"Смена", №12, июль 1924 год, стр. 14-15
В ЯНВАРЕ 1921 г., а может быть и раньше, Губком, вручив путевку в руки,отправил меня работать в Козлов.
— "Никак не могу ехать", — помню артачился я, — "семья и прочее"... В качестве тяжелой артиллерии выставлялось мною, тогда еще никто не думал об этом, — "учиться".
— "Никаких, валяй, парень, поезжай", — бубнил односложно секретарь. — "Нет работников и Ша".
Вещевой мешок на плечи. Раз-два по-комсомольски и в дорогу.
Помню поезд тащился долго.
Около дымной "буржуйки" примостилось нас трое комсомольцев. Один был из Кирсановского уезда — центра бандитизма — и передавал сплошные ужасы. Выслушивал я хладнокровно, — мне и самому случалось многое видеть. Вспоминалось: перед от'ездом как-то проходил с товарищем мимо Губчека. Около стояли три подводы, нагруженные чем то. Похоже было на мясо. Пошутил вслух:
— "Ишь чекистам мяса захотелось".
А один из красноармейцев приподнял брезент.... Под ним — кусками нарубленное человеческое тело.
— "Хорошее мясо".
То были остатки Мучканских 1) комсомольцев, растерзанных бандитами.
В КОЗЛОВЕ БЫЛО ЕЩЕ ТИХО. Мирно копошились ребята, по уши погруженные в работу. Укомол руководил трехтысячной организацией. Не успевали за день проводить намеченной работы. Прошел уездный с'езд. Бурный как и во все прошедшие годы. Ругал почем зря, — по традиции и за дело. Особенно доставалось от железнодорожников. Деревня молчала.
Туго приходилось крестьянским ячейкам, замучила продразверстка.
— "Ждем облегчения", — заявляли деревенские ребята.
Перемолотый с мякиной, кореньями — "болтный хлеб" без слов говорил, что им нужно.
По всему уезду от села к селу ходили уже разные слухи: "продразверстку Ленин изничтожил". Другие не верили.
Поповская свора вместе с кулачьем подогревали, извращали слухи, сетями тонкими оплетая бедноту.
— "Трудненько нам там", — жаловались комсомольцы, — "того и гляди, что кулачье головы поотвертит".
— "Ничего, валяйте, работайте", — успокаивали мы их.
А в резолюции строгий наказ: "всем организациям РКСМ принять активное участие в сборе продразверстки, призвав на помощь всю бедняцкую часть молодежи".
НАКОНЕЦ И ТЕПЛО. Оживились ребята. В окно стучалась весна с звонкой капелью и шумными ручьями. Зимой в клубе было холодно, а тут сразу оживилось от заглянувшего в окна солнца. Веселой ватагой накинулись ребята на дымные печки, на грязь, накопившуюся за зиму. Долой!.. А вечерами по кружкам и с такою же яростью набрасывались на книжки.
Работа закипела. Решили создать школу союзную — месячную.
— "Эх, и поставим в ней работу!" — бахвалился Политпросвет Сморчков (сокращенно — "Сморчек"), — "лучше, чем в ЦК"!
Долгими днями он вместе с Митькой Коньшиным пропадал где-то. На минутку забегут, оба голубоглазые, белобрысые и, перебивая друг друга, сообщают о сделанном.
Совсем была готова школа. Плохо было только с помещением.
Ждали уже ребят из деревень. Но школы так и не открыли — осталась в проекте. И программа осталась на листе бумаги, где на первом месте красовалось: "Азбука Коммунизма" — (о большем мы тогда и не могли думать. По-нашему тот, кто усвоил "Азбуку", считался самым "ученым" парнем).
Слопал наши планы бандитизм.
Появился он как-то неожиданно. Никто о нем и не думал.
В самом деле, — зачем Антонову 2) — итти в Козловский уезд, где разверстка почти выполнена и в мужицких закромах "хоть шаром покати"? Одним словом, ни "погреться", ни "пограбить". Но оказалось не так.
12 часов ночи. Мы враскидку спали в натопленной комнатушке втроем на одном столе; оглушил стук, хлопанье дверей. Ворвался комсомолец.
— "Вставай, ребята!" "Бандиты"!.. окатил ушатом холодной воды. Вскочили. За окном, надрываясь, тревожно, гудела сирена.
Вскочили встрепаные, растерявшиеся. В руках белел листок. На нем наспех, чем-то водянистым написано:
"ПРИКАЗ ИЗ ШТАБА ЧОН Секретарь Козловского Укома. Немедленно мобилизовать 200 человек.
Комбат Черных"!
ПО ТЕМНЫМ УЛОЧКАМ через развалины зданий — следы Мамонтова — по квартирам комсомольцев пробирались Укомольцы. Быстро собралась вся организация от мала до велика.
Вооружились берданками, оставшимися еще от турецкой войны.
В 4 часа ночи на улице раздавалась команда:
— "Смирно..нно!.. Первый—второй, расчи...тайсь!"
Это Ванька Танков с Мишкой Мещеряковым взялись за дело.
— "Ряды вздвой! На праа...о! Ать—два, ать—два!"
И по сонным улицам, под лай одиноких базарных собак, двинулся к штабу отряд комсомольцев.
А из калиток ворот высовывались удивленные лица обывателей. Сонно крестились:
— "Господи, спаси и помилуй. Куда это "мукомол"-то 3) пошел?"
ОТРЯД — В ШТАБ, а мы — на совещание. — "Необходимо дать им Политкома", — заявил Сморчок. — "Знаете, не понравится ребятам приказ, не подчинятся".
— "Предложение дельное", — соглашался я, — а кого послать"?
— "Понятно, Митьку. Он справится. Они его уважают".
И на утро в приказе по отряду комсомольцы читали:
"Политкомом назначается Коньшин. Все его приказы считаются приказами Укомола".
ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ДНЕЙ из Старо-Юрьево мы получили письмо: «Работников нет. В нескольких верстах бандиты. Организация разваливается. Примите меры. Просим прислать Коньшина".
Срочно созван Уком.
— "Ехай, Митька, плохи там дела", — увещевал Коньшина Сморчок.
— "Поезжайте сами!" — ругался тот: "какого черта я там не видал? Вот накомучу с братвой Антону, тогда видно будет".
— "Не трепись, езжай!" — уговаривали мы его впятером.
Согласился. На утро в санях по мягкой каше снега, перемешанной с желтым навозом, проводили его за город. А на другое утро, чуть свет, едва только я завел глаза, разбудил меня почталион. Телеграмма. Она у меня до сих пор сохранилась.
"Козлов Укомол Вердину. Коньшин убит бандитами Старой Гаритове. Труп Старом-Юрьеве. Похороны завтра".
Сжалось сердце. Рука за браунинг. Одна мысль стучала в голове: "отомстить, отомстить поскорей"...
БАНДИТИЗМ РАЗВЕРТЫВАЛСЯ шире и шире. Горели в огне деревни. Лучшие, честные, как из зачумленной местности, бежали в город.
Беднота кольями забивала бандитов. И ее били. Вешали. Резали, кишки выворачивали, развешивали на плетнях. Животы набивали прелой мякиной.
Попы, кулаки с сынками по бедноте кровавую тризну справляли. Опивались самогоном, Советскую власть предавали анафеме.
Но бедняцкая часть та, что в город вырвалась, духом не падала. Белыми полосами трепались в улицах газеты. Аршинными буквами ударяли в глаз:
"В Грузии переворот. Власть перешла к рабочим и крестьянам".
МЫ ДЕРЖАЛИСЬ. А из уезда приходили к нам вести нерадостные. То и дело трещал телефон.
— "Алло! Волчок? Алло! Слушаю!".. "Бандиты в трех верстах!"
И тут же приказ:
— "Отступайте к Козлову... Нет подвод... Пешком".
И по весенней распутице, по колено в воде, шли ребята по приказу.
Наконец, порвана связь. Телефон перестал работать, слухи из деревень все хуже и хуже.
Сообщили, что бандиты перекинулись на другую часть уезда.
Разутые, усталые прибежали ребята из сельско-хозяйственной школы. Комсомольцев там всех перепороли. Надругались. Утешало, что живы, — хуже было бы, если бы расстреляли. Народ не дал.
ПОСЛЕ БЕССОННОЙ НОЧИ, на дежурстве слушаем доклад о положении в уезде. Мучительно хочется спать. Четверо суток на ногах... Сморчок клюет носом соседу в спину. Толкают. Просыпается.
Решили послать двоих в уезд.
Темь. Садимся в рабочий поезд. Духота. Вонь изо всех дыр, щелей, углов. Дергает. Тихо, осторожно движется состав. Проехали по мосту. Вот и станция...
Сходим, проводим собрание. Нас пугают, советуют вернуться. Смеемся. Ничего, как-нибудь вывернемся. А винтовки — на боевых. К знакомому учителю заехали. Голодные, холодные. Суп сварили. Вода и соль. Пошамали. Уснули, обняв винтовки.
А в час, кто-то в окно: тук... тук...
— "Кто"?.
И — за револьверы.
Пришел один из мужиков. Шопотом сообщил:
— "Бандиты у церкви, ищут!"
Трое тихонько из школы...
По пустырям. Звонкий лай собак. К станции. Эх, удача! Прямо к поезду! Уселись на буфере.
Где-то далеко горланили петухи.
"У-у-х!" заорал свисток. Застучали колеса. Удрали.
Вечером, куда только можно было сообщить, передали по телеграфу:
"Всем ячейкам РКСМ. Немедленно полностью выезжайте Козлов".
Положение заставляло собраться всех, взвесить положение.
В солнечный весений день открыли пленум Укома.
Пленум удался на славу. Но кончился он не во-время. В момент доклада — "о ближайших задачах", через залу, к председателю — комсомолец с клочком бумажки. От председателя к докладчику. И через минуту команда:
— "В ружье!"
И тут же всем пленумом — на бандитский фронт.
Здорово дрались под Юрьевкой. Отомстили комсомольцы за смерть Коньшина. Это был один из последних боев с бандитами. Бандитизм пошел на убыль.
Трудно было после. Работа организаций была развалена.
Так и не пришлось кончить доклада, начатого на пленуме. Не знаю, — кто это сделал. Меня вызвали в Тамбов.
1) Мучкан — село Борисогл. уез. Т. губ. (стр. 14.)
2) Главарь — бандитской шайки. (стр. 14.)
3) "Мукомол" — так называли обыватели Укомол. (стр. 14.)