Проф. В. В. СИПОВСКИЙ.
Платон в своей "Республике" сказал, что "поэзия — есть ложь".
"Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман" восклицает Пушкин, отчасти повторяя Платона...
О какой лжи, о каком обмане идет речь? Платон, называя поэзию "ложью", очевидно, противопоставляет ей научное познание жизни, — Пушкин говорит, что поэтическая идеализация жизни выше реальной действительности.
И обоим кажется, что поэзия находится с научной истиной, с действительностью жизни в непримиримом разладе, и что поэзия одинаково далека и от знания, добываемого трудом ученого, и от "тьмы низких истин", добытых рядовыми добросовестными наблюдателями будничной жизни.
Но это только так кажется! Мировая жизнь — хаос, сложное и запутанное соединение тьмы и света, гармонии и дисгармонии, случайности и закономерности. В этом хаосе вся сила жизни, ее нетронутая первичная энергия. Человек стремится победить хаос внесением порядка, формы, понятий, законов, с помощью разума и чувства. Наука действует первым оружием, искусство — вторым. Поэзия, как и музыка, определяет ритм жизни и находит для стихийных страстей музыкальную словесную форму.
Значение искусства в жизни и для жизни — громадно. "Искусство", по словам Ницше, быть может, даже значительнее и влиятельнее философских отвлеченных рассуждений и ученых приближений к точному, непогрешимому знанию тех "низких" истин, которым дарит нас трезвое, спокойное наблюдение действительности.
Разгадка тайны поэтических влияний на человека кроется в признании, что определение поэзии, как "лжи" не только не точно, но, по существу, и неправильно, если это понятие принимают без всяких оговорок и положений.
Поэзия, чрез посредство поэта-художника, подобно науке, служит великому делу познания жизни, но только — а) природа того знания, которое открывает она, совершенно своеобразна и б) пути к открытию этого знания отличны от тех, по которым идет ищущая мысль философа и ученого. Анри Бергсон, в сочинении "Творческая Эволюция", указывает, что мы познаем мир при помощи инстинкта (интуиции) и разума. Поэзия и дает человеку те знания, которые добываются при помощи, главным образом, интуиции. Человек стремится познать мир всеми силами своей души, настойчиво выискивая всякие к тому способы и пути.
У культурного человека разум и чувство размежевались, у ребенка же, у первобытного человека и у дикаря этого размежевания нет. И вот, именно в эти периоды познавательная ценность искусств особенно ясна: ребенок верит сказке, простолюдин верит в силу заговора — в героев эпоса. У них поэзия и наука еще не дифференцировались, не поделились на самостоятельные области, находятся в слитом состоянии. И потому для них — сказка, заговор, эпическая песня — единственные способы познания жизни.
Поэзия, как и наука — говорит Потебня, — есть один из способов познания жизни. Но, в отличие от научного (логического) и чувственного (эмоционального) поэтическое познание есть эмоционально-эстетическое. Своим содержанием поэзия выясняет жизнь и влияет на фантазию, чувство, ум, а часто и на волю читателя или слушателя. Своей "формальной стороной" она влияет прежде всего на чувство.
Истинное искусство не копирует действительности, а воссоздает ее, черпая материал из жизни. Воспроизвести жизнь во всех ее деталях невозможно: всякое явление имеет много сторон, более или менее существенных: один наблюдатель видит одно, — другой — иное. Кто из сложных и запутанных явлений сумеет извлечь многое и существенное ("типичное", "характерное", и "общечеловеческое") — тот расширяет наше сознание, обостряет наши чувства и способствует обогащению нашего познания. В этом приближении к типичному, характерному или "общечеловеческому" и выражается "жизненная правда" настоящего искусства.
Нетрудно отсюда заключить, что искусство раскрывает правду жизни в извлечении, отбрасывая несущественное. Андрей Белый называет художественный образ (в отличие от образа, данного извне, от природы) — символом. Такой "символ" является результатом преобразования природы: "символ, говорит А. Белый, есть образ, соединяющий в себе переживания художника и черты, взятые из природы".
Вот этот то "отбор", с точки зрения "типичного", "характерного", "общечеловеческого" — и есть то, что называется "идеализацией" жизни.
Поэт может видоизменять жизнь по своему, не уклоняясь от правды, но и не дорожа действительностью. Поэт "свободнее" ученого, и потому, в некоторых отношениях, познавательная способность поэзии выше познавательной способности науки.
Дильтей сказал, что в произведениях поэтов содержится такое понимание человека, до которого далеко всей объясняющей психологии. Искусство выражает яснее идею жизни, нежели данные нам формы жизни — оно творит ценности... "Логическое" восприятие жизни часто приводит ученого к признанию невозможности понять то или иное явление жизни. Поэт этой невозможности не знает — он пополняет наше знание представлениями, которые действуют на наши чувства, и потому он отважно берется за выявление сущности того, что наукой часто не может быть определено. Многие "божественные тайны", говорит Майков — "нельзя разгадать "по книгам мудрецов". Но поэт раскрывает эти тайны. Это подтверждает и Пушкин: "Явилась муза — и прояснился темный ум".
Потому и Ницше сказал: "Быть может есть царство мудрости, откуда изгнана логика... Быть может, искусство есть даже необходимый коррелятив в дополнение науки". "Поэзия" — говорит Потебня, — "указывает цель науке, всегда находится впереди ее и не заменима ею во-веки". "Человеческое", "сверхчеловеческое" и "подчеловеческое" существования имеют особенности, которые разум наш не может уловить (Эльстер) — интуиция поэта-художника раскрывает сущность этих тайн, отважно меряет высоты и бездны жизни, недосягаемые для ума.
О положительном значении поэзии, как способа познания, говорил еще Аристотель (впрочем, он говорит, собственно, не о "познании", а об "узнании" в подражании). В средние века Августин определил поэзию, как своеобразный подступ к "мудрости", ведущий из мрака к желанному свету познания истины. Для Лейбница поэзия есть "чувственное" познание. Баумгартен определил эстетическое созерцание, как "смутное познание"; Кант видел смысл и значение поэзии в раскрытии "эстетической идеи". Для него "идеи разума" достигаются "чистым разумом", — эстетические идеи — "практическим разумом". Шеллинг в природе усмотрел воплощение идей. Художник познает их и воплощает в творчестве. Для Гегеля "Абсолютный Дух" — осуществленная в мире идея, — через нас она может показать себя, становясь предметом созерцания религиозного, философского и эстетического. Эстетика, как созерцание, как чувственное познание, поставлена им в ряд с религией и философией. Красота, по Гегелю, есть "воспринимаемая чувством видимость идеи". Для Шопенгауэра красота — тоже "идея в соответственном образе"; открыть эту идею — задача художника... Цель искусства — это облегчение познания идей мира.
Еще решительнее познавательное значение поэзии утверждали позитивисты. Для Чернышевского искусство — "лишь способ познания". Неоднократно развивали эту мысль Добролюбов и Писарев. Для Гюйо цель искусства — жизнь, ее познание, расширение и дополнение. Коган говорит, что искусство — это "особое познание жизни образами". Зола в своем рассуждении "Экспериментальный роман" определенно говорит, что для него слова: — "врач" и "романист" — почти синонимы. Цель его творчества — "познание жизни, страстей и интеллекта. Вопрос только в степени на одном и том же пути от химии к физиологии, от физиологии к антропологии и социологии".
Декадент, а впоследствии символист Брюсов говорит о поэзии то же самое: "Вообще можно и должно проводить полную параллель между наукой и искусством. Цели и задачи у них одни и те же, — различны лишь методы" (Дали, 192).
Наконец, то же самое говорят социологи-марксисты : различие между искусством и наукой замечается только в том, что художник передает существенное в чувственно-воспринимаемых образах и достигает желаемого эффекта, — тогда как мыслитель изображает существенные черты данного явления в форме понятий, абстракций. (К. Каутский: Происхождение христианства, 14).
Мы привели мнения людей разных эпох, разных стран, наций и направлений. Все они сходятся в одном. Поэзия является одним из видов познания.