Двое мужчин, звали их Ломэкс Гардер и Джон Франтинг, осенним днем шли бок-о-бок по Морскому бульвару приморского городка-курорта Квангэт, расположенного на берегу Английского канала. Оба были прилично одеты, имели вид людей умеренного достатка и были в возрасте около тридцати пяти лет. На этом и кончалось их сходство. Ломэкс Гардер обладал утонченными чертами лица, на редкость высоким лбом, белокурыми волосами. В его мягких манерах чувствовалось что-то почти извиняющееся. Джон Франтинг был грубо сколоченный человек, с низко нависшими бровями и тяжелым подбородком. Вид у него был нахмуренный и вызывающий. Наружность Ламэкса Гардера cooтветствовалa общепринятому представлению о поэте, за исключением того лишь, что он был тщательно выбрит. Он на самом деле был поэтом. Наружность же Джона Франтинга соответствовала общепринятому представлению об игроке, боксере-любителе и, в досужее время, обольстителе женщин. Общепринятые представления иногда отвечают истине.
Ломэкс Гардер, нервно застегивая свое пальто, спросил спокойным, но твердым и настойчивым тоном:
— Разве вам нечего сказать?
Джон Франтинг внезапно остановился перед лавкой, на фасаде которой висела вывеска:
«Гонтль. Оружейный мастер».
— Не на словах! — ответил Франтинг. — Я зайду сюда.
И порывисто вошел в маленькую, невзрачную лавку.
Ломэкс Гардер полсекунды поколебался, затем последовал за своим спутником.
Лавочник оказался джентльменом средних дет, одетым в черную бархатную куртку.
— Добрый день! — приветствовал он Франтинга с учтивой снисходительностью, которая, казалось, говорила, что Франтинг оказался мудрым и счастливым человеком в том, что узнал о существовании Гонтля и что у него хватило ума зайти к Гонтлю. Ибо, имя Гонтля пользовалось почетом и уважением всюду, где только спускают курок.
Гонтль был известен не только вдоль всего побережья канала, но и по всей Англии. Спортсмены, желая купить себе ружье, приезжали в Квангэт с далекого севера и даже из Лондона. Было достаточно сказать: «Я купил его у Гонтля», или: «Старик Гонтль рекомендовал его», чтобы заставить умолкнуть всякие споры о достоинстве какого-либо огнестрельного оружия. Знатоки склоняли голову перед непревзойденной репутацией Гонтля. Что же касается самого Гонтля, то он, — правда, вполне извинительно, — был крайне тщеславен. Его уверенность, что ни один оружейный мастер во всем мире не может сравняться с ним, была непоколебима. Он продавал ружья и винтовки с жестом монарха, оделяющего знаком отличия. Он никогда не аргументировал, он только констатировал, и с ледяной важностью осведомлял противоречащего ему покупателя о местонахождении двери своей лавки.
— Добрый день! — угрюмо ответил Франтинг и сделал паузу.
— Чем могу служить? — спросил м-р Гонтль, как бы говоря: — «Ничего, не бойтесь! Лавка эта ужасная и я ужасный, но я вас не съем».
— Мне нужен револьвер! — отрезал Франтинг.
— А... револьвер! — протянуд м-р Гонтль, словно говоря: «Ружье или винтовку, вот это да! Но peвольвер — оружие без индивидуальности, массового изготовления... Все же, я полагаю, мне следует снизойти до того, чтобы удовлетворить вас».
— Предполагаю, что вам кое-что известно насчет револьверов? — спросил м-р Гонтль, выкладывая на прилавок образцы этого оружия.
— Немного!..
— Знаете вы Веблей, III?
— Не могу этого сказать.
— Ах! Лучшее для всех обычных целей. — Взгляд м-ра Гонтля предостерегающе говорил: «Будьте добры не возражать мне».
Франтинг рассматривал Веблей, III.
— Вы понимаете, — сказал м-р Гонтль, — самое существенное то, что пока барабан плотно не закрыт, из него нельзя выстрелить, поэтому, он не может разрядиться и искалечить или убить самого убийцу. — м-p Гонтль величественно улыбнулся своей самой заплесневелой шутке.
— А как насчет самоубийства? — угрюмо спросил Франтинг.
— Ага!
— Покажите мне, как его заряжать! — сказал Франтинг.
М-р Гонтль достал патроны и выполнил это разумное требование.
— На дуле небольшая царапина? — заметил Франтинг. М-р Гонтль с болью в сердце нагнулся над револьвером. Он хотел было гoрячо опровергнуть замечание Франтинга, но, к своему сожалению, не мог спорить против факта.
— Вот вам другой револьвер, — сказал он, — раз уж вы так разборчивы.
— Пожалуйста, зарядите его!
М-р Гонтль зарядил второй револьвер.
— Мне хотелось бы испробовать его.
— Конечно! — ответил м-р Гонтль и повел Франтинга через заднюю дверь лавки вниз, в подвал для испытания револьверов.
Ломэкс Гардер остался один в лавке. Он долго колебался, потом взял забракованный Франтингом револьвер, повертел его в руках, положил на прилавок и взял снова. Задняя дверь внезално открылась и, от неожиданности, Гардер опустил револьвер в карман своего пальто. Необдуманный, совершенно непроизвольный поступок. Он не осмелился вынуть peвoльвер, плотно засевший в кармане.
— А патроны? — спросил м-р Гонтль.
— О, — ответил Франтинг, — я сделал всего один выстрел. Пока что, мне более чем достаточно пяти зарядов. Сколько он весит?
— Дайте-ка мне взглянуть. Четырехвершковое дуло? Один фунт и четыре унции.
Франтинг уплатил за револьвер, получив с пятифунтовой бумажки тринадцать шиллингов сдачи, и с оружием в руках вышел из лавки, прежде чем Гардер решил как ему поступить.
— А для вас, сэр? — обратился м-р Гонтль к поэту.
Гардер внезапно сообразил, что м-р Гонтль принял его за отдельного покупателя, случайно вошедшего в лавку на одно мгновенье позже первого: за все время покупки револьвера Гардер и Франтинг не обменялись ни одним словом, а Гардеру было хорошо известно, что в обычае наиболее избранных магазинах совершенно игнорировать второго покупателя, пока не окончено с первым.
— Я хочу посмотреть рапиры, — заикаясь проговорил Гардер единственные, пришедшие ему в голову, слова.
— Рапиры! — негодующе воскликнул м-р Гонтль, словно говоря: «Неужели же вы воображаете, что я, Гонтль, оружейный мастер, продаю такие негодные вещи, как рапиры!»
После короткой беседы Гардер извинился за беспокойство и ушел... как вор.
— Я зайду попозже и уплачу ему! — успокоил он свою непослушную совесть. — Или, нет, лучше пошлю ему анонимный перевод по почте.
Он пересек бульвар и увидел Франтинга. Уменьшенная расстоянием фигура левши, одиноко маячила вдали на пустынном песчаном берегу и целила из peвoльвера. Гардеру показалось, что он уловил звук выстрела. Он продолжал наблюдать. Наконец, Франтинг повернулся и пошел наискось по берегу.
— Он возвращается обратно в «Бельвю»! — подумал Гардер.
«Бельвю» было название того отеля, около которого он полчаса тому назад встретил выходящего Франтинга. Он медленно направился к белому зданию отеля, но Франтинг опередил его. Заглянув с улицы в зеркальное окно, Гардер увидал Франтинга, уже сидящего в вестибюле. Потом Франтинг поднялся и исчез в длинном, примыкающем к вестибюлю, коридоре. Гардер с несколько виноватым видом вошел в гостиницу. У дверей не было портье. А в вестибюле ни одной души. Гардер пошел вдоль коридора.
Пройдя коридор, Ломэкс Гардер очутился в биллиардной комнате, наполовину каменной, наполовину деревянной пристройке, во дворе, позади главного здания гостиницы. Крыша из железа и запыленного стекла поднималась под острым углом кверху. Высокие стены гостиницы с двух сторон затемняли свет. Наступили уже сумерки. В камине слабо горел огонь. Большой радиатор парового отопления, под окном, был холоден как сталь; хотя лето прошло, зима еще официально не началась, в маленькой, экономно поставленной гостинице и в комнате было холодно. Тем не менее, из уважения к английскому пристрастью к свежему воздуху, окно было раскрыто настежь.
Франтинг стоял спиной к крошечному огоньку камина, в пальто, с незажженной папиросой в зубах. При виде Гардера он вызывающе приподнял свой подбородок.
— Итак, вы продолжаете ходить за мною повсюду? — злобно сказал он.
— Да! — ответил Гардер с присущей ему странной мягкой застенчивостью.
— Я нарочно приехал сюда, чтобы поговорить с вами. Я сказал бы вам раньше все, что мне надо, но случилось так что вы выходили из отеля как раз в тот момент, когда я хотел войти в него. Вы, повидимому, не желали разговаривать на улице, но эта беседа необходима. Я должен вам кое-что сообщить...
Он cобрал все свое хладнокровие и двинулся от двери к биллиарду.
Франтинг поднял руку, расправляя в сумерках тупые концы своих грубых пальцев.
— Послушайте-ка! — перебил он с холодной, размеренной жестокостью . — Вы не можете сообщить мне ничего чтобы мне не было известно. Я вам скажу все, что требуется и когда кончу, вы можете убираться вон. Мне известно, что моя жена взяла пароходный билет от Гарвича до Копенгагена, что она выправила себе заграничный паспорт и уложила свои вещи. Разумеется, мне также известно, что с тех пор, как ваши стишки, задевающие строгую мораль и общественные устои добропорядочного английского общества, сделали вас весьма подозрительной личностью в глазах не только всех приличных людей, но и представителей власти, вы предпочитаете держаться подальше отсюда и проводите большую часть вашего драгоценного времени именно в Копенгагене. Но это меня не касается. Точно так же, как вас не должна касаться семейная жизнь вашей сестры. Напрасно она прибегает к вашему родственному заступничеству: я не желаю иметь с вами никакого дела. Если ей не нравится мое обращение с ней, пусть попробует добиться развода. Сомневаюсь, чтобы это ей удалось. Даже если бы я был худшим из мужей в мире, наши английские законы, слава богу, твердо охраняют брак. Кстати, я только что получил письмо от Эмилии. Она знает, что я нахожусь здесь. Это объясняет мне, каким образом вам стало известно мое местопребывание.
— Вполне! — спокойно подтвердил Гардер. Франтинг вытащил из кармана письмо, развернул его и прочел вслух несколько строк.
«Я окончательно решила покинуть тебя. Все переговоры насчет необходимых формальностей поручаю вести моему брату. Жить с тобой дольше я не в силах: это слишком тяжело и унизительно... ». И так далее, и так далее.
Франтинг разорвал письмо пополам, швырнул одну половину на пол, вторую свернул трубочкой, повернулся к камину и зажег о нее свою папиросу.
— Вот что я думаю о ее письме! — процедил он сквозь зубы. — Как бы там ни было, Эмилии не уйти от меня! — Он вынул из кармана револьвер.
— Вы видите эту штучку, которую я купил на ваших глазах? Ничего, не бойтесь. Я не угрожаю вам и в мои намерения вовсе не входит пристрелить вac. Но если моя жена сбежит от меня, я последудую за ней, — будь это Копенгаген или Северный полюс, — и убью ее вот этим самым револьвером. А теперь убирайтесь вон!
Франтинг засунул обратно револьвер и яростно задымил папиросой.
Ломэкс Гардер посмотрел на его угрюмую, свирепую и озлобленную физиономию и с уверенностью почувствовал, что ничто не остановит Франтинга от выполнения своего намерения. Если Эмилия покинет его, ей не быть в живых. Ничто и никто в мире, кроме него, не защитит ее от смертельной угрозы ее мужа. Но с другой стороны, чаша терпения этой исстрадавшейся женщины переполнилась до краев и она ни за что не переменит своего решения. В его мозгу ярко вспыхнуло представление неизбежной трагедии.
Он сделал шаг вперед, вдоль биллиардного стола, и одновременно Франтинг поддался ему навстречу. Ломэкс Гардер вытащил из кармана револьвер, прицелился и спустил курок.
Франтинг грузно опустился вниз. Верхняя половина его тела повисла на краю биллиарда. Он был мертв. Звук отдачи прозвенел в ушах Гардера, как задетая пальцем скрипичная струна. Он увидел на загорелом виске Франтинга маленькую красноватую дырку.
— Что же! — подумалось ему. — Кому-то надо было умереть. Пусть лучше он, чем Эмилия. — Он ощущал какую-то правоту в том, что сделал, но вместе с тем ему было несколько жаль Франтинга.
Потом он испугался. Испугался за самого себя, — ему вовсе не хотелось умирать и особенно на эшафоте, а также за Эмилию. Ведь без него она останется одинокой и беспомощной... Падкие до семейных скандалов и драм репортеры обольют ее злостной клеветой, будут травить ее, как загнанного зверя. Ему надо тотчас же уйти отсюда...
Но только не возвращаться обратно по коридору в вестибюль отеля. Нет! Это грозит верной гибелью. Окно! Он взглянул на труп. Увидал в сгущавшейся темноте папиросу Франтинга, тлевшую на линолеуме, поднял ее и швырнул в каминную решетку.
Во всю ширину окна висели кружевные занавески. Откинув одну из них в сторону, он выглянул наружу. Во дворе было гораздо светлее, чем в комнате. Он надел перчатки, сел на подоконник, перенес ноги и очутился на мостовой двора. Занавеска приняла прежнее положение.
Торопливо осмотрелся кругом. Никого! Ни в одном из окон не было света. Он заметил зеленую деревянную калитку. Толкнул ее. Она распахнулась... Мгновением позже, обогнув здание, он снова оказался на Морском бульваре. Но теперь он был беглецом. Куда же бежать? Налево или направо? Внезапная идея осенила его. Удачная идея, как сбить с толку его преследователей. Он вернется в отель с главного входа. Медленно и непринужденно он вошел через большую дверь. Его приветствовал пожилой портье.
— Добрый вечер, сэр!
— Добрый вечер. Есть у вас свободные комнаты?
— Полагаю, что eсть, сэр. Экономка только что вышла, но она скоро вернется. Не угодно ли будет присесть? Хозяин уехал в Лондон.
Портье неожиданно повернул выключатель. Ломэкс Гардер, моргая глазами от яркого света, вошел и уселся.
— В ожидании я бы выпил коктейль! — заметил убийца со слабой улыбкой. — Пожалуйста дайте мне «Бронкс».
И оставшись один, в холодном вестибюле, подумал:
«Вот так отель! Неужели в нем нет другой прислуги. кроме этого портье? Ho, конечно, ведь теперь мертвый сезон. А возможно-ли, что никтo не слыхал звука выстрела?».
Гардер ощутил сильное желание убежать. Однако, это было бы чересчур опасно. И он удержал себя.
— Сколько? — обратился он к портье, который с удивительной быстротой появился вновь с подносом в руке; на подносе стоял бокал.
— Один шиллинг, сэр!
Убийца дал ему восемнадцать пенсов и пригубил из бокала.
— Очень вам благодарен, сэр! — портье принял у него стакан.
— Послушайте! — сказал Гардер. — Я загляну сюда снова. Мне надо сделать кое-какие покупки.
И медленно вышел в темноту Морского бульвара.
Ломэкс Гардер облокотился на каменный парапет Квангэтского мола. Кругом не было ни души. Наступила ночь. На противоположной стороне гавани ярко горел свет маяка. Огни судов на море, то красные, то зеленые, то белые тянулись бесконечной вереницей в обоих направлениях. Волны мягко плескались о длинную стену мола. С нopд-вeстa дул теплый ветер. Гардер, зная, что кругом никого нет, все же оглянулся, вынул из кармана пальто револьвер и украдкой бросил его в море. Потом обернулся и уставился взглядом на таинственный, поднимавшийся амфитеатром кверху, освещенный город. На городской башне и на колокольнях церквей гулко пробили часы.
Он был убийцей; но почему бы ему успешно не избежать обнаружения? Ведь другим убийцам это удавалось! Он сохранил способность трезво мыслить. Он не был взволнован. Не растерялся. Он не оставил за собою никаких угрожающих ему улик. Портье не видел, как он в первый раз входил в отель. Никто не заметил, как он ушел после преступления. Он не оставил никаких следов своего пребывания в биллиардной. Никаких отпечатков пальцев на подоконнике. (Уже одно то обстоятельство, что он надел перчатки, наглядно показывало полное самообладание). Никаких отпечатков ног на твердой, сухой мостовой двора.
Конечно, возможно, что кто-нибудь, незамеченный им, наблюдал, как он вылезал из окна. Слабая возможность, но все же... Может, кто-либо из знающих его с виду людей заметил его, идущего рядом с Франтингом по улице. Если это лицо уведомит полицию и сообщит описание его внешности, возможно, что начнутся розыски. Нет! Напрасные опасения! В его наружности нет ничего, бросающегося в глаза случайному наблюдению, ничего — кроме его высокого лба, которым он втайне гордился, но который был закрыт шляпою.
Да, до сих пор он не сделал ни одной глупости, которые по общему мнению, всегда совершают убийцы. И был уверен, что не сделает ее и впредь. Он не испытывал обычно приписываемого убийцам желания снова посетить место преступления. Хотя он и сожалел, что необходимость вынудила его на этот поступок, но не испытывал ни малейших угрызений совести. Кто-то должен был умереть и уж, конечно, лучше это грубое животное, чем доведенная негодяем до отчаяния, измученная, кроткая женщина, которую навсегда освободил его выстрел.
Часы снова пробили. Гардер быстро зашагал к середине гавани, где была стоянка такси и покатил на вокзал...
Внезапная боязнь пронизала его. Преступление могло уже обнаружиться! Может быть полиция уже установила слежку за внушающими подозрение путешественниками... Абсурд! Однако, страх не проходил, несмотря на его явную нелепость. Шофер такси как-то странно посмотрел на него... Нет! Это лишь воображение! Он заколебался на миг, на пороге вокзальной двери, потом смело шагнул внутрь и предъявил контролеру свой обратный билет. Нигде не видно было полисменов. Он вошел в пульмановский вагон, где уже сидело пять других пассажиров. Поезд тронулся.
Подъезжая к Лондону он снова ощутил приступ страха. Не ожидают ли предупрежденные по телеграфу сыщики прихода поезда?
Нет! Никто не остановил его и не обратил на него внимания...
Двухчасовой переезд до Гарвича был для него сплошной пыткой. Он вспомнил, что оставил лежащую под биллиардом уцелевшую от огня часть письма. Глупая забывчивость! Одна из тех глупостей, которые совершают убийцы! По счастью, огромная толпа на набережной Гарвича увлекла его в своем стремительном потоке на борт большого парохода, темные трубы которого выбрасывали облака дыма в звездное небо. Одно преимущество: сыщики не съумеют обнаружить его среди этой толкотни. Разве только они задержат при обходе судна... или же будут подстерегать его при высадке в Дании...
Еще одна пересадка, все с тем же леденящим сердце трепетом страха, с парохода на отходящий на Копенгаген поезд... Наконец, он подъехал к отелю, в котором остановилась Эмилия, и постучался в дверь ее номера.
— Я не был у него! — oтветил он на ее немой вопрос. — Решил, что лучше подождать его ответа на твое письмо.
Ложь невольно срывалась с его уст. Но что он мог сказать ей? И отныне он будет упорно поддерживать эту ложь, если только его не разоблачит полиция...
— Думаю, что ты был прав! — согласилась Эмилия.
Супер-интендант полиции Квангэта и сыщик-сержант находились в биллиардной комнате отеля «Бельвю». Оба были в штатском платьи.
Мощные лампы под зелеными абажурами, какие обычно бывают в биллиардной, заливали резким светом зеленый стол и свесившееся на него, неподвижное и не сдвинутое никем с места тело Джона Франтинга.
Выходящая из комнаты поденщица столкнулась с толстым человеком, которыЙ успешно обманул полисмена, охранявшего другой конец длинного коридора, протиснулся между женщиной и стеной, поклонился обоим уголовным чинам и закрыл за собою дверь.
Супер-интендант, сухощавый, с плотно сжатыми губами и острыми усиками, сурово уставился на вновь прибывшего.
— Я гощу у моего приятеля, доктора Ферниваля! — весело заявил тот. — Вы телефонировали ему, но так как он доложен был отправиться на помощь одному из тех обстоятельств, в которых природа никак не хочет ждать, то я предложил ему заменить его здесь. Я уже встречал вас, супер-интендант, в Скотланд Ярде.
— Доктор Остэн Бонд! — воскликнул супер-интендант.
— Он самый! — ответил толстяк.
Они пожали друг другу руки, доктор Бонд с симпатией, супер-интендант полуофициально, полупочтительно, как человек, оберегающий чувство собственногo достоинства, а так же как человек, предчувствующий неприятное вмешательство, но не смеющий проявить свое недовольство. Сержант стушевался, услыхав громкое имя знаменитого любителя сыщика, гения, разрешившего сложные запутанные тайны «ЖелтоЙ Шляпы», «Трех столиц», «Двух перьев», «Золотой ложки» и т. д., и т. д., дьявольская проницательность которого снова и снова заставляла профессиональных сыщиков заслуженно чувствовать себя бездарными глупцами, и чья известная всем дружба с высшими чинами Скотланд Ярда, разумеется, вынуждала все полицейские власти обходиться с ним крайне вежливо.
— Да! — сказал доктор Остэн Бонд после детального осмотра. — Умер от пули, часа полтора тому назад. Бедняга! Кто нашел его?
— Женщина, которая только что вышла отсюда. Здешняя служанка. Когда она заходила поправить огонь в камине.
— Как давно?
— О, около часа тому назад.
— Найдена ли пуля? Я вижу, что она задела край этогo латунного кольца.
Сержант бросил взгляд на супер-интенданта, который, однако, самым решительным образом удержался от проявления какого бы то ни было удивления.
— Вот пуля, — сказал супер-интендант.
— А-а!.. Десятичная 38, — отметил доктор Остен Бонд, разглядывая сквозь очки лежащую на ладони суперинтенданта пулю. — сплющенная. Благодарю вас, с меня достаточно.
Супер-интендант обратился к сержанту.
— Вы можете позвать кого-нибудь на подмогу и убрать тело, так как доктор Бонд уже произвел свой осмотр. Что вы скажете на это, доктор?
— Конечно, — отозвался доктор Бонд, стoя у камина.
— Я вижу, что он курил папиросу.
— Либо он, либо его убийца.
— У вас есть нить?
— О, да! — Hе без гордости ответил cyпep-интендант. — Взгляните-ка сюда. Ваш фонарь, сержант! — Сыщик вытащил из кapмaнa электрический фонарик. Супер-интендант обернулся к подоконнику.
— У меня более сильный источник света, — сказал доктор Бонд, вынимая свой фонарик.
Супер-интендант показал отпечатки пальцев на раме окна, следы ног на подоконнике, и несколько ворсинок синей материи. Доктор Остэн Бонд, извлек из кармана увеличительное стекло и тщательно осмотрел все вещественные улики.
— Убийца должен быть очень высоким человеком. Вы можете заключить это по углу выстрела; на нем был синий костюм, кoторый он слегка разорвал об этот расщепленный край оконной рамы; на одном сапоге у него имеется дыра посередине подошвы, а на его левой руке всего четыре пальца. Очевидно, он вошел и вышел через окно, так как портье уверяет, что никто, кроме убитого не входил в вестибюль, — ни снаружи, ни изнутри дома, в течение целого часа до того времени, когда было совершено убийство. — Супер-интендант гордо привел еще ряд подробностей и в заключение сообщил, что он уже отдал приказание разослать повсюду описание примет преступника.
— Странно, что такой человек, как Джон Франтинг, мог позволить, кому-то влезть в окно! — заметил доктор Остэн Бонд. — А особенно бедно одетому мужчине.
— Вы лично знали покойного?
— Hет, но я знаю, что он был Джоном Франтинг.
— Каким образом вам это стало известно, доктор?
— По счастливой случайности.
— Сержант! — проговорил супер-интендант, в душе несколько уязвленный. — Прикажите констеблю привести сюда портье.
Доктор Остэн Бонд расхаживал взад и вперед, по комнате, впиваясь во все пытливым взором. Поднял бумажку, валявшуюся на ступеньке шедшего с двух сторон комнаты возвышения для скамеек зрителей. Мимоходом взглянул на нее и бросил ее снова на пол.
— Почему вы уверены в том, что никто не входил сюда во вторую половину сегодняшнего дня? — обратился супер-интендант к портье.
— Потому что я все время был в швейцарской, сэр!
Портье лгал. Но ему надо было заботиться о своем благополучии. Накануне он получил выговор за то, что против правил отеля отлучился с своего поста. Воспользовавшись отсутствием хозяина, он снова согрешил и боялся увольнения, если его проступок обнаружится.
— Вам был виден оттуда весь вестибюль?
— да, сэр!
— Может быть убийца забрался сюда заранее? — робко вставил сержант.
— Нет! — возразил супер-интендант. — Поденщица входила сюда дважды. Сначала, как раз перед приходом Франтинга. Увидела, что огонь в комнате гаснет, отправилась за углем, и потом вepнулась с угольной корзиной. Но вид убитого испугал ее и она опрометью выбежала из комнаты.
— Да, — заметил портье, — я видел, это! — Новая ложь. По знаку супер-интенданта он удалился.
— Мне бы хотелось побеседовать с этой поденщицей! — сказал доктор Остэн Бонд.
Супер-интендант заколебался. С какой стати прославленный любитель-сыщик будет ввязываться в то, что его вовсе не касается! Но затем он вспомнил о дружеских связях любителя с Скотланд-Ярдом и послал за поденщицей.
— Вы сегодня вытирали это окно? — спросил ее доктор.
— Да, если это вам будет угодно, сэр.
— Покажите мне вашу левую руку. — Оторопевшая неpяxa повиновалась. — Каким образом вы потеряли ваш мизинец?
— Несчастный случай, когда я катала белье, сэр!
— Пожалуйста, подойдите к окну и положите на него ваши руки. Но сначала снимите ваш левый сапог.
Поденщица расплакалась.
— Вам ничего не грозит, голубушка! — Успокоил ее доктор Остэн Бонд. — Подол вашей юбки оборван, не правда ли?
Когда поденщица удалилась, облегченно вздыхая и унося в руках левый сапог, доктор Остэн Бонд добродушно сказал супер-интенданту:
— Удивительная случайность! Когда она прошла мимо меня в коридоре, я успел заметить, что у нее на левой руке всего четыре пальца. Глубоко сожалею, что разбил вашу цепь улик. Но я почти с самого начала был уверен, что убийца не входил и не уходил через окно.
— Как так?
— Потому что я полагаю, что он все еще здесь, в этой комнате.
Оба полицейских осмотрелись кругом, словно в поисках присутствующегo убийцы.
— Думаю, что он тут! — доктор Остэн Бонд указал на труп.
— А куда же он запрятал после самоубийства револьвер? — ледяным, саркастическим тоном спросил супер-интендант, — когда к нему отчасти вернулся его апломб.
— Я тоже подумал об этом; — широко улыбнулся доктор Остэн Бонд. — Очень мудрое правило совершенно не прикасаться к мертвому телу до, осмотра профессионала-врача. Но хорошенько посмотреть на него — нисколько не вредит делу. Видите вы левый карман его пальто?, Замечаете вы, как он оттопырился? В нем находится нечто не совсем обыденное. Нечто, имеющее форму... Засуньте-ка в него руку!
Супер-интендант, повинуясь этому предложению, вытащил из кармана мертвеца револьвер:
— Ага! Так и есть! — сказал доктор. — Вебблей, III. Совершенно новый. Попробуйте вынуть пули. Супер-интендант разрядил револьвер. — Так, так! Три пустых гнезда. Удивляюсь, куда он израсходовал две остальных. А теперь, где эта пуля? Понятно вам, что произошло? Он выстрелил. Eгo рука опустилась и разжалась и револьвер случайно упал в карман.
— Выстрелил левой рукой, не так ли? — иронически спросил супер-интендант.
— Несомненно! Лет двенадцать тому назад Франтинг был, пожалуй, лучшим любителем-боксером легкого веса Англии. Одной из причин к этому служило то, что, будучи левшой, он огорашивал свoeгo противника: его левые выпады были гораздо опаснее правых. Я несколько раз видел, как он боксировал.
После этого разъяснения, доктор Остэн Бонд подошел к ступеньке возвышения и поднял клочок тонкой бумаги.
— Очевидно, этот обрывок был перенесен сюда от сквозняка камина, когда открыли дверь. Это — часть письма. Вы найдете обгоревшие остатки второй части в углу каминной решетки. Очевидно, он зажег о нее папиросу. Из бравады! Его последняя бравада! Прочтите-ка это.
Супер-интендант прочел.
«...повторяю, я сознаю, что ты меня любишь. Но ты убил мое чувство к тебе и я завтра покину наш дом. Мое решение бесповоротно. Э.».
Доктор Остэн Бонд, в энный раз вполне удовлетворительно продемонстрировал присущим eму, единственным в своем роде и быстрым образом, что профессиональные полицейские сыщики сущие тупицы, любезно пожелал супер-интенданту спокойной ночи, дружелюбно кивнул сержанту и с торжеством удалился.
— Я куплю траурное платье и поеду обратно домой.. — сказала Эмилия Франтинг. — Она сидела в свoeм номере Копенгагенского Палас-отеля. Ломэкс Гардер только что принес ей английскую газету с отчетом судебного следствия о смерти ее мужа. По заключению суда, в данном случае имело место самоубийство. Тайну этого, на первый взгляд, загадочного происшествия блестяще разрешил, путем своего проницательного анализа, знаменитый сыщик-любитель, доктор Остэн Бонд.
