| Посол Его Величества Короля Великобритании при его Императорском Величестве Императоре Всероссийском Лopд Остин Сэмптон Его превосходительству Начальнику Департамента Полиции генерал-майору гpaфу Платону Алeкceeвичу Бошняк-Леневичу |
Короткие волосатые пальцы, толстые и в пупырышках, мнут конверт. Его превосходительство всей своей тушей выражает крайнее недоумение, граничащее с тревогой.
— ...Опять неприятности... Осложнения... что-нибудь со стороны переусердствовавших полицейских... И как раз... гм... перед завтраком... Чорт знает... гм... что.
Его превосходительство, генерал-майор, граф Бошняк-Леневич, прекрасный начальник департамента полиции: у него дело прежде всего. Но кто посмеет упрекать графа за то, что сюрпризы в запечатанных конвертах влияют на графский аппетит.
Его превосходительство сердито вскрывает конверт и без особенного у довольствия читает строки, напечатанные на плотной, с вензелем бумаге.
...подаренный Государем Императором, в ночь на 29-ое сего августа, исчез при неизвестных обстоятельствах. Считаю излишним напоминать Вашему Превос-ву о значении и ценности для меня подарка Государя, а так же о том огорчении, которое доставит Императору весть об исчезновении подаренного им серебряного сервиза. Доводя о вышеизложенном до Вашего сведения, я позволяю себе надеяться, что Вы употребите все усилия, дабы 6-го сего сентября на празднестве в честь рождения Государя я не был вынужден омрачить радость сего торжественного дня.
Выражая свое глубокое сожаление, по поводу всего происшедшего, остаюсь в совершенном к вам почении.
Посол Его Величества Короля Великобитании
Лорд Остин Сэмптон.
Во время чтения письма его превосходительство не заметил капелек пота, скатившихся по его красному, как свекла, лицу. Пробормотав какое-то проклятие, он бешено завертел ручку телефона.
— Сыскное... Гм... Полковник Махов... Немедленно ко мне... Что? Случилась дьявольски неприятная гм... история. Скандал на всю Европу. Немедленно. Немедленно.
Генерал замахал руками и бросил трубку. Под ложечкой нестерпимо сосало и его превосходительство неуклюже заерзал по эластичной коже кресла. Аппетит, хотя уже и испорченный, все же давал о себе знать.
Но за стуком в дверь последовала жандамская фигура, отрапортовавшая:
— Начальник сыскного отделения — полковник Махов.
— Проси.
В огромный кабинет проскользнул сухонький, маленький человечек, с приросшей к козырьку рукой.
— Ваше превосходительство, я весь...
— Садитесь... — генерал устало махнул в сторону кресла. — Читайте... Он протянул вдвое сложенный плотный листок. Зеленые глазки полковника, выдавая скрытый интерес профессионала, быстро забегали по синим печатным строчкам.
— Ваше превосходиельство, да что же это такое? — с искренним ужасом крикнул полковник. — Ваше превосходительство... изволили точно выразиться... Скандал на всю Европу. Не дай господи, узнает его величество... Не понимаю, какая сволочь... извините, ваше превосх-во, какая мразь осмелилась из дома посланника...
— Полковник... — голос начальника департамента зазвучал грозно-официально.
— В пятидневный срок — разыскать. Расшибитесь гм... в лепешку... Вытяните жилы из всех жуликов, но сервиз через пять дней должен быть у лорда.
— Но, ваше превосходительство... пять дней...
— Полковник. Я не терплю никаких возражений... Если вам дорога должность, делайте то, что я приказываю. Или...
— Слушаю, ваше превосходительство.
Генерал смягчился: — Со средствами... гм... не стесняйтесь.
Среди развалин двухэтажного дома, на пустыре Полюстровской набережной, в ночь на 1 сентября собралось шумное и пестрое общество. В компании главенствовал «Ванька-Золотой Зуб», высокий парень, с лихо-закрученными усиками, в светло-сером костюме, с багровым галстуком на белоснежной манишке. В ближайшем соседстве от атамана, на перевернутых вверх дном бочках, грудах кирпичей и каких-то обломков восседали: «Сенька-Большой», «Донька-Ферт», «Манька-Черная», «Король», «Петька-Ловкач», «Цапля» и «Красавчик». Вокруг «правления» толпилось 30 человек равноправных членов общества, среди которых были такие имена, как: «Степка-Душегуб», «Сыч» и «Ленька-Пугач». Все квалифицированные специалисты по «мокрому».
Представительницей хипесниц была заслуженная «графиня» Марь Петровна. «Женька-Куцый» уныло стоял на «стреме». «Ванька-Золотой Зуб» поднял потертый шапокляк, призывая к молчанию и встал с места:
— Уважаемые господа «гопники», «беданошники», «фрайера», «супчики» и мадмазели-хипесницы, — начал он.
«Ванька-Золотой Зуб» в молодости кончил приходское училище, служил кельнером в меблирашках и любил высокий «штиль».
— Как честному и порядочному опчеству, предлагаю объяснить, кто из членов третьего дня спулил серебряный сервиз из квартиры на Морской, из иностранной резиденции аглицкого происхождения. Ежели благородное опчество не закочет объяснить, то «Петька-Ловкач» и «Донька-Ферт» каждому в отдельности потроха на-изнанку выворотят. Заявляя вышеизложенное, присовокупляю, что лично, собственноручно тоже каждому скулу сверну. Потому, из-за этого сервиза фapaoны шyxep подняли, а Исполатов самолично прибудет объявить, что ежели мы не выдадим сервиза, обществу нашему «каюк».
Поднялся невероятный шум. Кричали все наперебой, причем из-за массы своеобразных «блатных» терминов понять ничего нельзя было.
— А вот, кстати, и его, фараонское величество... — крикнул «Ванька-Золотой Зуб».
В середину протискалось длинное штатское пальто и котелок. В отдалении застыла дюжина молодцов в партикулярном платье и с кулаками людей явно определенной профессии «вышибал». Помощник начальника «сыскной» — Исполатов как бывший духовный, был нрава прямого и в той же мере тяжелого.
— Слушайте вы, шантрапа, шпалер вам в глотку. Вы што ж, не знаете, где шеретить. Морды зачесались, кулака заждавшись. Иль по «Крестам» соскучили. Все кишки вымотаю, на кол накручу и ногами вверх перевешаю. Признавайтесь — какая сволочь в ночь с 28-го на 29-ое августа из непрекосновенного посольства английского серебряный сервиз при неизвестных обстоятельствах стибрила. Ну-к, онемели. Языки подошвой прищемило. По хорошему признавайся. Я из вас, сукиных детей, шомполами сознание выжму. Всю шайку сейчас в «секретку» сволоку...
— Ваша бл-родь. Ваше высок бл-родие, штоб мне сичас провалиться... што-б мне живому в царствие небесное попасть... не бpaл. Слыхом не слыхал... — божился, колотя себя в грудь «Степка-Душегуб».
— Штоб мне в «Крестах» сгнить...
— Не брали ваше бл-родие... Ей-бо.
— Чтоб мне удачи на «берданку» не видать...
Все «общество» наперебой божилось, ругалось, доказывало, и Исполатов, зная хорошо, с кем имеет дело, чувствовал искренность, знал, что не лгут, и от безвыходности, от невозможности притти к начальнику без результатов, свирепел больше прежнего:
— Я вас в «Крестах»... Я вас в Сибирь... каторгу.
— Ваша бл-рдь... Ваша бл-родь... — надрывалась «графиня»: — за всех хипесниц, за всех «котов» отвечаю. Не брали. Отвечаю...
«Ванька-Золотой Зуб» конфиденциально склонился к Исполатову и решительно заявил:
— Как благородный человек благородному говорю — не брали. Не наших рук дело... Живот свой прозакладать готов, не мы. Кто-нибудь из «гастрольных».
Исполатов, отчаянно ругаясь, разъяренный до последней степени, возвращался ни с чем, убежденный, что «шантрапа» все-таки не соврала.
Искать надо было не здесь.
— Итак, господа, вопрос ясен: Завтра, к вечеру пять тысяч рублей должны быть собраны. Это единственный выход. Благо мне удалось достать снимок сервиза и выяснить возможность срочного выполнения дубликата. Вы понимаете, что мною было сделано все, прежде чем решиться на такую меру. Я лично, излазал все притоны, трущебы и все закоулки столицы; Исполатов обработал всю шайку «Золотого Зуба» и безрезультатно. Единственное предположение — «гастролеры»; но в тот короткий срок, какой в нашем распоряжении, трудно что-либо предпринять в этой области. Отказаться от выполнения приказа, это — провалить всю работу «сыскного» со всеми вытекающими последствиями для вашей карьеры, господа.
Полковник Махов встал из-за стола и одел фуражку. Тихо опустив головы, словно осужденные, поднялись сотрудники «отделения» и гуськом друг за дружкой, сохраняя угнетенное молчание, поползли из дверей кабинета. Задача в течение 24 часов достать от 300 до 500 рублей была не легкая, и каждый в уме перебирал всех знакомых «овец», которых можно было бы постричь.
А между тем, полковник Махов докладывал начальнику департамента о положении дел.
— Единственный выход, ваше превос-во, единственный... Сервизец через три дня... точь-в-точь... с ручательством...
Мундир генерала на месте, где помещался его необъятный живот, заколыхался, сморщился складками, напоминая волны, набегающие одна на другую. Послышались глухие хлюпающие звуки.
Полковник понял, что генерал смеется.
— Ловко это вы, батенька, хе-хе-хе... ловко... гм... Придумано... Влетит же это нам в копеечку, хе-хе-хе... Однако — рад. За рвение и за изобретательность представляю... гм... к награде... Значит, сыскное в России на высоте... так и передайте вашим сотрудникам, господин полковник...
Генерал неожиданно перестал трясти животом и испуганно уставился на полковника.
— Полковник. Вы... гм... упустили из вида одно обстоятельство... Ведь сервиз-то будет новехонький... дубликат то-есть... поймет, шельма англичанин шутку, тогда... гм, хоть провались.
Махов запрыгал вокруг генеральского живота в сильнейшем возбуждении.
— Никак-с нет, ваше превосх-во. Учел. Не посрамлю Русь-матушку и вас, ваше превосх-во. Сервизик-то, как получим с завода, в тот же час с курьером в пожарную команду. За одни сутки обшлепают губами, ваше превосходительство.
Складки мундира на животе генерала вторично заколыхались:
— Доволен... гм... вами, господин полковник... Весьма. К награде представлю. Анну на шею...
Полковник Махов был более чем в прекрасном расположении духа. Он радостно потирал руки, и, оправляясь перед зеркалом, собирался отправиться к его превосходительству за получением извещения об обещанной награде. Будучи по натуре человеком скромным, полковник в данном слvчае все же не мог не поздравить себя с успехом так блестяще задуманной и выполненной идеи. В сотый раз он вспоминал лицо английского посла, когда он вручил ему украденный сервиз. Лорд был поражен, хотя старался не показать этого, и в то же время Махов ясно чувствовал, что посол был раздосадован.
— Конечно, английская полиция — хорошая организация, но и ее не сравнить с русским сыском, — сказал ему на прощание лорд.
Одернув еще раз мундир, не замечая своего сияющего лица, полковник вошел в кабинет генерала Бошняк-Леневича, где ждали его почести...
— ...Дубина. Болван стоеросовый! Что вы, гм... гм... наделали. Погоню в шею, а не Анну на шею. Позор. Скандал на всю Европу! — встретил генерал Махова.
Из широко раскрытого на подобие волчьего капкана рта генерала с шипением и яростью брызгала слюна. Улыбающееся лицо полковника застыло, не изменив выражения. Он обернулся, желая увидеть виновника бешеного гнева начальника, и с недоумением обнаружил, что, кроме него, в кабинете, никого не было.
— Полковник. Вы... чорт... Гм... знает, что, а не полковник... Опозорили!.. На смерть опозорили... Скандал!.. Что же вы стоите, как столб? Смотрите... Читайте... Говорите... гм... что-нибудь, дьявол вас забери!
Махов с подгибающимися коленями, не двигаясь c места, нагнулся к брошенному на пол листку и так же, не разгибаясь, с налившимся кровью лицом пытался вникнуть в смысл распростертой на полу бумаги.
«Глубокоуважаемый господин генерал-майор.
Не могу не выразить своего восхищения ловкостью, умением и необычайной работоспособностью российской полиции. Раскрытие загадочной кражи драгоценного моего сервиза, менее чем в недельный срок, столь блестящее доказательство высокого уровня русского сыска, что смею заверить вас, мною будет доложено моему нысочайшему королю, как о примере, достойном всяческого подражания. Российская полиция оказалась более чем на рекордной высоте. Взамен украденных у меня одного сервиза, я стал собственником двух сервизов, равных по ценности, облику и месту рождения. Мoй камердинер сознался, что, будучи стеснен в средствах, позволил себе, без моего ведома, заложить подаренный мне Государем Императором сервиз, каковой с повинною сегодня и возвратил мне. Таким образом, русская полиция совершила невероятно-сказочный подвиг. Исключительно благодаря своим сверхъестественным способностям сумела разыскать и возвратить владельцу ценность, фактически не украденную. Приношу свои извинения Вашему Превосходительству за доставленные хлопоты и еще раз смею заверить Вас, что примерное усердие и искусство, проявленные вашими подчиненными, не будут оставлены мною без внимания, и я всячески постараюсь порадовать Вашего любимого Государя, выразив похвалу его верноподданным.
С совершенным почтением и уважением к Вашей особе, всегда Ваш покорный слуга,
лорд Остин Сэмптон».
Полковник так и остался стоять, с подогнутыми коленями и наклоненной к полу головой.
Бал в Белом мраморном зале Зимнего дворца в полном разгаре. Ослепительные драгоценности, сверкающие золотом позументы камер-юнкеров, мундиры генералов, малиновый звон серебряных шпор кавалергардов, мрамор пудреных плеч графинь и княжен, гром оркестров и слепящие потоки света огромных хрустальных люстр, — все это один пышный, пестрый клубок панорамы императорского бала.
В кресле, придвинутом к одной из мраморных колонн, сгорбился старичок в сенаторском мундире и орденской ленте через плечо. Это неподвижное лицо трупа, эти несоразмерно большие уши, похожие на крылья нетопыря, знакомы всей России по многочисленным портретам в журналах. Кто же не знает мрачного реакционера, «душителя» и любимца государя, министра внутренних дел Перевозова. Он и сегодня не обойден царской милостью, пожалован высшим орденом империи. Но на лице министра плохо скрытые озабоченность и раздражение. К уху его наклонился лорд Сэмптон и что-то говорит, от чего брови министра сдвигаются еще круче.
— Не может быть... Не может быть...
Посланник явно оскорбленно вскидывает голову:
— Ваше высокопревосходительство мне не верит. Да, это похоже на... оперетку. Но гениальность вашей полиции...
Министр делает нетерпеливый жест:
— Я буду просить вас, господин посол, не откажите приехать ко мне завтра и захватите с собой оба эти...
— Понимаю, — засмеялся Сэмптон. — Я привезу вам завтра оба сервиза.
— И тогда мы вместе отправимся к государю, раздраженно скрипел министр. — А с этими ослами из сыскного я разделаюсь по-своему. В глазах царского фаворита блеснул тот огонек холодной ярости, от которого прошибал пот всех его подчиненных...
В это же время во флигеле, примыкающем к зданию английского посольства, в двух комнатках портного лорда Сэмптона, тоже шумел праздник. Портной справлял день рождения. Но из всех присутствующих только одна жена именинника знает, на чьи средства устроено торжество. Господин Махов из сыскного, тот самый, который вручил лорду украденный сервиз, на радостях решил устроить ее мужу именины, а взамен попросил лишь пригласить двух своих знакомых, повторив при этом несколько раз, что на празднике должна быть вся прислуга посланника.
Две горничных в темных глухих платьях с белыми передниками и кружевными наколками чопорно и важно делают па; одна перед шоффером, другая перед камердинером. В углу на столике хрипит граммофон, а сам именинник, будучи уже порядочно на «взводе», неистово наигрывает на жениной гребенке. Ожидают гостей, двух знакомых полковника Махова, которых, кстати, именинник в глаза не видал.
Между тем, само здание посольства, запертое снаружи, погружено во мрак. У калитки остановились три фигуры:
— ...Гляди ж, Ванька. Обделаешь начисто — будет тебе благодарность от господина полковника, а не то...
Увесистый кулак приблизился угрожающе к зубам собеседника. Другая фигура примирительно заметила:
— Брось, Дыркач. Не тронь. Ежели Ваньке дорог его «Золотой Зуб» — выполнит с честью и утрет нос этому лорду. Ты, Вань, не слушай Дыркача, он чудак. Иди, а мы на минуту зайдем к портняжке промочить горло.
Двое юркнули в дверь, за которой хрипел граммофон, а третий спокойно и деловито направился к мрачному зданию посольства. Для человека в 15 минут вскрывающего любой несгораемый шкаф, проникнуть через обыкновенно-запертое окно — сущий пустяк. Обойти шесть комнат посольства, вскрыв по дороrе 10—12 замков, найти искомое, спрятать его в приготовленный саквояж и восстановить нарушенную симметию вещей, — для специалиста дело не более получаса.
Выполнив дело, Ванька на минутку заглянул в окно, за которым продолжалось пиршество. Увидев своих спутников в положении, когда люди красноречиво убеждаются в том, что земля действительно вертится, Ванька протяжно свистнул и вышел на улицу.
Лорд Сэмптон вернулся домой на рассвете. Он принял холодную ванну и прошел в кабинет закурить сигару. Вытянувшись на диване, лорд готовился уже предаться освежающему сну, когда случайно взгляд его упал на мраморный стол, где перед уходом его поблескивали еще два серебряных сервиза. Лорд Сэмптон протер глаза, вскочил на ноги с волнением, мало характеризующим английскую флегматичность, и бросился к столу. Но это не был бред. Один сервиз, тот самый, который так любезно был «разыскан» русской полицией и который он завтра, как доказательство своих слов, должен был показать министру, бесследно исчез. На звонок явилась гоничная, тоже изумленная и ничего не объяснившая. Камердинер был найден в своей комнате в безнадежно нетрезвом состоянии.
Издав непереводимое на русский язык проклятие, лорд в глубине своей английской души должен был сознаться, что, в конце-концов, русская полиция оставила его в дураках.
— Ваше превосходительство, — докладывал полковник Махов генералу, — «Ванька-Золотой Зуб» знает свое дело. Через два часа сервиз предстанет перед лицом вашего превосходительства, на этом самом столе. Лорд Сэмптон плохо оценил русскую полицию. Лорд Сэмптон ceл в галошу, ваше превосходительство. Через два часа, через два часа...
В окно вкрадывался рассвет, прошло уже два часа и еще два часа. Стрелки показывали шесть утра, а полковник Махов и граф Бошняк-Леневич все еще сидели перед столом, на котором сервиза все еще не было.
Курьерский поезд Петербург — Варшава, мчался со скоростью 60 верст в час. В купе спального вагона сидел «Ванка-Золотой Зуб» с туго набитым тяжелым саквояжем в руках и, самодовольно ухмыляясь, повторял про себя:
— Ванька чисто обделал. Комар носу не подточит. Все довольны: и англичанин, и полковник, и я тоже. — Ванька любовно погладил бока саквояжа — этого на-долго хватит, а там... все равно помирать.
