Рассказ Мих. Зуева. рис. М. Пашкевич
Звенит, воет, грохочет порт. Глушит мощным уханьем паровых копров, вколачивающих сваи, лязгает якорными цепями, ревет пароходными сиренами, горланит криками грузчиков:
— Май-на! Ви-и-ира! Стоп!
Горяча еще от зноя набережная. Щекочет ноздри соленая свежесть моря, перехватывает горло йодистый запах гниющих водорослей и терпко несет с рыбачьей пристани разлагающейся рыбой. На рейде — иностранные гости. И легкий итальянский красавец — «пассажир», «Ллойд-Триестино» и солидный «купец»-англичанин и степенные швед и немец. А рядом приткнулись к красным бочкам узкие миноносцы с саженными цифрами на корме.
Вдоль каботажного мола сплошным лесом мачт вытянулись фелюги. На палубах их рассыпалась пестрая кефаль, распластались плоские камбалы, с темно-серой глазастой спиной, с розовым, в белых пупырышках брюхом и судорожно свернутым на сторону ртом... Но отдельно от всех остальных фелюг, на отлете стоит «Святой Георгий», словно чуждаясь этого грязного сброда. Не любит Мавропулло любопытных глаз, боится Мавропулло подслушивающих ушей.
В каюте заперся Мавропулло. Даже иллюминатор наглухо завинтил. Оттого душно и жарко в каюте. Боится Мавропулло, — подслушают, донесут.
Скребет в раздумьи давно небритую, намыленную сединой щеку. Все четыре морских ветра прогулялись по его лицу, высушили, заострили, желтой сухой кожей обтянули скулы. А нос хищным ястребиным клювом загнулся над беззубым, ввалившимся ртом. Против Мавропулло развалился на табурете толстый человек, в защитном военном кителе. На плечах темные, еще не выгоревшие на солнце полоски, — видимо совсем недавно спороты погоны. Дымит толстяк черной, вонючей сигарой. На столе разбросаны бумаги, запечатанные конверты. Перебирают руками Мавропулло и толстяк эти конверты, переговариваются тихо, вполголоса.
Важный серьезный разговор у Мавропулло с толстяком. Потому-то и каюта на ключ заперта, потому и иллюминатор закрыт. Потому и Кота наверху, на палубе дежурит. Особенная сегодня вахта у Коты. Мавропулло ему строго настрого приказал, — коль заметит на моле гимнастерку пограничника, — дернуть как будто нечаянно леер1) . Сорвется тогда сверху тяжелый анкерок22) и грохнет об палубу. Мавропулло грохот услышит, конверты, бумаги в широкогорлую свинцовую флягу запихнет и на тонком шпагате в иллюминатор выбросит. Приходи тогда пограничники. Не найти им флягу с конвертами.
Чистая работа!
Лежа на горячих, раскалившихся досках палубы, Кота думает: Сволочь Мавропулло! Опять контрабанду повезет. Деньгу большу-ю заработает!
Вспоминает толстого человека в военном кителе и собирает лоб задумчивыми складками:
— Нет, хуже, пожалуй. Беляков-офицеров к румынцам переправить хотят. И письма. Знаю я ихние штуки. Знаю!..
...А внизу, в каюте толстяк, кусая от злости кончик сигары, тянет умоляюще:
— Мавропулло, бога побойся! Грабишь нас. Тысячу рублей, — где такие деньги взять? И на что тебе денег столько, сдохнешь ведь скоро, чертушко морское!
Мавропулло улыбается вежливо и шепелявит в ответ: — Деньга нужна. Многа нужна. Ж-жона есть, сын есть. Им деньга нужна. Тыщу давай, — отвезу!
— Возьми пятьсот. Хватит! — просит толстяк.
— Нэ. Мало! Сам думай: письма везти, кокаин везти — что? Тьфу! И все! Везде спрячешь. А людей везти, — где спрячешь? Гепеу в море перехватит, — куда людей денешь? В карман спрячешь? Нэ. За борт бросишь? Нэ! Откуда люди, какие люди, — отвечай Мавропулло. А знаешь, что Мавропулло за это будет?
— Ничего не будет. Вывернешься!
— О-о! — Мавропулло крутит пальцем вокруг своей шеи и тыкает в потолок: — Во! Видал? Петля Мавропулло за это! Давно за мной охотятся. Нэ! Давай тыщу, за пятьсот нэ поеду.
Толстяк грохает по столу кулаком: — Бери восемьсот! Больше денег нет.
— Нэ! — Мавропулло хлопает в ладоши. Кричит сипло: — Жона, ж-жона, спирту дай!
За спиной его отворяется, незаметная на первый взгляд, маленькая дверка. Красивая молодая женщина выносит на подносе большую бутыль спирту. Мавропулло наливает до краев толстодонный морской стакан. Протягивает толстяку:
— Пей! Добрей будешь, торговаться нэ будешь.
Толстяк опорожнил стакан, закусил таранью: — Ладно. Чорт с тобой, грабь! Не забудь только, — документы в Констанцу, кому их сдать — ты знаешь. А людей в Варну. Понял?
— Все понял. Задаток давай.
Сухо шелестят червонцы и ложатся на стол белыми заплатами. Коричневые пальцы Мавропулло цепко хватают их и запихивают в глубокие карманы шаровар...
Кота злыми, волчьими глазами встречает поднимающихся на палубу Мавропулло и толстяка. Следит за ними сторожко. Остановились под бизанью и шепчутся таинственно.
Кота думает. — Вот бы сейчас леер дернуть, чтобы сбоим анкерком по черепу. Ловко б было!
Толстяк сполз по мосткам на мол и пропал в толпе. Мавропулло подходит к Коте. Сверлит глазами и хрипит угрожающе: — Что видел, что слышал, — молчи! А то камень на шею и в море. Понял?
— Ладно, — бормочет Кота. — Не грози. Знаю тебя, гада!
Луна уползла устало за туповерхие горы и сразу потемнело море. Тихо море и черно. Вдали там, где не видно уже во тьме берегов, вспыхнул маяк. Мигнул белым огнем. Потух. Мигнул красным. Потух. Подумал. Опять белым огнем вспыхнул. И, кажется, — подмигивает он кому-то хитро и таинственно.
Воют в темноте сирены. Это из черного простора моря идут в порт пароходы. Ночной бриз тянет с берега на море. Шумит где-то далеко бурун.
Бульвар повис над обрывом. Опустели уже скамьи. Лишь на одной, крайней, у самого обрыва, две тени.
Кота сплел руки на коленях. Опустил голову. Лукин, приятель Коты, клепальщик из доков, сидит рядом. Через плечо смотрит вниз, на огни порта.
Тоской звенит голос Коты: — В комсомол хочу. Учиться хочу. У Мавропуллы, чему научусь?
Лукин тяжело вздыхает: — Дурак ты Кота! Сказано, не примают тебя в комсомол. Ведь пробовали уж.
— Ты меня взманул, ты мне о комсомоле рассказал, — цепляется за рукав приятеля Кота, — ты и делай, штоб меня приняли. Што я — бандит, спикулянт? Почему так, а?
Рассудительно, спокойно звучит в темноте хриплый басок Лукина: — Да пойми ты, дурак грецкий, — отец у тебя кто? Ты парень хороший, всякий скажет. А Мавропулла? У любого спроси, — жулик Мавропулла, контрабандист Мавропулла, шпион Мавропулла! Поймать его только не могут. Но годи, засыплется твой папашка. Вот! Из-за отца и тебя в комсомол не принимают. Думают, — ты с с отцом на пару работаешь!..
Кота дышет часто и тяжело, с хрипом. Вскакивает вдруг и шлепает крепко об землю шапкой: — А-а, так?.. Так?.. Слушай, все скажу, всю правду скажу! Не отец мне Мавропулла.. Не отец он мне. Я Кота Хеотиди, а не Мавропулла!.. Он врал, чтоб не отобрали меня у его. Я ему даром работал!..
— Чего же ты раньше молчал? — удивленно тянет Лукин. — Вот дурак набитый!
— Слушай. Все... все скажу, — лепечет Кота. — Контрабандист Мавропулла? Верно! Знаю я, доказать могу. И завтра... утром... в Варну пойдет «Георгий»... Беляков-офицеров повезем. Подслушал я. Он грозил, — камень на шею и в море! Не боюсь я! Все расскажу. Примай в комсомол!..
Взвился Лукин. Коту за ворот схватил, того гляди задушит. Зашипел задавленно:
— А не врешь-шь?.. Не врешь, парень?
— Пусти! — отпихнул его Кота. — Пойду я... сам пойду. В штаб, в погранотряд!..
Рванулся и нырнул в тьму аллеи.
— Кота-а! — крикнул Лукин. — Погоди-и, вместе!..
Прислушался. Нет ответа. И тоже сорвался. Побежал.
Шуршал встревоженно гравий под двумя парами быстро бегущих ног.
Адольф Бриккер — эстонец. Три года уже работает он в погранотряде. Каждый камешек, каждую бухточку в окрестностях знает, каждая мал-мальски подозрительная фелюга у него на учете. А вот Мавропулло поймать не может. Знает Бриккер, наверняка знает, что за птица этот грек с ястребиным носом. А доказательств нет.
И сейчас, кусая седые, обвислые, как у моржа, усы, жалуется Бриккер капитану порта:
— В печенках у меня сидит этот Мавропулло. Кровь мою он пьет. Донесли мне, затевает он что-то. Свиданья у него подозрительные. А что, когда, где — ума не приложу. Скользкий стервец, как угорь. Не ухватишь!..
Вытаскивает папиросу и долго, задумавшись, постукивает о крышку портсигара...
... Ногу в ногу взлетели Кота и Лукин по широкой лестнице штаба погранотряда. Остановились запыхавшись перед тяжелой дубовой дверью. Постучали Вышедшему вестачу крикнули сразу оба, вперебой: — Товарища Бриккера, скорей! Шевелись братишка!
Вестовой почесал спину: — Заняты они. На совещании. Завтра приходите.
Лукин выдвинулся вперед: — Счас же давай Бриккера. Скажи, важное дело, — насчет Мавропуллы!
Вестовой скрылся, а через минуту сам Бриккер распахнул дверь: — Вались сюда, ребята! Что скажете?
— Вот он будет говорить, — ткнул Лукин пальцем в Коту. — юнга он, у Мавропуллы на «Георгии» служит.
Бриккер круто повернулся на стуле. Обшарил Коту подозрительным взглядом: — Ага, он самый. Говори парень.
Сдвинул брови Кота, взгляд глаз своих, темных как ночь, с испытующим взглядом Бриккера скрестил. Выдержал, не моргнул. Сказал твердо:
— Днем у нас бритый, толстый был. Беляк определенный. В каюте с хозяином заперлись. А потом Мавропулла с братом совещались. Подслушал я. Сегодня утром «Георгий» в море выйдет. Сначала на Тарханкут, заберут там беляков-офицеров, а потом в Варну. Правду я говорю...
Бриккер, наклонив на бок умную седую голову, внимательно слушает. Лишь изредка прикусит седые, моржовые свои усы...
Когда отвалили от пристани, звезды уже побледнели. Восток разгорался. Ярко-пурпурные полосы извивались в зыби и гасли на пенистых гребешках волн.
Прошли мол. «Пограничник» запрыгал на короткой злой волне.
Выкатилось солнце, еще холодное, негреющее. И тотчас спряталось в сизых рукавах туч, тянувшихся с норда.
А «Пограничник», квохча дизелями, уходит все дальше и дальше по зыбкой, широкой дороге моря. На носу — трехдюймовка. Серым хищным зверем пригнулась над палубой, задрав злую тонкую морду дула. Рядом лотки со снарядами. У колес и на лафете зеленые шинели артиллеристов.
В маленькой, темной каютке «Пограничника» — совещание. На столе — огромные, жесткие морские карты. Над картами склонились Бриккер и капитан «Пограничника». Водят ищуще по карте пальцами. Столкнулись пальцы недалеко от надписи — Тарханкут.
— Вот здесь и ждать, — говорит капитан.
Бриккер пожевал усы: — Согласен! Лучше места не найдешь.
На диване спит Кота. Спокойно дышет полуоткрытая смуглая грудь, колышутся вытатуированные на ней неведомые, заморские птицы.
По железному трапу, ближе и ближе, стучат чьи-то торопливые шаги. Вахтенный просовывает голову в дверь: — Справо по носу — фелюга!
Бриккер вынимает часы: — Как раз во время. Он! — Толкает в бок Коту и вылетает наверх. Капитан за ним. Все свободные от вахты матросы и даже артиллеристы прилипли к поручням правого борта катера. Все взоры в одну точку.
Уже далеко впереди катера режет волну большая фелюга. Кренясь на левый борт, зарываясь бугшпритом в воду, она заметно уходит все дальше и дальше от «Пограничника».
— Проворонили! Говорил — глядеть в оба! — кричит раздраженно капитан.
Захлебываясь дребезжит звонок машинного телеграфа:
— Полный ход!
Залопотали басом дизеля, но с каждой минутой гуденье их все выше, все тоньше и, наконец, сливается в высокий, звенящий стон. «Пограничник» дрожит как в лихорадке. Бортовой ветер рвет клочья голубого дыма.
Бриккер не отрывается от бинокля. Наконец, опускает его с облегченным вздохом.
— Он! «Святой Георгий»! — Передает бинокль Коте: — Посмотри-ка. Кто это?
Кота долго шарит биноклем. Ничего не видит, кроме серых, кипящих словно в котле волн. Наконец, поймал фелюгу. Вот она, совсем близкой кажется. Кокетливо покачиваясь, чертит горизонт стройными линиями мачт и легко, по кошачьи, прыгает с волны на волну. Затаил дыхание Кота. И крикнул радостно: — Он, Мавропулла. Узнал я. Круглая заплата на кливере. Он!
Бриккер шепчется с капитаном: — Ну как? Догоним? — Капитан глядит на море. Бортовая качка валит катер на бок. Винты еле выгребают. Смотрит на белые пятна парусов фелюги. И отвечает сконфуженно: — Где уж! Уйдет, как пить дать — уйдет Первый раз у фелюги такой ход вижу. Настоящий контрабандист!
Сигнальщик на мостике беспрестанно семафорит красными флажками. Приказывает фелюге остановиться. Но она уже показала катеру высокую корму и, оставляя после себя змеистый, расходящийся веером след, легко уходит все дальше и дальше.
Голубые глаза Бриккера мутнеют от ярости. Махает биноклем и кричит свирепея:
— Опять уйдет! Из под носу! Как просил, — дайте настоящее судно. Нет! Всегда корыто подсунут, черепаху вонючую!..
Капитан кладет ему на плечо успокаивающе ладонь: — А это что? Эта штука догонит! — и показывает вниз, на трехдюймовку.
Бриккер перевешивается через поручни и кричит зычно: — Открыть огонь по фелюге! Боевыми! Жива!
Властно звучит команда: — К бою! Дробь!3).
Зашевелились зеленые шинели. Лязгнул орудийный затвор. Блеснула латунь гильзы и скрылась в черной пасти орудия.
— Готово!
Бриккер машет рукой.
— Огонь!
Наводчик с силой дергает вытяжной шнур. Звук выстрела больно бьет по ушам. Тело орудия от отдачи летит вниз по люльке и снова медленно накатывается наверх. Откатом орудия катер, как заупрямившаяся лошадь, осаживается на корму и задирает к небу нос. Слышится свист удаляющегося снаряда.
На катере затаили дыхание. — Бу-у-ум! — доносится издалека. Зеленый фонтан воды с косматой, пенистой шапкой на верхушке, взметывается в нескольких саженях перед носом «Св. Георгия».
По катеру проносится тяжелым вздохом: — Перелет!
Бриккер не отрывается от бинокля. На палубе фелюги ни души. Но не полощат паруса, попрежнему легко и плавно несется «Св. Георгий». Бриккер снова машет рукой. Снова грохот выстрела рвет уши.
И вдруг раскатывается по катеру: — Ура-а-а!
Простому глазу заметно, как яркий язык пламени вспыхивает где-то между мачтами фелюги. Серый тротиловый дым окутывает ее борт. А в бинокль видно, как вторая граната раскидала настил палубы, разнесла в клочья паруса и как ножем срезала бизань. Мачта качнулась и грохнулась на палубу. «Св. Георгий» заплескал парусами, запрыгал бестолково по волнам, завертелся волчком.
— Штурвал бросили. Испугались! — пояснил капитан. — А вернее рулевого убило.
Испуганными муравьями забегали люди по исковерканной палубе фелюги. Топорами рубят снастн сбитой бизани, спихивают ее за борт.
«Пограничник» подходит к изуродованному «Св. Георгию». Бриккер толкает Коту в спину: — Иди вниз. Чтобы они тебя не видели! — Когда сошлись с фелюгой вплотную, капитан заревел в рупор: — Стой! Сдирай паруса!
У борта фелюги мечется коротконогий толстяк. Махая руками, кричит визгливо: — Какие паруса? Все паруса порвали! Зачем рвали?
Бриккер с десятком пограничников поднимается на палубу «Св. Георгия».
— Где Мавропулло? Коротконогий шаром подкатывается к нему: — Я Мавропулло!
У Бриккера от удивления округлились глаза: — Ты? Ты Дмитро Мавропулло?
— Нэт! Яни Мавропулло!
— А Дмитро где?
— Брат заболел, на берегу остался. Я за него! И снова, замахав руками, полез на Бриккера: — Зачем стрелил? Зачем палубу бил, мачту ломал? Честному моряку жить нэ даешь. Я жалиться буду, я в Москву жалиться буду! Убытки кто заплатит? Кто? Ну?
— Молчи! — обрывает его Бриккер. — Куда шел?
— В Сухум шел. За урюком шел. Вот куда!
Помощник, растерянно моргая глазами, докладывает Бриккеру: — Не понимаю, — судно чисто. Ничего подозрительного. Все норки осмотрели!
— Чэго подозрительного может быть? — прыгает петухом Яни. — Мы коммерческий моряк. У нас все чисто! Убытки плати, на буксире в порт веди, сам идти нэ могу. Понимаешь?
Бриккер воображает свое появление в порту с искалеченным ни за что, ни про что «Св. Георгием» на буксире. Сутулит плечи и идет медленно к трапу. Уже на «Пограничнике» еще раз оглядывается на «Св. Георгия». Переваливаясь с боку на бок, как подбитая утка, тянется он тяжело на стальном тросе за катером. У штурвала стоит сам Яни и улыбаясь смотрит на Бриккера.
Бриккер густо краснеет, плюет прямо на палубу и лезет в каюту. В дверях сталкивается с Котой. Юноша хватает его за руку: — Понял я! Все понял!.. Мавропулло хитрый. Он сюда брата подослал, на «Георгии». А пока мы «Георгия» ловили, — он проскочил. Он дьявол, он на одном кливере под берегом проскочит. Ищи его теперь!
Кота стиснул кулаки: — Но я его найду! Я найду и за это комсомолом буду!
Опущены занавески, густо полит каменный пол, а в духане все же душно и жарко. Бриккер тянет из стакана холодный кефир и лениво скользит по газете глазами. Вдруг через плечо на газету ложится тень. Бриккер оглядывается. За стулом стоит Кота.
Вскричал, опрокинув впопыхах стул: — Что надо?
— Тебя ищу, по всему городу, — прохрипел Кота. — Мавропулла объявился, знаю где!
— Цыц, тише! — зажал ему рот рукой Бриккер и опасливо покосился на дремлющего за стойкой хозяина-абхазца. — Идем за мной. Быстро!
Толкаясь в дверях выскочили на горячую улицу.
Сели на лавку, под серым от пыли кипарисом. Бриккер разгребая задумчиво носком сапога песок, молча слушал горячий шепот Коты: — Опять появился, месяц пропадал. Теперь у него моторка, шкуна. Здесь, недалеко встал. От сына Кефалони я узнал. Выпытал все. Нож ему свой отдал и билет в клуб, на кино. Ночью его надо захватить. Иначе не поймаешь.
И вдруг умоляюще протянул руки к Бриккеру: — Только меня с собой возьми. Хочу сам видеть, как ты его цапнешь!..
Темнота такая, что кажется ее можно щупать, рвать на клочья. Словно в банку с чернилами окунулись. Черно море, черно небо. Слились вместе.
Бесшумно скользит вельбот. Не плеснет весло, не стукнут уключины, предусмотрительно закутанные в паклю. Лишь ворчит тихо у форштевня вода.
Когда прошли мол, Кота шепнул: — Теперь близко. Руль право клади.
За спиной остался свет маяка. Кота дернул Бриккера за полу гимнастерки: — Видишь? Вот она стоит.
Слева забелело на воде какое-то неясное пятно. И вдруг тревожный крик прорезал тьму:
— Кто гребет?
Бриккер встал во весь рост. Крикнул озорно, по-мальчишечьи: — Эй, на шкуне, спускай трап! Гости, из погранотряда!
В ответ послышался только торопливый стук босых пяток по доскам палубы. Но скоро и он смолк.. Тихо.
— Эй, на шкуне! — крикнул еще раз Бриккер. Не дождавшись ответа бросил тихо гребцам: — Дай ходу. Вплотную подойдем.
Вельбот мягко царапнул бок шкуны. Что-то мокрое мазнуло Бриккера по лицу. Схватил рукой, — конец каната. Шепнул: — За мной, по канату, на шкуну.
Сам ухватился за канат и повис. Упираясь ногами в обшивку шкуны, подтянулся кверху. Добрался до борта. Пошарил левой рукой, ища, за что бы уцепиться.
— Берегись, анкерок! — крикнул вдруг испуганно снизу, из вельбота Кота.
Бриккер отдернул левую руку, шарившую по палубе. Но было уже поздно. Наверху, в снастях что-то треснуло и тяжелый боченок грохнул об палубу. Бриккер дико вскрикнул. Краем, обшитым железом, анкерок хватил его по кисти левой руки. Но правую руку не разжал, повис на ней. Качнулся в воздухе и тяжело перевалился через борт, на палубу шкуны. Вскочил на ноги и, забыв про разбитую руку, выхватил наган.
А через борт перекатывались одна за другой темные фигуры пограничников. Светляками вспыхнули карманные электрические фонари. Острые лучи разорвали тьму и уперлись в худое, обветренное лицо с ястребиным крючковатым носом.
Бриккер хрипло рассмеялся: — Здравствуй, Мавропулло, наконец-то встретились!
Кровь с разбитой руки Бриккера капала на палубу и темной лужицей расплылась на белых досках. Не мигающим, остекляневшим взглядом уставился Мавропулло на эту кровавую лужу. И вдруг вскрикнул дико. Свет фонаря мазнул по лицу Коты.
— Кота, это ты?.. Ты предатель? Дьявол!
Свистнул в воздухе громадный металлический блок. Но Кота не даром хорошо знал своего бывшего хозяина. Подрубленным деревом рухнул он на палубу, Блок бултыхнулся в воду, где-то далеко за бортом.
Поднимаясь с палубы, Кота сказал: — Убить хотел? Врешь, не убьешь! А ты скажи, — зачем у тебя за иллюминатором фляга на шпагате привязана? А в фляге што? А?
Мавропуло задрожал и со стоном прислонился к мачте. Он понял, что толстые, полотняные конверты, запечатанные черными сургучными печатями с двуглавыми орлами, теперь попадут в руки Бриккера.
Мелькнула страшная мысль: — Вот и конец твой, Мавропулло...
И вдруг мягким упругим броском перебросился к черневшему зеву люка. Наклонившись, крикнул дребезжаще: — Гей! Наверх!
Шесть темных теней вылетели из люка на палубу. Видимо, ждали зова. Окружили Мавропулло.
— Стой! Стрелять будем, — предупредил спокойно Бриккер. — А не то, ручной гранатой угощу.
Стукнули затворы. У люка не шевелились. Бриккер направил туда фонарь. Шесть рослых фигур топтались нерешительно на месте. Не то турки, не то греки. Широкие, свисающие шаровары, мягкие буйволовые опанки, на бритых головах грязные тряпки, бараньи папахи. Жмуря глаза от яркого света, косятся опасливо на дула карабинов пограничников.
Луч фонаря поймал лезвие ножа и заиграл ярким зайчиком.
— Бросай оружие! — приказал Бриккер.
Переглянулись. И звякая сталью, полетели на палубу ножи: кривые, как серпы, острые и длинные, как шилья. Брякнулись и два револьвера.
Последним сдал оружие Мавропулло. Протянул ближайшему пограничнику громадный кольт. Пошарил за поясом, вытащил нож и с силой бросил его об палубу. Нож воткнулся острием в доску и долго дрожала его рукоять мелкой, как бы испуганной дрожью...
В порт пришли утром. Когда высадились на мол, Мавропулло дернул за рукав конвоира-пограничника и спросил робко:
— Что мне дадут? Высшую меру дадут? К стенке, а?
А конвоир, напрасно стараясь изобразить свирепость на своем добродушном, «танбовском» лице, крикнул:
— Иди, иди, грецкая губка! Не разговаривай! Припаяют тебе теперь, контра-банда паршивая. Двигай!
Запылили в гору, к штабу. В это время всплыло солнце. Ухнул первый копер, словно прочищая горло после сна заревела сипло сирена, на немце-угольщике заворчала в клюзе якорная цепь.
Трудовой день порта начался.
1) Леер — веревка.
2) Анкерок — 2—3-х ведерный боченок.
3) Зарядить орудие.