в свет новой книги немецкого писателя В. Бонзельса "Марио
и звери". Двенадцатилетний Марио, убежал из дому и попал
в дремучий лес, где его принимает в свою хижину старуха-соби-
рательница целебных трав.
Одно серьезно беспокоило и мучило Марио, — это, что он никак не мог поймать своего злейшего врага — куницы. Ему не удавалось ни причинить ей вреда, ни напугать ее, ни даже хоть сколько-нибудь ограничить ее повадки. Она приходила, уходила, бодрствовала или спала, как будто в хижине старухи вовсе и не существовало никакого Марио, преследовавшего и ненавидевшего ее. Она врывалась в курятник и уносила курицу, проникала в голубятню, даже днем; из птичьих гнезд в кустах, на деревьях и в камышах она похищала яйца, птенцов и молодых, еще не летающих птиц. Никакая лазейка не была для нее узка, никакое гнездо слишком высоко, ни один ручей слишком широк; она лазила по деревьям и прыгала, как белка, тише и незаметнее лисицы проскальзывала в густо заросшие лощины и ущелья; она преследовала соню до вершин самых тонких ветвей и пряталась в навозе, привлекавшем ворон. Дикие кролики даже в глубине своих нор не находили от нее спасения. Сила ее заключалась в осторожности и уме. Она ведала своим охотничьим участком поистине разумно и берегла свою дичь; никогда не ловила больше, чем ей было нужно, и подолгу избегала тех мест, где раз уже овладела добычей.
Марио встречал ее лишь изредка, но вид ее возбуждал его охотничьи аппетиты до жадности. Между ними возникал спор о первенстве, в котором они, как бы, мерялись силами, но куница всегда выходила победителем. Стрелы Марио, вообще верные, как пули, не попадали в нее, так как были слишком медленны, а норы ее мальчику найти никак не удавалось, несмотря на то, что он не оставлял своих поисков ни днем, ни в лунные ночи, и его настойчивость переходила уже в упрямство.
Тут на помощь ему пришла старуха: — "Куницы ты не найдешь" — сказала она. — "Она слишком хитра и коварна и, если знает, что ее преследуют, покидает местность и жилище, где ее потревожили, а жилищ у нее много, в человеческий же дом она никогда не заходит; преимущественно она преследует белок, а тетеревей и перепeлов выслеживает по ночам, когда они спят. В капкан ее поймать трудно, потому что она остерегается пролезать через досчатые стены и в отверстия в стенах; притом же, если ты случайно коснешься капкана руками, она сейчас же почует это. Она любит самые густые и темные сосновые леса. О, мой мальчик! Если бы ты когда-нибудь принес куницу, то был бы счастливый день для меня, старухи. Ее шкурка прекрасна и стоит дорого, особенно зимою".
— "Бабушка, куница как-то раз забралась в наш курятник. Прыгая, она изгибает спину, и лазает она, как кошка".
— "О, нет! То не лесная куница, а каменная, ее еще более кровожадная родственница, дьявольская хищница. К лесной кунице подойти трудно, она к нам тоже не пойдет".
Марио опустил голову. — "Значит их два разных вида", подумал он, но планов своих не оставил, и его борьба с куницами продолжалась все лето.
Свою первую каменную куницу он поймал в начале лета, вскоре после ее нового нападения на курятник. Западню поставили у старухи в сарае, заботливо настрожив ее. Марио крепко привязал на дне длинного, узкого, деревянного ящика молодую живую ворону; верхняя сторона ящика была затянута проволочной сеткой, а дверка захлопывалась извнутри, если на середину, дна положить небольшой груз или даже только коснуться его. Льняная нить, удерживавшая дверку открытой, была толщиной в волосок и так настрожена, что ее мог спустить и воробей, тогда как крепко привязанная ворона не могла ее коснуться. Они тщательно установили западню на краю кустарника, близ самого курятника, а старуха посыпала еще внутри ее конопляного семени. Когда Марио, спустя несколько дней, увидал утром, что западня захлопнулась, у него замерло сердце, и он осторожно подкрался к ней. Куница была там, но она была мертва.
Что это было за великолепное животное! Гораздо более крупное, чем он представлял ее себе раньше, почти в полтора фута длиною; сверху бурое, как медведь, а на горле яркое белое пятно, переходящее на грудь. Острая головка ее с небольшой пастью и длинными усами жалко и безжизненно болталась. Когда Марио, наклонив и потрясши западню, вытряхнул куницу, чтобы снести ее старухе, он громко закричал от ярости: с быстротою молнии куница бесшумно шмыгнула в кусты.
"Ах, я дурак, дурак"! — ругал он себя и топал ногами от досады, размахивая руками в утреннем воздухе. Он был готов рыдать от злобы и стыда, что выброшенная им куница так позорно перехитрила его. Она и не думала умирать.
Спустя несколько недель, когда Марио собирал в лесу грибы, а первые ягоды голубики заманивали его все дальше и дальше в дремучую чащу, он вдруг усдышал отчаянную беготню, происходившую в ветвях над его головой. Подняв глаза вверх, он быстро сорвал с плеча лук, так как увидел красной искрой пронесшуюся белку, а вслед за ней с сосны, под которой он стоял, спрыгнул, с явным намерением поймать ее, какой-то значительно больший зверь темно-коричневого цвета с желтыми пятнами на груди и длинным пушистым хвостом. По ветвям проносился какой-то большой вихрь, то вверх, то вниз, от одного дерева к другому. Марио не трудно было следить за происходившим, так как участники той возни часто подолгу задерживались в ветвях и вершинах отдельных деревьев. Марио смотрел на них со страхом; он теперь понял, что белку преследовала лecная куница. Этот дерзкий разбойник был по меньшей мере, около двух футов длины, и Марио видел, как дико блестели его маленькие глазки. Куница настолько разгорячилась этой погоней и была так полна кровожадности, что не видела уже ничего, кроме своей жертвы, в смертельной тоске спасавшейся от грозившей ей гибели и, видимо, уже сильно утомленной. Животные соскочили на землю и пронеслись вокруг громадного древесного ствола, как раз мимо него, а затем опять взлетели вверх по стволу с такой быстротой, что кора трещалa и отскакивала, и опять погрузились в гущу ветвей на вершине. А затем, опять красною искрой, пронеслась белка отчаянно смелым прыжком с вершины дерева через широкую поляну до нижних ветвей стоявшей на краю ее сосны. Ветка, на которую она попала, согнулась под ее тяжестью, и белка взбиралась по ней, как обезьяна.
Красная точка ее, прошмыгнув дальше, затерялась в ветвях. За ней прямо, как стрела, вытянувшись толстой коричневой змеей, изумительно уверенно и смело пронеслась и куница. Одно мгновение Марио видел ее нaстолько отчетливо, что успел заметить блеск ее шерсти, стелющийся прямой, длинный хвост и ярко сверкающее пятно на шее.
На сосне вскоре опять возобновилась отчаянная погоня, в смертельном ужасе и полном исступлении с одной стороны, и точно соразмеренная и удивительно обдуманная, порывистая и ловкая, с уверенностью в силе и последствиях, — с другой стороны. Становилось ясно, что белка утомлялась все больше и больше; она постепенно спускалась по дереву все ниже, и куница догоняла ее и уже не прыгала так быстро, как раньше, а подползала, как-то по-кошачьи. Одну секунду казалось, что куница куда-то исчезла, и у Марио кровь застыла в жилах от предчувствия того, что неминуемо должно бьшо произойти. Вскоре он увидел белку скорчившуюся, как-будто в ожидании помощи или гибели, которая должна была притти, неизвестно с какой стороны. Рот ее был широко открыт, дыхание перехвачено и все чувства, казалось, вопияли о спасении. В этот момент из-за стволов с быстротою молнии выскользнула коричневая тень. Совсем коротко прозвучал печальный и дикий стон белки, быстро задушенной страшным укусом куницы, схватившей жертву; куница запустила зубы в горло умирающей и, казалось, высасывала ее; белка же как бы уснула и тихо повисла, покорная судьбе.
Позднее, уже к концу лета, Марио вторично повстречался с этим сильным животным. Произошло это после полудня в глухом лесу, близ развалин замка. На поляне ярко горели красные ягоды рябины; прошел дождь и кругом капало с листьев, но тучи уже разорвались, и солнце окрасило в красивые тона стволы деревьев. От почвы и лугов шел сильный аромат; и не было ничего кругом, что не отзывалось бы на это дыхание лета и не сливалось бы в один согласный аккорд в общем хоре.
В ветвях рябины происходило какое-то движение и слышался тихий шелест, но ветки двигались совсем не так, как при ветре, да и в воздухе не было ни малейшего дуновения. Очевидно, на дереве должно было находиться какое-то животное.
Марно шел за прутьями для плетения корзин и клеток, и при нем не было лука и стрел, а только небольшой топор и кабаний нож. В этом месте, на опушке леса, кусты были не высоки и Марио, опустившись на землю, подвигался по мху на четвереньках. Теперь он отчетливо видел дерево и неподвижно застыл на месте. На нижнем разветвлении, где ствол еще был толст, он разглядел какую-то темную, притаившуюся фигуру, которая что-то вынюхивала и высматривала. Это не было спокойное положение, а скорее напряженное ожидание, причем животное воспользовалось стволом и суком, как прикрытием, когда услышало его приближение.
Сначала Марио думал, что это кошка, но ему никогда не приходилось наблюдать, чтобы кошка таким образом прижалась к дереву, вытянувшись, как змея. Он решил выждать, так как знал, что терпеливое ожидание успокоит животное и усыпит его внимание. Он уже имел случай убедиться в том, чтo беспокойство, нетерпение и поспешность передаются наблюдаемому животному, даже при соблюдении полнейшей тишины, как предостережение. Он не понимал, почему, но знал, что это так. Спустя некоторое время животное стало двигаться, осматриваясь, поднялось и село на задние лапы, ловко держась за сучки, и Марио узнал в нем лесную куницу. Сердце его застучало, он думал о том, как бы к ней подкрасться.
Хищник теперь, повидимому, совсем успокоился и, к удивлению Марио, стал, есть ягоды рябины. Он обрывал их до самых концов верхних ветвей и жадно поедал, без особой поспешности, но с аппетитом и, повидимому, с большим удовольствием. Все больше и больше забывал он осторожность, сильно шелестя ветками и сгибая их.
Марио находился от дерева, на котором была куница, приблизительно щагах в двадцати. Он мысленно измерял расстояние, натягивая лук, накладывал стрелу и брал животное на прицел. Он скрежетал от ярости зубами, а куница все прлдолжала есть ягоды.
Несмотря на все свое раздражение и досаду против нее, Марио смотрел на нее с удивлением и даже не без удовольствия. Небольшое животное двигалось ловко; его лапы, щирокие, с большими когтями, работали быстро и верно, как у белки. Сквозь темно-коричневую шерсть его просвечивал пепельный тон, а при поворотах сверкало желтое горло. Животное имело изящный и в то же время величественный вид, а его широкий, пушистый хвост достигал половины длины тела.
Но, что такое случилось с куницей? Она что то почуяла. Теперь оба ее уха стояли высоко и твердо поднятые вверх в том именно направлении, где прятался Марио; как зеркала, старавшиеся перехватить его изображение. Кругом было тихо и Марио видел куницу, растянувшуюся на верхней ветке дерева, с головою неподвижно обращенною к нему. Он медленно поднялся во весь рост, так как знал, что при спокойном движении ни одно животное не обращается в паническое бегство, а обыкновенно раньше старается узнать, в чем дело. Поднявшись, он широко размахнулся и бросил тяжелый нож, со свистом проиесшийся над самою куницей и вонзившийся дaлeко позади в лесную почву. Испуганное животное в два прыжка очутилось на земле и огромными скачками, изогнув спину бросилось в лес, избегая открытых мест. Достигнув лесной чащи, она наткнулась на Марио, пытавшегося отрезать ей путь в лес. С быстротою ветра проскользнула она по земле, покрытой листьями, и скрылась в дупле стоявшего тут древесного пня.
Марио торжествовал и чувствовал себя счастливым. Он бросился к пню и топором свалил прогнившее дерево, намереваясь добраться до куницы. Затем ему понадобился нож, лежащий где-то в лесу. Плотно заложив предварительно единственный, найденный им вход в нору мхом и травою, Марио отправился за ножом, будучи уверен, что куница после такого испуга не выйдет из норы, все-таки, возвращаясь с ножом, он не спускал глаз с норы. Теперь он был прекрасно вооружен ножом и топором; он еще раз тщательно осмотрел почву кругом пня в поисках второго входа, но не нашел ничего. Если он проведет это дело умно, терпеливо и осторожно, куница достанется ему несомненно.
Марио убедился, что пустой пень был настолько стар и гнил, что его можно было свалить даже без топора. Когда Марио сильными толчками опрокинул его, он упал, даже без треска, и весь рассыпался, причем из его дупла поднялась красновато-коричневая пыль. Затем он взял в правую руку топор, которым он пользовался как лопатой, сверлом и молотом, а в левую нож и начал копать, высоко подняв под самый подбородок кулак с ножом, которым он хорошо умел пользоваться, так как знал, с каким противником в лице куницы, он имел тут дело.
Вглубь вел только один ход; Марио был вполне уверен в успехе, работая решительно и спокойно, хотя и не без внутренней дрожи ожидания. До дна он достиг, когда сумерки уже начинали сгущаться над лесом. Нора была пуста! Это не подлежало никакому сомнению, и дальнейшие поиски были бы напрасны, так как никакого другого хода не было. Куница исчезла, как бы по волшебству. Она ни в каком случае не могла оставить нору, когда Марио уходил за ножом; никакое животное, скрывающееся в земле, не решится оставить свое убежище при такой явной опасности.
Марио ощущал внутри какое-то неприятное чувство. Куница обратилась в ничто, исчела как-то непостижимо. Сумерки продолжали сгущаться и Марио, осмотревшись, направился домой.
Старуха дала ему рассказать о случившемся во всех подробностях и выслушала спокойно. Затем она также спокойно, сказала: — "Я могу тебе сказать, где была твоя куница. Она вовсе не убежала, а сидела прижавшись в пустом пне, который ты перевернул". Молча выслушал ее Марио и сразу же понял, что она быпа права, а она, желая рассеять его досаду и разочарование, продолжала:
— "Когда я была еще ребенком, а мой отец управлял в то время лесами, мы держали в парке, в отгороженном месте пару лесных куниц. Однажды, когда отца не было дома, один молодой человек, ради шутки и из озорства, впустил в клетку к куницам большую собаку-волкодава, чтобы посмотреть, что из этого выйдет и напугать этих боязливых животных, по большей части прятавшихся.
С быстротою ветра бросились куницы на собаку и впились ей в горло так что она повалилась на землю, не издав ни одного звука и не успев пустить в ход свои страшные зубы".
Марио, услышав это, остолбенел; а старуха, после некоторой паузы, продолжала: — "Почему ты так преследуешь куницу? Не верь тому, что какое нибудь животное только вредно. Это говорит человек, который ищет своей пользы в лесу, лишенном всякой жизни, за которым он так ухаживает, или в своем жилище. Поверь мне, если ты уничтожишь и искоренишь в нашей глуши ястреба и куницу, сокола и хорька, коршуна и лисицу, начнется развал и разрушение в нашем, теперь полном жизни лесу!..."
Марио слушал и упорно молчал. Ведь, не куница, а он, Марио, должен быть господином в лесу.
Однажды, в конце лета, вскоре после своей неудачной охоты на куницу, он нашел в старом дремучем сосновом лесу на вершине одного могучего дерева воронье гнездо и влез к нему по стволу, чтобы исследовать его.
Когда он достиг гнезда, произошло что-го новое и незнакомое для Марио, чего ему еще ни разу не пришлось испытать. Он нашел гнездо не пустым и растрепанным ветром, как предполагал, а, когда промедлив одно мгновение, нагнул к себе тонкую гибкую вершину, чтобы потянуть в себя воздух из гнезда, то не успел еще почувствовать тяжелый пыльный воздух, выходивший оттуда, как из глубины сваленных в кучу сучьев стремительно выскочило что-то темное и бросилось вниз по стволу, и он почувствовал в нижнеи части руки пронзительную боль. Не рассуждая и стараясь защититься, он инстинктивным движением поднял руку немного вверх, но еще раньше, чем она поравнялась, с лицом, на уровне горла в нее впились острые зубы. Боль была настолько сильна, что на секунду у него потемнело в глазах; нога его соскользнула с ветки, на которой он держался, и он свалился вниз.
— Куница! Куница! кричал он, падая сквозь гущу ветвей и чувствуя приближение смерти.
Широко раскинув руки и ноги, дико цепляясь, разрывая и царапая тело об иглы и ветви, оглушаемый ударами о сучья, летел он вниз.
Наконец, он почувствовал какое-то препятствие под коленями, изодранные руки судорожно обхватили гибкий сук, и он остановился. Тело мeдлeнно свисало с верхних сучьев головою вниз и сильно вытягивало руку, но пальцы, как железными тисками, продолжали сжимать сук.
Когда он достиг земли, первое, что он увидел, был рукав его рубашки, красный от крови, а затем почувствовал и боль. Бледный от ярости, он сорвал рубашку и стал высасывать укушенное место, выплевывая кровь на землю. Ранам на теле он не придавал большого значения; кожа заживает легко, а еловые иглы не ядовиты.