Прием у доктора Вирда уже закончился, когда лакей ввел в кабинет запоздалого клиента.
— Фридрих Хелль, археолог, — отрекомендовался вошедший.
— Очень рад вашему приезду, господин Хелль. — сказал доктор, усаживая археолога в кресло, — я получил вашу телеграмму и ждал весь вечер. Меня немного поразил беспокойный тон вашей депеши, но я надеюсь, что с вами не случилось ничего неприятного. Во всяком случае, я очень рад познакомиться с вами: я много слышал о ваших прекрасных работах в Берлинском Археологическом Обществе и давно мечтал провести с вами запросто вечер... Надеюсь, что вы не нуждаетесь в моих услугах, как...
— Как врача, — докончил археолог. — К сожалению, нуждаюсь. Мои нервы совершенно растрепаны, доктор. Я разочаровался в своих археологических работах. Загадки прошлого, одна другой неразрешимее, тяготят мой ум. Боюсь, что через год я буду читать цикл лекций по археологии в сумасшедшем доме.
— Вы шутите! Я читал ваш труд о результатах ваших раскопок прошлого года в Египте. Он написан с большим воодушевлением, с надеждами на успешное завершение исследований древнего Египта, и я никак не могу поверить, что вы больны пессимизмом. Помилуйте, господин Хелль, я считал вас энтузиастом археологии и для меня совершенно неожиданно то, что я от вас слышу...
— Я перебью вас, доктор, — сказал археолог. — Виной во всем моя последняя поездка в Египет. Я сделал там исключительное открытие, которое, к сожалению, не могу разгадать. Неудача эта сделала меня крайне нервным, я стал меланхоликом, не могу взяться за другую работу: мозг мой заполнен неразгаданной проблемой. Я прошу вас, доктор, путем гипноза избавить меня от навязчивой идеи «египетской проблемы».
Хелль вскочил с кресла и взволнованно заходил по комнате. Доктор Вирд с удивлением следил за археологом.
— Успокойтесь, господин Хелль, — сказал Вирд, — вам совершенно не следует волноваться. Это крайне вредно для такой темпераментной натуры, как ваша.
Спокойный, и в то же время настойчивый тон слов доктора повлиял на Хелля. Он остановился у камина и закурил папиросу.
— Ваш уютный кабинет и деловая суета Берлина понемногу успокаивают меня. В Египте я совершенно отвык от цивилизованной Европы. Угостите меня кофе и расскажите что-нибудь о Берлине.
Вирд подошел к окну и прижался лбом к стеклу.
— Взгляните, — сказал он, — как красива осень в большом городе.
Хелль тоже подошел к окну. По стеклу стекали капли дождя. Свет фонарей расплывался неопределенным пятном в густом тумане. В провале улицы мелькали темные силуэты автомобилей. Город сверкал своими огнями и жил своей жизнью.
— Я люблю Берлин, покрытый сеткой дождя, — продолжал доктор, — шум и блеск большого города вдохновляют меня. Здесь все ясно, учтено, высчитано и заранее определено. Автобусы, трамваи, метрополитэн, подвесная железная дорога работают с пунктуальной точностью. Европа отвыкла от загадок и тайн. Мы живем в век формул. Многоголосый шум города можно разложить на слагаемые без неизвестных. Я бодр, потому что я знаю эти слагаемые, созданные для моего удобства и моих удовольствий. Заразитесь и вы моей жизненной бодростью и увереннее смотрите на свои силы. Для человеческой мысли нет преград, наш мозг должен постичь и объяснить всю вселенную.
Доктор позвонил и приказал вошедшему лакею дать кофе. Камин горел ясным пламенем, и кабинет казался чрезвычайно уютным. Доктор пригласил Хелля сесть в кресло у камина, и caм расположился около гостя в свете каминного огня.
Хелль уже совсем успокоился и с любопытством разглядывал доктора Вирда. Археолога заинтересовали лицо и руки врача, которые, казалось, были сделаны из старого пергамента: так они была сухи и непроницаемо прочны. Лицо казалось изможденным от физических лишений и крайне усталым, и лишь черные горящие глаза придавали ему выражение бодрости, живости и неиссякаемой энергии.
Лакей внес кофе, положил еще несколько поленьев в камин, и тогда Хелль заговорил:
— Полтора года тому назад экспедиция Берлинского Археологического Общества прибыла в Египет и стала производить исследования по течению Голубого Нила. Шесть месяцев наши поиски новых экспонатов для Берлинского музея были тщетны, и лишь осенью прошлого года мы нашли в лесной чаще развалины древнего храма. Недалеко от храма находилось небольшое пирамидальное сооружение, надолго привлекшее наше внимание. Там мы нашли три мумии, иероглифические надписи на камнях и высеченные на стенах фигуры. Наша экспедиция расположилась у храма и начала свои исследования. С самого начала нас ждали неожиданности — одна другой удивительнее. Они перевернули все мои представления о древнем Египте. Для меня стало ясно, что современная археология не знает и одной десятой египетской культуры. Начну с надписей. Для прочтения надписей я не мог воспользоваться существующими ключами к чтению египетских иероглифов. Интересно, что надписи, несомненно, основаны на звуковом принципе, как известно, появившемся значительно позднее. Далее, рассматривая надписи, я обратил внимание на замечательное обстоятельство: все слова текста состоят из трех знаков. Все найденное указывает на то, что мы имеем дело с Египтом времен расцвета египетской культуры. Я пришел к заключению, что надписи на камне составлены криптографически, но это еще более отдалило меня от разгадки текста.
Но самое замечательное открытие я сделал, рассматривая мумии. Они, как выяснили неоднократные химические анализы, не были набальзамированы, подобно мумиям пирамид нижнего течения Нила, а были сохранены совершенно новым, неизвестным агхеологам способом.
Мы разрезали мумии, исследовали их внутренности, сохраненные так же, как и тело (чего мы раньше никогда не встречали), но ничего не узнали...
Хелль поднял глаза на доктора и вдруг с ужасом вскочил с кресла. Лицо Вирда было искривлено судорогой, руки дрожали, голова была закинута назад, туловище напряглось, как сталь. Хелль бросился к графину с водой и смочил голову врача. Но это не помогло. Археолог подошел к двери, чтобы найти лакея, как вдруг Вирд начал что-то бормотать. Хелль вторично смочил голову доктора, и это подействовало. Вирд стал понемногу успокаиваться, дрожание рук прекратилось, но бред продолжался. Теперь уже в нем можно было разобрать отдепьные слова. Инстинктивно археолог прислушался и эапомнил их потом навсегда, как запомнил весь этот вечер у доктора Вирда.
Boт о чем бредил врач:
— Великий Ниремес... его тело погибло... Я вижу луну ... Нил... Домеир снова... один... в мире... Нил... Лунная Изида... Ниремес... дважды... Умер Великий...
Пораженный Хелль стал энергичнее растирать бредившего доктора, стремясь привести eгo в чувство и узнать значение имен, незнакомых археологу. Наконец, врач стал приходить в себя. Еще один холодный компресс, положенный на голову, окончательно привел его в чувство.
Хелль дал ему выпить крепкого кофе, и Вирд улыбнулся:
— Я, кажется, напугал вас. К сожалению, со мной случаются нервные припадки. Это — последствия переутомления. Простите меня за то, что доставил вам несколько неприятных минут.
Хелль присталыно посмотрел в горящие глаза врача и сказал:
— Доктор, вы знаете нечто, о чем предпочитаете молчать. Ваш припадок дал мне нескромную возможность узнать то, что вы скрывали. Я услышал имена, совершенно мне до сих пор неведомые. Вы поймете мое непреодолимое желание узнать вашу тайну, ибо она бесспорно связана с Древним Египтом.
— Вы правы, профессор. Я расскажу вам все. Вы услышите сегодня много необычайного. Сегодня я расстанусь со своей тайной, которую таил в себе девять лет.
Современная наука знает очень мало о культуре древних египтян. В области химии, биологии, физики и медицины — Египет достиг знаний, о каких в наши дни еще не приходится думать. Вас удивляет мой уверенный тон? Примите пока мой рассказ на веру, а потом я представлю вам доказательства.
Все знания Древнего Египта хранились, как в сокровищнице, в храме Изиды, в долине Голубого Нила, верными жрецами богини. Религия — культ Изиды — была лишь средством для того, чтобы обеспечить с материальной стороны ученую деятельность жрецов храма. Там был первосвященником Великий Ниремес. Он собрал вокруг себя людей высоких интелликтуальных способностей и вел с ними исследовательские работы во всех областях знания. Ниремес знал искусство гипноза, и это давало ему власть над народом. Он знал химические элементы, ему была известна теория атомов, и он нашел радий. Ниремес знал тайны человеческого тела и был искусным врачом. Я, кажется, уже сказал, что Ниремес и его друзья знали то, о чем в наши дни не приходится думать...
Археолог слушал с напряженным вниманием. Расширенными зрачками он следил за движением губ доктора, говорившего такие необычайные вещи.
— Кружок Ниремеса, — продолжал Вирд, — стремился узнать все... Жрецы своим пытливым умом хотели охватить необъятное. Они решили узнать будущее. Для этого был сделан, казалось бы невозможный опыт. Четыре жреца были усыплены на тысячелетия своими друзьями. В числе усыпленных был и сам учитель Ниремес. Ослабив свою волю самогипнозом, они поддались гипнозу оставшихся. Тела их подвергли продолжительному действию распадающихся атомов урана, и четыре человека уснули, чтобы проснуться в неизвестном будущем. Двадцатый век должен был стать утром для уснувших ученых. Было решено, что первый проснется на десять лет раньше, нежели три остальных, за это время он приготовит для своих друзей возможность работать в новом мире, изучит новые языки, узнает новую культуру и приготовит путь для Великого Ниремеса. Сроки пробуждения были точно установлены путем внушения при гипнозе.
И вот полчаса тому назад я узнал, что тело Ниремеса погибло. Под ножом археологов погибла ценнейшая материя древности, а вместе с материей и величайшие ценности из царства разума...
Дрова в камине догорали, полуосвещенная фигура Вирда тонула в глубоком кресле, выражая печаль и отчаяние. В минутную тишину ворвался шум дождя, стекавшего струйками по оконным стеклам.
Возбужденно ходивший по комнате Хелль остановился у портьеры и срывающимся голосом спросил:
— Как вы знаете все, оставшееся тайной для науки? Почему же, наконец, мы нашли в долине Голубого Нила три тела, а не четыре? Кто вы, знающий тайны храма Изиды?
Хелль посмотрел на Вирда и замер от страшной мысли. Он не мог проронить ни одного слова, так как в глазах Вирда прочел ответ на свой вoпpoc.
Потрясенный новостью — он быстро оделся и покинул кабинет врача...
Вирд опустился в кресло, закурил сигару. Он мечтательно глядел на тающие в воздухе струйки дыма и ему казалось, что он видит перед собой прекрасные картины знойной Африки времен угасающей египетской культуры. Ему казалось, что он видит перед собой живыми египтян, достигших неведомых даже теперь ступеней познания.
Сигара уже догорела, когда Вирд, подойдя к окну, нажал кнопку и велел вошедшему лакею убрать посуду и, уходя, потушить свет.
Вирд пристально осматривался в темное небо, закрытое густым мраком. Перед его глазами вставал весь земной мир, готовый перед ним преклониться.
Настало утро 20 октября. Первое издание газет было раскуплено в течение пятнадцати минут. В этот день остановилась деловая жизнь всех стран. Все население городов находилось на улице. Ежеминутно на стенах домов вывешивались объявления — телеграммы из Берлина о Домеире. Весь мир знал, что всю ночь представители всех телеграфных компаний интервьюировали Домеира. Первую информацию получила радио-станция в Науэне и оповестила мир о возрождении Египтянина.
Мир знал, что утром началась подготовка к заседанию в зале Археологического Общества. По мысли самого Домеира, зал будет убран в стиле храма Изиды; никакие фотографы, кино-операторы и прочие представители механизированного «сегодня» не будут допущены на заседание. Этим Домеир хотел связать современный ученый мир с кружком Ниремеса, реставрируя в своем первом выступлении в двадцатом веке последнее заседание кружка жрецов Изиды в долине Голубого Нила.
Днем начался съезд ученых, приглашенных на заседание Археологическим Обществом. Толпа репортеров, студентов и интеллигенции встречала на улицах, прилегающих к Обществу, ученых из всех стран мира. Такое же скопление публики наблюдалось и на аэродроме. Там из ежеминутно прибывающих аэро высаживались все новые и новые приглашенные.
Ровно в двенадцать часов дня профессор Хелль от имени Археологического Общества открыл заседание. Слово для речи было предоставлено Домеиру. Он вышел в древне-египетском облачении, и это вызвало смех у некоторых, особенно скептически настроенных гостей. Но первые слова Домеира заставили замолчать всех, и уже через пять мwнут все присутствующие застыли в напряженном внимании к cлoвaм человека, который принес в наш мир величайшие истины.
— Милостивые государи, — начал свое слово Домеир. — Еще сутки тому назад я не мог бы предположить, что сегодня мне придется выступать перед столь просвещенным обществом. Еще вчера днем я хранил в себе, согласно традиций моего учителя, знания, которые сегодня я передам всем.
Почти на границе теперешней Абиссинии и Судана, к юго-востоку от города Роэейра, в пятнадцати километрах от берега Голубого Нила, в пределах теперешней провинции Годжам, среди гор, в чаще тропического леса был расположен храм Изиды. Жрецы этого храма покинули Египет и уединились в чаще леса, куда не мог проникнуть посторонний человек, и там они посвятили себя изучению наук. По мысли жрецов, их исследования должны были остаться погребенными в умах членов ученого кружка, и никто после их смерти не должен был воспользоваться плодами их работ.
Первосвященник храма, Великий Ниремес, руководил занятиями и был духовным наставником всего кружка. Главнейшее внимание ученых было направлено на химию и психологию, и, как вы увидите дальше, кружок в этих областях достиг определенных результатов.
Вам известна теория Праута, который еще в 1815 году указал, что атомы всех химических элементов построены из атомов водорода. Ядра атомов всех элементов построены из ядер водорода, называемых протонами, и электронов. Тогда, если мы примем атомный вес водорода за 1, удерживая точность до одной десятой доли, то станет очевидным, что в ядре атома кислорода находится 16 протонов, ибо атомный вес кислорода равен именно 16. Кроме указанного количества протонов в ядре атома кислорода мы имеем количество электронов, равное разнице двух чисел: количества протонов в ядре и количества электронов, вращающихся вокруг ядра. Итак, нам известно, что атом всякого вещества, в сущности, состоит из двух элементов: протонов и электронов. Отсюда очевидно, что вообще всякая материя состоит из этих двух основных элементов.
Это стало известно кружку древне-египетских ученых в храме Изиды после упорных исследований и гипотетических рассуждений.
Открытия супругов Кюри и опыты Розерфорда показали вашим ученым, какое значение для дальнейшего развития атомной теории имеют альфа-частицы, вылетающие с большими скоростями из ядер радиоактивных элементов. Вы знаете, что альфа-частицы представляют собой ядра атомов гелия.
Если предположить, что мы будем воздействовать на атомы элементов лучами, еще более активными, чем альфа-лучи, то всякую материю можно будет искусственно переродить. И в самом деле, поскольку материя состоит из двух основных элементов, то путем воздействия на нее этих предполагаемых лучей мы сможем видоизменить строение атома.
Жрецам храма Изиды, в результате своих работ, удалось найти альфа-лучи путем исследования и опыта над радио-активными проявлениями урана, и удалось найти тем же путем неизвестные в данное время лучи, которым я позволю себе nрисвоить начальную букву своего имени, назвав их дельта-лучами. Как известно, гамма-лучи тождественны по своему типу с икс-лучами Рентгена. Найденные же Ниремесом и eгo учениками дельта-лучи, также относятся к этой группе, но если гамма-лучи обладают большей частотой колебаний, чем рентгеновские лучи, то дельта-лучи немного превосходят частотой колебаний сами гамма-лучи.
Переменным воздействием ударов альфа-частиц и дельта-частиц Ниремес достигал в своих oпытax исключительных эффектов. Произвольно меняя составы атомов, орбиты вращений электронов, путем крайне длительных опытов, он достиг победы над материей. С того момента было уже не трудно превратить, например, ртуть в золото (над чем бились позднейшие алхимики), разрушать элементы, возрождать их вновь и т. д.
Слухи о замечательных открытиях в долине Голубого Нила дошли, как это теперь ни кажется мне удивительным, до жрецов других храмов. Эти жрецы, на основании слухов и догадок, положили начало новой науке, названной в четвертом веке вашей эры — алхимией. В Лейденском музее есть папирус третьего века с рецептами для приготовления похожих на золото сплавов. Вот отсюда и взяла начало алхимия, которая так неудачно хотела последоватъ опытам жрецов Изиды. Начало алхимии таинственн, но я думаю, что под имнем основоположника ее, трижды Величайшего Гермеса, легендa разумеет великого учителя древности Ниремеса.
Итак, в храме Изиды была одержана победа над материей, но время еще не было подвластно исследователям. Тогда они разработали проект проникновения в будущее. Четыре жреца были усыплены своими друзьями, тела их были подвергнуты продолжительному действию альфа- и дельта-лучей, и это давало основание думать, что их внешняя оболочка сохранится на многие тысячелетия. Девять лет тому назад, согласно внушению, первый из них — Домеир — должен был проснуться.
За несколько дней до назначенного срока едва теплившаяся жизнь, выраженная в невероятно слабой работе сердца и слабом кровообращении, стала приходить в повышенно~возбужденное состояние. И, наконец, Домеир пришел в себя, вышел из наглухо закрытого помещения маленькой пирамиды и медленно вошел в лес. Воздух, напоенный кислородом, окончательно оживил Домеира. Oпыт удался...
С трудом Домеир добрался до ближайшего селения, там он знаками объяснил свою нaгoтy нападением грабителей, получив одежду и еду, стал работать у гостеприимных хозяев. Постепенно он изучал новый язык и знакомился с жизнью двадцатого века.
Вскоре он перебрался в Александрию. Пользуясь запасом радиоактивных элементов, сохраненных в гробу в каменном ларце, он стал делать искусственно золото, что ему дало возможность, владея деньгами, нанять учителей и затем окончить университет по медицинскому факультету. Год тому назад он стал уже врачом с достаточной практикой... И вот сегодня Домеир имеет счастье выступать здесь с речью перед учеными Новой Европы.
В зале раздался глухой ропот, не то недоверчивый, не то одобрительный.
Тогда Домеир приступил к опытам, и перед глазами собравшихся прошел ряд явлений гибели и возрождения элементов. На столе зашумел рентгеновский аппарат, значительно видоиэмененный, и на пластинке замелькали изумрудные тени. Это были дельта-лучи. Одновременно с этим Домеир положил на хрустальную пластинку радиирующий уран. Взволнованные ученые увидели, как тяжелая ртуть пoд непрерывным действием альфа- и дельта-лучей превратилась в дымчатый хлор. Таким же путем Домеир превратил железо в кислород, а последний опять в железо.
Группы ученых приблизились к столу экспериментатора и напряженно следили за опытами, изредка обмениваясь короткими фразами. Еще целый ряд опытов произвел Домеир, превращая твердые тела в газообразные, газообразные в жидкие, достигая полного распада твердых веществ и из распавшихся элементов создавая новые. Через 6 часов опыты были закончены. Домеир одержал полную победу — он был признан ученым миром Европы.
Ученые общества, банки, тресты предоставили Домеиру крупиые средства для широкого развития работы. В eгo распоряжение решено было отвести лабораторию Гейдельбергского университета.
На другой день Домеир уехал в Гейдельберг, а все ученые общества стали nерерабатывать планы своих работ под уrлом зрения новых открытий. К концу недели ожидали уже от Домеира благоприятных результатов его работы и опубликования всех формул.
На третий день утром в Гейдельбергской лаборатории собралось восемь профессоров химии для ассистирования при опытах Домеира. Опыты приходили к концу, когда Домеир обратил внимание на настойчивый и однообразный шум, напоминающий шум вентилятора. Он прислушался к этому странному звуку, который был слышен с самого утра в лаборатории. Молодой профессор отделился от гpyппы ассистентов и подошел к месту шума. Он звонко рассмеялся и жестом подозвал к себе всех.
— Это превосходно. Изобретательность газетчиков замечательна. Это, господа, шум съемочного кино-аппарата, помещенного снаружи здания. Повидимому, оператор поработал достаточно времени ночью, чтобы пробуравить это отверстие. Продолжайте ваш опыт и не обижайтесь на оператора. Он работает по поручению какой-нибудь фирмы, у которой, в конце-концов, благородная цель — дать человечеству исторический фильм ваших работ в этой лаборатории.
Домеир улыбнулся в ответ на слова профессора, окончил свои опыты, имеющие такое громадное значение для дальнейших работ, и простился с гостями.
Оставалось еще три дня опытов, и лучи Домеира должны были снова творить чудеса...
В тот же вечер тысячи репортеров всего мира телеграфировали из Гейдельберга своим редакциям, что Домеир, спешно выехал в Берлин. А ночью редакции были встревожены сообщением берлинских корреспондентов о том, что в Берлин Домеир не при6ыл. Стало очевидным, что Домеиру надоели преследования корреспондентов, и он решил ввести их в заблуждение относительно своего маршрута. Редакции дали телеграфные указания своим корреспондентам больших городов нeпрeмeннo сообщить, если туда приедет Домеир. Читатели разнесли бы редакции в щепы, если бы газеты, сообщив, что Великий Домеир уехал из Гейдельберга, не напечатали, куда он приехал, где ужинал и что делал.
Впечатление грома в ясный день произвел выход утреннего издания лондонской щзеты «English Post» в количестве пяти миллионов экземпляров. Там на первой странице стоял заголовок «Шантаж доктора Вирда». Содержание газеты было немедленно передано по телеграфу во все газеты Европы и Америки, и они цовторили сенсацию: доктор Вирд — шантажист...
В оправдание своих сообщений газета приводила в вечернем выпуске снимки с филыма, cнятого тайно в Гейдельбергской лаборатории. На фильме ясно было видно, что опыты Домеира — доктора Вирда основаны на мошенническом гипнозе: он гипнотизировал слушателей, внушая им подлинность опытов, в то время как на фильме отразились лишь восторг слушателей и пустые руки Вирда.
Газеты были убеждены, что опыты 20 октября на собрании ученых тоже были основаны на массовом гипнозе и никаких «чудес» распада и возрождения материи на cамом деле Вирд не делал. Только теперь был объяснен каприз доктора, категорически запретившего присутствие на собрании фотографов и кинооператоров.
Ученые ждали ответа Домеира, где бы он ни был. Ждали, что он телеграфно ответит на клевету газеты и привлечет ее к ответственности. Повидимому, газета воспользовалась подложным фильмом, снятым по заказу редакции для обогащения на недоброкачественной сенсации.
Но Домеир молчал. Прошел весь день, а Домеира нигде не было.
Тогда стало ясно, что газеты правы.
В этот день стол управляющего Гейдельбергским отделением банка был завален кипой экстренных телеграмм со всех концов света о состоянии текущего счета Домеира — доктора Вирм. Банк непрерывно отвечал, что все деньги были взяты накануне Вирдом на нужды химических опытов. Всего было взято два миллиона золотых марок.
Так исчез доктор Вирд.
Тогда корреспонденты устремились в Берлин к профессору Хеллю. Глубоко опечаленный принял Хелль корреспондентов и на их вопросы ответил:
— Прочтя газеты и убедившись в исчезновении доктора Вирда, я перебрал в памяти вce, что связывалось у меня с знакомством с доктором. Я обращу ваше внимание на следующее обстоятельство. На одном из заседаний Ученого Совета Археологического Общества за несколько дней до визита к Вирду, как я вспоминаю, на меня были устремлены два горящих черных глаза. Я тогда был увлечен своим докладом об археологической экспедиции в долину Голубого Нила и не обратил внимания на эти глаза среди тысячи глаз аудитории, устремленных на меня, но сейчас я полагаю, что эта минута была началом гипноза, сделавшего меня игрушкой в руках афериста-доктора. Только это могло побудить меня на странный шаг — послать телеграмму Вирду и в тот же день приехать к нему.
Безусловно, весь вечер 19 октября я был под властью Вирда, а припадок eгo был игрой прекрасного актера. Действуя по приказу этого человека, я был первым виновником всемирного шума, так ужасно окончившегося.
Во всей этой истории я столько же виноват, сколько и вся аудитория Археологического Общества и профессора, ассистировавшие в Гейдельбергской лаборатории при опытах Вирда, ибо все мы стали жертвами его авантюристического гипноза.
Корреспонденты покинули Хелля, чтобы сдать в набор полученное интервью.
Археолог подошел к окну. Над Бepлином стоял осенний вечер.
Уличное движение кончалось. Спокойная задумчивая Unter-den-Linden затихала. Город погружался в сон. Хелль коснулся лбом холодного стекла и закрыл глаза. Ощущение холодного стекла и его усталая поза напомнили ему вечер в кабинете Вирда: слова врача о вечно шумном Берлине, о точности и четкости городской жизни, о бодрости и энергии, о шумной и яркой жизни этого прекрасного города. Эта речь доктора была увертюрой к хорошо сыгранному спектаклю.
— Какая сила!.. — пронеслось в голове Хелля. — Вирд — замечательнейший человек нашей эпохи. Непревзойденный психолог и врач-гипнотизер... Он много дал бы миpy, если бы пошел по пути науки...
Хелль открыл глаза и долго смотрел на поблекшие, умершие липы на улице, стонавшие под напором холодного осеннего ветра...
