Стоял крепкий мороз, а тут еще ветер словно острая бритва. В лесу то и дело трещали деревья. Сероголубое небо напоминало собой закаленную сталь; даже солнце отдавало холодом, словно бесцветный ледяной круг на небе. Сухой снег под полозьями саней точно жаловался на насилие своим звенящим скрипом.
Лисья шкурка, обрамлявшая кулатанг идущего за санями Беркхеда, была покрыта вся белым инеем. Человек дошел, очевидно, до крайних пределов усталости: его голова спустилась на грудь, губы потрескались и почернели от холода, рамы плетеных канадских лыж шумно ударялись о снег, так как Беркхед все время спотыкался.
Собаки были изнурены не меньше своего хозяина, но продолжали еще итти по едва видневшемуся среди кустов следу. Морды у них побелели от холода, и время от времени они жадно глотали снежные комья. У этих огромных и свирепых лохмачей из-под приподнятых губ всегда раздавалось рычание; четко выделялась их широкая, выносливая грудь, а мордой и ушами они походили на волков. Они были измучены, голодны и обозлены, но у них была та особая, упрямая гордость, которая часто развивается в упряжке хороших собак: они будут тянуть до тех пор, пока хозяин не прикажет им остановиться, или пока сами не упадут с надорванным от натуги сердцем.
Беркхед с явной жалостью смотрел на трудолюбивых животных. Смотрел тусклыми и безжизненными от усталости глазами, которые утратили теперь свою обычную ясность и остроту.
— Еще часочек и мы остановимся, лохмачи! — прохрипел он. — Подтянитесь-ка, пока мы не осилим этого следа.
Собаки навострили уши при звуке его голоса, а Стрейк, вожак, оглянулся испытующе через плечо. Беркхед улыбнулся с явной болью, которую вызвали стянутые и потрескавшиеся от холода губы.
— Нет, старик, еще рано! — сказал человек, с трудом выдавливая из себя смех. — Вот часиком позднее...
Звук выстрела разорвал окружающую тишину с треском, похожим на удар молнии. В тот же миг у Беркхеда оторвалась часть окутывавшей его голову лисицы и он понял, что был всего на волосок от смерти.
Его высокая и стройная фигура выпрямилась словно пружина, и он быстро огляделся. В нескольких ярдах от него лежало поваленное дерево, обещавшее надежное убежище своими толстыми и поднятыми вверх корнями. Яростно щелкнув своим черным, похожим на змею, бичом, он отдал приказ собакам. Те мгновенно свернули со следа, по которому до сих пор шли, и побежали за Беркхедом, спешившим прямо к спасительным корням. Возможно, что не прошло и пяти секунд после неожиданного выстрела, как Беркхед уже влезал в яму между корнями, а собаки сгрудились около него, возбужденно лаяли, рычали и своим дыханием, словно паром, наполняли чистый, морозный воздух.
— Чуть сам не попался! — пронеслось в голове Беркхеда, внимательно осматривающего молчаливые кустарники, чтобы открыть спрятавшегося стрелка. — Я шел по по обратнqму следу и он подстерегал меня. Охотник чуть сам не превратился в добычу! Вот уж не думал, что у этого Пита так хорошо варит котелок.
Зорко всматривался в кустарник, но видел только отбрасываемые им на белый снег длинные темные тени. Чуточку забывшись, выставил свою голову, и тотчас же наступившая было тишина была вновь потревожена ружейным выстрелом. У находившегося рядом с его головой корня появилась серебристая, белая ложбинка; что-то ударило ему в губы; откуда струйкой потекла горячая, соленая кровь.
Стражник мрачно усмехнулся и своим плевком окрасил белый снег.
— Третий выстрел может быть и последним, Пит! — пробормотал оц, задумчиво глядя на свою винтовку, которую держал в руках.
Он закончил свой осмотр с большой осторожностью и убедился в срочной необходимости установить то место, где засел его враг. Ведь корни и ствол упавшего дерева служили для него безопасным убежищем лишь до тех пор, пока стрелок не зайдет лесом ему в тыл. Пит Джессуп, раз уже обагривший свои руки кровью, не остановится и перед вторым убийством, чтобы спасти свою шкуру.
Зоркие, ищущйе глаза вдруг остановились. Беркхед уловил что-то движущееся за маленьким, запорошонным снегом кустом. Стражник протер стекла своего бинокля и тщательно установил его на место. Маленький куст, под магическим влиянием сильного полевого бинокля, очутился сразу так близко, что вот рукой его схватишь.
— О, чорт возьми, вот так история! — пробормотал Беркхед в явном изумлении.
В стекла он ясно увндел, что двигалось за маленьким кустом. Ему бросились в глаза свободно опущенные концы котикового кулатанга, а также ствол маленькой винтовки, которая уще дважды покушалась на его жизнь. Когда же ему удалось, наконец, разглядеть и лицо сидевшего в засаде стрелка, то он не мог удержаться от изумленного возгласа.
Стрелок был не Пит Джессуп, а Слим Барннес, его лучший друг.
Беркхед опустил бинокль и сложил у рта свои обе ладони.
— Слим! — закричал он. — Это я, Берк! Какого чорта ты обстреливаешь меня?
За кустом произошло сразу какое-то быстрое движение и Слим бегом направился к поваленному дереву, а Беркхед вышел ему навстречу.
— Я не задел тебя, Берк? — задыхаясь и совершенно побелев, проговорил Слим. — Я, я... думал, что это был Арт Харриман.
— Ну, тебе не мешало бы быть чуть поосторожнее! — сурово ответил Беркхед. — А что это за особа, твой Харриман?
Белое лицо Слима разом превратилось в маску самой бешеной злобы.
— Харриман? — медленно выдавил он из себя. — Это человек, в точности похож на тебя своей фигурой и в таком же черном кулатанге, как у тебя. Говорят, что он меховой скупщик. Возможно, но моих мехов он не купил. Он украл их!
— Что-о?
Слим утвердительно кивнул головой.
— Он обчистил мою кладовую с мехами. Мне везло эту зиму, Берк, чортовски везло. Тысячи на три заготовил. А ты знаешь, как нужны были мне эти деньги: жена хворает с той самой весны, когда родился ребенок. И Харриман украл мой мех.
Слим говорил о воре однообразным и мертвым голосом человека, в котором медленный огонь жизни не мог разгореться даже и для проклятий.
— Я двинулся по его следу, который потерял два дня тому назад во время бури. Вот я и кружу с той поры, чтобы найти его. А могда увидел тебя, то подумал, что нашел не только след, но и его самого.
— Но ты, ведь, убил бы его! — сказал протестующе Беркхед.
— Да! — согласился Слим, все тем же мертвым, усталым голосом. — И именно так покончу с ним, когда встречусь.
— Но это убийство, Слим! — резко заявил Беркхед, — Выкинь это из головы. Добудь свои меха, молодца же предоставь мне и об остальном не беспокойся. Карать не твое дело.
Слим упрямо покачал головой и взглянул стражнику прямо в глаза.
— Он лишил меня не одних только мехов, — сказал он спокойным, тягучим голосом. — Если я не верну их, то ведь это, Берк... Ты понимаешь? Жизнь моей жены зависит от операции, на которую и ушли бы мои меха. И он знал это, проклятый! Он остановился у меня, я делил с ним хлеб-соль и, изголодавшись по разговору с каким-нибудь человеком — ты знаешь, ведь, каково здесь в этой молчаливой пустыне — я рассказал ему все. Он знал, что делал, когда брал эти меха, Берк! А потому, как только я увижу его, так немедленно пристрелю, словно вороватую обжору-россомаху.
В его последних словах явно слышалось непоколебимое решение. Беркхед понял, что произошло с его другом. Постоянное, угнетающее одиночество, тревога за жизнь жены и утрата мехов — все это довело его до некоторого сумасшествия. И на лбу Беркхеда, между густыми бровями, залегла глубокая морщинка.
— Ты возбужден, Слим! — проговорил он с успокаивающе. — Давай-ка сделаем здесь остановку и поговорим о других вещах. Добрый, горячий ужин и несколько дружеских советов могут изменить немного твой взгляд на дело. Скоро уже полночь, а я смертельно измучился за последние сутки. Собаки загнаны, да и я с ним за-одно. Что скажешь?
— Идет! — коротко ответил Слим и вдвоем они принялись за разбивку лагеря. Когда собаки, в один миг справившись с едой, забились в свои снежные гнезда, оба друга, согретые горячей пищей, уютно расположились у разложенного костра и задымили свои трубки.
— Так вот, Слим! — начал Берк. — Я теперь ловлю птицу, которую тянут за убийство. Ты видел его след. Через день, самое большее, через два, я одену на него браслет. А ты отправляйся со мной. Съестного я захватил достаточно и буду рад твоей компании. У нас впереди длинный и трудный путь. А когда поймаем Пита и проводим его куда следует, то вернемся с тобой обратно и займемся вплотную этим Харриманом с его мехами. Мы с ним быстро справимся. Ведь ты знаешь, что я никогда не сбиваюсь со следа и не бросаю его! Ну, что ты скажешь?
— Нет! — ответил спокойно Слим, вынимая свою трубку.
— Ах, так! — вскипел Беркхед. — Ты хочешь во что бы то ни стало сам покончить с Харриманом и превратиться в убийцу. А что дальше? Разве ты не понимаешь, Слим, что меня пустят тогда по твоему следу. А мы с тобой старые товарищи и ты не пойдешь на это.
— Пойду! — спокойно ответил Слим, упрямо кивнув своей головой и смотря в огонь своими невидящими глазами.
Стражник изменил тогда свою тактику и попытался атаковать Слима с другого фронта.
— А как ты узнаешь его след? — спросил он. — Ведь здесь оставлены следы не одним десятком саней. Похоже, что ты будешь охотится за дикими гусями.
— Я узнаю его след! — тускло проговорил Слим. — У него легкие, узкие сани и на одном полозе вырван сзади большой кусок. На снегу остается маленькая рыхлая выемка.
Беркхед медленно пожал плечами и впал в отчаяние.
— Ложись спать, Слим, и подумай, что я cкaзaл тебе. Утром ты встанешь в другом настроении. А я устал, как собака, и тоже залягу.
Слим взглянул на своего друга с хитрым огоньком в глазах.
— Ладно! Давай укладываться.
Беркхед не смог уснуть сразу, несмотря на всю усталость и даже крайнее истощение. Cлим мучил его и не давал успокоиться возбужденному мозгу. Он обязан был преследовать Пита, того убийцу, за которым его отправили. И через день или два он поймает его. Но если он пойдет за ним и оставит Слима, его старинный друг может стать убийцей в глазах закона и на него, Беркхеда, возложат обязанность доставить человека, которого он любил больше всего на свете. Нет, он просто должен заставить Слима, взять его с собой даже насильно, ecли понадобится. Да, это выход. Взять его... силой... заставить его...
Требования истощенного тела, наконец, взяли свое и он заснул.
ПРОСНУЛСЯ Беркхед при дневном свете. Откинул с радостным чувством край своего тяжелого, сшитого из кроличьих шкурок постельного мешка. «Пора, Слим! Поднимайся!» — весело крикнул он и в тот же миг заметил, что место, где спал Слим, было пусто.
Ушел! Слим ушел! Беркхед всмотрелся в оставленный им след и убедился, что тот опередил его на несколько часов. Его старый друг освободил его от мучительного раздумья и все взял в свои собственные руки. Теперь оставалось только одно — итти за Питом. А в это же время Слим мог навлечь на себя обвинение в убийстве.
Резкие гдубокие морщины побежали от еще больше сжавшегося рта Беркхеда. Никогда еще за время своей долгой службы не жаждал он так крови, как теперь. Он почувствовал к Питу личную, слепую ненависть, и так погнал своих собак, как никогда еще не гнал их прежде. Весь день и большую часть ночи он гнался по следу и горячо благодарил судьбу за то, что месяц и ясное небо позволили ему удлинить часы его работы. Он наскоро поел между заходом солнца и восходом луны, остановившись на час, чтобы скудно покормить свою усталую упряжку.
Незадолго перед тем, как начала исчезать луна, крайнее изнеможение заставило его остановиться. Он не разбивал лагеря, не разжигал костра, а просто освободил от упряжи собак, а сам залез в свой постельный мешок. С восходом солнца он вновь был на ногах, яростно насилуя свои больные мускулы и своих загнанных собак, с дикостью, рожденной ненавистью и отчаянием.
Ровно в полдень его сердце усиленно забилось: впереди он увидел новый, свежий след, который шел из кустов и вел в ту же сторону, куда двигался и сам. А когда подошел поближе и всмотрелся в него, то не удержался от удивленного, резкого возгласа: мягкий снег четко отпечатал на себе следы узких санок, а задний конец одного полоза оставлял после себя зигзагообразные бороздки.
— Обе птички разом! — пробормотал он с торжеством. — Это след Харримана, который идет за Питом, а я между ним и Слимом, который стремится укокошить своего вора. Ну, теперь хоть вздохнуть могу спокойно!
В явном возбуждении он спешно двинулся пo следу, проложенному двумя упряжками; умятый след давал возможность собакам стражника развивать хороший бег. Временами он останавливался, чтобы исследовать след, и каждый раз угрюмая усмешка еще глубже залегала у его губ.
— Ночью я вас обоих накрою! — пробормотал он себе под нос.
Скоро след впереди стал настолько свежим, что Беркхед начал задерживать собак. В критический момент они могли залаять на других собак и тем испортить выгоды его неожиданного появления. Так прошел он еще час и как раз перед первыми сумерками уловил вдали фигуру человека с узкими санками, оставляющими после себя две зигзагообразные бороздки; человек бежал рядом со своими санями, держа в левой руке длинный кнут, которым он тo и дело подхлестывал своих черных собак.
Беркхед осадил собак и подождал, пока человек не исчез за ближайшим поворотом, а затем двинулся дальше с еще большей осторожностью. Когда в следующий момент он на мгновение увидел Харримана, тот спускался с пригорка. Расстояние между ними осталось почти без изменения: стражник опасался приблизиться, ибо, Харриман мог обернуться и увидеть своего преследователя.
Вдруг что-то вновь заставило Беркхеда внезапно остановиться: он заметил какое-то пятно, двигавшееся за огромным валуном, не более, как в пятидесяти ярдах от Харримана. Сначала он подумал было о животном, но затем ясно различил человека со взятой на прицел винтовкой.
С того места, где стоял Беркхед, ясно видна была согнувшаяся и притаившаяся фигура, но поднимавшийся на пригорок Харриман совершенно не мог видеть прицеливающегося в него стрелка. Оцепеневший стражник быстро сложил ладони у рта, чтобы крикнуть предостережение, но звук не успел еще вырваться из его горла, как тишину прорезал выстрел. Харриман зашатался и, подняв свою левую руку с кнутом, повалился ничком на снег. Его собаки остановились и стали оглядываться. Харриман после нескольких судорожных движений спокойно растянулся на снегу.
— Да ведь это Пит за валуном! — тихо прошептал Беркхед. — И он сделал ту же ошибку, что и Слим.
А тем временем Пит, выждав некоторое время за скрывавшим его валуном, осторожно вышел из своей засады и, держа винтовку наготове, начал подкрадываться к неподвижно распростертой на снегу фигуре.
Беркхед не мог уже оставаться больше простым зрителем. Он еще дальше забился в кусты и начал медленно продвигаться по целине, каждый раз глубоко погружаясь своими узкими лыжами в мягкий и рыхлый, точно пух, снег; наконец, он добрался до намеченного им места в нескольких ярдах от неподвижного тела Харримана. Осторожно раздвинул ветви небольшого куста и увидел Пита, который повернул на спину убитого им человека и нахмурившись смотрел на него, очевидно, сознавая свою роковую ошибку. Затем боязливо взглянул на уходивший вдаль след, а потом снова на мертвое тело. Наконец, прислонил свою винтовку к нагруженным саням Харримана, а сам поволок мертвого в кусты; следы своей работы он покрыл снегом, который стряхнул с ближайшего от него дерева; окровавленный снег он поглубже затоптал ногами, а сверху насыпал свежего. Затем, быстро и нервно взглянув на проложенный санями путь, схватился за оставленный убитым кнут.
В этот момент и показался из-за скрывавшего его куста Беркхед, держа свою тяжелую винтовку со взведенным курком.
— Кончено, Пит! — бросил он резко. — Руки вверх и быстро!
Пит дико заскулил, схватился за свою винтовку, но увидел точно направленный на него прицел и передумал. Медленно вытянулся и поднял свои руки. Он ничего не сказал, но его круглые черные гдаза горели, словно у загнанной в угол крысы.
Беркхед подошел ближе и левой рукой вынул из кармана наручники. В то же мгновение Пит решил использовать последнюю возможность. Раз браслет очутится на нем, ему не останется уже ровно никакой надежды: канадское правосудие не знает промедлений, колебаний и жалости.
Стражник инстинктивно выстрелил, но Пита спас его неожиданный прыжок. Прежде, чем Беркхед успел выстрелить вторично, Пит уже бросился на него подобно угодившей в капкан дикой кошке.
В обычных усдовиях Беркхед справился бы с нападавшим легко и быстро, но тут сказались трое суток его безостановочной погони, почти полное отсутствие сна и отдыха: мускулы отказались работать с обычной быстротой и силой. Они катались по снегу, боролись как звери, молча оскалив зубы. Они пускали в ход подбородки, локти, кулаки, колена и зубы; они выпрямлялись, свертывались, извивались, обнимались так, что кости трещали от напряжения. Беркхеду удалось уже приподняться и стать на колени, как вдруг Пит со всего размаху бросился головой ему прямо в живот и оба вдруг очутились на земле; в этот именно момент стражник ударился головой о выступавший из снега острый и промерзлый корень. В глазах показался сноп красных и синих лучей и осталось только одно последнее впечатление о черных, горящих торжеством глазах, о злобном ocкaлe белых зубов, а затем все погрузилось в темноту и молчание.
КОГДА сознание возвратилось к Беркхеду, первое, что он остро почувствовал, был холод; затем осознал, что у него связаны руки и ноги. Тогда он открыл глаза. Его точно так же стащили с дороги, завязав ему за спину руки и крепко стянув ремнем ноги. А над ним стоял ухмыляющийся Пит.
— На этот раз вы встретились с человеком посильнее, не правда ли? — сказал он с прерывистым смешком. — Пит не ошибся, что решил использовать свой последний шанс, не так ли? Да, вы далеко не страшный боец, г-н стражник! — улыбка быстро сошла с его лица, на котором внезапно выступили круглые глаза, пылавшие смертельной ненавистью и злобой.
— Так вам хотелось поймать Пита? — зарычал он. — Вы не рассчитывали, что он поймает вас и освободит от неприятной для вас обязанности его преследовать. Вы останетесь лежать здесь и замерзнете, как сами своим появлением замораживали кровь у многих добрых людей. Так вот, знакомясь поближе со злейшим врагом, прошу вас помнить, что мне-то не будет холодно в вашем собственном кулатанге. Всего хорошего, г-н стражник. Что оставит мороз, то закончат волки. Прошу на этот счет не беспокоиться.
Беркхед смотрел на него спокойными любопытными глазами и ничего не отвечал. Он видел как Пит неуклюже повернулся, торжествующе махнул рукой и постепенно исчезал в густеющих сумерках. А тем временем тугие ремни начали промерзать и превращаться в стальные кольца. Руки и ноги начали коченеть.
Он поднял с большим усилием свою голову и начал следить за Питом, который дошел теперь до санок и наматывал на руку длинный кнут. Он хлестнул по вожаку и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на Беркхеда. Стражник с трудом подавил в себе острое искушение просить пощады. Устало опрокинулся головой снова на снег. И в тот же миг раздался неожиданный выстрел.
Голова Беркхеда быстро поднялась, а в глазах загорелась надежда. Пит спотыкался и шатался, а ему навстречу бежал Слим.
— Итак, — сказал сам себе Беркхед, каким-то спокойным голосом, — Слим дважды ошибся в своей цели.
Эти слова покаэались ему настолько забавными, что он весь затрясся от хохота. И он смотрел, как Пит ползал по снегу на том самом месте, где упал Харриман около часа тому назад.
— Слим! — слабо крикнул Беркхед.
Слим остановился, быстро взгдянул на лежавшего у саней человека, а затем бегом пустился через потемки на голос Беркхеда.
— Что случилось с тобой? — пробормотал он, увидев стражника. — А я по ошибке убил не того человека, Берк! Я был уверен, что это Харриман. Я шел по его следу несколько минут тому назад и не мог ошибиться в его санях. Да и надет на нем был черный кулатанг. Но это не Харриман, Берк. Кто же, кто он?
— Разрежь эти проклятые путы и разведи костер! — ответил Берк. — Я не думаю, чтобы на этот раз ты ошибся в своей цели. Это был тот человек, за которым гнался я. Он подкараулил и уложил Харримана как раз на этом самом месте полчаса тому назад. Полагаю, что все свои меха ты найдешь в санях в полной сохранности.
— Так меня, значит, не привлекут за убийство? — спросил Слим, медленно растягивая слова.
Беркхед перестал на миг оттирать снегом свои руки и ноги; суровая улыбка пробежала по его лицу.
— Полагаю, что все уладится по совокупности обстоятельств, — эадумчиво ответил он.
