Слово, человеческая речь подвержены таким же, хотя, конечно, и своеобразным, законам развития, как и всякий организм.
Ростет человек, ростет человеческое общество, а вместе с тем ростет и один из наиболее ярких выразителей внутреннего роста этого человеческого организма — его язык.
В моменты особенно крупных перемен в жизни общества это сказывается особенно ярко, как о том можно судить хотя бы по тем явлениям, которые наблюдаются в наши бурные годы.
Люди, привыкшие к языку Тургенева и Чехова, с негодованием отбрасывают книги не только наших футуристов, дошедших до введения в оборот так называемого "заумного" языка (т. е. языка, стоящего вне сферы обыкновенного человеческого ума), но даже такие произведения новейшей литературы, как например повести Бор. Пильняка и других.
Поражают, конечно, прежде всего введенные в язык всякого рода сокращения, вроде, напр. "главбум", "рабкор", "селькор", "наркомпрос", "коммарси" и др. Такие сокращения, однако, менее всего характерны. Это просто технические приспособления, давно уже применяющиеся в различного рода телеграфных кодах. Обилие их в речевом обиходе характерно, конечно, но лишь в том отношении, что свидетельствует о развивающейся общей динамике текущей жизни.
Это — не словотворчество в том смысле, как понимает его наша лингвистика, здесь нет органического роста новых слов из старых корней или наростания на старых словах новых понятий.
Как это ни странно, но захваченные текущей жизнью, мы почти не замечаем, как ростет наш язык, и только оглянувшись назад, перешагнув через тот или иной порог, мы видим, что ушли вперед. В половине XIX века, например, новое слово "мадам" не склоняется, а еще у Пушкина, в 1834 году, "великолепный бельэтаж был занят мадамой для пансиона" ("Мысли на дороге"). "Да не в мадаме сила", говорит Фамусов. Гоголь склоняет слово "бюро" как окно. Слово "дуэль" еще у Пушкина мужского рода. Старик Шишков швырял повести Карамзина, не перенося таких диких слов, как "трогательный", "промышленность" и "будущность", казавшихся ему нелепыми переводами с иностранного.
Эпоха, счастливыми современниками которой мы являемся, должна отразиться на росте языка и уже отражается особенно ярко.
Вл. И. Ленин обратил внимание на одно уродливое явление, которое неизбежно сопутствует всякому движению, — именно на порчу русского языка неправильным употреблением, при том "без надобности", иностранных слов.
Со свойственной ему чуткостью он отметил явление, с одной стороны, затемняющее старый язык, а с другой безусловно вредящее органическому росту нового языка, создание которого так важно и необходимо для выражения всего того, что приносит нам наша новая жизнь. Всячески нужно преследовать людей, не знающих языка и небрежно к нему относящихся.
Научное отношение к языку требует сейчас внимательнейшего изучения нового речевого материала.
Валерий Брюсов, в последний период своего творчества, считал не только возможным, но и необходимым введение в поэтические произведения терминов из математики, астрономии, биологии, истории и других наук.
Словесный багаж современного русского человека очень обилен. Негодовать на это, возмущаться тем, что введено мало живых слов, что многие старые слова как бы получили новую окраску, занятие совершенно бесплодное. Бояться их во всяком случае нечего. Все нежизнеспособное быстро умирает. Куда делись влитые Петром В. "артикулы" у проч.? Достаточно заглянуть в кладбище слов, хотя бы у Даля. Мертвый язык канцелярий старого режима, искуственно поддерживавшийся в течении целого века, исчез при первом свежем дуновении революции.
Мы должны подходить к этому явлению с любознательностью ученого, а не с брюзжанием старика.
Очень ярко подчеркнул это, между прочим, известный языковед Карл Фосслер. "У небольшого числа великих поэтов данного времени, образно говорит он, — потенцируются, шаржируются, собираются под увеличительным стеклом, множество мелких, скрытых тенденций их языка. Подобным образом искусный садовник увеличивает и обостряет невидные признаки многих диких, скромных цветов и пород, заставляя их в искусственных и сложных процессах питания и скрещивания развиваться в исключительный великолепный экземпляр или в цветок-чудовище. Современная биология не пренебрегает изучением опытов искусного садовника".
Очевидно, что подобные исследования не только могли бы, но и должны, с подобным-же успехом, быть предприняты и биологией языка.
Особенно сейчас, в момент такого острого биологического процесса.