Перевод К. Ксаниной.
Профессор Маракот, организовав экcпедицию для изучения жизни мороких глубин и с двумя помощниками — ассистентами Оксфордского университета, Сирусом Хэдлей, и механиком Биллем Скэнлан — отплыл из Англии. Вскоре после этого, в письме, написанном с Канарских островов, Хэдлей описал, как професоор Маракот объявил, что на борту находится стальная камера, в которой их опустят на дно океана. За этим письмом последовал почти год молчания, как вдруг, необычайным образом, были получены новости о профессоре Маракоте. Капитан одного парохода сообщил о находке плававшего в воде серебристого шара, в котором заключалось дальнейшее известие от Хэдлея. В нем говорилось, что камера с ее тремя обитателями успешно спускалась уже над краем Глубины Маракота, как вдруг гигантское мopское чудовище разорвало цепь, и камера погрузилась в зияющую бездну. Повествоваание Хэдлея сообщало дальше, как были изумлены профессор Маракот и его спутники, найдя на дне океана подводную расу людей, спасших их из камеры при помощи прозрачных одежд, в которых можно было свободно дышать. Хэдлей описывал, как с помощью удивительного прибора для передачи мыслей, участники приключения смогли рассказать обитателям дна океана о постигшей их катастрофе. Они сумели также с грехом пополам объясниться по-гречески с одним жрецом, oчевидно, принадлежащим к расе, которая произошла от древних греков и была взята некогда в плен атлантидами. Однажды Скэнлан принес известие, что один из атлантидов обнаружил нечто на дне океана. Все кинулись к месту происшествия.
Выбежав из комнаты, мы обнаружили, что наши друзья, возбужденно жестикулируя, спешат по коридору. Примкнув к ним, мы скоро влились в толпу, которая устремилась вдоль морского дна, предводительствуемая возбужденным вестником. Они передвигались с такой быстротой, что нам было нелегко поспевать за ними. Но они захватили с собой свои электрические фонари, и мы, несмотря на то, что отставали от них, все же могли следовать за лучами их света. Дорога лежала, как и прежде, вдоль базальтовых скал, пока мы не добрались до такого места, где ряд ступеней, выбитых долгим употреблением; вел к вершине. Взобравшись по ним, мы очутились в обрывистой местности с многочисленными острыми зубцами утесов и глубокими расщелинами, которые затрудняли наше продвижение. Выбравшись из этого хаоса древней лавы, мы попали в круглую равнину, блестевшую фосфоресцирующим светом. Там, в самой середине, лежал какой-то предмет, при виде которого у меня перехватило дыхание. Взглянув на моих сотоварищей, я прочел по изумленному выражению их лиц, что они всецело разделяют мое волнение.
Наполовину погребенный в тине, лежал большой пароход. Он накренился на бок; дымовая труба сломалась и свисала под каким-то странным углом, а бизань-мачта была снесена. Но в остадьном судно было невредимо, и такое чистое и свежее, словно оно только-что вышло из дока. Мы поспешили к нему и очутились под кормой. Можете себе представить, что мы почувствовали, когда прочли название: «Страдфорд». Лондон. — Наш корабль последовал за нами в глубину Маракота!
Разумеется, когда прошел первый момент потрясения, это происшествие не показалось нам столь непонятным. Мы вспомнили падающий барометр, убранные, по приказанию опытного норвежского шкипера, паруса и странную черную тучу над горизонтом. Очевидно, на «Страдфорд» налетел внезапный циклон феноменальной силы. Ясно было, что весь его экипаж погиб, потому что большинство шлюпок висело разбитыми у бортов, да какая шлюпка могла бы вынести такой ураган? Трагедия, несомненно, произошла спустя час или два после нашей собственной катастрофы. Может быть тот зондирующий лот, который мы видели, поднимали вверх как раз перед тем, как налетел шквал. Было странно и жутко, что мы вce еще находились в живых, в то время, как те, которые оплакивали нашу гибель, погибли сами. Мы не имели возможности установить до того, как его обнаружили атлантиды, плавало ли судно в верхних слоях океана или же оно пролежало некоторе время там, где мы его нашли.
Бедный Хови, капитан судна, или вернее то, что от него осталось, все еще был на своем посту на мостике, крепко обхватив своими окоченевшими руками решетку. Его тело и тела трех кочегаров в машинном отделении были единственные, которые спустились на дно вместе с судном. Под нашим руководством их всех сняли и погребли под илом, положив на могилу венок из морских цветов. Сообщаю эту подробность в надежде, что она послужит некоторым утешением м-с Хови в ее потере. Имена кочегаров нам были неизвестны.
Пока мы отдавали этот долг, маленькие человечки облепили роем все судно. Взглянув кверху, мы увидели их повсюду, словно мышей на сыре. Судя по их волнению и любопытству, нам стало ясно, что это было первое cовpeмeннoe судно, возможно даже пеpвый пароход, когда-либо попавший к ним вниз. Позже мы обнаружили что кислородный аппарат внутри их стеклянных колоколов не позволяет им удаляться от заряжающей станции дальше, чем на несколько часов и, таким образом, поле их деятельности на дне моря ограничено соответствующим числом миль от их центральной базы. Они тотчас же принялись за работу, разламывая потерпевшее крушение судно и снимая с него все, что могло бы пригодиться. Очень длительный процесс, не вполне законченный и до сих пор. Мы также были рады пробраться в наши каюты и достать многие из тех принадлежностей одежды и книг, которые не были безнадежно испорчены.
Среди других вещей, спасенных нами со «Страдфорда» оказался судовой журнал, в который капитан до последнего дня вносил свои записи и даже уже ввиду нашей катастрофы. Как странно было, что мы читали его пометки, а он был мертв. Запись последнего дня гласила следующее:
«3-го октября. Три мужественных, но отчаянных искателя приключений сегодня, против моей воли и моего совета, опустились в своем аппарате на дно океана и несчастье которое я предвидел, случилось. Упокой, господи, их души! Они отправились вниз в одиннадцать утра. Я несколько сомневался, разрешить ли им это, так как надвигался шквал. И напрасно я не роступил согдасно моему побуждению, хотя это только бы отсрочило неиэбежную трагедию. Убежденный, что их мне больше не увидеть, я пожелал каждому из них счастливого пути. Heкотоpoе время все шло хорошо, и в одиннадцать сорок пять они достигли глубины тысячи восьмисот футов, где нашли дно. Профессор Маракот передал мне несколько сообщений и все, казалось, обстояло благополучно, как вдруг я услыхал тревогу в его голосе и проволочный канат сильно заколебался. Мгновением позже он оборвался. Очевидно, они находились в это время над глубокой бездной, так как по просьбе профессора судно очень медленно двинулось вперед. Трубки для подачи воздуха продолжали разматываться приблизительно еще с полумилю, а потом они тоже оборвались. Это — последнее, что мы когда-либо можем надеяться усдыхать о профессоре Маракоте, м-ре Хэдлее или м-ре Скэнлане.
Однако, следует отметить одну крайне необычайную вещь, все значение которой у меня не было времени взвесить, потому что в связи с этой надвигающейся непогодой многое меня отвлекает. Тогда же было сделано глубоководное зондирование и мы отметили глубину в двадцать шесть тысяч шестьсот футов. Груз, конечно, остался на дне, но едва лишь втянув проволоку, как ни вероятно это покажется, мы обнаружили над фарфоровой чашкой носовой платок м-ра Хэдлея, с его меткой. Вся судовая команда удивлена и никто не может предположить, как могла случиться такая вещь. Возможно, что в моей следующей записи, я смогу еще что-нибудь сказать на этот счет. В надежде, что что-нибудь появится на поверхности, мы прождали еще несколько часов и втащили кверху канат. Конец его оказался зазубренным. Теперь я должен позаботиться о судне, так как я никогда не видал худшего неба. Барометр на 28,5 и быстро падает».
Вот каким образом мы получили последнее известие о наших недавних спутниках. Очевидно, на «Страдфорд» обрушился ужасающий циклон и сразу же его уничтожил.
Мы оставались около разбитого судна, пока некоторая духота внутри наших стеклянных колоколов и ощущение все увеличивающейся тяжести в груди не предостерегли нас, что наступил крайний срок для возвращения. И вот тут-то, на возвратном пути домой, случилось приключение, раскрывшее перед нами те внезапные опасности, которым подвергается этот подводный народец. Этим и объясняется, наверное, почему численность этих лодей со-временем не сделалась больше того, что они есть в действительности. Включая греческих рабов, мы определяем их числo самое большее в четыре или пять тысяч. Мы спустились по лестнице и прокладывали себе путь вдоль края зарослей, окаймлявших базальтовые скалы, как вдруг Мэнда взволнованно указал ввepх и яростно стал подавать знаки одному из нашей компании, который находился в некотором расстоянии от нас, на открытом месте. В то же время сам Мэнда и все вокруг него отбежали в сторону каких-то высоких утесов, и потащили нас за собою. Только очутившись под защитой, мы увидели причину тревоги. На некотором расстоянии над нами, быстро спускаясь, виднелась огромная рыба самой странной причудливой формы. Словно большая плавающая перина, мягкая и вздувающаяся с белой подкладкой и длинной красной бахромой, вибрациии которой проталкивали ее сквозь воду. Казалось, что у нее нет ни рта, ни глаз, но она скоро проявила свое ужасающее проворство. Нащ спутник, находившийся на открытом месте, побежал к тому же убежищу, где мы укрылись, но было уже поздно. Я видел, как его лицо исказилось от ужаса, когда он понял свою участь. Гнусное создание спустилось на него, окутало его со всех сторон и налегло на него, пульсируя ужасающим образом, словно швыряя его тело о коралловые рифы и размалывая его на куски. Трагедия разыгралась в нескольких ярдах от нас, однако, наши спутники были так подавлены ее внезапностью, что, казалось, лишились всякой способности деЙствовать. Тогда Скэнлан бросился наружу и вскочив на широкую спину твари, исполосованную красными и коричневыми отметинами, вонзил острый конец своей металлической палки в ее мягкие ткани.
Я последовал примеру Скэнлана, а в заключение и Маракот и все остальные атаковали чудовище. Оно медленно соскользнуло, оставляя позади себя след маслянистых и клейких выделений. Teм не менее, наша помощь подоспела слишком поздно: нажим огромной рыбы сломал стеклянный колокол атланта и он утонул. Тот день, когда мы понесли его тело обратно в убежище, был днем траура, но также и днем нашего триумфа, потому что наша быстрая активность усилила уважение к нам наших сотоварищей. Что же касается странной рнбы, то профессор Маракот удостоверил, что это был вид хорошо известной ихтиологам рыбы-одеяло.
Я говорю об этой твари потому, что она явилась причиной трагедии, но я мог бы написать целую книгу (возможно, я это и сделаю) про удивительную жизнь, которую мы здесь видели. Доминирующие краски в глубоководной жизни — красная и черная; растительность же — самого бледного оливкового оттенка, и с такими гибкими волокнами, что наши траллы очень редко вытаскивают ее кверху. Поэтому наука пришла к убеждению, чти дно oкeaнa голое. Многие из морских форм на редкость красивы, а другие так причудливы в своем безобразии, что похожи на бредовые видения, и так опасны, что ни одно земное животное не может соперничать с ними в этом отношении. Я видел черную меч-рыбу, длиной в тридцать футов, с ужасным клыком над хвостом, один удар которого мог бы убить всякоe живое существо. Я также видел похожую на лягушку тварь с сверлящими зелеными глазами, которая представляет собой один разинутый рот с oгромным желудком позади него. Встретиться с нею — верная смерть, разве только найдется электрический фонарь, чтобы отпугнуть ее. Я видел слепого красного угря, который лежит между скалами и убивает своим ядом, а также видел один из ужасов глубины — гигантского морского скорпиона и рыбу-фурию, которая прячется среди морских зарослей.
Однажды, мне привелось также увидеть настоящую морскую змею, — создание редко предстающее человеческому глазу, так как оно живет в самых крайних глубинax и видно на поверхности только, когда жестокая конвульсия его выгоняет из его убежища. Две из них проплыли или, вернее сказать, проскользнули однажды мимо нас, пока Мона и я прятались от них среди зарослей ламелларий. Они были громадные — около десяти футов в высоту и двести футов в длину, сверху черные, а снизу серебристо-белые, с высоким гребнем на спине и маленькими, не больше, чем у быка, глазами.
Соообщение о них, а также и о многих подобных вещах, можно будет найти в рукописи профессора Маракота, если ей суждено будет попасть в ваши руки.
Проходила одна неделя за другой нашей новой жизни, которая стала очень приятной. Понемногу мы достаточно усвоили этот давно забытый на земле язык и могли немного paзговаривать с нашими сотоварищами. В убежище нашлось бесконечно много тем, как для изучения, так и для нашего развлечения, а Маракот уже успел настолько овладеть древней химией, что, по его заявлению, он может революционировать все мировые идеи, если только он сумеет передать на землю свои познания. Среди прочих вещей, здешние обитатели научились раздроблять атом и хотя освобождаемая при этом сила меньше, чем предполагали наши ученые, она все же достаточна, чтобы снабжать их большим запасом энергии. Они ушли далеко вперед нас в познании энергии и природы эфира, а эта странная передача мысли картинами, благодаря которой мы рассказали им нашу историю, они же нам — свою, покоится на эфирном отпечатке, переведенном обратно на термины материи.
Но тем не менее, несмотря на их познания, остались такие вопросы, связанные с современным научным развитием, которые были упущены их предками.
На долю Скэнлана выпало наглядно демонстрировать этот факт. Несколько недель он находился в состоянии сдержанного волнения, затаив в себе какой-то величайший секрет и беопрестанно ухмыляясь своим собственным мыслям. В течение этого времени мы виделись с ним случайно, потому что он был крайне занят и его единственным другом и поверенным был толстый и веселый атлант по имени Бербрикс, который обслуживал часть машин. Скэнлан и Бербрикс, хотя их внешнее общение выражалось, главным образом, знаками и молчаливым похлопыпанием друг друга по спине, стали закадычными приятелями и постоянно запирались вместе. Однажды вечером Скэнлан вошел с ликующей физиономией:
— Слушайте-ка, профессор! — обратился он к Маракоту. — У меня есть одна затейка, которую мне хочется передать этому народцу. Они нам показали пару своих штучек. Полагаю, что теперь настал наш черед. Что вы скажете на то, чтобы завтра вечером созвать их всех на представление?
— Джаз-банда или Чарльстона? — спросил я.
— Чарльстон — пустяки! Подождите, пока сами увидите. Дружище, это просто можно обалдеть! Впрочем, больше не скажу ни слова. Только вот что, хозяин: я не хочу пускать вас вниз, потому что сам соорудил эту штуку и хочу сам ее вручить.
Согласно eгo желанию, на следующий вечер, вся община собралась в знакомом уже зале. Скэнлан и Бербрикс стояли на возвышении и сияли от гордости. Кто-то из них дотронулся до какой-то кнопки и вдруг..., выражаясь языком Скэнлана: «Слово за ним, он несколько удивил нас!»
— Вызывает 2.Л.О.! — крикнул звонкий голос. — Лондон вызывает Британские oстрова! Предсказание погоды. — Затем последовали обычные фразы насчет понижения атмосферного давления и антициклонов. «Бюллетень важнейших новостей. Его величество король сегодня утром совершил открытие нового флигеля детского госпиталя в Хаммерсмите... и тaк далее и так далее, в обычном стиле. Мы впервые снова перенеслись в обыденную жизнь Англии. Мы выслушали затем иностранные новости, а потом спортивные. Старый мир бездельничал попрежнему. Наши друзья Атлантиды удивленно слушали, не понимая, в чем дело. Однако, когда первым номером после новостей, оркестр заиграл марш Лоэнгрина, у них вырвался единодушный крик восторга. Смешно было смотреть, как они кинулись на возвышение, отворачивали занавеси и заглядывали за экраны, чтобы найти источник этой музыки. Да, мы навсегда наложили свой след иа подводную цивилизацию.
— Нет, сэр! — рассказывал потом Скэнлан. — Я не мог построить передаточной станции: у них нет материала, а у меня не хватает мозгов. У себя дома я соорудил сoбственный двухламповый приемник и поставил антенну рядом с протянутой поперек двора веревкой для сушки белья. Научился с ними обращаться и улавливать любую станцию Штатов. Смешно будет, — подумал я, — мы имеем под рукой все это электричество, а их стекольное дело опередило наше, неужто мы не сможем ссмастерить что-нибудь такое, что улавливало бы эфирную волну. А волна наверняка так же легко путешествует через воду, как и по воздуху. Приятеля Бербрикса едва не xватил удар, когда мы приняли первый вызов, но теперь он обучен этому делу. Думаю, что это — постоянная установка.
Среди открытий химиков Атлантиды есть один газ, в девять раз легче водорода. Маракот назвал его левиген. Его опыты над ним и внушили нам идею послать на повepхность океана стеклянные шары с известием о нашей судьбе.
Я пояснил Мэнде нашу идею и он отдал приказание рабочим силикатных мастерских; через один-два дня шары будут готовы.
— Но как мы можем вложить внутрь наши сообщения? — спросил я.
— В них оставляется небольшое отверстие, через которое вводится газ. В него мы просунем наши рукописи. Потом эти искусные рабочие запечатают отверстие. Уверен, что, когда мы отпустим шары, они выскочат на поверхность.
— И будут год болтаться, никем не замеченные.
— Возможно! Но шар будет отражать лучи солнца и наверняка привлечет к себе внимание. Мы находились на судоходной линии между Европой и Южной Америкой. Я не вижу причины, почему, если мы пошлем их несколько, не выловят хотя бы один.
Вот каким образом, мой дорогой Тальбот, это повествование попало в ваши руки. Но за ним таится еще гораздо более роковой замысел. Мысль эта возникла в творческом мозгу американского механика.
— Знаете что, друзья! — сказал он, когда мы сидели одни в нашей комнате. — Здесь внизу чудесно, и выпивка отличная и еда хорошая, да к тому же я встретил девчурку, по сравнению с которой всякая в Филадельфии выглядит, как два цента, но все-таки бывают времена, когда хочется почувствовать, что я снова взглнну на божий свет...
— У всех нас бывает такое чувство, — сказал я, — но я не вижу, как бы вы это сделали?
— Послушайте-ка, хозяин! Если эти шары с газом могут поднять кверху наше послание, они могут поднять также и нас. Не подумайте, что я в бреду, я это точно высчитал. Предположите, что мы соединим три или четыре шара вместе, чтобы получить хороший лифт. Понимаете? Потом наденем наши стеклянные колпаки и прикрепим себя к шарам. Раздается сигнал, шары отпускают и мы дуем кверху! Что нас застопорит между здешними местами и поверхностью?
— Акула, может быть?
— Ба! Акула — ерунда! Мы так будем жарить мимо всякой акулы, что она даже вряд ли разглядит нас: примет за три вспышки света. А мы получим такой разгон, что выстрелим на другом концe на пятьдесять футов в воздух. Говорю вам, что всякое чудище, увидя, как мы поднимаемся кверху, со страху забормочет свои молитвы.
— Предположим, что это возможно. А что будет дальше?
— Только не задумывайтесь о том, что будет дальше! Давайте попытаем счастья, не то мы останемся здесь на вечное сбережение. Я за то, чтобы пойти на этот риск.
— Разумеется, я стремлюсь вернуться в мир хотя бы только ради того, чтобы изложить перед научными обществами наши результаты! — сказал Маракот. — Только мое личное влияние может заставить их осознать все значение добытых мною новых сведений. Я готов попытаться вместе с Скэнланом.
Может быть, причиной моего предубежденного суждения были лучистые глаза Моны, но из всех троих я проявил наименьшую пылкость.
— Это полное сумасшедствие! Ведь если никто не будет поджидать нас на поверхности, мы непременно будем носиться по волнам и погибнем от голода и жажды.
— Чудак-человек! Как это возможно, чтобы кто-нибудь стал нас поджидать?
— Может быть, возможно устроить и это! — сказал Маракот. — Мы можем сообщить в пределах одной-двух миль, точную долготу и широту нашего положения.
— А они спустят вниз лестницу? — сказал я с некоторой горечью.
— Лестница — ерунда! Хозяин прав! Послушайте-ка, м-р Хэдлей: вы напишите в этом письме, которое вы пошлете во вселенную.... (ух, так и вижу ошеломительные строчки в газетах!), что мы находимся на 27 северной широты и 28.14 западной долготы, или как там будет правильно. Поняли? Потом вы скажете, что трое самых важных в истории людей, великий человек науки Маракот, новая звезда — собиратель насекомых Хэдлей, и Боб Скэнлан, жемчужина механики и гордость Мэррибэнка, вопят со дна моря о помощи. Успеваете вы за моими мыслями?
— Ну, хорошо, а потом?
— А там ж это их забота! Это будет вроде вызова, который они не могут забыть. То же самое, что я читал про Стенли, отыскавшего Ливингстона и тому подобное. Их дело найти какой-нибудь способ вызволить нас или поймать нас в том конце, где мы сами сможем к ним выпрыгнуть.
— Мы сами могли бы предложить им этот способ! — сказал профессор. — Пусть они закинут в эти места глубоководный бот, а мы будем его искать. Когда он появится, привяжем к нему сообщенне и попросим их присутствовать при нашем появлении.
— Толково сказано! — воскликнул Боб Скэнлан. — Вот верный способ!
— А если какая-нибудь дама пожелает разделить нашу участь, четырем будет так же легко подняться, как троим! — сказал Маракот, глядя на меня с плутоватой улыбкой.
— Что касается этого, то и пятерым так же легко, как и четырем! — заметил Скэнлан. — Но вы теперь все поняли м-р Хэдлей. Напишите это и через шесть месяцев мы снова вернемся в Лондон.
Итак, мы пускаем наши два шара в эту воду, которая для нас то же, что для вас воздух. Наши два маленьких баллона отправятся наверх. Оба ли потеряются в пути? Это возможно. Или же один пройдет все же это расстояние? Решение этого вопроса мы предоставляем судьбе. Если нам ничем нельзя помочь, то сообщите тем, кому мы дороги, что во всяком случае мы невредимы и счастливы. Если же этот замысел возможно выполнить и найдутся необходимые для нашего спасения деньги и энергия, мы указали вам тот путь, каким это может быть сделано
А пока что — прощайте или, лучше сказать до свидания.
Так заканчивалось повествование в стеклянном шаре.
Все вышеизложенное включает все факты, поскольку они были мне дocтупны в момент написания этого отчета. Пока рукопись находилась в руках наборщика, появился самый неожиданный и сенсационного рода эпилог. Я имею в виду спасение переживших это приключение паровой яхтой м-ра Фэвержера «Марион» и известие, посланное радио-передачей этого судна и принятое кабельной станцией на островах Кап-де-Верде, которая только что передала его в Европу и Америку. Это известие было составлено м-ром Кей Осборн, известным представителем Объединенной прессы.
Повидимому, тотчас же после того, как первое сообщение о положении профессора Маракота и его друзей достигло Европы, была успешно и спокойно снаряжена экспедиция в надежде спасти их. М-р Феверджер великодушно предоставил свою знаменитую паровую яхту в распоряжение спасательного отряда, к которому он сам присоединился. «Марион» в июне вышла из Шербурга, забрала в Соутгемптоне м-ра Кэй Осборн И кино-оператора и тотчас же направилась к тому месту океана, которое было указано в оригинальном документе. Она достигла его первого июля.
Они спустили глубоководный проволочный лот и медленно потащили его по дну океана. На конце этого лота, рядом с тяжелым свинцом, была подвешена бутылка с запиской. Записка гласила:
— Ваше сообщение получено миром и мы здесь, чтобы помочь вам. Мы повторяем это извещение по нашей радио-передаче, в надежде, что оно дойдет до вас. Мы будем медленно пересекать вашу область. Когда вы отвяжете эту бутылку, пожалуйста поместите в нее ваше собственное извещение. Мы будем действовать согласно вашим инструкциям.
В течение двух дней «Марион» медленно крейсировало взад и вперед без всякого результата. На третий день спасательный отряд ожидал большой сюрприз. Небольшой, ярко светящийся шар выскочил из воды в нескольких стах ярдах от яхты. Он оказался стеклянным носителем известия того же вида, который был описан в оригинальном документе. Когда его с некоторым затруднением разбили, то прочли следующее:
— Спасибо дорогие друзья! Мы высоко ценим вашу преданность и энергию. Мы с легкостью получаем ваши радиосообщения и в состоянии отвечать вам таким же способом. Нам удалось завладеть вашим лотом, но течение высоко подняло его и он проносится мимо нас скорее, чем даже самый быстрый из нас может двигаться, преодолевая сопротивление воды. Мы предполагаем отважиться на нашу попытку завтра в шесть часов утра. По нашему вычислению, это будет четверг, 5-го июля. Мы будем появляться по одному, чтобы каждый вытекающий из нашего опыта совет мог быть передан по радио тем, кто будет подниматься позже. Еще раз сердечно благодарим.
Маракот. Хэдлей. Скэнлан.
Передаю дальше слово м-ру Кей Осборн:
— Стояло чудное утро и глубокое сапфирное море растилалось гладкое, как озеро. На великолепном своде ярко голубого неба не было ни малейшей тучки. Весь экипаж «Марион» с раннего утра был на ногах и с живейшим интересом ожидал событий. При приближении шести часов наше напряжение стало мучительным. На нашу сигнальную мачту был поставлен сторожевой и ровно за пять минут до назначенного часа мы услыхали его крик и увидали, что он указывает на воду... Все мы столпились на этой стороне палубы и мне удалось вскарбкаться на одну из шлюпок, откуда мне все было ясно видно. Я увидел сквозь тихую воду что-то похожее, на серебряный пузырь, приближающийся с большой быстротой из глубины океана. Оно разорвало поверхность воды приблизительно в двухстах ярдах от судна и взлетело прямо на воздух. Красивый сверкающий шар, около трех футов в диаметре, поднялся на большую высоту и потом легким течением ветра его отнесло в сторону, совершенно так же, как относит игрушечный воздушный шарик. Это было удивительное зрелище. Но оно наполнило нас боязнью, так как повидимому, скрепления ослабли и ноша, которую привязали к шару, слетела в пути. Тотчас же была передана радиограмма:
— Ваш вестник появился вблизи судна. Ничего прикрепленного к нему не оказалось и он улетел.»
Тем временем мы спустили шлюпку, чтобы быть наготове ко всякому событию.
Как только минуло шесть часов, наш сторожевой дал новый сигнал и мгновением позже я заметил другой серебряный шар, всплывавший из гдубины гораздо медленнее первого. Достигнув поверхности, он стал раскачиваться в воздухе, а его ноша держалась на воде. По рассмотрении эта ноша оказалась большим свертком книг, рукописей и различных предметов, завернутых в оболочку из рыбьей кожи. Мы подняли его на палубу и сообщив об этом по радио с нетерпением стали ожидать следующего прибытия.
Оно не заставило себя долго ждать. Снова серебряный пузырь, снова разорвалась водяная поверхность, но на этот раз блистающий шар взметнулся высоко в воздух. К нашему удивлению, под ним была подвешена тонкая фигура женщины. Толчком ее подняли в воздух, но мгновением спустя ее шар понесся в сторону судна.
Вокруг верхнего изгиба стеклянного шара было крепко прилажено кожаное кольцо. От него спускались длинные ремни, прикрепленные к широкому кожаному поясу вокруг хрупкой талии женщины. Верхняя часть ее тела была покрыта странным грушевидной формы стеклянным абажуром. Я называю это стеклом, но абажур был из того же гибкого, легкого материала, как и стеклянный шар. Он был почти прозрачным, с серебряными прожилками. Эта стекляная одежда имела тугие эластичные закрепы на плечах и талии, благодаря чему она была совершенно водонепроницаемой. Внутри же она была снабжена, как было описано в оригинальном манускрипте Хэдлея, новым, но очень легким и практичным химическим аппаратом для возобновления воздуха. С некоторым трудом мы подняли женщину на палубу и удалили дыхательный колокол. Она лежала в глубоком обмороке, но ее равномерное дыхание внушало нам надежду, что она скоро оправится от последствий быстрого путешествия и перемены давления. Последняя была сведена до минимума тем, что плотность воздуха внутри защитного футляра была значительно больше, чем наша атмосфера и представляла собой ту среднюю атмосферу, которой обычно пользуются водолазы. Повидимому, эта женщина Атлантиды, упоминаемая в первом сообщении под именем Моны. Если мы будем рассматривать ее как образец этой народности, то это действительно раса, стоющая того, чтобы снова завести ее на земле. У нее темный цвет кожи, прекрасные, ясно очерченные и благородные черты лица, длинные черные волосы и великолепные глаза газели, которыми вдруг она обвела вокруг себя с прелестным изумлением. Морские раковины, и перламутр были нанизаны на ее тунику цвета крем и покачивались в еe темных волосах. Нельзя было вообразить себе более совершенную наяду глубины. Она была самое воплощение тайны и величия моря. Мы увидели, как в эти удивительные глаза возвращается полное сознание. Потом она с резвостью молодой серны внезапно вскочила на ноги и подбежала к борту судна.
— Цирус! Цирус! — закричала она.
Мы уже успокоили по радио тревогу остававшихся внизу. Теперь, быстро следуя один за другим, прибывал каждыи из них, взлетая на тридцать-сорок футов в воздух, а затем падая обратно в море, откуда мы его быстро поднимали. Все трое были без сознания а у Скэнлана из носа и ушей шла кровь, но по истечении одного часа все они были в состоянии, шатаясь, подняться на ноги. Полагаю, что первое движение каждого было весьма xapaктерным: Скэнлана смеющаяся группа людей увела в бар, откуда сейчас раздаются веселые возгласы, которые даже мешают передавать это сообщение. Профессор Маракот схватил сверток рукописей, вырвал оттуда одну, полностью состоявшую, насколько я мог судить, из алгебраических символов и исчез вниз. А Цирус Хэдлей кинулся к своей странной девушке и, по последним сообщениям, у него такой вид, словно он намерен никогда с ней не расставаться.
Вот как обстоят дела и мы надеемся, что наше слабое радио доставит эту весть до станции Кап-де-Верде. Более подробные детали всего изумительного приключения, как и приличествует, последуют позже от самих его героев.
