Солнце быстро погружается в синие волны Индийского океана. Через пять минут горячий день сменит горячая тропическая ночь. Ветра нет, но море не спокойно: когда же бывает спокоен Индийский океан? Берега Малакки в дымке тумана высятся на севере выходящими из воды громадами.
«Рояльстар», башнеподобный гигант, идет рейсом Коломбо-Сингапур.
Кончился скучный день, который нужно проводить в каютах, хотя бы и в этих королевски разукрашенных бомбоньерках, так как на палубе раскалено все до последнего винта, и даже к дереву нельзя прикоснуться рукой. Жуткие часы, когда джентельмены неловко чувствуют себя, ежечасно меняя крахмальное белье, а леди скучают, развалившись в лонг-шезах, боясь шевельнуться, с маленькими томиками, переплетенными в кожу, в руках. Теперь все считают своим долгом выйти на палубу проводить солнце. Оно исчезнет, и сейчас же начнется ночь.
Гитантский пароход, чудо строительной техники, карнавалом огней пойдет под черным бархатным небом, украшенным Южным Крестом и созвездием Рака. Все одиннадцать этажей зальются электрическим светом, в салонах загремит оркестр и пары пойдут, раскачиваясь под звуки шимми, каждые десять минут, покидая зал для удобных кресел на верхних палубах, где в полутьме от матовых лампионов разбросаны столики. а мальчики-китайцы и негры во всем белом разносят коктейли, мороженое, шери-бренди и сода-виски.
Все давно уже знакомы. Подтаяла ледяная чопорность и тонкие нити флирта соединили молодежь, едущую из туманной Англии в порты Китая и цветущей Японии.
Индийские заслуженные чиновники, с холеными бакенбардами, бритые дипломаты, полные дамы с откинутыми назад широкими плечами, украшенными крупным жемчугом, молодые девушки, едущие за колониальными женихами, профессор-индус, высокий и молчаливый, как йог, суетливые японцы, стремящиеся подражать англичанам, французский полковник, едущий в Сайгон, группа китайских купцов и какой-то аристократ китаец с дочерью — высокой и тонкой, как побег бамбука. Когда она танцует с огромным американцем в белом «обезьяньем жакете», то кажется, что у него на шее повисла узкая шелковая лента с яркими золотистыми краями.
Здесь наверху только избранная публика, которой доступны цены роскошных пароходов-дворцов. Дальше вниз в глубину вместительного чрева парохода, можно сойти по широким лестницам с брошенными на них толстыми коврами, в которых так приятно утопают лаковые туфли, по коридорам блестящим от бесконечных ламп, тысячу раз отраженных в полировке красного дерева и в серебряных озерах зеркал. Здесь разбросаны уютные салоны, уголки, уставленные глубокими креслами, крытыми холодящей кожей, здесь старики играют в бридж и затейливую китайскую игру «мачжан», распространяющуюся сейчас по всему свету.
Молодые люди во фраках, со свежими цветами из пароходных оранжерей в петлицах, слоняются без толку по бесконечным лестницам и переходам в поисках приятных встреч и случайных знакомств.
От столика к столику, из салона в салон течет эта бесконечная струя, скученных на небольшом пространстве людей, обставленных всеми благами комфорта и техники, всей прихотливостью роскоши больших пароходных линий.
На самой верхней палубе, в стороне от всех, в легком бамбуковом кресле сидит молодой человек, типичный англо-сакс, с упрямым подбородком и хищным носом, с обязательной сигарой во рту. Тент колышется над ним, не открывая часть бархатного полога южного ночного неба. Матовый лампион бросает мягкий, боковой луч света на одну часть кресла. И в этом луче крупными жирными буквами застыл уголок газеты с какими-то причудливыми широковещательными объявлениями.
Неслышными шагами на толстых резиновых подошвах, мчится к нему по узкой палубе, лентой обежавшей капитанский мост, человек в форме судового телеграфиста.
— Сэр, вам опять радио-телеграмма!
— Благодарю! — небрежный кивок, тело не меняет позы и только рука англичанина протягивается за телеграммой.
Телеграфист исчезает и теперь можно заметить, что все англо-саксонское спокойствие не в состоянии замаскировать, если не тревогу, то значительный интерес к нескольким словам на узком клочке бумаги.
«Продолжайте путь Шанхая. Дальнейшие инструкции радио».
Теперь, по крайней мере, все ясно. Впрочем это было ясно и прежде. Стоило из этого делать тайну.
Молодой джентльмен тщательно обследовал еще раз узкую полоску бумаги. Телеграмма была отмечена Калькуттой, сегодняшним днем.
Почему, все-таки, такие предосторожности на английском пароходе, в пределах Британской империи. Он хорошо знал, что телеграмма из Лондона и, казалось, незачем было ее передавать через Калькутту, помечая индийскую столицу исходным пунктом.
Легкие шаги заставили его быстро спрятать клочек бумаги в боковой карман. Из полутьмы в круг света от ближайшего лампиона вышла высокая, стройная англичанка, с развитыми плечами и крепкими обнаженными руками, выдававшими в ней новую породу женщин-спортсменок.
Молодой человек встал навстречу пришедшей.
— Неправда-ли созвездия южного неба гораздо эффектнее наших северных? — заговорила она, спокойно усаживаясь в кресло и обмахиваясь веером.
Молодой человек подумал: «Однако, какая точность! Не успел я прочесть телеграмму, как эта фея уже здесь!» и он стал внимательно разглядывать соседку. Породистые узкие руки, несколько сухие ноги, рыжие волосы и очаровательная окраска щек. Она путешествовала одна. Он познакомился с ней в библиотеке, причем инициатива скорее была с ее стороны. Тогда он еще подумал: «Вероятно эксцентричная американка». Это знакомство было приятно ему, но одно обстоятельство несколько портило впечатление. Мисс Эвелин, как она назвала себя, также охотно сводила знакомство почти со всеми пассажирами 1-го класса. За завтраком она болтала с толстым полковником индийской службы, утром играла в лаун-теннис с молодыми американцами, днем плавала в бассейне с японскими студентами, ловкими, прекрасными пловцами, а вечером прижималась в фокс-тротте к широкоплечему английскому капитану, ехавшему в экспедиционный корпус в Шанхай. Такая развязность несколько охладила первое приятное впечатление, но он все-таки не упускал ее из виду, и вот однажды... Это было вечером накануне прихода в Калькутту. Толстый полковник сидел в кресле на верхней палубе, тяжеловато кокетничая с молодой мисс. Сам он был в это время в любимом кресле, полускрытом в тени, и видел совершенно отчетливо, как она, незаметно для собеседника, старалась то веером, то просто рукой подвинуть к себе телеграмму, которую полковник получил по радио, повидимому из Бомбея, равнодушно прочел и небрежно бросил на стол.
Наконец, выбрав удобный момент, когда по близости не было ни одного лакея, она томным голосом заявила о том, что ей жарко и она охотно выпила бы чего-нибудь холодного. Осмотревшись несколько раз по сторонам и не видя слуг, полковник поднялся, чтобы пройти к соседнему салону. Тогда мисс Эвелин хищно схватила телеграмму, быстро прочла и положила на место, равнодушно играя веером.
— Шпионка! — подумал он. — Англичанка-шпионка, следит за индийским полковником и теперь, повидимому, за мной. Непонятно! Кто может быть в этом заинтересован? Неужели — двойная игра или страховка?! — И он быстро перебрал в памяти все происшедшее с ним за последние недели.
Его звали Аллан Каттоу. По профессии он был журналист, темпераментный горячий мастер газетного слова, с достаточной долей энергии и предприимчивости, которая всегда выделяла его из серой среды его товарищей. Он работал в большой лондонской газете, имевшей возможность держать разъездных корреспондентов по всему миру. Страсть к путешествиям и приключениям толкнула его именно по этому пути. Первое большое путешествие он совершил по Африке, пройдя от устья Конго до верховьев Нигера, и критика благоприятно встретила его блестящие фельетоны и большую книгу, посвященную африканской экспедиции.
После этого его послали в Китай. Он побывал в горячем, беспокойном Кантоне, поднялся по Ян-Цзе-Цзяну до Чункина, посетил столицу китайского буддизма Ланчжоу, и на этот раз привез на родину блестящий патриотический памфлет, в котором смело издевался над слабостью нынешней английской позиции в Китае, недостойной великой империи. Он указывал на быстрый рост японского влияния и американской торговли, причем особенно напирал на то, что высокомерие англичан, попавших на китайскую почву, обязывает их к некоторой лени, стесняет в средствах и приемах борьбы, тогда, как японцы ловки, подвижны, проникают в толщу китайской массы и не стесняются в методах, ради процветания империализма страны Восходящего Солнца.
На этот раз на него было обращено внимание не только критики, но и несколько иных сфер. Через две недели после приезда из маленького шотландского городка, где проживала его мать, в Лондон, он получил через редакцию официальное предложение явиться в хорошо известный ему дом по Доунинг-Стрит.
Аллан был не мало смущен приглашением. Представительный швейцар посмотрел на пригласительную бумажку, указал ему путь и, скользнув в быстром лифте, а дальше пройдя по темному коридору старого здания, Аллан оказался перед дверью, за которой находился кабинет заведывающего Отделом Дальнего Востока Министерства Иностранных Дел.
Важный сановник принял Аллана чрезвычайно любезно, приказал никого не впускать и пододвинул Аллану ящик с сигарами. Аллан понял, что беседа будет долгой и интимной. Эти полчаса, проведенные в кабинете одного из руководителей английской политики, он охотно вспоминал в душные ночи на пароходе, когда внезапная поездка на Восток казалась ненужной и нежеланной.
— Вы проявили в Китае зоркий глаз и уменье делать выводы! — медленно говорил сановник, пуская дым к потолку. — Такие люди нам особенно нужны в нашей колониальной политике. Величие Британской империи всегда строилось на готовности ее сынов итти на большие жертвы во славу родины. У вас есть желание отличиться... Не возражайте, не возражайте! — перебил он сам себя, — Это как раз не плохо, нужно только уметь сочетать служение собственным интересам с интересами родины. — Повторяю, вы честолюбивы и перед вами открывается путь к большим успехам.
Сановник переменил позу и, склонившись к Аллану, продолжал.
— Поручение, которое мы хотим вам дать, несколько необычное, вернее можно подумать, что оно необычное. На самом же деле такие поручения выполнялись и выполняются всюду, где ведет борьбу англо-саксонская раса за первенство в мире. — Это в особенности важно в Китае. Вы сами хорошо знаете, как сложно переплелись интересы различных держав в Восточной Азии. К тому же там сейчас развивают энергичнейшую деятельность агенты Коминтерна. С ними нужно бороться всеми средствами и все средства против них хороши. Вы должны понять это хорошенько. Мы не можем сейчас открыто, военной силой действовать в Китае, — как не велики наши интересы в Китае, — для этого еще не настало время, и мы не можем порвать со всем миром. Должна создаться определенная обстановка, и тогда заговорят наши славные пушки, но сейчас это было бы, по меньшей мере, преждевременно. Словом интервенция невозможна, но наказать отдельных зарвавшихся генералов, одернуть в нужный момент эти революционные банды — бывает необходимо. Для этого нужны не общие, а местные условия, и нужна, понимаете-ли, ловкость. Британский лев может обнаружить когти и не становясь в гордую позу, но это нужно делать искусно. Конечно, у нас есть обширная агентура в Китае, в этом никто не сомневается, но это техники дела, ремесленники, кроме них, нам нужны еще художники, артисты...
— Провокаторы — дополнил про себя Аллан.
— Вы не подумайте ничего дурного! — продолжал сановник. Прежде всего нужно быть реалистом. Раскройте историю, не ту историю, которую пишут для школ... Я мог бы вам показать много интересного в наших архивах. Документы, которые свидетельствуют о том, что равная часть принадлежала завоевателю Индии Роберту Кляйву и тем, кто незаметно трудился над созданием условий, при которых Роберт Кляйв мог раздавить Великого Могола. А история создания Южно-Африканских колоний, эта замечательная работа великого гения политики, Сесиль Родса, искусственно вызывавшего восстания, чтобы английским оружием подавить их и пройти еще дальше по пути завоевания. В тени каждой великой фигуры прячутся эти на первый взгляд незначительные, но истинные сыны своей родины, истинные патриоты, которые делали не менее значительное дело. Даже около неподражаемого Нельсона вы видите фигуру талантливой женщины Эмму Лионны, леди Гамильтон.
— Тоже английская патриотка! — подумал Аллан, не чуждый юмора.
Сановник быстро перешел к перечислению всех благ, которые ждут Аллана, в случае успешного выполнения поручений.
В течение всего разговора у Аллана было чувство ненужности этих громких фраз и совершенно лишних увещеваний. Это дело было ему по душе и, благодаря его практическому, как он полагал, характеру, не нуждалось в искусственных оправданиях. Когда он понял, что цена за это дело будет приличная, он, глядя прямо в глаза сановнику, заявил:
— Это меня устраивает!
Его глаза играли холодной усмешкой умного, понимающего свое положение игрока.
— Могу я теперь узнать, каковы будут точные директивы?
— Директивы? — засуетился, теряя несколько свою важность сановник. — Директивы не сейчас. Сейчас я могу вам сказать только следующее. В Английском Банке вы получите чек на расходы ближайшего месяца, такой же аккредитив будет вас ждать на месте назначения. В следующий понедельник выезжайте на «Рояльстар» в Сингапур, обязательно на «Рояльстар».
По дороге вы получите директивы: ехать ли вам дальше или же остаться там, а то и вернуться назад .. — Не совсем, конечно, назад...
— Неужели я могу понадобиться в Индии? — подумал Аллан.
— В дороге же вы получите адреса лиц, с которыми вам придется вступить в контакт. Итак, до свиданья! Я думаю, успех нашего общего дела обеспечен...
Аллан отвечал короткими фразами на замечания своей соседки, делавшей вид, будто она полна очарования южной ночи, но быстрые взгляды, бросаемые иногда в его сторону, убеждали Аллана в том, что внимание мисс Эвелин гораздо больше занято его особой, нежели игрой звездных отражений в теплых волнах Индийского океана.
— Не понимаю! — подумал про себя Аллан. — Зачем это может быть нужно? Не может же эта англичанка быть шпионкой наших врагов. Это явный абсурд. Эта изящная леди не может быть большевичкой, и ведь не поклонница же она Сун-Ят-Сена.
Воспользовавшись минутой молчания, он демонстративно вынул телеграмму, быстро пробежал ее и опять сунул в карман. Англичанка вздрогнула и нельзя было не заметить, как интересует ее эта телеграмма.
— Неопытная, видимо, из начинающих! — подумал Аллан.
Из-за горизонта поднялась поздняя красная луна, на минуту сделав всю картину тихой ночи зловещей, наполненной грозовых алых линий и точек. Океан запылал яркой дорогой, огненным ковром синих глубин и красноватых отблесков. Был поздний час, и жизнь на пароходе затихала.
Каюты Аллана и молодой мисс были в том же коридоре. Аллан вошел к себе и вскоре вновь вышел, намереваясь ещё раз подняться на палубу. Мисс Эвелин опять оказалась в коридоре.
Словно, не замечая ее, он не запер дверь каюты и пошел к лестнице. Через пять минут, он крадущейся походкой, не слышными шагами возвращался к себе. Дверь его каюты была приоткрыта. В коридоре было пустынно.
— Неужели так неловко? — подумал он, и быстро распахнул дверь. В темноте навстречу ему двинулась фигура. Аллан потянулся к кнопке выключателя, и услышал сначала порывистое дыхание, а потом внезапно две руки обвили его шею и голос мисс Эвелин, сначала с какой-то натяжкой, а потом с тоской, которую можно было принять за тоску страсти, прошептал,
— Милый, милый, вы так мне приятны! Я решилась сама...
Аллан колебался одну минуту. Она была в том же платье с белым пышным веером. Он усмехнулся и крепко поцеловал ее в губы.
Отшумел Сингапур, интернациональная гавань, где желтые и бронзовые маленькие лица смешиваются с загорелыми, высокими лбами, где черные аннамиты, ловкие как обезьяны, встречаются с высокими индусами, а интернациональная речь звучит над городом и гаванью, полной косыми парусами, узкими туземными лодками и грязными, как всюду, маленькими пароходиками и моторными лодками, поднимающими несообразно высокую волну.
Вдоль высоко поднимающихся из моря берегов Зондских Островов, этих экзотичнейших кусков земли, шел своим путем «Рояльстар» к берегам взволнованного Китая.
Мисс вошла в свою роль и странный роман продолжался. Но как ни старался Аллан выведать у нее что-нибудь способное объяснить ее поведение, все было безуспешно. Она ехала в Шанхай, где ее родственникам принадлежала, по ее словам, концессия. Он также получил директиву направиться в Шанхай к командиру экспедиционного корпуса, и решил, что на месте он выведает большее. Через несколько дней «Рояльстар» медленно вошел в порт Бузун, ворота Шанхая, и они расстались.
