Уильям Джемсе считал себя неудачником и ненавидел Лондон, как опостылевшую жену. А было время, когда сама возможность жить в Лондоне казалась ему залогом жизненного успеха. Было это еще до его переезда в столицу, в дни окончания Оксфорда. Тогда он благополучно положил в карман свой университетский диплом и ему предложили место учителя в какой-то провинциальной школе. Но полный задорной юношеской уверенности, что жизнь сулит ему неизмеримо более широкие и радужные перспективы, он отказался от этого предложения. Вскинул на спину мешок туриста и отправился на материк. Два месяца он бродил, где можно — пешком, а где это было затруднительно, покупая себе железнодорожный билет третьего класса. Во время этих романтических скитаний он побывал на юге Франции. В крошечном городке Амбуазе он встретил молодую девушку, которая ему полюбилась. Но в его «Словаре для разговоров туриста во Франции» не нашлось отдела разговора влюбленных, а потому он был вынужден ограничить проявления своего чувства красноречивыми улыбками, взглядами и не менее красноречивым пожатием руки при расставании.
Возвратясь в Англию, он поселился в Лондоне, попрежнему нисколько не сомневаясь в том, что перед ним открыты неограниченные возможности жизненноло успеха. К его изумлению, к eгo огорчению и, наконец, отчаянию, он обнаружил, что этот большой город остается совершенно равнодушен к тому, сыт ли он или голодает. А так как сам он предпочитал быть сытым, то и пристроился в фирму заочного обучения, которая рассылала своим клиентам брошюры-курсы укрепления памяти, бухгалтерии и счетоводства, общеполезных сведений, торгового дела, исправления почерка, внушения и умения добиться в жизни успеха и богатства.
— Что может быть лучше, как начинать с малого, — утешал он себя. Это единственный путь для обогащения житейским опытом.
Но годы шли один за другим, медленно, как столетия, а он не подвинулся ни на иоту дальше, чем в тот день, когда впервые засунул колени под свой конторский стол. Он отвечал на письма, то есть говорил в диктофон: «Уважаемая сударыня! Ваше письмо от одиннадцатого числа сего месяца нами получено. Спешим уведомить вас... » и т. д. Это, почти машинальное бормотание запечатлевалось на восковых цилиндрах. Бледная неопрятная конторщица собирала их и передавала для снятия копии другим, так же скудно оплачиваемым стенографисткам. Он никогда не видал снова своих писем. Они подписывались его начальством, а миловидная секретарша начальства ставила на них резиновым штемпелем его собственное имя с исчислением его университетских отличий. Кругом него сидело девятнадцать других служащих с дипломами различных университетов, их единственной заслугой в глазах начальства. Все они также наговаривали в рожки диктофонов, выполняя ту же однообразную обязанность, не требовавшую ни ума, ни инициативы.
В это июньское утро, послужившее началом его неожиданных приключений, Уильям Джемс, больше, чем когда-либо чувствовал, что сыт по горло своей незадачливой жизнью. По дороге на службу он, как всегда, купил утреннюю газету и, прочитав жирный заголовок объявления «Лондон и его дары», горько усмехнулся. Старое заблуждение! Словно этот город-вампир может кому-нибудь что-либо подарить! Сентиментальная ложь! Но пробежав объявление дальше, невольно заинтересовался. Газета предлагала премию в двести пятьдсят фунтов человеку с самым счастливым лицом в Лондоне. Условия конкурса были следующие: раскинутая сетью по всему городу группа фотографов газеты будет незаметно для них самих снимать эти физиономии. Газета будет помещать одну серию таких снимков за другой, а читающая публика выступит в роли судьи, заполнив вырезной купон и отослав его в редакцию. Лицу, получившему наибольшее количество голосов читателей, будут присуждены двести пятьдесят фунтов. Нечего сказать, хитрый способ поднять тираж! Дальше следовало лицемерное добавление, выставлявшее владельцев газеты великодушными филантропами, движимыми самыми некорыстолюбивыми, гуманными мотивами — «Смейся и весь мир будет с тобой смеяться!» И еще дальше, все тот же старый вздор: «Человек, который может заразительно смеяться — некоронованный король. Цель настоящих поисков — найти и увенчать его. Он может оказаться чистильщиком улиц, может оказаться лордом, а может быть это тот самый человек, который читает сейчас это объявление. Итак, развеселитесь, все улыбайтесь!»
Уильям Джемс скомкал газету и швырнул ее в угол. Поезд замедлил ход. Джемс выглянул в окно — его остановка! Он поспешил из вагона. Но по дороге между платформой и улицей в уме его зародилась какая-то неожиданная мысль и он совершил совсем необычный поступок: остановился у киоска и купил вторую газету — двойник той, которую он отбросил в вагоне. Его охватила шальная идея: если он, очевидно, самый разочарованный человек в Лондоне, сумеет достаточно широко улыбнуться, то сможет надуть фотографов, владельцев газеты и даже самую читающую публику, уверив их всех, что он самый счастливый лондонец. Он не улыбался уже много месяцев. Для него эта подложная веселость будет чисто корыстолюбивым предприятием. Когда он сделал попытку улыбнуться, лицо его, казалось, вот-вот потрескается: так оно одервенело в выражении мрачного уныния. Но двести пятьдесят фунтов стоили такого усилия. Мало ли что можно с ними сделать! По крайней мере, они освободят его от подневольной каторги в конторе.
Уже сидя за своим столом он все еще размышлял о внезапной причине, побуждающей его принять вид счастливца. На деньги эти он смог бы повторить экскурсию на материк, снова побродить по тем же местам, посетить Амбуаз, может быть даже отыскать там пленившую его некогда девушку. Он положительно входил в хорошее расположение духа. Когда он приблизил свои губы к диктофону, им почти овладело юмористическое настроение. Он представил себе, как забавно было бы с прямодушной откровенностью ответить на верхнее письмо из лежавшей перед ним высокой пачки. «Уважаемая сударыня! Советую вам не тратить зря своих денег. Наши заочные курсы самоусовершенствования — сплошное шарлатанство, и никогда еще не усоверmенствовали». Все утро, пока он бормотал вежливые шаблонные формулы, какой-то внезапно поселившийся в нем бесенок лукаво нашептывал ему противоположные ответы. Время от времени ему приходилось останавливаться, чтобы подавлять душивший его смех. Клерк за соседним столом подтолкнул своего соседа с другой стороны и оба стали исподтишка наблюдать за Джемсом. Глава фирмы выглянул из своего кабинета, посмотрел, все ли идет по заведенному порядку и остановил свой взгляд на Джемсе, который широко улыбался в свой рожок. Потом подозал к себе секретаршу.
— Как зовут того служащего? Я забыл.
— Уильям Джемс. Но остальные прозвали eгo «Угрюмым Джемсом».
— Нисколько! Его физиономия cияет, как солнечный луч.
В служебный перерыв, пока Джемс спускался в лифте, один из его сослуживцев спросил:
— Над чем это вы так потешались все утро?
— Над всякими мыслями, — загадочно ответил он и прибавил. — Чувствовать себя счастливым не стоит ни на один пенни дороже.
Выйдя на улицу он устыдился этого избитого замечания. Однако, если оно и было не оригинальным, зато оказывалось совершенно правильным. Да и в чем, в сущности, заключается счастье? Юношей, только что выпущенным из колледжа, он был так же беден, как и теперь, но верил в жизнь вообще, и себя самого в частности. Вдруг он вспомнил, что лицо его приняло задумчивый вид и перестало улыбаться. А ведь эти фотографы могут тут как тут! Если бы только он мог, словно невзначай, попозировать одному из них. В этот час такая встреча была наиболее вероятной.
Ему некогда было тратить время на завтрак. Более свободные люди, например, чистильщики улиц и лорды, могли бродить повсюду, ухмыляться во всех общественных местах и попадать в объектив аппарата с утра до самых сумерек. Он же, за исключением перерыва на завтрак, был прикован к своему диктофону, как раб к веслу галеры. Но как лучше всего использовать эту короткую возможность? Если бы он сам был фотографом, где бы он стал искать самого счастливого человека? Ну, конечно, там, где больше всего людей. Наспех купив сэндвич и прожевывая его находу, он быстро прошелся по самым оживленным улицам, обошел кругом самый людный квартал и вновь вернулся к своему диктофону. Правда, он не заметил, ни одного человека с камерой, но это ровно ничего не доказывало. Разумеется, фотографы эти охотятся за счастливыми исподтишка, и наверное он уже достиг своей цели. Скорее бы дождаться следующего номера газеты!
В течение всего дня и вечером, по возвращении домой, он находился в еще более веселом и возбужденном настроении, чем утром и даже лег спать пораньше, чтобы сократить срок ожидания.
Однако, в газете не оказалось его портрета. Фотографы так и не добрались до него. Но ведь оставалось еще шесть дней до окончания конкурса. А помещенные образчики счастливцев право же явно носили на своих лицах гримасы самого вынужденного веселья, и он легко может перещеголять их. Джемс принялся разглядывать свое смутное отражение в оконном стекле. Никогда еще он не рассматривал себя так испытующе и с таким живым интересом. В сегодняшней газете красовалось новое кричащее объявление. «Жизнь сулит свои дары всякому! Мостовые, которые мы уныло переходим, усеяны бриллиантами! Каждый кузнец своего счастья! Причина всех неудач лежит в нас самих! Итак, еще раз развеселитесь!»
Разумеется, все это сущая ерунда. Прибыльная, когда дело касается тиража. Но он охотно готов согласиться с ней, если выиграет двести пятьдесят фунтов. Уверенность в том, что именно ему достанутся эти деньги, действовавала, как бодрящий напиток. В голове побежали шутливые, дерзостные мысли. Почему бы не написать письмо этой девушке из Амбуазы, адресовав его мэру гоpoдa и приложив описание внешности своей незнакомки? А вдруг оно бы дошло по назначению? Диктуя свои обычные, рутинные ответы, он продолжал мысленно забавлять себя этой безрасудной идеей, не имея, впрочем, серьезного намерения практически осуществить ее.
Час завтрака он провел, как и накануне, в погоне за фотографами, которые пo существу сами должны были бы за ним гоняться. Когда он снова явился в контору, по недосмотру, на столе его не оказалось новой пачки писем. Пользуясь случайным бездельем, он машинально придвинул свой диктофон и размечтался вслух:
«Маленькая девочка, — нашептывал он, — давно тому назад я потерял вас, не потому что не любил, а потому что не умел говорить по-французски. Помните, вы того юношу в Амбуазе, в далекий июньский день? Англичанина, совершавшего пешеходную экскурсию, с мешком туриста на спине? Он окончил свой завтрак в придорожном трактире, напротив вашего сада. Наконец, вы приветливо улыбнулись ему и заговорили с ним, но он не понял ваших слов, так как его знание французского языка было чересчур ограничено. Вот почему он потерял вас. Но он остался вам верен. Ах, если бы только он мог выразить словами свое чувство, сказать по-французски «Я люблю вас», но, увы ...
Пакет писем, с размаху брошеный на его стол, оборвал его вдохновение. Он принялся за работу, отвечая на очередное письмо:
«Уважаемая сударыня! В ответ на ваше письмо спешим уведомить вас, что наш курс французского языка вполне отвечает вашему желанию, подготовиться к поездке на материк. Мы совершению уверены, что всякий прошедший его, несмотря на заочное обучение, овладеет беглой живой французской речью, и т. п.» ...
Около полуночи, залезая в кровать, он вспомнил, что забыл перевернуть рычаг диктофона и таким образом стереть свое сантиментальное послание, начинающееся словами «Маленькая девочка». Если стенографистка, переписывающая его ответы с восковых цилиндров, не проявила своей скромности, то это письмо пошло обычным путем на подпись к начальству. Что оно подумает? Что Джемс сыграл с ним на службе шутку? Единственной оценкой служебных шуток могло быть увольнение. М-р Валентайн (так звали главу фирмы) мог даже послать за цилиндром диктофона, чтобы самому услышать разнеженный тон речи своего служащего: «Маленькая девочка, давно тому назад я потерял вас, но не потому, что не любил»... и так далее. Какие извинения может он представить? Никаких. Ему придется сделать вид, что он пошутил. Понятно, он не мог и не хотел признаться, что письмо это дышало искренностью.
Он провел бессонную ночь. Ему представлялось, что он бродит по бесконечным улицам в поисках службы. Когда он встал, то с трудом заставил себя выйти из дому навстречу ожидавшей его пытке.
На лице его не было больше улыбки. По привычке он купил газету просмотрел ее в подземке и прочел новый сенсационный призыв. «Марафон мужества! Надо быть мужественным, чтобы улыбаться! Мужество должно быть вознаграждено! Такому человеку предлагаются двести пятьдесят фунтов. Развеселитесь, лондонцы!»
И дальше, о чудо, его портрет с широкой улыбкой деревенского дурачка. Да, он был напечатан с двенадцатью другими. Он стал изучать портреты своих конкурентов. Сплошные каррикатуры! Двенадцать неестественно ухмыляющихся физиономий! Его улыбка казалась самой искренней. Джентельменам, узнавшим себя, предлагалось сообщить свои адреса. Он был настолько уверен в выигрыше, что уже ощущал деньги в кармане. Стоит ему теперь беспокоиться о своем патроне! Он не намерен у него оставаться! На него свалилось счастье. Когда он формально будет избран счастливейшим человеком Лондона, он сможет гастролировать в обозрениях, кино-фирмы наперебой будут снимать его и перед ним откроется тысяча дверей. Возможно, что ему предложат писать статьи — может быть даже книгу, — об искусстве быть счастливым.
Его подавленное настроение исчезло. Он вошел в контору с такой уверенностью, как будто бы сам платил за все помещение. Ведь в своем воображении он уже был общепризнанной знаменитостью.
Не просидел он и пятнадцати минут за своей конторкой, как из дверей кабинета выглянула секретарша и увидев его сообщила кому-то за дверью: «Он здесь!» Затем она предусмотрительно подошла к нему.
— Мистер Валентайн хочет поговорить с вами.
— С удовольствием, — небрежно ответил Уильям Джемс.
— Вы очень счастливый молодой человек! — томно пролепетала она над его ухом.
— О, так вы видели! — прошептал он в том же тоне заговорщика.
— Это не часто случается, — сказала она, кивнув через плечо.
— Действительно, редко, — улыбнулся он. — Двести пятьдесят фунтов за ничегонеделание!...
Дверь кабинета закрылась за ним. В последний момент он еще увидел уставившиеся на него напряженные физиономии своих девятнадцати коллег. М-р Валентайн поспешно встал и протянул ему руку.
— Не понимаю, как я не оценил вас раньше, Джемс. Садитесь, возьмите сигару. Или вы предпочитаете папиросу? Пожалуйста. Позвольте мне вам сказать, что я рассматриваю вас, как своего рода открытие.
— Это сарказм?
— Далеко нет.
— В таком случае я предполагаю, — сказал Уильямс Джемс, впервые ощущая себя независимым человеком в присутствии своего начальства, — вы имеете в виду прочитанное вами в вашей утренней газете?
— Не видел утренних газет, — возразил м-р Валлентайн. — Я имею в виду ваше письмо.
— Мое письмо! Боюсь, что тут вышло недоразумение.
— Нисколько. Поздравляю вас. Это — превосходная реклама!
— Для чего именно? — удивился Джемс, окончательно убедившись, что лестная любезность главы фирмы ничуть не связана с появлением его портрета.
— Так, как вы и предполагали, — для наших французских курсов. Удивительно ловко написано, и трогательный призыв и романтика, ну, словом, все, что полагается. Человек теряет горячо любимую девушку, потому что он не говорит по-французски. А если бы он выписал наш заочный курс обучения французскому языку, он был бы счастлив и женат. Я пущу ваше письмо на целую страницу газеты, как очередное объявление нашего французского курса.
Уильям Джемс пришел в себя. — Вот оно что! Но я получаю жалование не за составление рекламы. Это письмо — моя частная собственность!
— Понятно, вы правы! — быстро согласился мистер Валентайн. — Я хочу большего. Это как раз то, что я пытaюocь вам сказать. Нам нужна целая серия таких писем, целая новелла. Эта идея — просто клад. — Он откинулся на спинку кресла. — Сколько бы вы хотели получать за вашу работу? Что, если я вам дам для начала три тысячи в год?
— Вы издеваетесь надо мной! Когда вы послали за мной, я ожидал увольнения.
— Мой дорогой Джемс, я думаю, что это вы хотите издеваться. Не станете же вы уверять меня, что, диктуя это письмо, вы не отдавали себе отчета в свом поступке. Понятно, вы можете упрекнуть меня в том, что я раньше не подозревал о вашем таланте, но вы же сами скрывали его. Впрочем, не стоит об этом спорить. Я считаю вашу выдумку блестящей. Да, вы как раз тот человек, которого я искал. Неужели вы хотите улизнуть от меня? Давайте заключим контракт на предложенных мною условиях? В доказательство серьезности моих слов предлагаю вам авансом месячное жалованье.
Уильям Джемс был потрясен.
— Месячное жалованье из расчета годовой оплаты в три тысячи! Да, ведь это же составит двести пятьдесят фунтов! Ровно та сумма, которая предназначена самому счастливому человеку в Лондоне!
— Если вы еще не самый счастливый лондонец, то я надеюсь, что вы станете им.
Мистер Валентайн взялся за свое самопишущее перо с таким видом, словно подписывать чеки на двести пятьдесят фунтов доставляло ему удовольствие. Передавая чек Уильямсу, он сказал: — Все это совершилось так быстро, что мне некуда вас поместить. Вам придется работать дома, пока я вам не приготовлю кабинета. Вам не надо мне говорить, что творческой работой, которую я от вас ожидаю, нельзя заниматься за вашим прежним столом в конторе. Оставьте мне ваш адрес и номер телефона, чтобы я мог всегда вас найти!
Уильям мысаенно отпустил комплимент по собственному адресу. — Благодарение судьбе, что я догадался сохранить мою тайну! Если б я только сознался, как я дошел до того, чтобы продиктовать это письмо! Но, к счастью, я этого не сделал.
По существу говоря, цепь неожиданых приключений Уильяма Джемса должна была бы на этом и кончиться, так как за сорокавосьмичасовую улыбку Джемс был уже награжден сверх меры. Но скупая судьба превратилась в расточительницу. В ее карманах нашелся еще один подарок.
На следующий день письмо появилось на целом газетном листе под заголовком: «Он не умел говорить по-французски, а потому потерял ее!» Еще день спустя, когда Уильям Джемс творил в своей комнате, служившей ему кабинетом, столовой и спальней, в дверь бесцеремонно постучалась квартирная хозяйка: «Вас кто-то зовет к телефону!»
— Пожалуйста, узнайте, что ему нужно, — возразил он, едва обратив внимание на это вмешательство. Он наслаждался во всю, сочиняя целую серию пламенных излияний девушке из Амбуаза. Было просто невероятно, что кто-то платит ему за такое удовольствие! Он сообщал ей в пылких выражениях самую беззастенчивую ложь, как ради нее, он подписался на делающий чудеса курс французского языка фирмы Валентайн, в результате чего, если они когда-либо снова встретятся, он будет бойко трещать по-французски, как самый заправский местный уроженец.
Хозяйка вторично забарабанила в дверь.
— Он хочет говорить с вами сам.
— Случилось нечто, — быстро заговюрил в телефонной трубке голос м-ра Валентайна, — coвepшeннo удивительное. Приезжайте завтракать со мной в ресторане Вальдорфа. Возьмите такси.
Сердце Джемса упало. Несомненно, м-р Валентайн обнаружил, что его первое письмо было искренним. Так и следовало ожидать, что счастье окажется хрупким и недолговечным. Но по дороге в ресторан он утешился мыслью, что контракт его с фирмой Валентайн уже подписан и ему твердо обеспечено крупное жалование в течение целого года. К тому же он имеет все шансы быть признанным самым счастливым человеком в Лондоне, а потому, раз улыбка принесла ему столько удачи, полезно и дальше сохранять ее на своей физиономии.
— Вас приятно видеть, Джемс! — ответил м-р Валентайн на его приветствие. — С вашей обворожительной улыбкой вы могли бы продать какой угодно товар. Я начинаю считать вас моей маскоттой. А вот и причина моего телефонного вызова. — Его пальцы нырнули в жилетный карман. — Прочтите. Получено сегодня утром.
Какая-то женщина писала бисерным почерком, что она прочла объявление и умоляла о личном свидании с его автором. Она провела свое детство в Амбуазе.
— Не правда ли странно? — спросил м-р Валентайн. — Вы были когда-нибудь в Амбуазе?
— Был.
— Подобное происшествие...
— Случилось со мной, — подтвердил Джемс. — Воспоминание о нем внушило мне мысль об этом обявлении.
— Подозреваю какую-то мистификацию со стороны этой дамы.
— Я также! — согласился Джемс, затаив волнение. — Почему бы не расспросить ее, пригласив в нашу контору?
— Вы — кладезь изобретательности, — похвалил его м-р Валентайн. — Не будем терять времени. Пошлем за ней посыльного. Не важно, впрочем, если она и не придет. Она снабдила нас новой сенсацией для нашего следующего объявления.
Пока м-р Валентайн и Джемс сидели в кабинете владельца фирмы, поджидая прихода незнакомки, Джемсу впервые пришла в голову ошеломившая его мысль: он забыл ее лицо, вернее, оно слилось в его представлении с многочисленными женскими лицами, которых он встречал на улицах и видел на обложках журналов. К тому же, она должна была измениться за эти годы. Ведь и сам он не был больше тем восторженным юношей, который находил всех встречных девушек привлекательными и глядел на все сквозь розовые очки. Одно лишь он твердо запомнил, что ее звали Жанной. Он струсил. Предположим, она скажет, что она именно и есть Жанна из Амбуаза, и заявит, что, снисходя к его долголетней верности, согласна выйти аа него замуж? Оставался один путь отступления: скрыть свое авторство.
Когда курьер сообщил о ее приходе, он с испугом обратился к м-ру Валентайну.
— Ради бога, не выдавайте меня! Не говорите ей, что я составил это объявление.
В кабинет вошла тонкая, маленькая, как пичужка, черноглазая девушка и в ответ на предложение м-ра Валентайна присесть и рассказать в чем дело, торопливо защебетала на ломаном английском языке с французским акцентом. Она родом из Амбуаза, объявление подразумевало именно ее, именно в Амбуазе она по уши влюбилась в молодого туриста-англичанина. Приехала в Англию, чтобы отыскать его. Где он? Она хотела бы повидаться с ним...
— Крайне сожалею! — прервал ее м-р Валентайн отеческим тоном. — Но наше объявление имело в виду чисто коммерческую цель. Совпадение, правда, получилось изумительное, но должен огорчить вас, что наше объявление — совершенный вымысел. Давно ли вы в Англии?
— Пять лет, мсье.
— Вы очень молоды на вид. Есть у вас здесь родные, друзья?
Она отрицательно покачала головой. Нет, она совсем одинока в Лондоне и служит манекеном в фирме готового платья.
— Весь день я хожу вот так, — она сымитировала размеренную походку манекена, — и все думаю о нем. Все жду его. Я, — как это говорится по-английски? — Да... начинаю уже отчаиваться.
— Нельзя ли нам остаться вдвоем? — внезапно спросил Джемс и, когда м-р Валентайн вышел из комнаты, так же непроизвольно, захлебываясь от волнения, сказал:
— Это я написал объявление. Впервые после долгих лeт одиночества я был снова счастлив, обращаясь к вам с этим письмом. Я никогда не имел намерения напечатать его. Это произошло независимо от меня. Но моим дальнейшим намерением стало выколачивать деньги из нашей любви...
Внимательно глядя на него, она пролепетала:
— Я... я, кажется, узнала вас...
— И я вас тоже. Простите меня, Жанна. Я не хочу потерять вас снова.
Затем, все так же незаметно для самого себя, он упомянул о браке и пылко произнес:
— Зачем откладывать? Женимся, как можно скорее и совершим свадебную поездку во Францию, в ваш родной Амбуаз.
— Как в сказке, — выдавила она сквозь смех и слезы. — Но зачем же ехать в Амбуаз? Ведь и в Лондоне хорошо.
В этот момент вошел м-р Валентайн. Джемс опомнился и собрал все свое мужество.
— Я должен просить у вас извинения, сэр! Я обманул вас. Напрасно вы думаете, что я умею измышлять романтические приключения, я способен только переживать их в действительности. Я составил это письмо не ради рекламы вашего французского курса, а ради прекрасных глаз этой молодой девушки, на которой я женюсь. То-есть, я хочу вам сказать, сэр, что если вы считаете меня обманщиком, я верну вам ваш контракт.
М-р Валентайн замахал руками.
— Освободить вас от вашего контракта! Ни за что на свете! Да ведь это самая неслыханная сенсация! Потрясающий заголовок жирным шрифтом: «Она изучила английский язык и вышла за него замуж!» Подумайте сами, какое широкое поле для рекламы!
— Но ведь дело в том, что меня не будет здесь, чтобы составить вам этот текст. Мы уезжаем на две недели в Амбуаз.
— Гениально! — м-р Валентайн схватил его за плечи. — Вы снова превзошли меня в вашей изобретательности. Ну, разумеется, вы потеряли ее в Амбуазе, потому что не умели говорить по-французски. Снова нашли ее в Лондоне, благодаря тому, что составляли объявления для моего курса французского языка. Пройдя попутно сами мой заочный курс французского языка, вы решили совершить свадебную поездку в Амбуаз, будучи уже во всеоружии знания французской речи. Гениально!
Через три дня состоялась свадьба, на которой м-р Валентайн фигурировал в качестве главного шафера. Фирма заочного обучения соорудила свадебный банкет, на который предусмотрительно пригласила избранных представителей лондонской прессы.
Когда молодожены пересели с поезда на пароход, прежде чем убрали мостки на палубу был, брошен сверток утренних газет. Купив одну из них, Уильям Джемс увидел на второй страннице знакомый заголовок: «Лондон и его дары». Дальше объявлялось, кто выиграл назначенный приз. Счастливец оказался семидесятилетним взломщиком, проведшим тридцать лет своей жизни в тюрьме. Сам же Джемс заслужил всего лишь одобрительный отзыв. Он рассмеялся про себя, вспомнив, как неделю тому назад страстно стремился получить этот приз, и нежно взглянул на тот приз, который послала ему судьба за его старание казаться счастливым. К его удивлению, Жанна украдкой вытирала слезы, а когда он попытался развеселить ее, говоря, что она скоро увидит свой любимый Амбуаз, она окончательно разрыдалась. Ей вовсе не хочется ехать в Амбуаз. Никогда не хотелось. Она гораздо охотнее осталась бы в Лондоне!
Джемс остолбенел от изумления:
— Но почему же, дорогая?
— Потому что я — вовсе не из Амбуаза! — призналась она, всхлипывая. — Я жила совсем одна в Лондоне. Мне не с кем было даже познакомиться. Когда я прочла это объявление, я подумала, как было бы замечательно быть этой девушкой из Амбуаза, и чтобы кто-то так любил меня, как ее. Ты не был одинок. Тебе не понять этого...
— Наоборот. Продолжай, пожалуйста! — ободрил ее Джемс.
— Я никогда не была в Амбуазе. Но... все это вышло так неожиданно и совсем так, как я мечтала... И я не решилась сказать правду...
— Но ведь ты француженка, судя по паспорту?
— Да.
— А откуда ты родом?
— Из Тура.
— А как далеко от Тура до Амбуаза?
— Не знаю! — проговорила она с отчаянием. — Кажется, тридцать километров.
Он решительно обнял ее.
— Тридцать километров пустяк для таких одиноких в прошлом людей, как мы. Едем сначала в Тур, а потом в Амбуаз.
