На западе океан, и на востоке — океан. Между двумя окeaнами на 3 тысячи долгих миль простерлись тучные прерии. Прерии, прерии без конца! Можно итти дни за днями все вперед и вперед и видеть только степные травы, да слышать клекот орлов в высоком небе. И только севернее прерии уступают место мачтовым соснам, зеленым пихтам, крепким елям.
В те дни, когда начала распространяться слава Американских Штатов, когда волна поселенцев начала заливать север Америки, в эти края пришли первые пионеры.
— Гей-го! Здесь славные места. Вот где мы останавливаемся! И они сколотили сруб, первый блокгауз в Канаде. Это были энергичные, крепкие ребята. Те, кому в Европе было тесно, на кого не нашлось хорошего местечка под родным солнцем.
Они корчевали пни, расчищали землю, выводили подходящие сорта пшеницы. Они удобряли почву, производили искусственное орошение. Могучий северный лес наполнился звоном топоров и пением пил, на месте непроходимых зарослей заколыхались колосья пшеницы.
Кода от Атлантического океана рванулся навстречу прериям первый локомотив и пересек их — Канада вступила на новый путь. Где вы, пионеры-энтузиасты, первой поры колонизации? Они уступили свое место сухим и расчетливым дельцам. «Канада это — я», — могло сказать о себе акционерное общество Канадской Тихоокеанской дороги. Дело было поставлено «образцово». По условию дорога получает в свое распоряжение 10 миллионов десятин пахотной земли. Она их разбивает на участки и продает желающим.
Аппарат дороги заработaл. В Италии, в Ирландии, в Германии, — всюду, где деревня выбрасывала полуотчаявшихся, раззорившихся крестьян, были «нажаты кнопки». Агенты компании открывали перед этими людьми ослепительные, радужные перспективы. Они умели ловко петь, эти агенты.
Тучная земля... Леса... Просторы, чудный климат ... Спешите! Осталось очень немного колонизационных участков. Не теряйте случая!
И немецкие, французские, итальянские крестьяне подписывали договоpa, чтобы не терять случая, и как сельди в бочке набивались в трюмы пароходов. К обетованиой земле!
А в обетованной земле сидело всемогущее правление Тихоокеанской Канадской дороги и всеми своими присоскаии прильнуло к фермерским участкам.
Фермер был в их власти.
Тарифы для перевозок зерна и сел.-хоз. продуктов устанавливает дорога. Ты не хочешь перевозить? — не надо! Что делать фермеру со своим зерном? Везти гужом его на ближайшие рынки? Надо знать канадские просторы. А долги то дороге платить надо? И фермер волей-неволей должен платить доpoгe большие тарифы. Кто выдерживал 5—10 лет дикой, каторжной работы, тот расплачивался наконец с дорогой и создавал свое хозяйство, кто не выдерживал, — тот получал участок земли гораздо меньший, чем он предполагал. Участок, ради которого не стоило плыть через океан; ему могли бы eго предоставить и на любом европейском кладбище.
Сеть дорог, покрывшая Канаду, быстро выдвинули ее на мировую арену. Канадское хозяйство растет из года в год. Из года в год она выбрасывает на мировой рынок все больше и больше пшеницы. Вместо 42 миллионов бушелей в 1891 г. она дала в 1923 г. на мировой рынок более чем 474 миллиона.
Способ колонизация, при котором железной дорогой орудует, как основным инструментом, получил имя «канадизация».
В России смутная пора. Ночами зарева пожарищ колышат багровым знаменем над барскими усадьбами. По усадьбам гуляет веселый красный петух.
Земли! — требует крестьянство. Помещик земли не хочет отдать. По деревням гуляет нагайка, разъезжают казацкие отряды, наводят порядок. Но требование земли становится все настойчивей.
Тогда возникает у правительства мысль найти отдушину. Необходимо во что бы то ни стало прекратить аграрные беспорядки! Отдушину находят, — это Сибирь. Идите в Сибирь, но не трогайте дворянские земли!
И в Сибирь двинулись людские поток. Грязные, оборванные, усталые, тряслись переселенцы в знаменитых российских теплушках: «Сорок человек, восемь лошадей». Ехали они из Белоруссии, и из Полтавщины, из Центральной черноземной полосы. Они тоже шли в обетованную землю, а там не было дорог, там не были нарезаны земельные наделы, не было элементарных условий, необходимых для человеческой жизни.
Но волна за волной шли поселенцы и когда сибирские земли были заняты, они бросились в киргизские степи и начали теснить исконныx жителей этого края.
Немного дала эта доморощенная колонизация. Не к лучшим результатам привела колонизация и Туркестана, вызванная великодержавной политикой: усилить влияние Российской империи в Средней Азии. В первые дни революции киргизы вспомнили, как казаки отобрали у них земли, и жестоко oтомстили.
Издревле по «Господину Великому Новгороду» ходили о Лапландии смутные слухи. Будто там зверя видимо-невидимо. Медведь, олень, лиса... Рыбой будто Студеное море кишмя кишит. Треска, лососина, камбала, сельдь. Пушнины там всякой много. Приезжие ганзейские купцы утверждали: «Да, края богатые».
У торговых новгородцев глаза разгорались на эдакое богатство. Эх, наложить бы руку! И в один прекрасный день «ватаги» новгородских ушкуйников двинулись на неизвестный Север. Ушкуйников ждал великий успех: меха, рыбу, зверье посылали они на родину возами.
Так впервые началась колонизация Карело-Мурманского края. А потом Московская Русь сокрушила Новгородскую вольницу. Купеческий Новгород утратил свое значение и колонизация прекратилась. Только нынешние поселки поморов, потомков старинных ушкуйников и остатки раскольничьих скитов напоминают о былом оживлении.
... Рядом в Норвегии расцветали морские промыслы, берег покрывался культурными городками, а в российской части Кольского полуострова бродили одинокие лопари, да на побережьи поморы жалкими орудиями били зверя, ловили треску.
Так и тянула свою лямку старая Кола — 700 лет поселку. Как было несколько деревянных домишек, да вкопали огромный крест при царе Михаиле Феодоровиче, так стоит крест и доныне, и число домов почти не прибавилось. А по стране бегут горные речки — источники белого угля, на западе белеют снежные вершины хибинских тундр. Южнее, в Карелии залегает медь, железо, мрамор.
Ничего не было использовано. Запустение... Заброшенность...
И вот вспыхнула мировая война. Россия была блокирована и она устремилась к северу, к свободному выходу в море. В 1916 г. начали поспешно прокладывать Мурманскую дорогу.
Дорогу выстроили. Но только после Октябрьской революции, на ней началась нормальная работа. Это было переломным моментом для края.
Темь. Ветер воет без конца, и не хочет знать устали. Нелюдимь. От самого Святого Носа до Кильдина-острова суровый береговой хребет выдерживает атаки океана. Ни души. Ни человека. Только черные саженные угрюмые кресты на скалах.
Но когда бури в океане сменяются магнитными бурями в небе, тогда развертывается необычайная картина. На огромных молчаливых просторах полыхают сполохи, в небе беззвучно трепещут пожары, а там, внизу, на краешке земли, окатываемом холодными водами океана, светят огни северного города, слышен смех на улицах, и грохочут якоря в гавани.
Там, дальше по берегу в одиночестве, в безлюдьи — в освещенной комнате сидит человек в бархатной ермолке, часами глядит в микроскоп и отрываясь, что-то записывает,
Загляни, путник, через окно в комнату, и ты увидишь необычайные вещи: качающие в аквариумах зеленые ветви, какие-то странные кустики, нити... Растения это? Морские животные?
Запомни, путник, эту бурную ночь в Екатерининской гавани, и вой налетающего ветра, и этот покойный, мягкий свет, льющийся из окна. Это происходит на 70° северной широты, там, где на 5 квадратных верст встречается одинокий человек, где единственные пути сообщения — это быстроногий олень, рыбацкая лодка и редкий пароход.
Так, в глуши работает т. Клюгге — начальник Мурманской биостанции.
Он не один. Здесь, на далеком Севере, среди огромных молчаливых пространств раскинуты там и сям те, кто настойчиво, и не покладая рук работают над тем, чтобы вырвать у Севера этот дикий край и создать здесь неугомонную человеческую жизнь.
За Полярным Кругом у маленькой станции Хибины расположилась самая северная в мире опытная сельскохозяйственная станция. Клюгге, изучает морские глубины, здесь отдают свои дни на то, чтобы одолеть суровую землю, чтобы взрастить в Лапландии хлебные злаки, — мать всего живущего. Когда здесь удается вывести какие-нибудь сорта пшеницы или особенно удачные клубни картофеля, здесь радуются так, как будто отыскали драгоценный клад. И, собственно, чем это не клад, — добротный, сытный клубень картофеля на Кольском полуострове?
Много терпения и настойчивости ушло на то, чтобы добиться такого результата. В борьбе с препятствиями растет и закаляется эта мужественная порода людей, завоевателей Севера. Так было в Аляске. Так было в Канаде, так будет и у нас. Когда хибинцам удалось вырастить цветную капусту, они вспоминали о том, как практичные американцы, вместо бездарных русских чиновников, сумели создать из Аляски не только уголок земли, оплодотворяющий золотом мировые биржи, но и хлебоносный край.
Сейчас станцией испытано 600, сортов огородных и полевых растений. Установлено какие сорта где легче культивировать. Станция не ограничила себя в четырех стенах. Она устроила показательные участки в Лоухах, Керети, в Сегеже, она для выращивания семян устроила aгpономические базы.
Всесоюзная Академия Наук посылает одну за другой исследовательские партии научных работников в центр Лапландии, в эти неисследованные места, к Хибинским Тундрам. В центре полуострова громоздит свои вершины этот массив. Горы его изрезаны долинами и ущельями. А когда усталый путешественник взберется на плоские вершины Хибинских Тундр, он увидит перед собою молчаливую, каменистую, ровную пустыню. Это здесь провел долгие дни академик Ферсман, не уставая бродивший по крутым вершинам.
... В свете заката загораются кроваво-красные эвдиалиты, золотыми пригоршнями сверкают блестящие сосны, сгустками запекшейся крови выделяются нептуниты.
Вот черные кубические кристаллы лопарита. Вот цирконий, титан... Все это представители минерального мира, редко где встречающиеся. Недавно в Хибинах открыта и урановая руда, содержащая радий.
Здесь заложена основа будущей горной промышленности Мурманского края. Вслед за научными изысканиями идет людская волна. Она прокатывается по единственной железной дороге, прорезывающей этот полубезлюдный край и рассеивается по сторонам ее.
Новые жизненные узлы завязались здесь, новые имена появились: Желрыба... Желлес. Это проявляет свою колонизационную деятельность Мурманская дорога. Подобно Тихоокеанской, Канадской, перед ней поставлены те же задачи.
Всего несколько лет прошло с начала широкой работы по колонизации края, и в Мурманском порту раздается веселый портовой шум, пароходы выгружают и разгружают товары: хлопок, бумагу, шерсть, пшеницу. Вдоль причальной линии расположились пакгаузы, склады, элеватор, подъездные пути... Город растет не по годам, а по месяцам. Несколько лет тому назад его и вовсе не было, а теперь самая разношерстная публика снует по его улицам...
В городе бьется сильный, ровный пульс и отзвуки его отдаются по всему побережью. Вся жизнь, вся работа рыбацкого района Лапландии переплелась с колонизационной работой Мурманской дороги. Желрыба скупает у них улов. Желрыба снабжает их неводами. Она понастроила постановщица, склады, коптильни, засольные амбары, организовала консервные заводы. Она пропагандирует среди pыбаков усовершенствованные способы ловли. Словом, ведет самую настоящуую культуртрегерскую работу.
Когда наступает весна и начинается лов, тогда по всему побережью закипает жизнь: весело конопатят шняки, карбасы, быстро чинят невoдa, снасти... И вот, наступает желанный день!
Тогда у поморов закипает кровь и смутные голоса их далеких предков, удалых ушкуйников, зовут на опасную игру с океаном.
Покуда весело кипит бодрая жизнь на побережьи, в глуби полуострова тоже развертывается созидательная работа. Оглашается полупустынный край, оглашается человеческими голосами, стучат по окрестностям топоры. И там, где в чащах никогда не ступала нога человека, сейчас вырублены, выкорчеваны земельные участки.
Дорога их предварительно подготавливает, она осушает болота, она ведет большие мелиоративные работы. Поселенец не должен придти на незнакомые места и изнемогать в борьбе с лесом, с болотом, с бездорожьем.
Приезжай, устраивайся, работай и оживляй край!
И с разных концов России сюда съезжаются и оседают в разных пунктах края поселенцы. Сюда идет крепкая порода людей, — мужественных, сильных, здоровых. Север не терпит слюнтяев, растяп и обломовцев. Сам собой происходит суровый естественный отбор. Силен — остаешься, слаб — не поминай лихом.
Население края быстро растет, и чем ближе к дороге, тем быстрее. Поразительный факт: по всей Кемской волости прирост составляет 75,1, а в той части, что прилегает к полотну дороги — 175. По всей Сорокской волости — 12, а у железной дороги 132.
... В густом сосновом бору затерян поселок «Медвежья Гора». В нем в 1920 году было всего 800 человек. Тихое было, незаметное селение. Поистине, лесная берлога. Но этой берлоге суждено было вырасти в живой, крупный рабочий поселок с большим будущим. Понаехали поселенцы, вытянулись новые улицы, застучали лесопильные заводы, пооткрылись магазины. В один прекрасный день зашумела электростанция и в хвойном бору вспыхнула лампочка Ильича. Невдалеке от поселка, среди озер, приютилась туберкулезная санатория... И когда в 1926 году была произведена перепись, оказалось, что в «Медвежьей Горе» уже более 2.000 жителей.
... У скалистых берегов, покрытого островками шхерами залива рассыпались домики древней Кандалакши. Помнит ли Кандалакша свое прошлое? Так же наверное, как при ушкуйниках, грохотала и бурлила неугомонная речка Нива. И такие же почерневшие от времени, стояли в беспорядке поморские избы. Годы проходили за годами, а Кандалакша сонно дремала белесными ночами у тихого залива.
Но настал день и в горах сипло прозвучало эхо паровозного гудка. После этого Кандалакша покоя уже не знала, У поселка выстроили мастерские депо, проложили от залива железнодорожную ветку и не узнать Кандалакшу. В 1920 году в ней не было и 1.500 жителей, а в 1926 году — жило уже более 4.000 человек. Так же быстро растут и другие селенья. В Кеми в 1920 году было 3½ тыс. чел., а в 1926 году — уже более 6.500. Сорока вдвое выросла за это время: в ней более 5.000 чел. Растут старые, строятся новые. Вот электрифицированный поселок им. Радзутака, вот поселок у самого Мурманска, у станции Лоухи, на речке Сегеже...
В глубине полуострова, у тихого Ловозера, курят дымки лопарских изб, бродят олени, пощипывая мох. Там большое селение — Ловозерский Погост. Несколько лет тому назад, чтобы пробиться к нему, нужно было пересечь непроходимую лесную чащу и речки, не знающие мостов. Но пришли новые люди и принесли с собой неугомонный свой характер. И однажды в Погосте состоялся митинг: было решено приветствовать советскую власть, ее национальную политику, и пробивать лесную дорогу к ж. д. полотну. Тут же выделили проводника, знающего дорогу, и немедленно начали работать.
Шли сквозь тундру, пересекали топкие мховые болота, тяжело пробивались через лесные заросли, брели по пояс в ледяной воде — но все шли и шли вперед. И победили 92 километра! Так началось дорожное строительство в Лаплиндии.
Южнее, от Ухского уезда, где нашествие медведей — главная статья расхода у жителей, строится второй тракт, связывающий этот забытый людьми край с остальным миром... Каждая новая дорога приобщает к культуре все новые и новые места...
Север скоро не выдержит. Сдастся.
Якутия занята человеком. На Маточкином Шаре — радио-станция. На Шпицбергене — угольные копи. Кольский полуостров колонизируется.
Вперед и вперед идут упрямые завоеватели Севера.
