Рассказ М. ВАЛЬДЕЙ
Дэвид Хавкинс был репортером в небольшом городке на Западе. Профессия эта была весьма неблагодарна. Никаких происшествий в городе не случилось. Дикие индейцы, как известно, давно исчезли, о бандитах тоже что-то не было слышно, а чуть ли не за все время существования города случилось только одно убийство. Никто не отравлялся, не топился и не стрелялся, хотя разных лекарств и револьверов было сколько угодно, а рядом с городом протекала большая река. Конечно, это делало честь жителям города, но чрезвычайно огорчало Дэвида Хавкинса. Впрочем, даже и при таких неблагоприятных условиях он сумел бы найти подходящий материал, но на беду в городе издавалась еще другая газета, репортером которой был некий Джон Хазенбрук.
Говорили, что он по происхождению — поляк, и настоящее его имя — Ян Козебродский, но уже с давних пор все называли его Хазенбруком и он так к этому привык, что, кажется, сам позабыл, как его прежде звали. Это был грузный мужчина лет пятидесяти, с мешками под глазами и черной, с сильной проседью бородой, в которой были видны запутавшиеся остатки еды; длинные жирные волосы спускались сзади на засаленный воротник сюртука. Хазенбрук не обладал большими талантами и, при других условиях, конечно, не мог бы конкурировать с живым и юрким Хавкинсом, но он жил в городе уже давно, знакомства у него были обширные и, таким образом, он без особого труда добывал необходимые ему сведения. Хазенбрук и Хавкинс были заклятые враги, хотя наружно относились друг к другу вполне прилично. Затаенной мечтой Хавкинса было как-нибудь досадить Хазенбруку, унизить его и поставить в глупое положение, и он ждал лишь подходящего случая. Такой случай представился довольно скоро.
Один из самых богатых людей в городе, уважаемый и почтенный Вильям Хиггинс, устроил обед по случаю десятилетия существования своего универсального магазина, на который были приглашены и оба репортера. Можно себе представить, как они были рады возможности поесть и выпить на даровщинку. Вот тут-то, за этим обедом, случилось происшествие, пожалуй, самое интересное за все время существования города; при чем замечательнее всего, что виновниками его оказались именно оба репортера, тратившие все свои силы в поисках за происшествиями. Ждали они этого обеда с нескрываемым нетерпением.
Наконец, желанный день наступил. В самом обширном зале универсального магазина, убранном тропическими растениями, был накрыт длинный стол. За одним концом его восседал сам Вильям Хиггинс; ближе к нему помещались почетные гости, а дальше, на конце, — разная мелкота, в том числе и оба репортера. Это, впрочем, нимало не смущало их, и они усиленно налегали на различные вкусные блюда. Хавкинс смаковал искусно приготовленное шофруа из дичи, которого он ухитрился наложить себе на тарелку чуть не третью порцию. Покончив с шофруа, он стал прихлебывать слегка подогретое красное вино и чувствовал себя в самом благодушном настроении. Однако, в глубине души, у него нарастала какая-то тревога.
«Все это хорошо», думал он, «и хороший обед, и вино, и сигары… Но ведь это только сегодня, а завтра? Где он будет обедать завтра? Да и придется ли вообще обедать».
В кармане у него не было ни одного цента; в кредит в «Красном Якоре» не дадут; в редакции аванс взят и нечего думать получить оттуда что-нибудь. Он с завистью посмотрел на убранство стола. «Экое, подумаешь, богатство. Одно серебро чего стоит. Вот, например, такая ложка. Ведь, на одну такую ложку можно основательно пообедать. Эх, чорт возьми. Присвоить разве себе одну ложку? Очень ему нужна эта ложка, этому богачу. Ведь и так, поди, завтра много не досчитаются. Но только как это сделать? А вдруг заметят. Вот скандал-то выйдет. Первый этот скотина Хазенбрук поднимет шум и станет торжествовать» И Хавкинс злобно взглянул на сидевшего рядом с ним толстого репортера, уплетавшего кусок жирной ветчины с зеленым горошком, «У, тюлень проклятый», подумал он. «Разыгрывает из себя честного человека, а сам в лучшем виде спер бы ложку, да только ума и ловкости на это не хватает». И Хавкинс даже заерзал на стуле от охватившего его негодования, так что лежавшая у него на коленях салфетка упала на пол. Он нагнулся, чтобы поднять ее, но то, что он увидел под столом в тот короткий промежуток времени, когда он поднимал салфетку, повергло его в величайшее изумление.
Хазенбрук сидел, подогнув одну ногу под стул; от этого движения брюки его немного поднялись и на одной его ноге торчала, засунутая за ботинок, серебряная ложка.
«Ах, подлец... Ах, мошенник!..» вскипел Хавкинс. «Ведь пока я собирался да раздумывал, как бы присвоить ложку, этот негодяй уже давно, сделал это. Да ведь как ловко запрятал. Встанет, брюки спустятся — и ничего не будет видно. Если даже хватятся, что ложка пропала, да станут обыскивать, и то никому в голову не придет, что она засунута за ботинок; по карманам еще могут искать, ну, а там разве посмотрят».
Хавкинс хотел тут же уличить Хазенбрука, но, будучи от природы человеком не злым, передумал и решил не делать этого, а наказать его как-нибудь иначе. «Нельзя так», сказал он себе, «ведь этак его опозоришь на всю жизнь. Нет, надо придумать что-нибудь потоньше...».
Между тем обед подходил к концу. Разговоры делались все громче и громче. Все чаще и чаще слышались взрывы веселого смеха. Говорили все вместе, не слушая и перебивая друг друга. Особенно это было заметно на левом фланге стола, где сидели гости попроще. Некоторым удалось добыть недопитые бутылки, и они наполняли себе и соседям стаканы, не разбирая вина, — херес, так херес, мадера, так мадера, — все равно, лишь бы было позабористей. Кто-то из сидевших против Хавкинса обратился к нему:
— Эй, Хавкинс, что вы такой скучный? Расскажите-ка нам какой-нибудь анекдот.
Хавкинс знал множество забавных анекдотов и был известен, как хороший рассказчик. Умел он также показывать разные фокусы: то у него монета проскальзывала сквозь стол, то кофейные зерна исчезали в носу, не говоря уже про различные фокусы с картами.
— Нет, — сказал кто-то, — покажите нам лучше фокус.
— Да, фокус, фокус… — закричали другие.
Хавкинс хотел было отказаться, но внезапно ему в голову пришла какая-то мысль.
— Вы хотите фокус? — переспросил, он. — Ну, хорошо, смотрите.
— Смотрите! Смотрите! — закричали ближайшие соседи. — Хавкинс сейчас покажет фокус.
Хавкинс принял театральную позу, засучил рукава визитки, отхлебнул добрую половину стакана хереса, который кто-то из услужливых соседей успел ему налить и, подражая профессиональным фокусникам, проговорил:
— Уважаемые лэди и джентльмены (хотя никаких лэди за столом не было)… Сейчас вам будет показано таинственное перемещение предметов. Прошу обратить внимание, что здесь нет никакой магии и колдовства, а только ловкость и проворство рук.
— Ха, ха, ха! — захохотали соседи, заранее предвкушая удовольствие.
— Возьмем какой-нибудь предмет, — продолжал Хавкинс, ну, хотя бы вот эту ложку... Не угодно ли почтенным джентльменам посмотреть? Самая обыкновенная серебряная ложка. — И он показал ее соседям, которые внимательно посмотрели на ложку, как будто в ней, и в самом деле, могло заключаться что-нибудь необыкновенное.
— Итак, уважаемые джентльмены, я беру эту ложку… вы ее видите… Не правда ли?.. И при вас кладу ее к себе в карман, — и с этими словами Хавкинс спрятал ложку в карман своей визитки.
— Вы видите, я положил ее к себе в карман... Затем я командую: раз... два... фьюить... и ложка эта очутится... ну, хотя бы у почтенного мистера Хазенбрука, засунутой в ботинок на его правой ноге.
Услышав свое имя в связи с ложкой, Хазенбрук обнаружил некоторое беспокойство и испуганно взглянул на Хавкинса своими подслеповатыми, на-выкат глазами.
— Не шевелитесь, пожалуйста, мистер Хазенбрук, а то ложка может выпасть... Уважаемые джентльмены, не угодно ли вам удостовериться… Мистер Хазенбрук, извольте отодвинуться немного...
Несколько человек окружили Хазенбрука, заставили его показать свою правую ногу и, к великому своему удовольствию, увидели, что у него, действительно, засунута ложка за ботинок. Ложку вытащили, стали передавать из рук в руки, и восторгам не было конца.
Хазенбрук хотел было предложить, чтобы посмотрели, нет ли ложки в кармане у Хавкинса, но промолчал, сообразив, что таким образом он изобличит самого себя.
В это время хозяин встал, а вслед за ним поднялись и гости... Задвигали стульями... Стали разминать затекшие ноги… Некоторые спешно допивали остатки вина в стаканах...
Пользуясь общей суматохой, Хавкинс незаметно пробрался к выходу, отыскал свое пальто и шляпу и, нащупывая рукой ложку в кармане, вышел на улицу.
На следующий день он сидел у открытого окна в ресторане «Красный Якорь» после сытного обеда и, прихлебывая пиво из большой кружки, курил толстую сигару. От ложки у него оставалось достаточно, чтобы еще хорошо поужинать и выпить.
В это время по улице проходил Хазенбрук; шляпа у него была надвинута на глаза и вид был мрачный.
— Мое почтение, м-р Хазенбрук! — окликнул его Хавкинс, но Хазенбрук сделал вид, что не слышит, и демонстративно отвернулся...
