...Автомобильные кладбища дают иллюзию возможности чинить старые машины путем раскопок запасных частей...
ВИКТОР ШКЛОВСКИЙ
фото С. ФРИДЛЯНДА
КОГДА Чаплин появился на улице Лос-Анжелоса сидя за рулем Форда старого выпуска, то улицы сразу запрудились людьми и автомобилями, при чем все удивлялись не актеру а его автомобилю,
У нас чаплиновский автомобиль проехал бы совершенно спокойно. Мы не представляем себе, на чем мы ездим и какой музей на колесах является автопарком СССР. Старые машины, правда, оттиснуты из центра на окраины — в губисполкомы. На них ездят строители, т.-е. эти машины совершают большую и тяжелую работу по ужасным дорогам. Казалось бы, этому надо было бы радоваться. Машина долго работает, но радоваться нечему.
Мне приходилось в Воронежской губернии ездить на автомобиле, у которого пришлось в степи снять цилиндры, раз'единить подшипники на коренном валу, снять шатуны с поршнями и ехать дальше на двух цилиндрах. Сделать такую работу без инструмента в степи может только или беглый каторжник, или советский шофер, потому что блоки, например, т.-е. отливку цилиндров приходилось держать на полотенце, перекинутом через шею.
Мне приходилось ездить в Киев на прокатной машине, у которой на крыле лежал мальчишка, подручный шофера и подливал из бутылки бензин в карбюратор. Такие машины все время в ремонте. Они, как говорят шоферы, сделаны на соплях и на мочале. А сто́ит такой ремонт, как опять-таки в гаражах говорят, "что дешевле машину было бы построить из серебра".
На чем мы ездим?
Машина 1914 года — редкость. Это самая молодая довоенная мошииа. А не то мы ездим и на машинах 1910 года, того времени, когда автомобилизм еще ходил на четвереньках.
Мы ездим на машинах с сорванными коробками скоростей, переключая машину с первой скорости на третью. Ездим на машинах с текучими радиаторами, а, главное, на машинах больных.
Подойдите к такой машине, покрутите руль: вы всегда найдете громадный мертвый ход. Возьмите машину за колесо и потрясите его с негодованием, как негодяя, — вы увидите, что все соединения расшатаны.
Мы ездим, наконец, на машинах, у которых согнуты и искривлены ободья колес, рвущие поэтому покрышки — и радоваться нечему.
Когда вы разбираете старую машину и видите, что в ней уже стерлись кулачки на распределительном валике, что машина сработана до физического уничтожения металла, то нужно не радоваться на довоенную выработку, а плакать.
Сейчас люди строют машины менее крепко, чем строили раньше — и люди сейчас правы. Все равно, старая машина не жилица на этом белом свете. Она, даже если бы на ней не ездить, она вообще в эксплоатации дороже новой, тяжелее, берет больше бензина, вообще — дороже в эксплоатации.
Но, на самом деле, ведь машины не держатся под стеклянными колпаками. Наши машины тысячу раз задевали за стенку гаража. У каждой машины на душе пороки и преступления. У каждой машины в раме навернуты новые дыры, лопнули трубы и тяги. Все это треснуло и свалено или не свалено и все это кашляет. Машина не может хорошо работать на перекошенной раме.
Машины больны непоправимо и это — машины гаража, а не эксплоатации.Они компрометируют на наших дорогах славное автомобильное имя.
Мы ездим на автомобилях, которые в Америке называются "негритянскими". Нечего радоваться крепости автомобильного барахла.
Автомобиль не рассчитан и не может быть рассчитан на починку в кустарной мастерской. А наш автомобиль прямо везет вас к кустарю, к лудильщику: его должны чинить вместе с примусом, а не вместе с паровозом. Он не только — старая машина, он — машина индивидуальная. Это какое-то допотопное ружье, особенности которого нужно изучать годами. Мы обладаем диким набором автомобильных марок и серий выпусков, и счастьем для нашей автомобильной промышленности был бы день уничтожения, когда перед хорошим синематографическим аппаратом в какую-нибудь достаточно глубокую пропасть сбросили бы старые автомобили, виновные в том, что они еще ходят.
... Нужно обратить в металл...
Когда вы смотрите американскую машину, то часто видите, что у нее есть суммирующий счетчик. Это — непонятно. Для чего машине указатель скоростей — понятно всякому, но для чего знать, сколько верст прошла машина? Для того, чтобы знать, когда ее выбросить. Если машина прошла больше определенного количества километров и все еще ходит, то ее все-таки выгодно выбросить. Она не надежна и уже не рентабельна.
Нужно не перетянуть время для ликвидации машины или для капитального ремонта.
Машину сейчас строят так, чтобы она не зажилась больше определенного времени, т.-е. она не пережила бы срок своей технической новизны. Поэтому возможен такой момент, когда слишком капитально построенные вещи окажутся вредными.
Идеал современной техники — электрическая лампочка, которую не чинят. Идеал автомобиля — такой автомобиль, срок пользования которого точно известен, который не ремонтируется, а только заменяется.
Ремонт должен быть перенесен на фабрику, и мы в американской машине встречаем все больше и больше запломбированных частей, которых шофер не имеет права трогать.
Мы трогаем все. По существу говоря, наши шоферы каждый день делают невероятные изобретения для того, чтобы ездить на том, на чем нельзя ездить.
Вся работа, идущая на пользу автомобильного барахла — вредна. Самые автомобильные кладбища, дающие иллюзию возможности чинить старые машины, путем раскопок на кладбище запасных частей — вредны. Кладбище нужно обратить в металл. Все усилия нужно бросить на создание недорогой, стандартной, в меру крепкой, дешевой и очень легкой, высокоходной советской машины.
Автомобильная печаль
На наших автомобильных пробегах через грязь, каменные кочки проходили легкие Татры и заседали блестящие Мерседесы.
Надо акклиматизировать автомобиль в стране, а не лечить старые, не умирающие, но чахнущие автомобильные жестянки.