Фантазия писателя уносит нас в мир захватывающих приключений. Но никакой, самый гениальный, писатель не может представить нам того богатства подлинных приключений, которое дает нам сама жизнь.
Век отважных исследований, героев, тянущийся через длинную цепь тысячелетий борьбы человека с природой, не миновал.
Бесстрашные завоеватели природы с железной настойчивостью пробираются в самые глухие уголки земного шара, взбираются на уходящие ввысь непобедимые горные вершины, спускаются в глубь океана, все дальше и дальше проникают в толщу земной коры, подчиняют власти человека воздушную стихию.
Творческий гений человека побеждает слепые силы природы.
Очерком — "Победители Маттерхорна" редакция начинает серию "Герои современных приключений", в которой будут даны наиболее увлекательные эnизоды этой титанический борьбы.
Еще на школьной скамье мое сердце стремилось к маленькой точке на границе Швейцарии и Италии; эта точка отмечена была словом «Маттерхорн». И виною этому была картина с изображением этой величественной горы, висевшая в нашей комнате. Стоило мне только закрыть глаза, как сверкающая вершина видением вставала предо мной. Ее величественность, смелый взлет остроконечной вершины к голубому небу, ее романтика и ее трагедии разжигали до такой степени мое воображение, что всякое иное предприятие становилось в моих глазах бесцветным и безвкусным. Все непреодолимее вставало во мне желание коснуться ногой этой смертоносной вершины Европы. Правда, она погубила больше человеческих жизней, чем какая-либо другая гора! Ну, что же! Тем больший повод взобраться на нее, тем привлекательнее, прекраснее и романтичнее. Здесь ждало нечто новое, полное впечатлений.
Чтобы осуществить этот замысел, надо было серьезно взяться за Ирвина заразить его моей маттерхорнской страстью. Но едва я приступил к составлению стратегического плана, как Ирвин обратился ко мне:
— Дик, у меня есть предложение! Правда, оно едва ли выполнимо, очень опасно и все такое, но я всегда мечтал осуществить eго с тех пор, как увидел в нашей комнате ту картину. Словом, мне хотелось бы подняться на «Маттерхорн».
К удивлению всех оружающих и неменьшему удивлению самого Ирвина я бурно налетел на него, обнимая его и выкрикивая что-то дикое от восторга.
Между тем было уже 20 сентября, а нам было известно, что сезон восхождения на «Маттерхорн» скоро должен был окончиться, если уже не окончился. Времени терять было нельзя. Быстро двинулись в путь и скоро достигли деревни Церматт, лежащей у подножья нашей горы. Мы чувствовали себя вполне подготовленными для великого завоевания ее вершины и гордо пренебрегали мучительно ноющими мускулами и покрытыми пузырями пяткам. Тотчас же разысканы проводники и начаты переговоры с ними.
— Вы, конечно, уже поднимались раньше на горы? — спросил Адольф, один из проводников.
Мы не рёшились сознаться, что бесконечное количество лестничных ступенек было единственной нашей рекомендацией Альпийскому клубу. Прошло уже две недели после окончания сезона, и мы опасались, что проводники откажутся нас сопровождать.
— О, не на одну даже! — заявили мы, скромно опуская глаза и начав перечислять все вершины от «Палисад» до самых незначительных вершин на западном берегу Гудзона.
— О «Палисадах», наши проводники никогда еще не слышали. Это прозвучало необыкновенно веско и произвело на них глубокое впечатление. Они решили отважиться на подъем, как только исчезнет туман и уляжется на горах снежная буря. Но сомнение вновь овладело ими, когда они узнали, что все наше обмундирование состояло лишь из одной зубной щетки на каждого и одной бритвы на двоих.
— Но вам необходимы горные сапоги, подбитые гвоздями, и носки, и гамаши, и перчатки, и пуховые шапки и специальные палки и т. д., и т. д. Без них вам не взобраться по скользкой горе. Будет страшно холодно; вы пришли по окончании сезона, поэтому придется претерпеть немало лишений.
Я и Ирвин удрученно посмотрели друг на друга. Ведь, если купить все перечисленные предметы, то у нас ничего не останется, чтобы заплатить проводникам. Но когда мы объяснили им наше тяжелое положение, они проявили к нам глубокое сочувствие и немедленно снабдили нас необходимыми вещами.
Когда, проснувшись утром, мы бросились к окну, перед нами освещенный восходящим солнцем, высокомерно выпятив грудь, сверкая ослепительной белизной, стоял презирающий землю «Маттерхорн». В тот же день с его охмеляющим воздухом и безукоризненно чистым небом, Адольф и Андрей запаслись мужеством, нагрузились канатами, продовольствием и прочими прннадлежностями и повели нас из Церматто прямо в когти подстерегающего нас тигра, ибо на него больше всего похож «Маттерхорн», если смотреть с определенной точки.
Едва мы вышли, как наши проводники пустились наперебой рассказывать нам о дурной славе «Маттерхорна», подтверждая ее раздирающими сердце историями о многочисленных жертвах. Принеся тактичность в жертву добросовестности, они повели нас на лежащее по пути кладбище и указали на могилы смельчаков, погибших при своем восхождении на гору.
Поднимаясь теперь, мы не раз выражали свое удивление этим храбрецам, первыми достигнувшим вершины. «Маттерхорн» отомстил, однако, за свое унижение покорившим его англичанам-спортсменам. На обратном пути, спускаясь с покатого, покрытого снегом склона, в настоящее время снабженного железным канатом, один из спортсменов поскользнулся и упал в пропасть, увлекая за собой прочих участников, так как все они были связаны между собой веревкой.
М-р Вимпер и двое проводников успели удержаться, всею тяжестью упираясь назад, чтобы не быть увлеченными падающими товарищами в пропасть; этим падение остальных было задержано, и четверо людей повисли на высоте 1.200 метров между небом и землей. Несколько мгновений веревка держалась, затем, не будучи в силах вынести тяжести, оборвалась, и четверо из семерых отважных покорителей «Маттерхорна» заплатили жизнью за победу.
С мыслями об этих могилах я и Ирвин начали свой подъем на гору.
Мы шли несколько часов подряд извилистыми тропами, затем остановились передохнуть на плато, с которого открывался вид на тесное горное ущелье, ведущее к Роне и к цивилизации. Но долго отдыхать было нельзя: впереди осталось еще 800 метров крутого подъема по обледеневшим тропинкам до хижины, бывшей нашей целью на сегодняшний день. Два часа беспрерывного цеплянья привели нас, наконец, почти бездыханных, под этот кров.
В хижине нас ожидали койки и печь. Но в три часа ночи мы были уже снова на ногах, чтобы успеть пройти как можно больше, пока поднявшееся солнце не сделает лед ломким. Привязанные веревкой каждый к своему проводнику, мы упрямо пробивались сквозь ледяной воздух, подставляя наши головы звездам.
В первое время веревка вяло болталась между нами и нашими проводниками. Мы были полны сил и не отставали от проводников, ловко прыгая с одной скалы на другую. То и дело нам приходилось взбираться и спускаться на острые зубчатые гребни, шириной не более ½ метра под угрозой свалиться в пропасть. В одном месте нам пришлось лезть по совершенно отвесной скале. Здесь нам пришлось особенно не сладко; снег и лед заполнили все ложбинки, и Адольфу приходилось высекать ступеньки, прежде чем мы могли переставить ноги. Чем дальше мы продвигались, тем чаще попадались нам совершенно отвесные скалы, тем энергичнее приходилось нам пускать в ход локти и колени, зубы и пальцы, чтобы завоевать один метр за другим. Закрепив нам устойчивое положение, проводники лезли на 6—9 метров вперед. Затем давали сигналы следовать за ними, медленно притягивая нас веревками, подвязанными вокруг наших плеч. Так с их помощью мы подвигались вперед, и эта помощь собщала нам приятное сознание уверенности хорошо опекаемых людей.
Взбираясь на один особенно трудный уступ, я схватился руками за камень. Вдруг камень выскользнул из моих рук и покатился вниз. Потеряв под ногами почву, я покатился вслед за ним в снежную лавину, покрывающую гладкий обледенелый склон «Маттерхона».
— Адольф, Адольф! — крикнул я в отчаянии.
Тотчас же канат натянулся и остановил мое падение, прежде чем я успел пролететь 2 метра. Так как я подобно мешку с цементом, беспомощно болтался, не находя опоры, то втащить меня проводнику стоило большого труда.
Наши проводники скоро увидали что мы далеко не такие горные козлы, за которых выдавали себя в Церматте. У нас кружилась голова от высоты, мы дрожали от слабости.
Между тем трудности только начались.
Ветер дул со все возрастающей силой, так что, когда мы достигли 4.000 метров, то, не цепляйся мы как мухи за скалы, нас смело бы немедленно в пропасть.
От самых «плеч» горы тянулись металлические канаты и, только хватаясь за них, мы могли взбираться выше. Но, несмотря на эту опору, последние 200 метров не представляли удовольствия, какое я желал бы испытывать часто: благодаря разреженному воздуху, преодоление препятствий становилось вдвойне тяжелым. Ветер хлестал, нас колючими, как иглы, снежинками. Руки болели от железных канатсв, а непривычное к столь длительной работе сердце стучало молотом о грудную клетку.
Знаменитая свисающая скала, находящаяся на полпути между вершиной и плечами, встретила меня уже совершенно обессиленным, и только гордость да еще могучий ветер подгоняли меня вперед. Напрягая последние силы, я пытался подняться еще на шесть метров, чтобы ухватиться за канат, но уже на полпути я окончательно спасовал. Ветер качал меня, подобно маятнику из стороны в сторону, а мы лезли как раз по краю пропасти, с совершенно отвесными стенами, разверзающейся с высоты 1.500 метров. Глаза отказывались мне служить, уши не воспринимали звуков, голова кружилась и я готов был потерять сознание. Вторично проводнику Адольфу пришлось притти мне на помощь; у него был уже достаточный опыт с подобного рода личностями, желавшими без подготовки осилить гору; поэтому он угадал мое трагическое положение и скорее мертвым, нежели живым втащил меня по веревке к себе. То же самое было проделано и с Ирвиным; так совершенно обессиленные упали на снег и врастяжку лежали до тех пор, пока не пришли в себя. Только теперь мы заметили, что был день и узнали, что в своем усердии мы не обратили внимания на одно из самых величественных зрелищ в мире — на восход солнца с «Маттерхорна».
Последние 30 метров уподоблялись стоящей лестнице, покрытой глубоким, по-колено снегом. Упрямо, не глядя вокруг, продвигаясь вперед, я вдруг заметил, что Адольф протягивап мне руку. «Мы у цели! — сказал он. — Поздравляю».
Действительно, мы были на высоте 4.472 метров и Швейцария расстилалась у наших ног. Сквозь чистый воздух можно было распознать почти все вершины Альп. На западе возвышался Монблан, на севере, окутанная вечным снегом Юнгфрау. Италия с ее озерами тонула с южной стороны в тумане, а на востоке, еще выше, чем наш величественный «Маттерхорн» царила Монте-Роза.
Усевшись на краю самого высокого снежного утеса, мы пожирали свой завтрак, в то время, как ветер силился разорвать нас в клочья, мстя за непрошенное вторжение в его извечную область господства. Впрочем, возмущенная стихия могла бушевать сколько угодно; мы не обращали на нее никакого внимания в своем триумфе над побежденным «Маттерхорном». В этот момент высочайшего напряжения всех жизненных чувств, кровь дико пела и бурлила в наших жилах. Угрозы и трудности подъема были забыты. Умопомрачающая панорама расстилавшейся у наших ног бездны навеяла на меня благоговейное молчание. Ирвин, казалось, тоже был захвачен. Я видел, как он стоял сложа руки на груди, и выражение его лица говорило, что он в тот момент составлял одно целое с раскинувшейся под нами бесконечностью.
— Ах, Дик! — прошептал он полным благоговения голосом, так, что я приготовился к откровению на тему о величии природы и ее создателя.
Затаив дыхание, дрожа, я прислушивался к его словам.
— Наконец-то! — продолжал он тем же тоном. — Наконец-то, после долгих годов мечтаний и горячих стремлений, я действительно могу плюнуть на расстояние целой мили.
Только проводникам он был обязан тем, что в тот момент я его не сбросил вниз.
Едва я оправился от этого нанесенного мне удара, как Ирвин начал ныть, что он забыл свои десятифунтовые гири, которые тащил от самого Берлина. Дело шло об его ежедневных упражнениях по системе Мюллера. Я предложил ему вернуться и прихватить их.
Но он был не менее меня возмущен, когда я облокотившись на крест, отмечавший итало-швейцарскую границу, вынул свою неразлучную записную книжку, чтобы на ее осажденных ветром страницах скрюченными пальцами с трудом записать несколько пришедших мне в голову мыслей.
— На обратном пути, — заметил Ирвин ядовито, — у тебя только и дела будет, как заносить свои путевые впечатления в эту проклятую книжонку.
Существует убеждение, что вершина этой несравнимой горы доступна лишь немногим баловням судьбы. Это ошибка, ибо ежегодно многочисленные экскурсии стремятся туда и возвращаются гордые и удовлетворенные, но с твердым решением, что это будет в первый и в последний раз. Во всей Швейцарии не найти ни одной горы, на которую бы никто не взбирался, так что радость первым преодолеть опасность восхождения на вершину, которую до сего времени посещали лишь орлы, отошла в вечность. Но удовольствие быть десятым и сотым тоже велико. Горные ручьи с той же силой и необузданностью устремляются со скал, как и тысячу лет тому назад. Воздух покрытых снегом и елями гор так же, как и прежде, здоров и опьяняющ. Очарование Альп остается вечным. Где в ином месте природа показала себя более могучей и твердой, как не в ее милых горах.
Стоя на такой вершине, как «Маттерхорн», окруженной морем гор, можно забыть, что ты находишься в сердце цивилизованной Европы, а не где-нибудь в ледяной пустыне Гренландии. Здесь испытываешь чувство, что ты достиг иной, высшей жизни, состоящей из кристально-чистого воздуха и неба, снега и пространства. Пусть когда-нибудь наши мускулы станут вялыми, а сердце и легкие откажутся служить. Пусть! Ведь, в свое время мы достигли вершины «Маттерхорна»!
Было около десяти часов, когда мы, наконец, решили покинуть наш альпийский трон и пустились в обратный путь. Перед каждой крутой и гладкой скалой нам казалось, что мы ни за что на свете не спустимся с нее, а внизу нам становилось совершенно непонятным, как мы только могли на нее взобраться. Проводники шли теперь позади нас и ослабляя веревку, давали нам возможность соскальзывать со скал. Полнейшее отсутствие некоторых частей на наших костюмах из манчестера убедительнее всего говорило о пути, приведшем нас обратно в Церматт.
