уже переходит в настоящее дело. Таким образом, мы видим, что одни (хищные) делают стойки, другие устраивают притворные бои, защиты (козы, телята), иные делают попытки лазать, упражняются в прыжках или защищаются передними ногами (дикие козы, зайцы), или задними (лошади, зебры), или бегают и прыгают (собаки, волки, газели, антилопы, кенгуру); лазят по деревьям (белки, обезьяны) или упражняются в летании, нырянии, плавании.
Зависимость игр от организации очевидна; но это только устанавливает факты, а не раз'ясняет вопроса по существу. Твердо установлено только, что те или иные животные играют так, а не иначе, что плавающие не лазят, обезьяны не роют и кошки не бегают, как собаки. Прекрасные случаи для наблюдения игр животных представляют особенно кошки, собаки, медведи, обезьяны и различные птицы. Я наблюдал много раз повадки кошек во время ловли ими мышей или птиц, по большей части молодых. Прежде всего бросается в глаза, что игра с живой добычей очень мало отличается от игры с воображаемой, — собственно только степенью осторожности при подглядывании и выслеживании, большей при живой добыче, чем при мертвой. Схваченная мышь подбрасывается вверх и ловится, как мячик, причем сама кошка, если она не голодна, благодушно перевертывается на спину.
Мячики, орехи, яблоки, скатанные кусочки бумаги, — словом все, что катится, вызывает у кошки деятельность, очень похожую на проявляемую при поимке и обращении с добычей. Орех подбрасывается вверх, ловится ртом или передними лапами и катится дальше, а затем начинается опять бешеная погоня за ним. Или кошка садится в сторону и смотрит на предмет, пришедший в покой, и махает хвостом, как если бы перед ней находилась мышь, наконец — делает прыжок, и игра начинается снова.
От внимательного наблюдателя не ускользнет, что кошка при этом постепенно возбуждается; я нередко видел, что у нее поднималась шерсть, а хвост делался похожим на ламповую щетку. Без сомнения, кошка при этом представляла себе находящийся перед ней предмет, как живой. Она подобно ребенку, играющему в солдатики, уверена в серьезности происходящего; вообще многие животные легко поддаются собственным или чужим внушениям.
Кошки — животные, держащиеся особняком, в одиночку. Иначе с собаками, которые, хотя также не могут быть названы вполне общественными животными, все же, вследствие большей привязанности к людям и склонности к играм с себе подобными, превосходят кошек в отношении социальных инстинктов. Как часто приходится наблюдать в городах, собаки в определенные часы устраивают на площадях или на улицах свидания. Сначала сходятся две, затем появляются три, четыре и больше. Хорошие знакомые бегают вместе друг за другом; не столь близкие держатся в стороне, как хищные звери, а потом приближаются, чтобы обнюхать друга еще раз, причем во взглядах замечается взаимное недоверие. Они подходят с поднятым вверх хвостом, и ступая как бы на ходулях, не зная сами, предстоит ли в ближайший момент нападение или бегство, и издавая рычание, выражающее не то удовольствие, не то недоверие. Затем следует прыжок, и начинается взаимное преследование, хватание друг друга, лай, рычание и легкие укусы, которые часто переходят границы и превращаются в грызню. Нередко одна ложится на спину и передними лапами и полураскрытой пастью защищается от стоящего над ней партнера. Такие игры с перерывами продолжаются иногда часа по два.
В общем не многие животные так безудержно предаются играм, как собаки. Кто хорошо изучил свою собаку, ее привычки, настроения, страсти, ее слабые и сильные стороны, тот легко может предвидеть, как она будет вести себя в отдельных случаях.
Шум и сильное движение обыкновенно возбуждают собак к игре, подобно тому, как комнатные птицы начинают петь при игре на рояле, причем так напрягаются, как будто дело идет о состязании в силе звуков.
К высшим видам игр принадлежит занятие отдельных животных с неживыми предметами. Здесь дело идет об игре, которая обнаруживает уже известную психическую самостоятельность, о такой игре, которая в большей или меньшей степени у довлетворяя само животное, позволяет ему углубляться в предмет занятия, — игре, при которой необходимы известные мысленные связи и которая, как кажется, граничит с разумными действиями. Примеры подобных игр мы видим у человекообразных обезьян.
В чем собственно заключается смысл игр вообще, сказать трудно. Но одно можно установить твердо: радость, доставляемая играми, повышает ритм жизни.
