Минеральный Кабинет, затем — Минералогический Музей, Геологический Музей, наконец Геологический и Минералогический Музей с его отделениями, — таковы этапы в названии академического хранилища геологических объектов за 200 с лишним лет его существования, отвечавшие и состоянию геологических знаний, и внутреннему содержанию Музея.
Начиная от Мессершмидта и до наших дней в него поступают геологические материалы экспедиций — академических, а также других ведомств и ученых обществ. Так накопляется колоссальный научный капитал, который в различные эпохи в руках последовательных поколений русских исследователей претворяется в живую научную мысль, оставляющую более или менее заметный след в общем ходе развития русской геологии.
Крупнейшая эпоха в истории естествознания и геологии в частности — конец XVIII в., эпоха собирания фактического материала путем дальних экспедиций. Россия в это время не отставала в исследовательской работе от Европы, и ряд великих экспедиций, организованных Академией, в то время единственным крупным научным центром России, доставил обильные материалы и Геологическому Музею. Но напрасно мы бы искали теперь в его собраниях отражения этой эпохи: многократные перемещения и группировки его коллекций почти не оставили следов от Палласовой эпохи его существования 1).
Несравненно лучше, часто целиком сохранились собрания, поступавшие с начала XIX века. Однако, в первую его половину в развитии русской геологии академический Музей не играл крупной роли, являясь лишь тем складочным местом, куда доставлялись нередко высокой ценности материалы, как из пределов России, так и из-за границы. Гораздо более активную роль в развитии и насаждении у нас геологических знаний играло в это время молодое учреждение, явившееся настоящей alma mater русской геологии: Горный Институт, основанный, как горное училище, в 1773 году, с первых же дней культивирует геологию, сначала устами учеников знаменитого Вернера, а затем и русских геологов. Его многочисленные питомцы разбредаются по всему лику русской земли и собирают в отдельности мелкие, но в совокупности огромной ценности материалы. Эпоха Мурчисона в русской геологии почти целиком обязана своими успехами деятельности этих незаметных и часто безымянных исследователей. В это же время в Академии Наук, по свидетельству непосредственного работника ее Музея, Гёбеля, бывшего хранителем его более четверти века, в это время, — вследствие тесноты помещения, отсутствия элементарных пособий в виде библиотеки и лаборатории и вообще материальных средств, — условия для развития геологии были крайне неблагоприятны.
Лишь во вторую половину XIX века, в связи с новым оживлением экспедиционной работы (толчком этому послужило, между прочим, основание Русского Географического Общества), развивается научная работа Музея, как над вновь привезенными, так и над старыми его коллекциями. Музей быстро приобретает значение заметного центра научной работы.
К этому же периоду относится основание (в 1882 г.) Геологического Комитета. Новое учреждение, в течение, первых двадцати лет своего существования, руководимое акад. А. П. Карпинским, совершает огромную работу, являющуюся следующим после Мурчисона этапом в развитии русской стратиграфии. И тем не менее деятельностью Комитета работа Музея не только не затемняется; наоборот, ею как бы рельефнее оттеняется значение его в этот период истории геологии России.
Соответственно скопившимся материалам и интересам тех лиц, которые группировались в это время около Музея, в нем разрабатывались премущественно две темы.
Колоссальные коллекции Музея по прибалтийскому древнему палеозою, собранные акад. Шмидтом и целым рядом других лиц, послужили материалом для классических работ Шмидта по стратиграфии и палеонтологии указанной толщи. Эти работы Шмидта до сих пор сохраняют руководящее значение. Правда, после Шмидта часть установленного им разреза получает большую детализацию в работе Ламанского; однако, деятельность Ламанского, блестяще начатая, почти тотчас же прервалась; результаты же многолетних исследований Геологического Комитета в той же области еще не опубликованы.
Еще большую роль сыграла в рассматриваемое время другая тема работ Музея.
И посейчас, как драгоценную реликвию, Музей хранит свои сибирские коллекции, на которых были заложены основы стратиграфии и палеонтологии Северной Азии. Эти коллекции, ныне, как и все другие собрания Музея, покоящиеся под зеркальными стеклами его витрин, заслуживают, однако, особого к себе отношения уже и по тем исключительным условиям, при которых они собирались; в Сибири, ее отдаленных северных или восточных областях, работа геолога представляет тяжелый подвиг, нередко трагически заканчивающийся.
Как уже указывалось, старейшие коллекции и в том числе сибирские почти не сохранились в Музее. Но в свое время они составляли его ценные собрания: так, коллекции Мессершмидта заключали не только материалы по полезным ископаемым, но и сборы по стратиграфии, к сожалению, в свое время недостаточно оцененные (белемниты с. Н. Тунгузки, какие-то толстые раковины с Ингоды и проч.).
Большую роль сыграли собрания Палласа и, в особенности, Георги. Они легли в основу не только фактических описаний, но и известной Палласовой теории "О природе гор", на которой строил свое учение и знаменитый Вернер. Как ни кажутся нам фантастичными порой эти старые обобщения, надо помнить, что в них пробиваются и такие идеи, которые сохраняют права гражданства и в современной науке. Тому же времени принадлежат более скромные в научном отношении, но крайне важные в практическом многолетние сборы акад. Германа на Алтае и Урале.
К первым годам XIX в. относится экспедиция Адамса к устью Лены (за трупом мамонта), впервые доставившая сведения об ископаемом льде; несколькими годами позже — экспедиция Геденштрёма на Колыму и Ляховы о-ва (Ново-Сибирские); далее — экспедиции Коцебу, Литке и др.; все они доставляли музею материалы, которые лишь позднее получили свою научную оценку. Однако, в течение первой половины девятнадцатого века, среди коллекций, поступивших в Музей, сибирские не играют большой роли: кроме упомянутых, можно привести сборы Вознесенского, Гельмерсена (Алтай), Миддендорфа, Штубендорфа, Дитмара, Петелина, Максимовича; большинству из них суждено было покоиться в виде сырого материала долгие годы, и только Таймырские материалы Миддендорфа, с тех пор никем еще не повторенные, как и его Охотские сборы, после обработки их (частью Кейзерлингом и Гельмерсеном) представили крупный шаг в освещении геологического строения севера и востока Сибири. Общая же картина строения Сибири, данная в IV томе (1860 г.) сочинения Миддендорфа, является образцом поразительной научной интуиции, представляя в сущности ту схему, к которой мы возвращаемся теперь.
В конце первой половины XIX в. было основано Русское Географическое общество; в 1851 году открылось и его отделение в Иркутске. Новое общество энергично развивало экспедиционную деятельность и вложило крупную лепту в дело изучения геологии Сибири. К этому периоду относятся экспедиции Шмидта, Маака, Лопатина и Дитмара, материалы которых поступали в Музей. Притом Шмидт явился не только путешественником и собирателем материалов; он энергично принялся за их обработку; в значительной мере ему собрания Музея обязаны тем значением, какое они имеют в истории геологии Сибири.
В тесном общении со Шмидтом протекала работа двух выдающихся деятелей геологии Сибири того времени, Чекановского и Черского; заброшенные в Сибирь в результате польского восстания 1863 г., благодаря хлопотам. Шмидта, Потанина и др. они получили возможность работать. Вместе со Шмидтом они явились основателями современной стратиграфии Сибири, а Черским была дана и общая схема тектоники Сибири, легшая в основу концепции строения Азии Зюсса.
Коллекции трех названных исследователей составляют наиболее ценное ядро сибирских собраний Музея. Шмидт был директором Музея в течение целой четверти века (1875—1900 г.г.); несмотря на скудость средств и чрезвычайную тесноту помещения, при нем впервые Музей приобретает характер видного научного центра, в котором, в числе других, деятельными работниками, хотя и на короткий срок, явились и оба упомянутых исследователя, когда они получили возможность переехать в столицу. Шмидтом и группировавшимися вокруг него лицами, а также привлеченными им к работе над материалами Музея иностранными учеными не только обрабатываются новые сборы, но пересматриваются и перерабатываются старые коллекции, десятки лет лежавшие под спудом. С этого времени научная работа Музея, чем далее, тем принимает все более широкие размеры. Сходили со сцены старые работники, их сменяли новые; в области геологии Сибири из деятелей следующего за Шмидтом поколения должны быть названы имена Толля, Толмачева, Воллосовича и др.
Чтобы сказанное не было голословным, приведем вкратце некоторые из главнейших результатов обработки сибирских собраний Музея.
Обширные сибирские палеофитологические материалы, ныне включенные в самостоятельный палеофитологический отдел Музея, обрабатывались крупнейшими западно-европейскими и русскими палеоботаниками: О. Heer’ом, Zeiller’oм, Nathorst’oм, Шмальгаузеном, Залесским, Палабиным, Криштофовичем и др.; эти работы их положили основание изучению палеофитологии Центральной Азии и являются и сейчас руководящими по ископаемым флорам ангарской толщи (понимаемой в широком смысле, от палеозоя до наших дней).
Что касается фаун, то впервые присутствие кембрия в Сибири было констатировано Шмидтом в 1886 г. на материалах Чекановского с Оленека и на еще более старых (1867 г.) коллекциях Павловского и Майделя с Вилюя. Затем, в 1895 г., в первой работе Толля, также на основании коллекций Музея, констатируется широкое распространение кембрия в Сибири. Толль делает доклад о своих исследованиях в Минералогическом Обществе, призывая начинавшие тогда работать геологические партии вдоль строившейся Сибирской ж. д. тщательно собирать палеонтологический материал; это послужило к быстрому открытию целого ряда новых местонахождений кембрия в Сибири. Стратиграфическая схема кембрия, данная в работе Толля, являлась руководящей до самых последних лет.
Термин "силурийский" был одним из самых излюбленных в писаниях сибирских исследователей первой половины XIX в. Но впервые широкое распространение в Сибири настоящих силурийских отложений было доказано упомянутыми выше экспедициями; материалы этих экспедиций обрабатывались Шмидтом, а также Lindström'oм и Толлем, которые дали первые наброски стратиграфии сибирского силура.
Меньшее значение имели собрания Музея для изучения сибирского девона, развитого лишь по окраинам Сибирской платформы, при том, главным образом, по южной (североазиатской геосинклинали); но и здесь впервые Шмидтом был констатирован девон в Нерчинском округе (1868 г.), так же, как Музею принадлежат единственные коллекции по девону севера (Новосибирские о-ва) и с.-востока (Колыма) Сибири.
То же, что о девоне, надо сказать и о верхне-палеозойских фаунах, поскольку дело идет о современной их стратиграфии; но, несомненно, в свое время в деле познания каменноугольных и пермских (по современной терминологии) слоев коллекции Музея также сыграли значительную роль, так как уже у Мессершмидта и Палласа имеются упоминания о нахождении в Сибири слоев с каменным углем.
Совершенно иную картину представляют мезозойские фауны, которые почти целиком созданы по материалам Музея.
Первые, сведения о триасе Сибири опубликованы еще в 1842 г. Эйхвальдом, описавшим цератиты, доставленные Геденштрёмом (в 1809 г.) с Ново-Сибирских о-вов (см. выше). Второй этап в изучении Сибирского триаса представляют упомянутые работы Кейзерлинга (материалы Миддендорфа), тогда как современную стратиграфию триаса Северной Сибири по сборам Чекановского, Толля и Черского (Колыма) дают Мойсисович, основавший на нем свою бореальную провинцию, а позднее Динер и др.
Фауна юрской и меловой трансгрессии севера и, отчасти, востока Сибири доставляется уже Мессершмидтом; более определенные данные сообщает Миддендорф, затем Шмидт, материалы которого обрабатывает Лагузен, и современная стратиграфия их по материалам перечисленных выше старых и новых экспедиций дана акад. Павловым и Д. Н. Соколовым.
По морским третичным отложениям Восточной Сибири (Сахалина) свои собственные прекрасные сборы предполагал обрабатывать Шмидт; работа эта не была исполнена, и до сих пор нет разработанной стратиграфии этих отложений. Пресноводные третичные фауны (Зап. Сибири) обработаны по материалам Черского.
Успехи изучения четвертичных отложений Сибири (бореальной трансгрессии и котинентальных) и их фауны почти целиком связаны с материалами Музея (Миддендорф, Шмидт, Чекановский, Черский, М. В. Павлова).
Работа Музея над сибирскими материалами, как уже сказано, совпадает с началом деятельности нашего Геологического Комитета. Первые два десятилетия работы последнего — систематические исследования над осадочными образованиями центральной части русской равнины и среднего и южного Урала — представляют крупный этап в развитии русской геологии; однако, незначительность средств и малочисленность его персонала ограничивали область работ Комитета лишь указанными пределами. Параллельная работа Музея по созданию геологии Сибири как нельзя лучше дополняла в это время работы Комитета.
Мы остановились подробнее на сибирских материалах Музея, так как произведенная над ними работа постепенно отходит в область истории, а последняя слишком легко забывается. Далее мы очень кратко коснемся некоторых других тем, разрабатывавшихся по материалам Музея, а частью и сейчас составляющих предмет его интенсивной живой работы.
С 1900 по 1914 гг. директором Музея был академик Чернышев, сыгравший крупнейшую роль в его современной организации: он рассматривал его, как Национальный Геологический Музей, в котором одинаково должны быть представлены все дисциплины геологической науки. Из различных тем, над которыми работал Чернышев, с собраниями Музея тесно связано изучение строения северной части русской платформы и Новой Земли; коллекции отсюда накоплялись со времен Литке, Лемана, Шренка, Рупрехта, Гревингка, Гебеля и др. По инициативе Чернышева было предпринято несколько экспедиций, доставивших новые, крайне интересные материалы; они дали возможность Чернышеву осветить геологическую историю нашей дальней окраины, до того остававшейся белым пятном на геологических картах. Сборы в северных областях русской равнины продолжались и после Чернышева, но в настоящее время геологические работы здесь переходят в руки Геологического Комитета; штаты последнего чрезвычайно возросли, и он мог распространить свои съемочные работы и на большую часть Сибири.
В начале XX в. Музею перешли большие коллекции третичных фаун юга русской равнины, собранные Синцовым и Андрусовым; вместе с тем, его третичные собрания, накоплявшиеся в течение всего XIX в. и заключающие материалы Бэра, Пандера, Эйхвальда, Демидова, Барбота-де-Марни, Северцева, Гебеля и др., среди русских музейских собраний заняли первое место и по богатству материала, и по его научной ценности. Коллекции Синцова заключают оригиналы к его работам, положившим начало новейшей стратиграфии южно-русских третичных отложений и блестяще продолженным его учеником Андрусовым. Большая часть коллекций Андрусова была им обработана сначала стратиграфически и фаунистически, затем палеонтологически (по семействам) и палеогеографически; эти работы дали нам историю наших верхнетретичных бассейнов и их фауны. Работа Андрусова оборвалась, но его труды остаются руководящими в области наших третичных отложений, — как ценнейший руководящий материал представляют его собрания, к изучению которых не прерывается поток научных работников.
Вследствие тесноты старого помещения Геологического Музея, такие громоздкие ископаемые, как позвоночные, долгое время не находили себе в нем приюта; даже коллекции, находившиеся в нем ранее, впоследствии передавались в Зоологический Музей, который сосредоточивал в себе материалы сибирских и др. академических экспедиций. Лишь в последние десятилетия, вследствие появления среди сотрудников Музея лиц, интересующихся остатками позвоночных, он принял на себя раскопки главнейших местонахождений третичных и четвертичных млекопитающих на юге русской платформы, на Кавказе и в Тургайской области; собранные в большом количестве материалы вскоре же образовали особый отдел Музея. Помимо того, в 1908 г. Академии передана известная коллекция остатков рептилий и амфибий из пермских отложений С. Двины, собранная проф. Амалицким; эта коллекция образовала в Музее второй отдел позвоночных под именем С.-Двинской Галлереи, а вместе с тем к Музею перешла забота о продолжении раскопок и научной обработке этих драгоценных материалов.
Таким образом, за короткий срок Музей сделался обладателем единственного по богатству и научному значению собрания позвоночных из русских местонахождений, внесшего в работы Музея свои новые темы. Северодвинские коллекции относятся к такому моменту в истории позвоночных, когда намечалась дифференцировка рептилий и отделение от них млекопитающих; южно-русские фауны представляют особый этап в развитии верхнетретичных фаун Старого Света на их пути с востока на запад, а более древние Тургайские фауны явились предвозвестниками тех замечательных открытий, которые вслед за тем были сделаны (американцами) в континентальной толще Центральной Азии, куда, естественно, и должны в дальнейшем распространиться поиски и раскопки Музея: эти находки обещают пролить свет на ряд темных вопросов в истории позвоночных, в частности, на происхождение различных групп млекопитающих и проч.
В весьма кратких чертах мы познакомились с главнейшими областями работ Геологического Музея, как они проявились в последние полвека, в связи с теми материалами, какие собирал Музей, но и в связи с интересами тех крупных ученых, которые стояли в это время во главе Музея (Шмидт, Чернышев, Андрусов). Вместе с тем можно констатировать те изменения, которые постепенно претерпевало направление и характер этих работ в течение долгой истории Музея. Эти изменения были двоякого рода.
С одной стороны, происходило территориальное перемещение, смена областей, откуда поступали в Музей геологические материалы: Академия Наук и ее Музей как бы являлись пионерами геологического исследования малодоступных и неизученных областей нашей страны; так, на собраниях Музея создавалась геология Сибири; затем — геология наших приполярных областей; эта его работа производилась в то время, когда совершенно такую же работу геологического изучения в Европ. России (лишь в более детальном масштабе, соответственно степени изученности страны) вел Геологический Комитет. По мере увеличения рессурсов Комитета, область его исследований расширялась, и в настоящее время работы Академического Музея, поскольку он ведет геологические исследования, касаются лишь полярных областей Евразии, с одной стороны, а, с другой, они переносятся уже вне пределов страны, в Центральную Азию.
Сказанное отнюдь не означает, что с расширением Г. Комитета становится излишней работа другого геологического учреждения. Наоборот, параллельно с Комитетом, развивается и расширяется работа и Г. Музея, попрежнему в полной гармонии с работами Комитета; только соотношения между работами этих двух учреждений устанавливаются иные: с общим развитием геологических работ в нашей стране, неизбежно происходит их дифференцировка. Государственное геологическое учреждение, т. е. Геологический Комитет, созданный для составления геологической карты и изучения месторождений полезных ископаемых, с развитием использования производительных сил страны все в большей мере должен уделять свои силы задачам более практического характера; все меньше сил и средств у него остается на разработку чисто теоретических вопросов геологии. Эта вторая задача и возлагается, главным образом, на тот геологический исследовательский институт, каким становится Г. Музей Академии. Его деятельность направляется на разработку насущных вопросов различных дисциплин геологической науки, что совершенно необходимо и для успешности наших практических геологических работ. Эта дифференцировка наметилась с начала этого века и проводилась Чернышевым, который был в то время директором обоих учреждений, даже в более категорической форме, чем это еще может быть сделано сейчас. Следующий пример пояснит сказанное. Когда в 1908 г. одним из работников Комитета во время летних исследований были произведены раскопки открытой в Севастополе третичной фауны млекопитающих, Чернышев, поздравив его с ценной находкой, в то же время сделал ему замечание за трату средств Геологического Комитета не по назначению; он направил эти работы в Музей Академии, и, между прочим, это обстоятельство и послужило толчком к созданию Остеологического Отдела последнего, как это было сказано выше.
Указанная дифференцировка, чем далее, тем все более резко намечающаяся, как нельзя лучше отвечает необходимой экономии сил и средств страны. Естественно, гармоническая деятельность учреждений обоего типа будет давать тем больший практический эффект, ожидаемый от них Государством, чем равномернее будут распределяться средства на осуществление и развитие деятельности тех и других.
1) Между тем, в Горном Музее хранятся некоторые палеонтологические остатки (Mastodon Borsoni), собранные Палласом.
(стр. 104.)