Непривѣтлива, безотрадна была для большой части народа встрѣча новаго столѣтiя. На площадяхъ и улицахъ Москвы еще свѣжи были слѣды крови народной. Ужасные стрѣлецкiе розыски, аресты, тюрьмы, допросы, пытки, дыбы, костры, висѣлицы, кнуты, клещи, колеса, плахи, кучи смрадныхъ труповъ... Повсюду, по городамъ, по селамъ, въ домахъ, на улицахъ, въ кабакахъ, въ харчевняхъ, въ монастыряхъ, даже въ далекихъ, темныхъ лѣсахъ, страшное, постыдное — слово и дѣло! И все новыя и новыя жертвы Преображенскаго приказа и Тайной Розыскныхъ дѣлъ Канцелярiи: безпрестанныя жертвы застѣнковъ, пытокъ и казней... Таковы были знаменiя реформы Московскаго государства во Всероссiйскую имперiю. «Пытки и казни — выразимся словами Карамзина — служили средствами нашего славнаго преобразованiя государственнаго».
Мрачно и грустно встрѣчали новый 1700-й годъ въ самой Москвѣ и по городамъ купецкiе люди, посадскiе, оставшiеся въ живыхъ и разосланные по провинцiямъ стрѣльцы, старожилы-старики и всѣ, кто любилъ русскую старину. Съ самаго начала 1700 года разнеслась молва, будто съ новаго года «настали лѣта сатанины. «Антихристово время», будто Москва — падшiй Вавилонъ!» Весь тотъ годъ ходили въ низшихъ слояхъ народа какiе-то недобрые, зловѣщiе, мрачные, мистическiе слухи про царя Петра Алексѣевича. Въ iюнѣ мѣсяцѣ въ народѣ стала ходить молва о какихъ-то бунтовскихъ листахъ и тетрадкахъ. Разыскивали виновника...
Въ одной изъ глухихъ улицъ Москвы, на Кисловкѣ, въ бѣдныхъ хоромахъ, почти постоянно сидѣлъ въ это время у стола мрачно-задумчивый книгописецъ. Передъ нимъ на столѣ лежали «бытейскiя и пророческiя книги» и какiе-то листы, столбцы и тетрадки. На другомъ концѣ стола сидѣлъ его племянникъ и переписывалъ ему «Письма о послѣднемъ времени и объ Антихристѣ». Взялъ онъ бытейскiя книги, лѣтописи и хронографы, и по нимъ «считалъ московскихъ царей». И что же? По его счету выходило, что «государь Петръ Алексѣевичъ осьмой царь и Антихристъ!..» Утвердившись въ этомъ убѣжденiи, книгописецъ сталъ писать на столбцахъ и тетрадкахъ письма: «Настало-де нынѣ послѣднее время, и Антихристъ въ миръ пришелъ, а Антихристомъ, — въ томъ письмѣ, ругаясь, — писалъ великаго государя, также и иныя многiя статьи ему, государю, въ укоризну писалъ, и народамъ отъ него, государя, отступить велѣлъ и слушать его, государя, не велѣлъ, а велѣлъ взыскать князя Михаила, чрезъ котораго хочетъ быть народу нѣчто учинить доброе... А князь-Михайлово имя въ томъ своемъ письмѣ писалъ онъ для того: которые-де стрѣльцы разосланы по городамъ, и какъ государь пойдетъ изъ Москвы на войну, и они стрѣльцы собрався будутъ въ Москвѣ, чтобъ они выбрали въ правительство боярина князя Михаила Алегуковича Черкасскаго, для того, что онъ человѣкъ добрый».
Написавъ эти письма «въ тетрадкахъ и столбцахъ», книгописецъ сталъ читать и раздавать своимъ друзьямъ и знакомымъ, и распространять въ народѣ «для возмущенiя бунту». Жадно ихъ у него покупали, списывали, читали и слушали. На домъ къ нему приходили слушать эти бунтовскiе листы и тетрадки люди всякого званiя — и попы, и роспопы, и дьяконы, и пономари, и посадскiе — кожевники, иконники, садовники, крѣпостные люди и прочiе. Онъ самъ хаживалъ съ своими тетрадками и столбцами ко всѣмъ этимъ людямъ, и къ монахамъ въ Чудовъ монастырь, въ мѣщанскую слободу, за курскiя ворота, къ иконнику Ивашкѣ Савину, къ садовникамъ, къ портнымъ мастерамъ, и проч. Вездѣ онъ «чолъ свои письма и тетрадки о исчисленiи лѣтъ и о послѣднемъ вѣцѣ, и объ Антихристѣ, и въ разговорѣ говорилъ: «нынѣ-де послѣднее время пришло, и Антихристъ народился, а приводомъ называлъ государя Антихристомъ, а сказывалъ отъ бытейскихъ и пророческихъ книгъ: «въ апокалипсисѣ-де Iоанна-Богослова въ 17-й главѣ написано: «Антихристъ будетъ осьмой царь,» и считалъ московскихъ царей, и говорилъ: «а по нашему-де счету осьмой царь онъ, государь, и Антихристомъ его, государя, называлъ». Въ хоромахъ у книгописца жили стояльцы — подьячiй патрiаршей площади съ женой. Подьячiй этотъ сказывалъ про книгописца: «слышалъ-де отъ него про государя всякiя непристойныя слова, чего и слышать невозможно, да онъ же рѣжетъ невѣдомо какiя доски, а вырѣзавъ хочетъ печатать тетради, а напечатавъ бросать въ народъ. И уже вырѣзалъ онъ двѣ доски, а на тѣхъ доскахъ сталъ печатать листы,.. тѣ листы сталъ раздавать народу безмездно». Но тутъ его схватили въ Преображенскiй приказъ...
Это тотъ виновникъ подметныхъ бунтовскихъ листовъ, котораго отыскивали въ Москвѣ въ 20-хъ числахъ iюня 1700 года. Это былъ извѣстный раскольникъ, Григорiй Талицкiй. Онъ, какъ было сказано, вычиталъ въ апокалипсисѣ, что восьмой царь будетъ Антихристъ. Потомъ онъ читалъ русскiя лѣтописи, и по нимъ cчиталъ московскихъ царей, начиная съ Ивана III-го и съ сына его, Василья Ивановича, который, — по словамъ лѣтописи, — первый повелѣлъ писать себя самодержцемъ и въ польскихъ грамотахъ и въ исторiяхъ, и принялъ на себя областныя титла. Талицкiй началъ свой счетъ московскихъ царей съ тѣхъ страницъ областныхъ лѣтописей, гдѣ изображается трагическая, кровавая борьба областей съ Москвою, съ московскими царями, за земскую самобытность и вѣчевую свободу. На этихъ грустно-трогательныхъ страницахъ областные лѣтописцы сами смотрѣли на московскихъ царей, завоевателей, централизаторовъ областей, съ такою же злобою и антипатiей, и съ той же точки зрѣнiя, какъ современники Талицкаго, раскольники, смотрѣли на императора всероссiйскаго Петра Перваго, устроителя новой политико-географической, петербургско-губернской централизацiи областей. Въ Псковской лѣтописи, выразившей энергическiй протестъ противъ московскаго завоеванiя, Талицкiй читалъ разсказъ о завоеванiи Пскова московскимъ царемъ, читалъ трогательный плачъ Пскова о лишенiи вѣчевой свободы, и за нимъ, — слѣдующую апокалипсическую жалобу псковскаго лѣтописца: «Занеже писано въ апокалипсисѣ, глава 54: пять бо царей минуло, а шестый есть, но не у бѣ пришелъ; шестое бо царство именуетъ въ Руси скиѳскаго острова; его бо именуетъ шестый, а седьмый потомъ еще, а осьмый Анитихристъ. Се бо приде на ны зима. Сему бо царству расширитися, и злодѣйству умножитися. Охъ, увы!» Прочитавши такое предсказанiе въ великорусской, областной, народной лѣтописи, что восьмой царь изъ московскихъ государей будетъ Антихристь, Талицкiй пересчиталъ по московскимъ лѣтописямъ московскихъ царей и убѣдился, что государь Петръ Алексѣевичъ, какъ восьмой царь, по его счету, Антихристъ. И вотъ, онъ хотѣлъ поднять разосланныхъ по областнымъ городамъ стрѣльцовъ противъ Москвы, какъ противъ царства Антихристова. И для этого, — какъ сказано въ одномъ указѣ 1701 года, — «ради возмущенiя людей, писалъ онъ письма о пришествiи Антихристовѣ съ великою злобою и бунтовскимъ коварствомъ, каковому его ученiю многiе послѣдовали». Съ этого времени, ученiе раскола объ Антихристѣ, окончательно получило историко-политическiй смыслъ и во всей полнотѣ выразилось въ раскольничьемъ сочиненiи «Объ Антихристѣ, еже есть Петръ I-й». Такимъ образомъ, какъ въ первыхъ московскихъ царяхъ, централизаторахъ, завоевателяхъ, собирателяхъ великорусскихъ земель, областей, царствъ и государствъ, разрушителяхъ особно-областнаго земскаго строенья и общинновѣчеваго самоуправленiя великорусскихъ областей, областныя общины, особенно сильныя сознанiемъ вѣчевой самобытности, свободы, видѣли предшественниковъ государя-Антихриста, такъ точно въ Петрѣ Первомъ, разрушителѣ, уничтожителѣ созданной областными общинами въ смутное время на мѣстныхъ земскихъ совѣтахъ и на общемъ земскомъ соборѣ 1613 года соединенно-областной федерацiи и земскихъ соборовъ, уничтожителѣ общинно-областной челобитной совѣщательности, гласности передъ правительствомъ, нововводителѣ губернскаго и провинцiальнаго росписанiя областей, великомъ централизаторѣ земско-областной администрацiн, экономiи мѣстныхъ рабочихъ силъ, и проч. — въ Петрѣ Первомъ расколъ призналъ давно предсказаннаго областными лѣтописями московскаго государя-Антихриста.
Согласно съ Талицкимъ, всѣ земскiе люди, недовольные реформами Петра, утвердились въ томъ убѣжденiи, что съ 1700 года окончательно утвердился въ Великороссiи, въ лицѣ Петра I-го, Антихристъ; что Москва стала падшимъ Вавилономъ; что нужно бѣжать въ пустыни, въ лѣса изъ царства Антихристова и основывать свои новыя согласья и общины. Вездѣ — въ Москвѣ, въ областныхъ городахъ, въ селахъ, въ домахъ, на улицахъ, на торжищахъ, въ лавкахъ, въ кабакахъ, по дорогамъ, въ далекихъ дремучихъ лѣсахъ, вездѣ шелъ говоръ, что царь Петръ Алексѣевичъ — Антихристъ. Вотъ, въ Москвѣ, идетъ солдатъ Розстригинъ съ званымъ гостемъ, служилымъ человѣкомъ Левинымъ, домой и дорогой говоритъ о Петрѣ: «Я не знаю что́ дѣлать, хочу бѣжать изъ полка; я не признаю, что онъ у нась государь: онъ Антихристъ». — «Я давно знаю, — отвѣчаетъ Левинъ: — что онъ не прямой царь, а Антихристъ». Вотъ духовникъ князя Меньшикова, крестовый попъ, прозваньемъ Лебедка, того же убѣжденiя, о томъ же ведетъ разговоръ съ Левинымъ и другими знакомыми: «Петръ — Антихристъ, онъ и сына своего не пощадилъ, билъ его, и царевичъ не просто умеръ: знамо, что государь его убилъ»... Солдаты говорили Левину, что «привезены изъ-за моря клеймы, чѣмъ людей клеймить Антихристовымъ клеймомъ, и самъ государь по нихъ ѣздилъ и привезены въ Котлинъ». Особенно самъ этотъ Левинъ, до болѣзненной экэальтацiи и энтузиазма, до умопомѣшательства убѣжденъ былъ и вездѣ и всѣмъ проповѣдывалъ, что Петръ — Антихристъ. Въ Пензѣ, въ церкви, онъ кричалъ народу: «Послушайте, православные христiане! Слушайте! Нынѣ у насъ преставленiе свѣта скоро будетъ!.. Государь нынѣ загналъ весь народъ въ Москву и весь его погубитъ!.. будетъ пятнать ихъ и станутъ они въ его вѣровать!» Въ пустынѣ Жадовской игумену онъ говорилъ тоже: «Нынче послѣднее время, Антихристово пришествiе... Привезены въ Санктпетербургъ печати... хотятъ людей печатать... Государь — Антихристъ!» На базарѣ, толпѣ народной, онъ кричалъ: «Послушайте, христiане, послушайте!.. Въ Москву прiѣхалъ царь Петръ Алексѣевичъ... Онъ не царь Петръ Алексѣевичъ, а Антихристъ!.. Антихристъ!.. И весь народъ мужеска и женска пола онъ будетъ печатать... Бойтесь этихъ печатей, православные! бѣгите, скройтесь куда-нибудь!.. Послѣднее время... Антихристъ пришелъ!.. Антихристъ!..» Тамъ, далеко, въ лѣсахъ керженскихъ, тоже шелъ разговоръ о Петрѣ — Антихристѣ. «Куда-де какую притчу сказываешь ты про Петра?» — говорилъ насмѣшливо раскольникъ Кузьма Павловъ на рѣчи казака Левшутина: — «въ книгахъ писано, что онъ, Антихристъ, лукавъ... А чолъ ты тетрадь учителя Кузьмы Андреева? Лихо на него Петра въ тетрадкѣ показано». Раскольникъ Никита Никифоровъ привелъ на это доказательство: — «Нынче былъ у насъ съ Починокъ человѣкъ, былъ въ Петербургѣ, сказывалъ про тамошнiя чудеса: собралъ-де онъ, Петръ, бѣглыхъ солдатъ человѣкъ съ двѣсти, и поставя на колѣни, велѣлъ побить до смерти изъ пушки. Эко стало нынѣ христiанамъ поругательство! Да что́, полно говорить: страшно: называемъ его Антихристомъ, а нѣть ли его здѣсь, въ лѣсу? Видите вы и сами, какое смятенiе и между нами». Тутъ перебилъ рѣчь другой: «Что́ мотаться! Антихристъ онъ, да и все тутъ!» и т. д. шли разговоры. Такъ говорили многiе, и весьма многiе, во всѣхъ концахъ Россiи, и помиинали Талицкаго...
И вотъ, многочисленныя массы земства, движимыя убѣжденiемъ, что въ Великороссiйскомъ государствѣ, въ губернiяхъ и провинцiяхъ, вновь росписанныхъ по указу, изъ «ближней канцелярiи, изъ кабинета царскаго величества», царствуетъ богоборный Антихристъ - Петръ, отшатнулись отъ имперiи и пошли во оземствованiе, въ пустыни, въ горы, въ лѣса, устроять для себя новыя, свободныя отъ власти Антихриста, области. На основанiи убѣжденiя, что православныя городскiя и сельскiя общины, росписанныя Петромъ на губернiи, провинцiи и уѣзды, повинующiеся Антихристу и приставникамъ его, — губернаторамъ и прочимъ властямъ, — сутъ области царства Антихристова, расколъ сталъ развивать, на новыхъ мѣстахъ, свои народныя общины, не раздѣляя ихъ на города и села. По общинному значенiю ихъ, расколъ называлъ ихъ согласiями, сообразно съ сельскими мiрскими согласiями, какъ назывались крестьянскiе мiрскiе сходы (напримѣръ, писалось въ первой половинѣ XVIII вѣка: по описи по мiрскому согласiю отдали и т. п.). Какъ демократизмъ донскихъ казаковъ возводилъ до религiознаго значенiя, освященiя, казачьи рады, такъ великорусскiй расколъ, расколъ массы земства облекъ въ религiозно-демократическую форму крестьянскiя мiрскiя согласiя. По мѣрѣ развитiя раскола, согласiя разнообразились и умножались. Такъ, при Петрѣ, пастухъ или скотникъ даниловскаго согласiя, при Андреѣ Денисовѣ, основалъ пастухово или адамантово согласiе, которое учило, что воцарившiйся Антихристъ даетъ свою печать наипаче въ паспортахъ, посему должно отрицать паспорты, — прикрѣпленность къ мѣсту или къ согласiю. Это ученiе приняли всѣ согласiя раскола, такъ какъ всѣ они отрицали припись, прикрѣпленность къ Антихристову мѣсту или къ сословiю. Всѣ они уже при Петрѣ Первомъ, несмотря на страшныя препятствiя и полную гражданскую безправность, стали стремиться къ выходу изъ Антихристовыхъ областей и къ новому свободному территорiальному, земскому, колонизацiонному устройству. Каждое согласiе стремилось основать свою область или федерацiю, союзъ нѣсколькихъ мѣстныхъ общинъ. Такъ въ общихъ чертахъ началось колонизацiонное общинно-областное самоустройство раскола во время гоненiя и бѣгства старовѣровъ изъ Антихристова царства въ лѣса, пустыни и горы.
На сѣверѣ, въ Новгородско-Поморской области, въ 1705 году возникаетъ новое согласiе — ѳедосѣевское — и также учитъ, что царь Петръ Алексѣевичъ — Антихристъ, что отнюдь не должно признавать его власти надъ собой. Вслѣдствiе такого ученiя, — по свидѣтельству раскольничьей Выговской Лѣтописи. — постоянно собирались въ Поморье отъ гоненья Антихристова старовѣры, отовсюду приходили всякаго рода люди, и поморскiй расколъ стремился къ завладѣнiю всею древнею Поморскою областiю, или Сѣвернымъ Поморьемъ, къ самостоятельному, общинно-областному самоустройству, экономическому и народному саморазвитiю и къ общинному выборному самоуправленiю. Въ царствованiе Петра, въ Сѣверномъ Поморьѣ образовалась уже федерацiя изъ 13-ти скитовъ, или становъ, общинъ, наподобiе старинныхъ посадовъ, или селъ, гдѣ селились мужчины и женщины, и свободно занимались торгомъ, пашнею, рыболовствомъ и разными промыслами. Колонизацiонная связь и совокупность всѣхъ поморскихъ скитовъ и примыкавшихъ къ выгорѣцкому общежительству по рѣчной системѣ Выга и по расколу погостовъ, образовала одно цѣлое федеративное или союзное согласiе, наподобiе одной волости или области. Раскольничья колонизацiя Поморья была сильная: отовсюду бѣжали туда крестьяне, посадскiе, бобыли, солдаты, казаки и всякихъ чиновъ люди. Тамъ искали спасенiя отъ Антихриста. Къ 1729 году поморскiй расколъ завладѣлъ большею частью олонецкихъ волостей, которыя встарину были новгородскими черными, народоправными. Въ этомъ году число поморско-олонецкихъ раскольниковъ дошло до 12,448 человѣкъ.
Въ то же время, въ Псковско-Новгородской области распространилось ученiе; что Антихристъ пришелъ въ мiръ уже въ 1688 году и живетъ онъ «духовнѣ по дѣйству» въ Велико-Россiи. Въ связи съ новгородско-поморскою раскольничьею областью и псковскiя, и новгородскiя общины выразили свою мѣстную религiозную автономiю, антагонизмъ Москвѣ, какъ царству Антихристову. Въ царствованiе Петра, новгородско-поморскiе раскольничьи исторiографы, въ укоризну Москвѣ и наперекоръ московскому собору 1667 года, внесли въ свою исторiю сѣвернаго, псковско-новгородско-поморскаго раскола извѣстную, любимую раскольничью, повѣсть «О новгородскомъ бѣломъ клобукѣ», и въ историческомъ сборникѣ своемъ поставили ее на ряду съ «Исторiею объ отцѣхъ и страдальцѣхъ Соловецкихъ», въ числѣ которыхъ были псковскiе и новгородскiе страдальцы, и вмѣстѣ съ знаменитою «Соловецкою челобитною». Достойно также замѣчанiя, въ этомъ отношенiи, что въ 1722 г. посланный оть синода монахъ Неофитъ, для разглагольствiя съ выговцами о церковномъ несогласiи и устроенiи, обратилъ вниманiе на древнюю самобытную жизнь Сѣверно-Поморской области, до покоренiя ея Москвѣ, до XVI вѣка, когда Сѣверное Поморье было независимо отъ Москвы, московской епархiи и московскаго православiя, когда св. Софiя Новгорода и Соловецкiй монастырь, независимо отъ Москвы, распространяли тамъ христiанство и когда Сѣверно-Поморская область отличалась своеобразнымъ, преимущественно мiрскимъ, часовеннымъ религiознымъ устройствомъ. Неофитъ спрашивалъ поморцевъ: «До царя Ивана Васильича православную ли имѣли вѣру?» — «Всѣ православные [Р]оссiяне, — отвѣчали поморцы: — отъ начала крещенiя и до царя Ивана Васильича, яко же о семъ многiя исторiи засвидѣтельствуютъ».
Изъ Поморской области, а отчасти изъ московско-волжскихъ городовъ, религiозно-гражданское ученiе объ Антихристѣ распространилось въ Низовомъ краю, въ Поволжьѣ. Тамъ въ темной, дремучей глуши лѣсовъ керженскихъ, за трясинами и болотами, въ скитахъ и починкахъ лѣсныхъ, около 1713 года, училъ новопришельцевъ мужичокъ Кузьма Андреевъ. Онъ проповѣдывалъ, что «царь Петръ Алексѣичъ — Антихристь, отъ гданова колѣна, архiереи — еретики; а господа всѣ, которые при милости государевой, — Антихристовы слуги!»... Утверждая такое вѣрованiе, Кузьма Андреевъ заботился о распространенiи новой раскольничьей области въ керженскихъ лѣсахъ, въ противоположность Антихристовымъ населеннымъ мѣстностямъ въ губернiяхъ и провинцiяхъ, учрежденныхъ Петромъ. Онъ увлекалъ жителей изъ окрестныхъ городовъ и селъ и увѣщевалъ новопришельцевъ оставаться у нихъ въ лѣсной общинѣ, гдѣ ужъ много было всякихъ чиновъ людей. «Внѣ лѣсовь — говорилъ онъ — нынѣ царство Антихристово... Я шлюся на божественное писанiе. Слушайте! Нынче уже въ мiрѣ Антихристъ есть, и никто души своей не спасетъ, аще не придетъ къ намъ, христiанамъ, а которые нынче живутъ въ мiрѣ, помрутъ!»... И дѣйствительно, при Петрѣ была сильная раскольничья колонизацiя Нижегородской лѣсной области — лѣсовъ керженскихъ, поломскихъ, каменскихъ, салавирскихъ, лысковскихъ, дорогучинскихъ, гнилицкихъ и другихъ. Въ этихъ лѣсахъ уже тогда насчитывалось до 94-хъ скитовъ, которые съ починками образовали федерацiю, союзъ разсѣянныхъ въ лѣсахъ дворовъ и келiй. Въ началѣ XVIII-го столѣтiя въ трехъ только уѣздахъ: Балахнинскомъ, Семеновскомъ и Макарьевскомъ, считалось около 30,000 раскольниковъ, что́ составляло гораздо больше трети тогдашняго общаго населенiя тѣхъ уѣздовъ. Въ 1719 году раскольниковъ въ Нижегородскомъ краю считалось уже 86.000 обоего пола, такъ что на каждую тысячу жителей приходилось 283 раскольника.
Въ древнемъ Астраханскомъ царствѣ уже послѣ 1698 года, распространилось раскольничье ученiе о Петрѣ, какъ объ Антихристѣ. 3дѣсь Петра называли «Антихристомъ», «неочесливымъ» и не желали ему здоровья. Стрѣльцы и казаки, подъ знаменемъ раскола, снова замышляли идти противъ Москвы. Атаманъ Носовъ, заводчикъ астраханскаго бунта, раскольникъ, говорилъ посадскому Бородулину и его товарищамъ: «Идите и управляйтесь съ князьями и боярами, а въ городахъ съ воеводами: а на весну и мы къ вамъ будемъ». Астраханская раскольничья пропаганда находилась въ связи съ донскою.
Точно также, ученiе о пришествiи и воцаренiи въ Великороссiи Антихриста въ лицѣ Петра I-го распространилось въ лѣсахъ стародубскихъ, въ Оренбургскомъ краю, по всей Уральской области и за Ураломъ въ Сибири. И въ эти области бѣжали тысячи вѣрившихъ ученiю о Петрѣ-Антихристѣ, бѣжали изъ царства Антихриста, и основывали, въ лѣсахъ и въ горахъ, новыя общины, согласiя; стремились собраться, сосредоточиться въ новыя вольнонародныя, религiозно-гражданскiя областныя общины. «Когда въ Великороссiи, — читаемъ въ исторiи о бѣгствующемъ священствѣ, — что́ день, то умножались гоненiя на старовѣрцевъ, тогда многiе народы, оставляя свои природныя мѣста, сродниковъ и друзей, текли въ Стародубскую область и тамъ населяли пустыни: такъ населился Бѣлый-Кладязь, Синiй-Кладязь, Замшнево, Шеломы Слободы. Такъ населили они 17-ть богатыхъ, промышленныхъ слободъ, образовавшихъ особую, въ XVIII-мъ вѣкѣ, хорошо-устроенную раскольничью федерацiю.. «И тѣ слободы, по словамъ одного указа, разселены, какъ превеликiе города, гдѣ премногое число бѣглыхъ изъ разныхъ городовъ богатыхъ купцовъ». На Уралѣ около частныхъ заводовъ, въ лѣсахъ, собирались Олончане, Туляне, Нижегородцы и другiе великорусскiе люди; устроялись въ пустыни, и мало-по-малу завладѣвали уральскими заводами и мануфактурами — жестяной, проволочной, стальной, укладной и прочими. Богатые промышленные раскольники на заводахъ уральскихъ, пермскихъ и оренбургскихъ нарочно дорого платили рабочимь изъ раскольниковъ, чтобъ перезвать отовсюду какъ можно больше приверженцевъ своихъ согласiй, общинъ для колонизацiи Уральской области, для независимаго, самобытнаго территорiальнаго общинно-областнаго самоустройства и самоуправленiя. И вольные охочiе люди изъ дальнихъ мѣстъ приходили къ нимъ. Въ Сибири тысячами душъ выѣзжалъ народъ изъ правительственныхъ городовъ и изъ тяглыхъ слободъ въ пустыни, оставляя дворы, животы, скоть и хлѣбъ; устроялся въ новыхъ, вольныхъ слободахъ, въ родѣ Утяцкой слободы, и стремился устроить новую, самостоятельную, свободную область по рѣкѣ Тоболу съ притоками, устроить свое общинное самоуправленiе и свободное общинное экономическое саморазвитiе.
Короче сказать, мысль о воцаренiи Антихриста въ Великороссiи со времени Петра, мысль о мiрскомъ смущенiи отъ страха Антихристова такъ была нестерпима для бо́льшей части народа, такъ мутила духъ народный, что многочисленныя массы земства забывали всѣ свои страдальческiе, вѣковые историческiе труды, работы въ великомъ дѣлѣ первоначальной древней колонизацiи, обстройкѣ Россiи городской и сельской; оставляли свои города и села, и шли въ лѣса, въ горы, въ пустыни, снова устроять, колонизовать свою любимую Россiю по плану стараго земскаго строенiя. Словно рай потерянный искали они свою старую Россiю въ пустыняхъ, въ лѣсахъ. Недаромъ съ XVIII-го вѣка любимѣйшими стихами раскольниковъ были стихи о прекрасныхъ пустыняхъ, о скитахъ и общинахъ въ лѣсахъ, на крутыхъ горахъ, и т. п. А сколько труда положилъ, какую богатырскую, страдальческую, или именно, какъ говорили наши предки, страдомую работу совершилъ нашъ простой народъ въ древней Россiи, когда шелъ, проторгался черезъ всѣ лѣса и рѣки Великорусской земли съ своимъ топоромъ, косой и сохой; поставлялъ, путемъ торга, такiе цвѣтущiе встарину города, какъ Славно-Торгъ или Великiй-Новгородъ, Новый-Торгъ и Торжокъ, Вологда и Холмогоры; поставлялъ, путемъ гостьбы въ Чуди, въ Лопи, погосты; посажалъ на черномъ дикомъ лѣсу починки, деревни, села и черныя, народоправныя общины; путемъ этихъ безчисленныхъ ивашковыхъ починковъ, венькиныхъ сѣдѣнiй, и потомъ, въ-добавокъ, несъ на себѣ, въ XVI и XVII столѣтiяхъ, до народогубительной постройки Петербурга, тяжелую повинность городоваго дѣла. Древнiя писцовыя книги, всѣ изукрашенныя, испещренныя, наполненныя именами мужичковъ-колонизаторовъ, строителей, культоровъ Русской земли, служатъ нагляднымъ памятникомъ этой великой исторический работы и заслуги древне-русскихъ гостей, купцовъ, посадскихъ и особенно крестьянства. И теперь всѣ эти труженики, строители древней Россiи, городской и сельской, считая грѣхомъ быть записанными не въ писцовыя старыя книги, а въ подушую переписную книгу Петра I-го, въ книгу ревизiи душъ, притяженiя, прикрѣпленiя личности, души царю, отвлеченной идеѣ государства, оставляютъ свое старое земское строенье, подвергаются доброхотно оземствованiю, бѣгутъ въ лѣса, въ горы и въ пустыни, чтобъ спасти души отъ Антихриста и вновь колонизовать области, устроить посады, слободы вольныя, свободныя, на началахъ свободнаго общиннаго самоустройства и общиннаго самоуправленiя. По собственнымъ словамъ ихъ, страхъ Антихристовъ возвѣялъ на мiръ, произвелъ мiрское смущенье, побуждалъ ихъ бѣжать изъ мiра въ пустыни. И вотъ почему, пустыня, въ Антихристовы лѣта гоненья, была для гонимыхъ старовѣровъ прекрасною матерью, любезною дружиною. Вотъ одинъ изъ любимѣйшихъ ихъ стиховъ:
Прекрасная мати пустыня,
Любезная моя дружина!
Пришелъ язъ тебя соглядати.
Потщися мя воспрiяти,
И буди мнѣ яко мати,
Отъ смутнаго мiра прiими мя,
Со усердiемъ въ тя убѣгаю.
Пойду по лѣсамъ, по болотамъ,
Пойду по горамъ, по вертепамъ,
Да гдѣ бы въ тебѣ водвориться.
Поставлю въ тебѣ малую хижу,
Полезное въ ней азъ увижу.
Кокушка въ тебѣ воскокуетъ.
Умильный гласъ испущаетъ,
И та мене поучаетъ.
Пойду язъ въ лѣса разгуляться,
Плодовитыя древа соглядати,
И тѣ мнѣ пользу показуютъ.
Труды любить прообразуютъ.
На которомъ деревѣ плода нѣту.
И тѣ мене поучаютъ.
Прекрасная мати пустыня!
Отъ смутнаго мiра прими мя.
Аще изъ тебя и погонятъ,
Прекрасная мати пустыня,
Любезная, не изжени мя.
Не знаю себѣ, что́ и быти,
Да гдѣ мнѣ главу подклонити.
Понеже Антихристовы дѣти
Всюду простираютъ на насъ сѣти,
Хотятъ они насъ уловити.
Антихристу покорити,
А вѣру Христову перемѣнити.
Прекрасная мати пустыня!
Отъ сего лукаваго изми мя,
Потщахся въ тебе убѣжати.
И такъ одинъ за другимъ сбѣгались старовѣры въ пустыни, и мало-по-малу заселяли ихъ. По собственнымъ словамъ, стекались они въ пустыни, на новыя мѣста, «изволяюще странствiе, оземствованiе паче утѣшенiя своими мѣстами, отъ которыхъ отступались, и сицевыми народами пустыя мѣста и звѣропаственныя населяхуся, и вмѣсто деревъ, людей умноженiе показася, трава и тернiи растущiя въ вертограды и садовiя обратишася, гради вторiи показашася населенiемъ человѣкъ». И все это стремленiе ихъ къ новому колонизацiонному, общинно-экономическому самоустройству проистекало изъ одного убѣжденiя, что въ прежде населенныхъ городахъ и селахъ великорусскихъ, въ имперiи, водворился «Антихристь, иже есть Петръ I-й». Это внутреннее, непреодолимое убѣжденiе твердило имъ, вопiяло въ нихъ: «Удалятися и бѣгати намъ подобаетъ во Антихристово время отъ еретическихъ жертвъ, понеже въ откровенiи Iоанна-Богослова, въ главѣ 12-й, писано, яко церковь побѣжитъ въ пустыню, вѣрнiн христiане, истиннiи рабы Христовы, побѣжатъ въ горы и вертепы, и спасутся. Понеже Петръ нача гонити и льстити и искореняти останокъ Русiи, своя новыя умыслы уставляя... Господь чрезъ Iеремiю пророка взываетъ: изыдите изыдите люди моя изъ Вавилона!»
Что жъ, однако, какая магическая сила увлеченiя была въ этомъ убѣжденiи раскола? Ужели тутъ мотивировало массы одно отвлеченно-религiозное, религiозно-фантастическое или мистико-апокалипсическое вѣрованье? Нѣтъ, не думаемъ, да и нельзя думать такъ. Народъ русскiй до того практиченъ, до того склоненъ къ реализму, къ положительности, до того неспособенъ оторваться отъ земли за облака, что землю взялъ за основу всего своего общиннаго устройства, соцiальную гражданственность назвалъ земскимъ строеньемъ, людей называлъ земскими людьми, ихъ собранiя и думы земскими совѣтами, земскими соборами, статистическiя табицы землянымъ дѣломъ, единицы измѣренiя и исчисленiя у него были непосредственно-натуральныя, напримѣръ: стрѣлянiе лука, выть, обжа, вода и т. п. Естественность воззрѣнiя до такой степени была въ духѣ народномъ, что, вотъ, только-что возникшее новое согласье раскола — пастухово, учитъ, что должно ходить по простой землѣ, а не по мостовой каменной: мостовая-де каменная Антихристова выдумка. Такъ точно и всѣ массы раскола, крѣпко держась, по старинѣ, за землю, за земство, за земское устроенье и, подвергшись, въ Антихристово время, оземствованiю, пошли на новыя земли, въ лѣса и горы, искать новаго колонизацiоннаго и матерiально-хозяйственнаго свободнаго земскаго устроенья. Если тутъ есть что-нибудь мистико-идеалистическое, такъ это только идеальное умосозерцанiе и исканiе свободнаго соцiалънаго, народоправнаго самоустройства, саморазвитiя и самоуправленiя, по реальной идеѣ крестьянскаго мiра, мiрскаго согласья, мiрскаго схода и крестьянской общины.
Какiе же, однако, были эти реальные, практическiе, положительные, непосредственно-жизненные мотивы эмиграцiи. оземствованiя раскола и стремленiя къ новому самостоятельному, независимому земскому устроенiю? Поищемъ, спросимъ, не скажетъ ли намъ объ этомъ кто-нибудь изъ самихъ раскольниковъ или изъ современниковъ Петра, а потомъ и всѣ согласiя раскола петровский эпохи. Поищемъ въ архивахъ собственныхъ раскольничьихъ сочиненiй, ихъ историческихъ сказанiй о состоянiи народа во времена Петра. Въ то же время письменность раскольничья получала широкiе размѣры и самое либеральное направленiе. У раскольниковъ же были талантливые писатели, въ родѣ исторiографовъ Денисовыхъ. У нихъ были свои библiотеки, и даже ужъ возникали первыя въ Россiи книжныя лавки. «Въ Москвѣ — читаемъ еще въ соборномъ актѣ 1681 года — всякихъ чиновъ люди пишутъ въ тетрадяхъ, и на листахъ и въ столбцахъ выписки, именуя отъ книгъ божественнаго писанiя и продаютъ у Спасскихъ воротъ и въ иныхъ мѣстахъ, и въ тѣхъ письмахъ на преданныя святой церкви книги является многая ложь; а простолюдины, не вѣдая истиннаго писанiя, прiемлютъ себѣ за истину, и выростаетъ оттого на святую церковь противленiе». Мысль, ученiе раскола такъ были жизненны, полны вопросовъ, что и слово его изливалось обильно. Въ царствованiе Петра раскольничья литература сильно распространилась и получила не только противоцерковный, но и гражданско-демократическiй смыслъ. Многое бы можно было узнать изъ этой раскольничьей письменности петровскаго времени, еслибъ перечитать ее. Къ сожалѣнiю, гоненiя, тогда воздвигнутыя на раскольничьи книги и рукописи, истребили ихъ. Петръ Первый, указомъ 1701 года января 31, запретилъ монахамъ держать по кельямъ чернила и бумагу. А съ 1720 года, октября 5-го, является у насъ ценсура, или предварительный просмотръ рукописей, по слѣдующему поводу: «Содѣлалось извѣстнымъ — говоритъ указъ — что въ типографiяхъ черниговской и свято-троицкой-ильинской и въ кiево-печерской печатаются со многою противностью восточной церкви, напримѣръ, въ первой изъ нихъ напечатанъ учебный часословъ съ ересью раскольническою и книга богомыслiя, гдѣ явилась многая лютеранская противность. Вслѣдствiе того, указано не печатать въ этихъ типографiяхъ ни одной книги безъ дозволѣнiя духовной коллегiи». Затѣмъ слѣдовалъ указъ 1721 г. марта 20, которымъ воспрещалось продавать въ Москвѣ изображенiя духовнаго содержанiя и книги писанныя и печатныя безъ дозволенiя, подъ страхомъ жестокаго отвѣта и безпощаднаго штрафованiя. Затѣмъ, въ 1724 г., указомъ Синода предписано было духовнымъ управителямъ объявлять раскольничьи рукописныя книги. Такимъ образомъ, выходятъ справедливыми слѣдующiя слова недавно вышедшей раскольничьей «Церковной Исторiи»: «Старовѣры говорятъ, кому неизвѣстенъ духъ Петра I-го, какой былъ ненавистникъ древности. Всѣ, со временъ Алексѣя Михайловича, памятники истреблены при Петрѣ! Впрочемъ, хотя многiе современные памятники вѣчному забвенiю преданы, и старообрядцамъ въ Россiи, подъ строгимъ наказанiемъ, отъ лѣтъ Никона, да и до нынѣ совершенно уста заключены писать о церковныхъ перемѣнахъ: но, однако, у старовѣровъ малыя нѣкiя тетрадныя изъ рукъ въ руки переписки влекутся».
Воспользуемся и мы этими «тетрадными переписками», какiя есть подъ руками, для того, чтобъ хоть сколько-нибудь уяснить тайные, сокровенные мотивы земскихъ стремленiй раскола съ XVIII-го столѣтiя. Но, напередъ, попытаемся, не найдемъ ли какое-нибудь подметное письмо отъ сторонниковъ земства и раскола противъ Петра и его нововведенiй. Подметныхъ же писемъ, послѣ Талицкаго, являлось множество. Самъ Петръ писалъ въ именномъ указѣ 1715 года января 25: «Многiя являются подметныя письма, въ которыхъ большая часть воровскихъ и раскольническихъ вымышленiй, которыми подъ видомъ добродѣтели ядъ свой изливаютъ». Въ этомъ же, 1715 году, въ Петербургѣ, у симеоновской церкви, одинъ старикъ подкинулъ противное Петру письмо, «не для чего иного, только соболѣзнуя о народѣ, къ народной пользѣ, чтобъ какъ было легче отъ податей». Потомъ, въ Москвѣ, приходскiй попъ Авраамъ бралъ у того же старика какiя-то «сочиненныя имъ воровскiя о возмущенiи народа противъ царскаго величества тетради, бралъ ихъ на домъ, читалъ и держалъ больше недѣли». Потомъ, возвращая эти письма старику, попъ говорилъ, «что то онъ дѣлаетъ хорошо». Что это за «воровскiя письма въ возмущенiи народа противъ его величествiя писанныя къ народной пользѣ, чтобъ какъ было легче отъ податей?» Не найдется ли въ нихъ чего-нибудь для объясненiя раскольничьяго ученiя о послѣднемъ времени и объ Антихристѣ, еже есть Петръ I-й, для объясненiя этого неудержимаго бѣгства многочисленныхъ массъ народа, вслѣдъ за расколомъ, въ лѣсныя согласiя, отъ «даней многихъ и новшествъ» Петра? И кто сочинялъ и подкидывалъ всѣ эти письма? Поищемъ и разсмотримъ.
На первой недѣлѣ великаго поста, въ 1718 г., въ одной изъ отдаленныхъ улицъ Москвы, недалеко отъ Сухаревой башни, въ деревянномъ домѣ, въ бѣдной палатѣ своей, сидѣлъ съ листомъ въ рукѣ, старикъ, глубоко задумавшись. Передъ нимъ на столѣ разбросана была кипа тетрадей. Въ одной тетрадкѣ, въ четвертую долю, на 18 страницахъ, «выписано вкратцѣ изъ книги св. отца Григорiя Богослова, ко признанiю мужа характира, дѣло гражданина, при смѣшенiи судiи и законоположника: послѣдняго чиномъ, перваго же дѣломъ таинственнаго измета ученiе». Въ концѣ этой тетрадки — приписка старика о характерѣ, о дѣлѣ гражданина, съ намекомъ на характеръ Петра I-го: «а той образъ такой же внезапу найде на насъ» приписалъ старикъ, сказавши «о злыхъ и горькихъ многихъ видахъ того характера». Возлѣ лежали выписки изъ апокалипсиса, изъ псалмовъ Давида, изъ другихъ библейскихъ книгъ и изъ творенiй Григорiя Богослова и Григорiя Назiанзина. Далѣе, въ четвертой тетрадкѣ, кромѣ выписокъ изъ Григорiя Богослова, приписано самимъ старикомъ въ началѣ какое-то «моленiе къ велицiимъ господiемъ, сопрестольнiимъ судiямъ и вождямъ», а въ концѣ — «къ архипастырiемъ всея вселенныя, великiя Россiи учителiемъ». Въ концѣ такая, между прочимъ, приписка старика: «написалъ сiе мнѣнiемъ своимъ или чьимъ свыше повелѣнiемъ отъ многой туги и скорби своей видѣлъ озлобленiе и преткновенiе израилевыхъ людей, за ревность и жалость дому святаго и душъ христiанскихъ неповинно влекущихъ, но молю стократно вашу святыню... у земнаго царя прилежно упросите, чтобъ онъ за великимъ страхомъ своимъ не повелѣлъ вамъ мя предати духовной казни». И много другихъ бумагъ лежало на столѣ.
Старикъ держалъ въ рукѣ письмо, которое начиналось текстомъ такъ: «Божественное писанiе глаголетъ, слушателiе православные; что есть человѣкъ, яко помниши его... Славою и честiю вѣнчалъ еси его, поставилъ еси его надъ дѣлы руку твоею, вся покорилъ еси подъ нозѣ его, ничто же остави ему непокорена, покорена ему суть всяческая; сотвори его Богъ по образу и по подобiю своему и самовластну повелѣно быти». Подлѣ, на столѣ, лежалъ особый листъ, на которомъ написанъ былъ отдѣльно этотъ же текстъ. На глубокiя и вмѣстѣ грустныя думы наводилъ старика этотъ стихъ, которымъ начиналось письмо. Онъ думалъ о высокомъ достоинствѣ человѣка, о его естественномъ правѣ на личную свободу, на полное самоуправленiе, даже на покоренiе себѣ природы. И потомъ, вдругъ послѣ этой думы, старческiй лобъ его нахмуривался, напрягался глубокими морщинами, какъ бы нависая надъ глазами, а глаза нѣсколько вкатывались, впадали въ глубь подлобья. И мрачная туча, скорбь, грустная дума отражались въ эту минуту на лбу старика. Отъ идеала текста мысль его переносилась къ мрачной, грустной дѣйствительности въ судьбѣ русскаго человѣка. Отъ высокаго идеала текста старикъ перенесся къ печальному состоянiю всего русскаго народа, въ то тяжелое время казни стрѣльцовъ, жестокихъ рекрутскихъ наборовъ, безпрерывнаго увеличенiя налоговъ и сборовъ съ мiру, безчеловѣчныхъ правежей, гибели посылаемаго народа тысячами въ Петербургъ, жестокаго гоненiя раскола, и проч. Отъ идеала текста дума старика пронеслась по всей широкой землѣ Великорусской, по всѣмъ городамъ и селамъ, по всѣмъ хижинамъ горя-злочастья, и даже по лѣсамъ заповѣднымъ... И вдругъ, морщины на лбу у него сгладились, глаза сверкнули огнемъ, и тяжелая туга души, боль сердца облегчилась восторженной, твердой рѣшимостью... И пятидесятисеми-лѣтнiй старикъ, бывшiй подьячiй въ Артиллерiйскомъ Приказѣ, старообрядецъ Докукинъ, рѣшился прибить въ Петербургѣ, на площади у Троицкой церкви, возлѣ дворца Петра, сочиненное имъ возмутительное письмо, которое онъ держалъ въ рукахъ. Изъ этого-то письма мы узнаёмъ, что тогда, кроме многаго другаго, мутило, раскалывало пополамъ земство, не только разъединяло, расщепляло его на сословiя, но и отторгало, отщепляло отъ него огромную массу народа въ расколъ. Какъ многочисленныя массы земства бѣжали, вслѣдъ за расколомъ, въ лѣса и пустыни, отрекались отъ государства по тому убѣжденiю, что настало послѣднее время Антихристово, такъ и Докукинъ хотѣлъ взбунтовать народъ, также «признавая, яко бы нынѣшнее послѣднее время». Съ этой точки зрѣнiя онъ раскрылъ намъ многiя жизненныя причины, побуждавшiя народъ бѣжать въ лѣса и пустыни, для новаго самоустройства и торгово-промышленнаго обзаведенiя. Вотъ то письмо, которое Докукинъ хотѣлъ прибить у Троицкой церкви:
«Божественное писанiе глаголетъ, слушателiе православные: что есть человѣкъ, яко помниши его, или сынъ человѣческiй, яко посѣщаеши его, умалилъ еси его малымъ чѣмъ отъ ангелъ, славою, честiю вѣнчалъ еси его и поставилъ еси его надъ дѣлы руку твоею, вся покорилъ еси ему подъ нозѣ его, ничто же остави ему не покорено, покорена же суть ему всяческая, но сотвори его Богъ по образу и по подобiю своему и самовластну ему повелѣно быти.
«Что смѣемъ отвѣщать противу слова сего, мы, отъ новаго Израиля и Iерусалима, живущiе во Христовѣ вѣрѣ царствующаго града Москвы и прочихъ россiйскихъ градовъ жительствующiе? речемъ ли что противу силы онаго божественнаго писанiя, или оставимъ? Если нынѣ вѣрно намъ слово сiе, или ни отвѣщаемъ ли что, или положимъ устомъ своимъ хранило, понеже стако противу рожна прати...
«Но зрите, о правовѣрные христiанскiе роды, како мы... здѣсь живущiе на землѣ, отъ онаго божественнаго дара многiе отрѣзаеми и свободной жизни лишаеми, гоними изъ дому въ домъ, изъ мѣста въ мѣсто, изъ града во градъ, оскорбляемы, озлобляемы, домовъ и торговъ, земледѣльства, такожде и рукодѣльства, и всѣхъ своихъ прежнихъ промысловъ... и всякаго во благочестiи живущихъ состоянiя, и градскихъ и древле уставленныхъ законовъ лишились: о суетныхъ своихъ дѣлахъ и въ лестныхъ ученiихъ обычай свой измѣнили, слова и званiя нашего славянскаго языка и платья перемѣнили, главы и брады обрили и персоны свои ругательски обезчестили; нѣсть въ насъ вида и доброты разнствiя съ иновѣрными языки... послѣдуемъ ихъ нравамъ и законамъ... Смѣшашася языкомъ и дѣломъ ихъ навыкоша, а свои христiанскiе обѣты опровергоша... и правый путь у насъ исчезоша, страннымъ и невѣдомымъ путемъ пойдоша... и неудобной и стремнинной путь себѣ многими трудами и потами прiобрѣтоша, свободныя власти и чести отпадоша, по оному божественному писанiю намъ дарованныя, видимъ дѣломъ совершаемо, а не письму сему послѣдуемъ. Древеса самыя нужныя въ дѣлахъ нашихъ повсюду заповѣданы быша, рыбныя ловли и торговые и завоцкiе промыслы отняты многiе и вездѣ бѣдами погружаемы, на правежехъ стоя отъ великихъ и несносныхъ податей и не... оброковъ налагаемыхъ, гладомъ истаеваеми и многiе отъ того умерщвляеми, домы и приходы запустѣли, святыя церкви обетшали, древодѣлей и каменосѣтцевъ отгнали, плинѳы на созиданiя церквей и домовъ дѣлать заказали, на воздухъ пути намъ къ жизни не указали и сами себѣ тамошняго пути не сыскали, а пришельцевъ иновѣрныхъ языковъ щедро и благоутробно за сыновленiе себѣ восприняли и всѣми благами ихъ наградили, а христiанъ бѣдныхъ бьючи на правежахъ и съ податей своихъ гладомъ поморили и до основанiя всѣхъ разорили и отечество наше пресловущiе грады... опустошили. И что́ иное рѣщи! И писанiя неудобно изнести: удобнѣе устномъ своимъ ограду положить. Но вельми сердце ми болитъ, видя опустошенiя новаго Iерусалима и людъ въ бѣдахъ язвленъ нестерпимыми язвами»...
Вотъ какiе горькiе мотивы, между прочимъ, двинули многочисленную массу земства въ расколъ, въ лѣса... Остановимся на нѣкоторыхъ изъ нихъ и подумаемъ...
Люди старой вѣры, вмѣстѣ съ Докукинымъ, вопiяли при Петрѣ, во-первыхъ, противъ лишенiя свободной жизни, и многiе отъ того бѣжали въ расколъ. Этотъ вопль былъ не только выраженiемъ, естественнаго права народнаго, но и проистекалъ изъ историческихъ, изстаринныхъ воспоминанiй приверженнаго къ старинѣ народа. Встарину всѣ земскiе люди, гости посадскiе и крестьяне, пользовались полнымъ правомъ житейской свободы, жили на всей своей волѣ. Горожане назывались вольными мужами; крестьяне тоже — вольными, охочими людьми. Свобода была основой земскаго, территорiальнаго устройства народной жизни. Принципомъ свободнаго перехода земскихъ людей было правило: вольнымь воля. Въ самомь названiи усадьбы, осѣдлости, ассоцiацiи вольнаго, свободнаго труда выразилась идея свободы: свободное торгово-промышленное поселенiе называлось слободой — отъ слова свобода, писалось: ослободилъ слободу поставить. Вслѣдствiе сильной, несдержимой, полной воли развился въ народѣ могучий колонизацiонный духъ, широкiй разгулъ, просторъ воли. Новгородскiй ушкуйникъ и волжскiй бѣгунъ, бѣглецъ древней Россiи — вотъ типы этой воли и свободнаго колонизацiоннаго духа. Вслѣдствiе исконной, естественной свободы жизни, земскiе люди привыкли къ свободному выбору поселенiя — на посадѣ, или въ селѣ, или въ лѣсномъ починкѣ; привыкли къ свободному выбору труда — торга, промысла, ремесла или земледѣлiя; не знали какихъ-нибудь ратушныхъ стѣснительныхъ ограниченiй и условiй, кому торговать и промышлять при какихъ условiяхъ; не знали паспортовъ — прикрѣпленности къ мѣсту или сословiю, цеховой корпоративной замкнутости и крѣпостности, и т. п. И вотъ, когда появилось первое ограниченiе воли, прикрѣпленiе къ мѣсту, вмѣстѣ съ государственнымъ тягломъ; когда настало прикрѣпленiе крестьянъ къ сельской землѣ, посадскихъ къ посадской — земскiе люди постоянно избывали отъ тягла, стремились жить на льготѣ, на волѣ, не хотя быть въ тяглѣ, чинились сильны и государеву указу непослушны, бѣжали на волю, самохотно селились въ льготныя, свободныя торгово-промышленныя слободы. Въ XVII вѣкѣ образовался такимъ образомъ огромный классъ народонаселенiя такъ называемыхъ вольныхъ гулящихъ людей и избылыхъ отъ тягла. Эти вольные гулящiе люди саможизненно, фактически выразили реакцiю, протестацiю противъ правительственнаго лишенiя народа свободной жизни. Точно также, вслѣдствiе естественнаго стремленiя земства, вольныхъ, охочихъ людей къ свободному колонизацiонному и экономическому самоустройству, въ XVII-мъ столѣтiи, во всѣхъ областяхъ, около всѣхъ городовъ, заселились большiя богатыя торгово-промышленныя слободы. Развиваясь на льготѣ, на свободѣ, эти слободы легко богатѣли, процвѣтали торговлей и промышленностью, тогда какъ рядомъ съ ними тяглыя, несвободныя общины постоянно бѣднѣли, оскудали и разорялись. «Нынѣ (читаемъ въ актахъ про свободныя слободы) на Москвѣ и около Москвы и по городамъ, на посадахъ и около посадовъ, заведены слободы... а въ тѣхъ слободахъ живутъ многiе торговые и ремесленные люди и дворники торговые крестьяне, и всякими промыслами и торгами большими на Москвѣ и въ городахъ торгуютъ и промышляютъ, и многими лавками и амбарами и соляными варницами посадскими владѣютъ... а живутъ они всегда во льготѣ». Это свободное, колонизацiонное, самоустройство слободъ выразило жизненно-народную реакцiю противъ указно-правительственной колонизацiи, противъ лишенiя свободной жизни въ казенныхъ, тяглыхъ общинахъ; выразило естественное стремленiе народа къ свободному общинному самоустройству. А это живое экономическое процвѣтание свобдныхъ торгово-промышленныхъ слободъ, въ противоположность обѣднѣнiю, обнищанiю несвободныхъ тяглыхъ общинъ, выразило естественный результать, законъ свободнаго экономическаго развитiя, и вмѣстѣ съ тѣмъ представляло живой, фактическiй протестъ противъ всякаго стѣсненiя народной торгово-промышленной жизни. Отсюда видно, что сама жизнь народа естественно просилась къ свободному территорiальному самораспредѣленiю и экономическому саморазвитiю. А какъ во второй половинѣ XVII-го вѣка и въ царствованiе Петра, съ развитiемъ всеобщей, всенародной крѣпостности и повинности государству, и свободныя торгово-промышленныя слободы дѣлались государевыми, казенными, и классъ вольныхъ гулящихъ людей уничтожался, то, естественно, это должно было вызвать реакцiю со стороны всѣхъ этихъ вольныхъ гулящихъ людей и свободныхъ слободъ. Вольные слободскiе люди, привыкшiе жить въ своихъ слободахъ на льготѣ, на свободѣ, несмотря на всѣ запретительные указы съ 1648 по 1710 годъ, упорно продолжали жить въ слободахъ, не платя тягла. А когда Петръ сталь ихъ сильно преслѣдовать и принуждать нести тягло и службы вмѣстѣ съ тяглыми посадскими людьми, многiе изъ нихъ бѣжали въ лѣса, къ раскольникамъ, въ Малороссiю, въ Сибирь, и тамъ заселяли и основывали новыя раскольничьи слободы. Къ нимъ туда съ охотой бѣжали и изъ тяглыхъ посадовъ купцы и посадскiе жаждавшiе свободной жизни. Точно также поступали и вольные гулящiе люди. Петръ Первый указомъ 1 iюня 1722 года рѣшительно уничтожалъ классъ свободныхъ, вольныхъ гулящихъ людей: они должны были идти въ солдаты, а если въ военную службу не годятся, то искать другихъ службъ, или поступать въ полные холопы къ частнымъ лицамь: они уже не могли оставаться безъ службы, или, въ противномъ случаѣ, ссылались, какъ праздношатающiеся, на галерную работу. Несмотря на этотъ указъ, вольные гулящiе люди оставались и послѣ Петра. А при немъ отъ военной службы, отъ холопства и отъ галерной работы они бѣжали въ расколъ. Пока не было еще согласiя бѣгуновъ, они приставали ко всякой странствующей пропагандѣ раскола, и въ расколѣ, по старинѣ, оставались вольными гулящими людьми, привольно бродили отъ Польши до тобольскихъ раскольничьихъ слободъ, отъ поморскихъ скитовъ до керженскихъ лѣсовъ.
При Петрѣ всѣ лишались свободной жизни. Ревизiя 1719 года каждую душу отъискивала, записывала въ «переписную книгу», дѣлала крѣпостною государству. Паспорть прикрѣплялъ къ мѣсту или сословiю. Фискалы на каждомъ шагу слѣдили за гражданами, тайно подслушивали подъ окнами ихъ домовъ, привязывались къ зажиточнымъ крестьянамъ и посадскимъ, къ богатымъ купцамъ. Каждый, дворянинъ ли, крестьянинъ ли, купецъ ли, долженъ былъ то-и-дѣло ждать «жестокой приказной присылки» изъ Губернской Канцелярiи, изъ Губернскаго Приказа. Вдругъ наѣзжали солдаты, сковывали и «за пустую справку приказную» отрывали отъ семьи, отъ работы, волокли со всякою отповѣдью въ городъ, за 500, за 600 верстъ, недѣль на 10. Молодой крестьянскiй парень только-что женился, а тутъ вдругъ наѣзжали офицеры съ командой, сковывали его, въ цѣпяхъ, въ страшную распутицу, вели въ городъ забрить въ рекруты и сажали въ тюрьму или въ острогъ. А крестьяне, въ силу крѣпостнаго состоянiя, лишались даже и права жениться безъ дозволенiя помѣщика. Плачется, напримѣръ, и «бьетъ челомъ государю своему Ивану Прокофьевичу крестьянишко его Панька Кузминъ: волею Божею женишка у меня умерла, а послѣ ее остались трое робятъ; и я, сирота твой, другой годъ не женатъ, а въ чужихъ барщинахъ не даютъ, за выводъ прошаютъ рубля по три за дѣвку; и ты пожалуй меня крестьяниномъ по старому, есть въ твоемъ государевомъ помѣстьѣ, въ деревнѣ Полутицѣ, дѣвка у Мишки Абрамьева; и ты пожалуй меня, сироту твоего, Иванъ Прокофьевичъ, ослободи меня на той дѣвкѣ жениться. А Мишка Абрамьевъ жеребей земли свой совсѣмъ покинулъ, могуты его пахать не стало, а онъ, Мишка, и съ дѣвкою хочетъ брести изъ твоего государева помѣстья прочь». Точно также и посадскимъ людямъ запрещено было жениться на волостныхъ дѣвкахъ и выдавать замужъ дочерей своихъ безъ увольнительныхъ видовъ. Такiе безправные, даже и въ семейномъ отношенiи, посадскiе и крестьяне охотно бѣжали въ скиты раскола, гдѣ и браковъ вовсе не было, а была «любовь Христова», женщины были эманципированы расколомъ, или бракъ основывался только на взаимномъ согласiи, на любви, да много-что иногда на благословенiи родителей. Крестьяне, признавая несвободный бракъ, или союзъ мужчины съ женщиной, не истиннымъ, сами отправляли дочерей своихъ въ раскольничьи скиты, какъ напр. говорилъ одинъ поморскiй крестьянинъ: «нынѣ-де истиннаго брака нѣтъ; а нынѣ-де онъ большую дочь свезъ въ Выгорѣцкое общежительство, да и младшую дочь хочетъ туда же отдать». Равнымъ образомъ туда же, въ мiрскiя согласья раскола, бѣжали и крестьяне, которыхъ тогда, — по словамъ указа Петра, 15 апрѣля 1721 года, — продавали какъ скотовъ, врознь! Бѣжалъ въ расколъ всякiй, кто тяготился угнетенностью, порабощенностью личности, желалъ свободнаго исхода, свободной жизни. Расколъ всѣхъ принималъ. Онъ возвышалъ въ своихъ ученiяхъ нравственное, человѣческое достоинство простыхъ людей: возводилъ ихъ въ почетныя выборныя должности, въ бородѣ видѣлъ образъ и подобiе Божiе, знакъ естественнаго равенства всѣхъ людей. Расколъ, хотя и самъ подвергался при Петрѣ жесточайшимъ гоненiямъ, но былъ оппозицiей за свободу жизни и равенство правъ. Это направленiе его особенно обозначится со второй половины XVIII столѣтiя.
Далѣе, Докукинъ въ листѣ своемъ вопiялъ: «Гоними изъ дому въ домъ, изъ мѣста въ мѣсто, изъ града во градъ, домовъ и торговъ, земледѣльства, такожде и рукодѣльства, и всѣхъ своихъ прежнихъ промысловъ лишились... Рыбныя ловли и торговые и заводскiе промыслы отняты». Дѣйствительно, если только вспомнить, какъ въ царствованiе Алексѣя Михаиловича и въ царствованiе Петра крестьянъ и посадскихъ постоянно свозили, вывозили, перевозили съ мѣста на мѣсто, съ посада на посадъ, изъ деревни въ деревню, или изъ селъ на посады, съ посадовъ въ села, иногда за нѣсколько сотъ, даже тысячъ версть, то можно себѣ представить, ка́къ крестьяне и посадскiе, въ самомъ дѣлѣ въ этой постоянной вознѣ и передвижкѣ лишались торговъ и промысловъ, земледѣлiя и рукодѣлiй. Посадскiе и крестьяне, по естественному стремленiю къ благосостоянiю, по старинному праву свободнаго перехода, искали себѣ мѣстъ, гдѣ было жить льготнѣе, свободнѣе, промышлять или торговать выгоднѣе. И только-что укоренялись они въ такихъ мѣстахъ, обзаводились торгами или промыслами, начинали на льготѣ разживаться, какъ наѣзжали сыщики, воеводы съ солдатами и вывозили ихъ на прежнiя, покинутыя ими, мѣста; или «бивъ кнутомъ нещадно по торгамъ, ихъ ссылали въ Сибирь на Лену», съ корнемъ разоряли. Между тѣмъ крестьяне и посадскiе, естественно, желая жить, торговать, промышлять свободно, не имѣя могуты или не хотя платить государевыхъ доходовъ, и презрѣвъ всѣ прежнiе великихъ государей указы, опять неудержимо бѣжали. Въ 1682 г. всѣ помѣщики и вотчинники въ общей челобитной своей жаловались царямъ Iоанну и Петру, что «ихъ крестьяне, — подымаючи ихъ на дальнiя службы и платя великаго государя всякiя подати, — отъ нихъ многiе разбѣжались». Опять жестокiе сыски, перевозы крестьянъ съ мѣста на мѣсто. Тѣ же сыски, отвозы да перевозы крестьянъ, по указамъ 1683, 1698, 1706 и 1707 годовъ — и постоянно крестьяне лишались торговъ и промысловъ. Лишая крестьянъ свободно-выбранныхъ ими мѣстъ жительства, пахотныхъ земель, рыбныхъ и другихъ промысловъ, не давали имъ и въ городахъ свободно жить и торговать. Указомъ 1700 года 11-го марта предписано было: крестьянъ, жившихъ въ городахъ и платившихъ тягло, взять въ посады; а которые изъ нихъ въ посады не хотѣли, тѣмъ запрещалось вовсе и жить въ городахъ и торговать: запечатывали и конфисковали ихъ лавки, кожевенные и другiе заводы, и продавали. Князь Щербатовъ, хотя рѣзко, но справедливо выразился о такихъ поступкахъ съ крестьянскими промыслами, что «худо поступили съ крестьянами, когда вдругь лишали ихъ промысловъ городскихъ». Далѣе, указомъ 29 октября 1707 года, крестьяне были лишены права брать на откупъ таможенные и кабацкiе сборы потому только, что они вѣдались не въ ратушѣ и изъ нихъ, въ это время, набирались въ драгуны, солдаты и рекруты. Между тѣмъ многiе промыслы, прежде принадлежавшiе крестьянамъ, теперь отдавались на откупъ заводамъ и другимъ монополистамъ, напримѣръ, рыбныя ловли въ Архангельской губернiи. Крестьяне уходили артелями на заработки, наприм. въ низовые города и въ другiе — кормиться красильнымъ промысломъ или другимъ какимъ-либо, торговать, и ихъ по причинѣ правежей съ мiра тягла, отрывали отъ заработковъ и промысловъ, тащили на тѣ мѣста, гдѣ они были приписаны. Въ плакатѣ 1724 года iюня 26 предписано было отпускать крестьянъ на работу съ паспортами не далѣе какъ на 30 верстъ отъ ихъ мѣстожительства. Между тѣмъ сколько народу сгоняли на казенныя работы и промыслы за тысячи верстъ!! Для постройки Петербурга пригоняли ежегодно, втеченiе многихъ лѣтъ сряду, изъ самыхъ дальнихъ областей, до 40.000 работниковъ! Для постройки крѣпости на островѣ Котлинѣ также тысячи народа вызывались изъ губернiй: указомъ 16-го января 1712 года требовалось 3,000 работниковъ; въ 1714 году требовалось въ Петербургъ и на Котлинъ — «къ городовымъ дѣламъ» — 34.000 человѣкъ! Тысячи народа сгонялись въ Азовъ; для прорытiя Ладожскаго канала на 104 версты, на казенные заводы. Устроивъ болѣе 200 фабрикъ и заводовъ, Петръ приписалъ къ нимъ тысячи крестьянъ! Смотрители заводскiе наживались, въ ущербь самой коронной казнѣ, а крестьяне изнурялись отъ заводской работы, безъ домашняго хозяйства. Всѣ эти работы, очевидно, отрывали народъ отъ торговъ, ремеслъ, заводскихъ и другихъ промысловъ. Докукинъ жалуется, что древодѣлей и каменосѣчцовъ отгнали. И точно, съ 1712 года по 1718 постоянно переводили, сгоняли въ Ингерманландiю каменьщиковъ, кирпичниковъ, мастеровыхъ людей и ямщиковъ, и такимъ образомъ лишали крестьянскiя волости нужныхъ людей; плотники изъ дворцовыхъ волостей были наряжаемы въ 1716—18 годахъ для заведенiя русскихъ слободъ около мызы Сари. Въ 1702 году даже изъ Кунгура, — по указу правительства — высылали плотниковъ для строения города Затона, а кузнецовъ на Таганъ-Рогъ! Такiя казенныя отлучки и работы естественно отрывали крестьянъ отъ заработковъ, промысловъ и ремеслъ, да и крестьянскiя волости лишали хорошихъ каменьщиковъ, кирпичниковъ, плотниковъ и другихъ мастеровыхъ людей. Затѣмъ Докукинъ жаловался, что земскiе люди «на правежѣхъ стоя отъ великихъ и несносныхъ податей и оброковъ, съ голоду помирали и до основанiя разорялись; что на правежѣхъ ихъ били нещадно»! Все это вопiющая истина, которую изображалъ Посошковъ, въ которой сознавался самъ Петръ во многихъ своихъ указахъ. Въ именномъ указѣ сенату въ 1717 году онъ самъ писалъ: «Господа Сенатъ! Я слышу по стороннимъ вѣдомостямъ, что въ губернiяхъ несносные правежи чинятся». Правежи тиранили народъ, подати и безчисленные и разнообразные поборы не только поземельные и подушные, но и хомутейные, прикольные, посаженные, мостовые, пчельные, банные, кожные, покосовшинные, съ подводчиковъ десятые и тому подобные вымышленные сборы просто разоряли народъ, или причиняли людямъ трубацiю великую, — какъ выразился Посошковъ. Оттого расколъ и возсталъ противъ даней многихъ.
Какъ крестьянъ, такъ и торговыхъ людей отрывали отъ торговли. Напримѣръ, изъ городовъ Европейской Россiи посылали купцовъ на службу, въ головы и цѣловальники, въ отдаленные сибирскiе города. Кромѣ того, многiе гости всѣхъ сотенъ, купецкiе, посадскiе и промышленные люди всѣхъ черныхъ сотенъ, отъ волокитъ и притѣсненiй приказныхъ людей вовсе отбыли своихъ торговъ и промысловъ, — какъ писалъ самъ Петръ въ указѣ 30 января 1699 года. Далѣе, Берг-Коллегiя и Мануфактуръ-Коллегiя, централизуя въ казенное вѣдомство мѣстнообластные естественные матерiалы и условiя народной промышленности и раздавая привилегiи бо́льшею частью однимъ иностранцамъ, лишали тысячи народа вольныхъ ремеслъ, заводскихъ и рукодѣльныхъ промысловъ! Между тѣмъ и для видовъ самого правительства, Мануфактуръ-Коллегiя — по словамъ Щербатова — «разными злоупотребленiями не только полезна, но и вредна учинилась». Затѣмъ, были цѣлые разряды людей, напримѣръ, служилые, которымъ рѣшительно воспрещались какiе бы то ни было торговые промыслы. Наконецъ, за одно брадобритiе, за старую вѣру, лишали права на подряды, отрывали отъ домовъ, отъ торговъ и промысловъ, везли въ застѣнки Преображенскаго приказа и Тайной Канцелярiи, ссылали въ Рогервикъ, въ Сибирь. Отрывая отъ собственныхъ промысловъ, гнали ихъ на работу въ казенные заводы. Отъ этого гоненiя старообрядцы оставляли свои домы и промыслы и разсѣевались по лѣсамъ. Такъ было, напр., послѣ 1702 года, когда выговцевъ заставили работать на желѣзныхъ заводахъ повѣнецкихъ. «И отъ того времени — говоритъ лѣтописецъ ихъ — Выговская пустынь быти нача подъ игомъ работы у повѣнецкихъ заводовъ, а вѣдома на петровскомъ заводѣ. И начаша людiе съ разныхъ городовъ, — старовѣрства ради, — отъ гоненiя собиратися и поселятися по блатамъ, по лѣсамъ, между горами и вертепами и между озерами, въ непроходимыхъ мѣстахъ скитами и собственно келiями, гдѣ возможно». Во внутреннихъ великорусскихъ областяхъ, старовѣры скитались изъ дома въ домъ, изъ города въ городъ, изъ села въ село, чтобъ только укрыться отъ гоненiя. «Многiе раскольники — читаемъ въ сенатскомъ указѣ 1722 года — не хотя себя объявить, кроются, переходя живутъ по городамъ, селамъ и деревнямъ, гдѣ имъ сколько тѣмъ укрывательствомъ прожить возможно. И для того укрывательства наймуютъ земли, дворы и прочiя жилища, дабы познаваемы не были». Безпрестанные доносы и строгiе розыски также заставляли старообрядцевъ скитаться изъ мѣста въ мѣсто. Напримѣръ, когда въ Поморьи попъ Космозерскаго села донесъ отпиской въ Олонецъ, что «изъ Выговской пустыни соловецкiе старцы для ученiя народа ходятъ по волостямъ и изъ оныхъ старцевъ одного, именемъ Питирима, поймали и послали за карауломъ въ Олонецъ», это происшествiе возбудило дѣятельные и строгiе розыски. «И бысть въ то время всѣмъ старовѣрамъ страхъ велiй и въ Суземскѣ бысть страхъ всѣмъ боящимся гонителей, и всякому жителю пустынному бѣжащу отъ своихъ келiй» — говоритъ «Исторiя Выговской пустыни». Данiилъ Викулинъ, за которымъ послана «погоня и сыскъ», принужденъ былъ скитаться по пустыннымъ мѣстамъ, по островамъ въ Онежской Комсогубѣ, скрываясь въ шалашахъ у рыбаковъ. На Саро-озерѣ раскольникъ Харитонъ сжегъ келiю «того ради, дабы слухъ прошелъ, яко бы людiе гонимiи сгорѣша». Толпа испуганныхъ раскольниковъ скиталась всю весну въ чащахъ лѣсныхъ. Точно такъ было въ стародубскихъ лѣсахъ, когда стародубскому полковнику приказано было тамошнихъ раскольниковъ обращать въ православiе. «Таковому указу разгласившуся — повѣствуетъ историкъ бѣглопоповщинскiй — ревнители древнихъ преданiй бѣгу яшася, по разнымъ мѣстамъ разлiяшася; гоненiю въ Великороссiи на старовѣрцы належащу, мнози оставляюще своя отечества, течаху во оная на Вѣткѣ прославляемая мѣста, изволяюще странствiе, оземствованiе паче утѣшенiя своихъ мѣсть». На Дону то же было при Петрѣ. Казачiй атаманъ Некрасовъ, съ товарищами своими: Гавриломъ Чернецомъ, Иваномъ Дранымъ, Козьмою и Савельемъ Вориновыми, набралъ на Дону кружокъ людей, и, разграбя селенiя около Царицына, Дмитрiевска и Саратова, ушелъ съ ними на Кубань, отдавшись въ подданство крымское, въ 1708 году. Къ нему туда толпами побѣжали гонимые въ Россiи раскольники, оставляя домы и промыслы, побѣжали казаки съ Дону, изъ Голубинской, Чирской и другихъ станицъ. Тамъ всѣ эти бѣглые раскольники поселились цѣлыми слободами между станицъ казачьихъ.
Вслѣдствiе такихъ гоненiй, по причинѣ разоренiя многихъ купеческихъ, посадскихъ и крестьянскихъ домовъ, торговъ, сельскаго хозяйства, ремеслъ и заводскихъ промысловъ, естественно многочисленныя массы должны были искать новыя, свободныя отъ гоненiй и запрещенiй, мѣста поселенiя, вновь заводить торги и промыслы. И вотъ, раскольничьи скиты и слободы, несмотря на всѣ гоненiя, уже при Петрѣ мало-по-малу обстроивались въ лѣсахъ новыми починками, расчищали изъ-подъ лѣсовъ пашни и огороды, обзаводились торгами и промыслами. Съ починковъ начиналась раскольничья колонизацiя въ лѣсахъ, какъ и въ древней Россiи было, при первоначальной колонизацiонной расчисткѣ и обстройкѣ Великорусской Земли. Такъ въ керженскихъ лѣсахъ починками назывались первоначальныя раскольничьи поселенiя, состоявшiя изъ одного двора или изъ одной кельи. Какъ въ древней Россiи, — по словамъ одного памятника XIV вѣка, — земледѣлецъ паче дому любилъ пустыню, сначала одинъ забирался въ темный, дремучiй лѣсъ, и посажалъ починокъ на лѣсу, потомъ къ нему приходили другiе вольные, охочiе люди и ставили новые починки, такъ и при Петрѣ, одинокiй старецъ углублялся вь лѣса, ставилъ хижу или келью, «пахалъ пашню кочерюгою и сѣялъ подъ гарью». Потомъ къ нему приселялись другiе, третьи и т. д. Лѣсная скитская колонизацiя и культура раскольничья совершалась точно также, такъ въ древней Россiи шла колонизацiя и культура, подъ влiянiемъ монастырей и пустынь. Вотъ напримѣръ, пришелъ въ Сѣверное Поморье, около 1691 года, старецъ Корнилiй, сынъ земледѣлца изъ Тотьмы. Долго скитался онъ изъ пустыни въ пустыню: наконецъ, поселился на рѣкѣ Выгѣ, въ особомъ скитѣ, на верховскихъ лѣсахъ. Около него приселился скитникъ, старецъ Сергiй, съ молодою дѣвушкою, сестрою своею, и помогалъ въ работахъ старцу Корнилiю. Слухи объ отшельникѣ старцѣ-Корнилiѣ распространились въ Поморьѣ.
«И начали людiе — говоритъ «Исторiя Выговской пустыни» — къ отцу Корнилiю приходити отъ градовъ и волостей отъ гоненiя; онъ же ихъ учаше древле-церковное благочестiе хранити, а отъ Никоновыхъ новинъ бѣгати и удалятися». И вотъ стали къ нему собираться выходцы изъ онежскихъ погостовъ, изъ нижегородскихъ лѣсовъ, изъ Москвы и изъ другихъ мѣстностей Россiи, гонимые преслѣдованiемъ старой вѣры, поселились по р. Выгѣ, на рѣчкѣ Конжѣ, у Таго-озера, около погоста Маселги, у Воло-озера, у Тамбичь-озера, у Кодо-озера, у Викмозера. Пришелъ въ пустыню Выговскую и знаменитый въ исторiи раскола, Андрей Денисовъ, изъ Повѣнца, и поселился съ товарищемъ своимъ Иваномъ Бѣлоутовымъ, между озерами Таго и Бѣлое. «Въ чащехъ лѣса скитающеся — такъ разсказываетъ «Исторiя Выговской пустыни» о первоначальномъ поселенiи Андрея Денисова — богородное оное и самоизлюбленное начинаютъ житiе: ни стѣны, ни покрова отъ зимнiя студени имуще, огненнѣй точно пресѣдяще нудiи и отъ принесенныхъ съ собою потребъ мало вкушающе. Зимнему же пришедшу времени и весеннимъ солнцемъ озаряемымъ днемъ начинающимся, келiю себѣ малу соградиша, между двѣма езерами, ею же едино Тагозеро именуется, другое же Бѣлое нарекается. На таковомъ пустомъ вселившеся мѣстѣ, гору точно сожительницу и ручей себѣ сосѣда избраша». Потомъ, соединившись въ одинъ скитъ съ Даниломъ Викулинымъ, Андрей Денисовъ съѣздилъ домой, увезъ отъ отца своего «вещь честну же и тяжко-цѣнну, сестру свою любезнѣйшую дѣвицу Соломонiю». Начались въ кружкѣ собравшейся братiи новые труды: постройка жилищъ, расчистка лѣса подъ пашню. Услышалъ объ этомъ неподалеку живший скитникъ Захарiй Степановъ и явился къ нимъ на лыжахъ приглашать къ себѣ. Этотъ скитникъ удалился съ отцомъ своимъ, матерью и сестрами въ пустыню «отъ гонительнаго мученiя и мiрскаго смущенiя» еще въ 1691 году. Онъ былъ житель прежде Толвуйской волости. Мѣсто на р. Выгѣ, гдѣ поселился Захарiй, было покрыто густо лѣсомъ: сосною и ельникомъ по обѣимъ берегамъ рѣки. Весною они обрубили сучья у деревьевъ по берегу на значительное разстоянiе и зажгли; время было сухое, лѣсъ разгорѣлся, деревья повалились, и новые жители на огневищѣ начали хлѣбъ сѣять, мѣшая рожь съ ячменемъ. Захарiй перезвалъ къ себѣ все общество Данилы Викулина. «И собрашася всѣ на мѣсто — говоритъ Выговская Лѣтопись, — и помолившеся Богу и пѣша молебенъ на мѣсте и начаша бревенъ сѣщи вальнягу, около того мѣста». Началась въ широкихъ размѣрахъ обстройка Выговскаго общежительства. Данила Викулинъ былъ «собиратель братству». «И поживши зиму и лѣто — продолжаетъ та же лѣтопись — труждахуся и на осень начаша бревны сѣщи... И начаша къ нимъ люди приходити изъ разныхъ мѣстъ и градовъ и оные же отцы Данiилъ и Андрей принимающе ихъ съ любовью и учаше... Но въ то время еще весьма скудно живуще, нужнымъ и скуднымъ пустыннымъ житiемъ... и съ волостей къ нимъ въ пустыню тогда еще не было дорогъ, — на лыжахъ съ кережами хождаху. И потомъ прiидоша два мужа съ Москвы вѣдущая писанiя: единъ именемъ Прокопiй Макарьевъ, другiй Василiй, иже послѣди въ иноческомъ чину Варлаамъ наречеся и изъ другихъ мѣстъ иныя многiя... начаша къ нимъ людiе приходити и умножатися, и пашни пахати по крежамъ и по лѣсамъ, суки сѣщи и палы прятати и хлѣбы не одни по кряжамъ имающе и кормящеся съ великою скудостью и нуждою пашнею своею, и начаша скотъ держати и дворы скотскiе поставили: конской дворъ на братской сторонѣ, а коровей на другой сторонѣ у сестеръ... И бысть въ то время гладъ и хлѣбный недородъ и частыя зябели и годы зеленые не соспѣвали, и бысть у нихъ велiя хлѣбная скудость и гладъ. И поставиша на Выгу мельницу, отъ монастыря за шесть поприщъ вверхъ рѣки, мелею и толчею, и начаша солому ржаную сѣщи и толочь на муку, и начаша хлѣбы соломянные ясти, точiю растворъ ржаной, а замѣсь весь соломянной муки; хлѣбы въ кучи не держалися, помеломъ изъ печи пахали властяжные бураки и коробки, и начаша такой хлѣбъ ясти, и такова скудость бысть тогда, что днемъ обѣдаютъ, а ужинать и не вѣдаютъ что, многажды и безъ ужина жили. И бысть велiя скудость и нужда. Того ради и обрали тогда у всѣхъ въ братствѣ, что у кого съ собою изъ мiру принесено было, деньги и серебряныя монисты и платья, и послаша Андрея Денисiева и съ нимъ своихъ людей, для промыслу хлѣбнаго въ Нижнiй, по Волгѣ, понеже въ то время тамо вельми хлѣбъ дешевъ былъ, — четверть въ двѣ гривны; тамо промышляюще хлѣбъ чрезъ добрыхъ людей въ милостыню просили и водою привезоша въ Бадоги, изъ Бадогъ перевезоша на Вытегру, а съ Вытегры въ Пигматку лѣтомъ на суднѣ, а изъ Пигматки начаша оный хлѣбъ въ крошняхъ на себѣ носити вь монастырь и носящiе рожь пареную ядяху. И бысть въ то время въ монастырѣ велiя скудость и нужда хлѣбная и всякихъ потребъ, а братство убо умножашеся уже числомъ, до полуторыхъ сотъ человѣкъ и больше было мужеска пола и женска и малыхъ ребятъ, съ отцами и съ матерьми изъ мiру приведенныхъ». Такъ сначала Выговская община была бѣдна и неустроена, а потомъ все болѣе и болѣе устроялась. Она называлась монастыремъ по старинному обычаю, когда монастырями назывались и погосты новгородскiе, какъ извѣстно изъ писцовыхъ книгъ». Въ существѣ же, Выговская община имѣла характеръ чисто-мiрскаго согласiя, похожа была на раскольничьи слободы — стародубскiя, сибирскiя и другiя. Обитатели ея — по словамъ Выговской Исторiи — житейскимъ житiемъ жили. И дѣйствительно, уже въ началѣ XVIII-го столѣтiя весь матерiальный бытъ общины имѣлъ мiрское житейско-хозяйственное устройство. Въ Выговской обители были особыя кельи или строенiя для «работныхъ людей», особое мѣсто, гдѣ «лучину щепати и дровни дѣлати», особая «келья чеботная швальня», особыя больницы — «немощнымъ людямъ и старымъ», особая «портнымъ швалямъ швальня», особое помѣщенiе для мастеровыхъ людей мѣдниковъ. Было скотоводство, и конскiе скотные дворы. Были кирпичные заводы. Женскiй скитъ, устроенный въ 26-ти верстахъ отъ выгорѣцкаго, на рѣкѣ Лексѣ, хотя былъ «съ Выгорѣцкимъ общежительствомъ въ общемъ питомствѣ», но имѣлъ и свое хозяйство, свои пашенныя и луговыя поля, своихъ работниковъ человѣкъ съ 30. Чѣмъ дальше, тѣмъ больше устроялась Выговская община въ экономическомъ быту. Въ голодные годы, въ случаѣ хлѣбнаго недорода, Выговцы, какъ древнiе Новгородцы и Поморцы, съ общаго совѣта, посылали надежныхъ людей на Низъ и въ другiя мѣстности промышлять хлѣбъ и деньги. Андрей Денисовь съ братомъ поѣхали въ Нижнiй и въ Москву, другiе поѣхали въ Новгородъ, въ Псковъ, въ низовые города, въ Архангельскъ, другiе поѣхали на Мурманскiй берегъ на рыбный промыселъ, закортомили выгорѣцкiя рыбныя ловли и въ другихъ озерахъ... Въ Каргопольскомъ уѣздѣ, на рѣчкѣ Чаженкѣ, взяли въ оброкъ пашенную землю, мѣрою шестнадцать верстъ во всѣ стороны. Промышленность развилась, и Выговцы стали богатѣть. У нихъ не только не было недостатка въ хлѣбѣ, ни они стали продавать его. Андрей Денисовъ неутомимо путешествовалъ по дѣламъ торговымъ, прiобрѣлъ кредитъ, занималъ «на торгъ» деньги, закупалъ хлѣбъ и отсылалъ для продажи въ Петербургъ. На петровскихъ заводахъ и на Вытегрѣ Выговцы имѣли свои постоялые дворы и амбары и «своихъ людей держаша для торгу и прiѣзду всѣхъ».
Такъ уже въ первое десятилѣтiе XVIII-го вѣка, несмотря на всѣ гоненiя и невзгоды пустыня стала богатѣть. Такъ точно и другiя раскольничьи общины, скиты и слободы, мало по малу получали экономическое благоустройство. Но цвѣтущее саморазвитiе ихъ начинается собственно съ 80-хъ годовъ XVIII столѣтiя, когда капиталы и торговопромышленное процвѣтанiе раскольничьихъ общинъ прiобрѣтаютъ даже перевѣсъ надъ экономическимъ благосостоянiемъ многихъ православныхъ общинъ. Объ этомъ въ свое время будетъ рѣчь. А теперь обратимся къ тому, на что еще роптали люди старой вѣры при Петрѣ.
Лишаясь многихъ торговъ и промысловъ въ городахъ и селахъ, народъ лишался при Петрѣ и многихъ естественныхъ матерiаловъ для промышленности. Казенное строительство имперiи развивало казенную монополiю въ пользованiи естественными произведенiями. Такъ Докукинъ вопiетъ къ народу, что древеса самыя нужныя въ дѣлахъ народныхъ повсюду заповѣданы быша. Это вопль земскихъ людей противъ лѣсныхъ законовъ Петра. Петръ Первый, какъ извѣстно, называя государство «своимь, великаго государя, государствомъ», смотрѣлъ на лѣсъ, какъ на матерiалъ для «своихъ государевыхъ дѣлъ» и преимущественно для кораблестроенiя. Отсюда появились заповѣдныя государевы лѣса, и все вниманiе Петра обращено было на сбереженiе этихъ заповѣдныхъ лѣсовъ. Отсюда появилась строгая запретительная система, на которой основанъ цѣлый рядъ указовъ о лѣсахъ. Въ 1703 году Петръ велѣлъ во всѣхъ городахъ и уѣздахъ описать лѣса, отъ большихъ рѣкъ въ сторону на 50 верстъ, а отъ малыхъ, сплавныхъ, впадающихъ въ большiя рѣки, на 20 верстъ. И вышло, такимъ образомъ, какъ найдено было по смерти Петра Верховнымъ Тайнымъ Совѣтомъ, что если пространство заповѣдныхъ лѣсовъ опредѣлить въ натурѣ, то, по близкому разстоянiю рѣкъ между собою, едва ли находилось мѣсто, гдѣ бы не было заповѣдныхъ лѣсовъ. Дубъ, кленъ, ильмъ, вязъ, карачагъ, лиственицу, сосну въ 12 вершковъ и больше запрещено рубить всѣмъ безъ исключенiя и за всякое вырубленное дерево, кромѣ дуба, опредѣленъ штрафъ въ 10 рублей. За дубъ же, даже за одно дерево, и за большую порубку остальныхъ заповѣдныхъ деревъ, назначена смертная казнь. Лишаясь, такимъ образомъ, самыхъ нужныхъ въ хозяйствѣ деревъ, народъ естественно былъ недоволенъ указомъ Петра, потому что онъ не былъ нисколько сообразенъ съ хозяйственными потребностями и обычаями народа; во многихъ случаяхъ народъ не могъ обходиться безъ дуба и другихъ заповѣдныхъ деревъ; крестьянину нужны на телеги, сани, оси, полозья, обручи къ большимъ чанамъ — дубъ, кленъ, вязъ, карачагъ, лиственица. И вотъ народъ рубилъ эти лѣса, несмотря на то, что они были заповѣдные. Зато — смертныя казни, кнуты, вырыванiя ноздрей, и проч. Упорное нарушенiе закона ясно показывало, что законъ шелъ въ разрѣзъ съ жизненными хозяйственными потребностями народа. Но законъ о лѣсахъ шелъ-таки дальше. Наконецъ, издана была Петромъ подробная вальдмейстерская инструкцiя, въ которой сведены всѣ прежнiе указы о заповѣдныхъ лѣсахъ, опредѣлены и заклеймены заповѣдныя породы деревъ, опять самыя нужныя для хозяйства народнаго, распредѣлены для храненiя заповѣдныхъ лѣсовъ вальдмейстеры по рѣчнымъ системамъ; заповѣдные лѣса раздѣлены на звенья, къ нимъ приставлены драгуны и солдаты, а если ихъ не было, пригонялись крестьяне для стороженья заповѣдныхъ лѣсовъ, и проч. Результатомъ всего этого были стѣсненiе и недовольство народа. Многiе заповѣдные лѣса стояли безъ всякаго употребленiя корабельнымъ адмиралтействомъ, а народу строго запрещено было ими пользоваться. Вальдмейстеры и ихъ подчиненные, получая жалованье изъ штрафныхъ денегъ, бравшихся за порубку заповѣдныхъ лѣсовъ, притѣсняли народъ и назначали часто большiе штрафы за такiя порубки, за которыя по инструкцiи вовсе не слѣдовало взыскивать. Самое запрещенiе рубить лѣса безъ разрѣшенiя вальдмейстеровъ, вело къ притѣсненiямъ народа, потому что крестьяне, въ случаѣ нужды въ лѣсѣ, должны были бросать свои работы и ѣхать къ вальдмейстерамъ; а вальдмейстеры своими проволочками вводили крестьянъ только въ убытки. Вотъ почему и люди старой вѣры, люди народа, горько жаловались на то, что деревья самыя нужныя въ хозяйственныхъ постройкахъ и дѣлахъ повсюду были заповѣданы. Старовѣрамъ просторъ дремучихъ, темныхъ лѣсовъ и свободный входъ въ нихъ тѣмъ болѣе былъ нуженъ, что ихъ въ то время гнали, имъ нужно было снова, какъ было встарину, идти въ лѣса съ топоромъ, косой и сохой, снова сажать, «поставлять починки на лѣсѣхъ».
Лишаясь свободной матерiальной жизни, земство съ XVII вѣка, и окончательно при Петрѣ, лишалось свободнаго земскаго самоуправленiя — городскаго и сельскаго. На это указывалъ Докукинъ народу, когда писалъ, что издревле уставленныхъ градскихъ законовъ лишились, свободныя власти и чести отпадоша. Это вопль о тѣхъ старыхъ временахъ, когда областныя общины, дѣлясь, на колонизацiонномъ основанiи, по городамъ жили и развивались, вмѣстѣ съ волостями, на всей своей волѣ, напримѣръ, нравы свои отеческiе и законы и обычаи новгородскiя сохраняли, когда — по словамъ лѣтописи — Новгородцы изначала, и Смоляне, и Кiевляне, и Полочане и вся власти, яко же на думу, на вѣча сходились, когда вѣчевыя записи и грамоты, мiрскiя уложенья и заповѣди были народными законами. Далѣе, вопль Докукина, вопль народный о свободныхъ властяхъ — это грустное воспоминанiе о свободныхъ выборныхъ земскихъ властяхъ, о выборныхъ посадникахъ, объ изллюбленныхъ головахъ и старостахъ, о выборныхъ земскихъ судьяхъ. Наконецъ, вопль объ издревле установленныхъ градскихъ законахъ есть, въ частности, вопль о тѣхъ уставныхъ грамотахъ, какiя въ XVI-мъ вѣкѣ выпросили себѣ областныя общины, по которымъ онѣ свободно управлялись и судились межъ себя своими выборными головами, старостами и судьями, «кого сами межь себя излюбили и выбирали», управлялись такъ, какъ люба была справа всей ихъ землѣ. Съ тѣхъ поръ какъ не стало этихъ уставныхъ грамотъ въ городахъ, а повсюду управляли воеводы, съ техъ поръ торговые и посадскiе люди съ сожалѣнiемъ вспоминали про прежнюю свободу городскаго самоуправленiя. Говорили самому царю: «Прежде въ городахъ твоихъ государевыхъ воеводъ не бывало, а посадскiе люди судилися сами межъ себя». Въ концѣ XVII-го вѣка и въ началѣ XVIII-го торговые, и посадскiе люди еще больше должны были вспоминать о древнихъ уставныхъ грамотахъ, потому что съ умноженiемъ приказовъ они терпѣли много бѣдъ и убытковъ отъ разныхъ приказныхъ власте и вѣдомствъ. Самъ Петръ писалъ въ указѣ 1699 года января 30-го, учреждая Бурмистрскую Палату: «Вѣдомы они, гости и купецкiе и промышленные люди, купецкими расправными всякими дѣлами, и его, великаго государя, окладными доходами и иными сборами въ разныхъ приказахъ, и извѣстно великому государю учинилось, что имъ, гостямъ и гостиной сотни и всѣмъ посадскимъ и купецкимъ и промышленнымъ людямъ, во многихъ ихъ приказныхъ волокитахъ и отъ приказныхъ разныхъ чиновъ, отъ людей въ торгахъ ихъ и во всякихъ промыслахъ чинятся имъ большiе убытки и разоренiе, а иные оттого промысловъ своихъ отбыли и оскудали». При такихъ страданiяхъ отъ приказныхъ властей и учрежденiй купецкiе и посадскiе люди поневолѣ должны были сожалеть о старыхъ уставныхъ грамотахъ городскихъ, о своихъ свободныхъ выборныхъ властяхъ. И вотъ почему расколъ, устрояя новыя мiрскiя, общинныя согласья, слободы и скиты, по стариннымъ народнымъ обычаямъ, по образцу сельскихъ мiрскихъ согласiй и сходовъ, организовалъ у себя свободное, выборное самоуправленiе и самосудъ. Въ согласiяхъ раскольничьихъ были «по выбору старосты и выборные съ перемѣною ежегодно», выборные излюбленные наставники, выборные всѣ должностныя лица, были сходы, на которыхъ всѣмъ согласiемъ «сдумавше межь собою», установляли что-нибудь. Въ важныхъ случаяхъ, въ раскольничьихъ согласiяхъ были общiе соборы или общiе совѣты. Все это внутреннее устройство самоуправленiя уже слагалось при Петрѣ Первомъ и въ первой половинѣ XVIII-го столѣтiя, несмотря на то, что въ это время раскольничьи общины подвергались часто разоренiямъ. Для примѣра послушаемъ разсказъ выговскаго лѣтописца о выговскомъ раскольничьемъ совѣтѣ, бывшемъ въ 1738 году по случаю самаринской коммиссiи: «И составиша совѣтъ между собою... и собрашася со всего Суземска лучшiе люди во общежительство, начаша думати, что́ сотворити, овiю и ко страданiю глаголаша готовитися... огню предаватися, а которые не хотятъ страдати, тѣмъ разбѣжатися, а въ руки имъ (слѣдователямъ) не даватися, кои еще хотяху пожити, а овiю лучшiе людiе о семъ начаша отъ писанiя разсуждати и препятствовати, что страдати не за что, и начаша въ писанiи расматривати, и розыскивати, и читати всѣмъ вслухъ... и уговаривати, чтобъ не безсловесно страдати и упрямствовати, а въ чемъ можно отвѣтствовати и показати о своемъ житiи ясно, какъ кое мощно оправдатися, чтобъ не навести на себя и на прочихъ старовѣрцевъ безсловеснаго отъ ея императорскаго величества и напраснаго гнѣва прежде времени, и начаша думати и условишася всѣ лучшiе старцы Ѳеодосiй, Варлаамъ и Iосифъ грамотные и писанiя вѣдущiе Симеонъ Дiонисiевъ, Трифонъ Петровъ и проч., и березовцы Иванъ Ивановъ, иконникъ Алексѣй, Ѳедоръ Семеновъ и проч., и желтопорожскiе Ефремовы, Ѳедоръ Леванидовъ, Ѳедоръ Петербурхской, и проч., и боровскiе жители Иванъ Давыдовъ, Венедиктъ Петровъ, Василiй Даниловь и проч., и салатозерскiе... и Ладожскаго скита Наумъ и Севастьянъ и прочiе многiе выборные и десятскiе, и изъ простыхъ грамотные и неграмотные жители, и положиша, что и въ тропаряхъ и въ стихахъ, какъ гдѣ напечатано въ книгахъ ея императорское величество поминать по нынѣшнему обыкновенiю, хотя у первыхъ отцовъ се просто было, что о томъ нужды не было до сего времени, и о томъ не спрашивалось ни отъ кого, а въ нынѣшнее время нужда позвала, о семь по клеветамъ спрашиваютъ и истязуютъ, что тѣми клеветами хотятъ всѣхъ старовѣрцевъ искоренити, того ради и писанiя искати и почитати и творити, дабы церкви не вредити и на христiанъ на всѣхъ не навести напраснаго и безсловеснаго гнѣва и конечнаго всѣмъ разоренiя и искорененiя, и гонительства, и мучительства... И положиша у всѣхъ, что написати къ ея императорскому величеству челобитная, и отписати все свое житiе, какъ въ сей пустыни первые отцы завелися жити... дабы было за что и страдати. Тое всѣмъ пустыннымъ жителямъ было любо». На совѣтѣ этомъ всѣ Выговцы общимъ приговоромъ заповѣдаша постъ и молебны всѣмъ жителямъ, также какъ встарину бывало, староста и всей волости крестьяне, на мiрскомъ сходѣ, обговорися сами промежь собою, учиняли заповѣдь, напримѣръ, три года въ воскресенье «не дѣлать никакого дѣла чернаго, ни угодья въ воскресенье не угадовати, ни бѣлки не лѣсовати», и т. п.
Наконецъ, Докукинъ въ письмѣ своемъ къ народу жалуется на то, что слова и званiя нашего славянского языка измѣнили, и упрекаетъ современное, петровское поколѣнiе, въ лестныхъ ученiяхъ. Это прежде всего нападки на иностранныя, нѣмецкiя названiя чиновъ при Петрѣ, а потомъ и вообще на тогдашнюю порчу русскаго языка нѣмецкими и латинскими словами и оборотами. На русскiй слухъ, въ самомъ дѣлѣ, дико звучали всѣ эти бергъ-коллегiи, мануфактуръ-коллегiи, ратгаузы, магистраты, регламенты, табели о рангахъ, губернiи съ провинцiями и губернаторами, ланд-гевдинги, оберкоменданты, оберланд-рихтеры, камергеры, ландраты, ланд-секретари, бухгалтеры, вальдмейстеры. ланд-рентмейстеръ, ланд- и оберфискалы, ланд-мейцы, профоссы, ланд-шрейберы, кирхшпильфохты, и т. д. Кромѣ того, самый языкъ указовъ Петра — словно копiя или переводъ съ нѣмецкаго — тяжелъ, теменъ, совершенно отличенъ отъ языка не только живаго народнаго, но и отъ языка грамотъ и указовъ XVI и XVII столѣтiй: то былъ языкъ точный, выразительный. Не даромъ при Петрѣ и авторъ «Трiязычнаго Лексикона», Поликарповъ, жаловался на примѣсь къ славяно-русскому языку множества иностранныхъ словъ.
А что касается до вопля Докукина противъ лестныхъ ученiй, то нападки на то ученiе, къ которому Петръ Первый принуждалъ нѣкоторые классы народа. Это нападки не одного Докукина, а бо́льшей части народа. Отъ ученья при Петрѣ и дворяне многiе бѣжали въ расколъ. Весьма важно, однакожъ, узнать причины, почему народъ не сочувствовалъ самому главному благу, какое хотѣлъ ему дать Петръ — ученiю, просвѣщенiю. Народу, кромѣ свободныхъ правъ ничто такь не нужно было, какъ ученье, просвѣщенье. По причинѣ отсутствiя науки, просвѣщенiя, разумной сознательности въ древней Россiи, и многiе жизненнонародные, плодотворные, зиждительные зачатки земскаго строенья не получали рацiональной, опредѣленной организацiи, просвѣщенной, сознательной осмысленности, выясненности и выражались въ грубыхъ формахъ. Таковы, напримѣръ, принципы вѣчей, мiрскихъ сходовъ, земскихъ совѣтовъ, земскихъ соборовъ, земскихъ училищъ, земскаго значенiя вопросовъ религiозныхъ, областной автономiи и федерацiи, общинно-областной гласности, писцовой окладной системы, излюбленнаго выборнаго самоуправленiя и самосуда, круговой поруки, суда въ присутствiи судныхъ мужей и выборныхъ отъ мiра, и т. п. Выразивши такой самородно-зиждительный архитектоническiй тактъ въ земскомъ строеньи, земской мiръ, народъ — нуждался въ научномь просвѣщенiи и осмысленiи своего непосредственно-натуральнаго жизненнаго творчества. А вотъ онъ бѣжитъ въ расколъ отъ науки Петра. Почему же, однако? Взглянемъ, хоть бѣгло, на школы Петра.
Петрь Великiй, какъ генiальный государь, основатель имперiи, смотрѣлъ на науки чисто съ государственно-устроительной точки зрѣнiя, какъ на средство для уясненiя, распространенiя и осуществленiя его идей объ имперiи, о разныхъ его нововведенiяхъ и учрежденiяхъ для имперiи. Онъ не заботился собственно объ образованiи народа, земства для его частной и общественной жизни, а заботился объ образованiи искусныхъ слугъ имперiи, исполнителей его идей. Онъ не заботился о просвѣщенiи, образованiи русскаго человѣка, а ему нужно было образовать себѣ изъ русскаго прежде всего служилаго человѣка, напр. инженера, морехода, мастера, дьяка, служащаго церковника, медика, счетчика, и т. д. — всѣхъ для службы. Съ этою цѣлью имъ основаны были всѣ элементарныя школы: духовныя — для образованiя церковниковъ въ надежду священства, для службы церковной; инженерная школа, основанная въ 1712 г. въ С.-Петербургѣ для образованiя изъ дворянскихъ дѣтей инженеровъ; цифирныя школы для обучения «цифири и нѣкоторой части геометрiи дворянскихъ и приказнаго чина дьячихъ и подьячихъ дѣтей отъ 10 до 15 лѣтъ, опричь однодворцовъ», для образованiя служилыхъ счетчиковъ, бухгалтеровъ и чиновниковъ; навигацiонныя школы — для образованiя моряковъ; медицинскiя и хирургическiя школы — для образованiя медиковъ, преимущественно военныхъ, полковыхъ. Для изученiя этихъ же наукъ, и съ тѣми же служебными государственными цѣлями, Петръ посылалъ молодыхъ людей за границу.
Утешаясь строительствомъ кораблей на Балтiйскомъ морѣ и пированьемъ въ нѣмецкихъ платьяхъ, Петръ мечталъ о будущемъ переселенiи всѣхъ наукъ въ Россiю. «Кто бы могъ подумать, братцы — говорилъ онъ въ 1714 году въ Ригѣ, осушая чару вина на новоспущенномъ кораблѣ — кто бы могъ думать назадъ тому 30 лѣтъ, что вы, русскiе, будете со мною здѣсь, на Балтiйскомъ морѣ, строить корабли и пировать въ нѣмецкихъ платьяхъ? Историки — прибавилъ онъ — полагаютъ древнее сѣдалище наукъ въ Грецiи: оттуда перешли онѣ въ Италiю и распространились по всѣмъ землямъ Европы. Но необразованность нашихъ предковъ помѣшала имъ проникнуть дальше Польши, хотя и поляки находились прежде въ такомь же мракѣ, въ какомъ сперва были и всѣ нѣмцы, и въ какомъ мы живемъ до сихъ поръ... Это движенiе наукъ на землѣ сравниваю я съ обращенiемъ крови въ человѣкѣ: и мнѣ вѣрится, что онѣ опять когда-нибудь покинутъ свое мѣстопребыванiе въ Англiи, Францiи и Германiи и перейдутъ къ намъ на нѣсколько столѣтiй, чтобы потомъ снова возвратиться на свою родину, въ Грецiю».
Между тѣмъ какъ Петръ мечталъ о далекомъ, несбыточномъ будущемъ, въ свое время, для образованiя русскаго народа, собственно массы народной, нужно правду сказать, онъ ничего не сдѣлалъ. Учредивъ школы по городамъ, и то не по всѣмъ, для образованiя только церковниковъ въ надежду священства, для образованiя касты духовной, да дворянъ и дьяковъ для образованiя касты дворянской, военно-служилой, чиновничей, Петръ не основалъ школъ по селамъ или волостямъ, не основалъ школъ грамотности народной, школъ для разсѣянiя въ народѣ миѳологическихъ суевѣрiй, византiйско-восточныхъ понятiй семейныхъ и общественныхъ, для распространенiя въ массѣ народной элементарныхъ, общечеловѣческихъ, естественныхъ и гуманныхъ понятiй. Умственная жизнь массы народной прошла черезъ всю петровскую эпоху совершенно тою же, какою была въ XVII вѣкѣ. Европейски-просвѣтительное влiянiе Петра нисколько не существовало и не существуетъ для огромной массы крестьянства, мѣщанства и даже бо́льшей части купечества. Въ этомъ отношенiи вполнѣ справедливы слѣдующiя слова Тургенева о Петрѣ: «Il fit peu pour l'instruction populaire, et l'on ne voit pas qu'il se soit beaucoup occupé d'etablir des écoles de differents degrés destinées á l'enseignement des masses».
Вслѣдствiе этого, и народъ не сочувствовалъ школьному ученiю Петра. Главныя причины этому были двѣ. Во-первыхъ, не давши народу свободныхъ правъ матерiальнаго обезпеченiя, отрывая его отъ торговъ и промысловъ на казенныя работы и службы, обременяя податями и разными сборами, Петръ хотѣлъ силой заставить учиться цифири, нѣкоторой части геометрiи, и т. п. Онъ велѣлъ брать въ школы дѣтей отъ 10 до 15-ти лѣтъ, безъ всякаго согласiя родителей, черезъ военный приказъ. Если родители противипись, то ихъ сажали подъ карауль, либо въ тюрьмы, заковывали въ кандалы, а дѣтей съ солдатами отправляли въ школы. Положимъ, что при грубомъ невѣжествѣ народа, эти слишкомъ крутыя мѣры при Петрѣ могли казаться неизбѣжными. Однакожъ, справедливость требуетъ и то сказать, что жизнь народная была правѣе Петра: родители часто не отдавали своихъ дѣтей въ школы просто по естественной невозможности, по крайней бѣдности. Крестьянинъ Посошковъ въ своемъ прекрасномъ сочиненiи «О скудости и богатствѣ» начерталъ намь печальную картину тогдашней бѣдности народа, когда громадныя реформы Петра поглощали у него и доходы и рабочiя силы. Самъ Петръ во многихъ своихъ указахъ изображалъ въ самомь жалкомъ видѣ экономическiй бытъ народа, особенно при тогдашнемъ ненасытимомъ корыстолюбiи и грабительствѣ приказнаго начальства. При бѣдности народной, естественно, не всегда-то сносно было родителямъ лишаться лишнихъ рабочихъ силъ, отдавая дѣтей безъ пользы въ школы. Вотъ почему, напримѣръ, въ 1720 г. посадскiе люди Вологды, Устюга, Каргополя, Калуги и многихъ другихъ мѣстъ представляли Сенату, что отбиранiе дѣтей изъ круга семейнаго подрываетъ торговлю, останавливаетъ успѣхи въ промышленности и разрушаетъ благосостоянiе домовъ дотолѣ богатыхъ и цвѣтущихъ, а бѣдныхъ лишаетъ и послѣднихъ силъ добывать содержанiе семействъ.
Другая причина безплодности петровскихъ школъ для народа та, что система ученiя въ нихъ была отвлеченна отъ жизни, отъ живыхъ, насущныхъ потребностей народныхъ. Главное: ученiе въ нихъ было военное, да чиновничье; если и преподавались «нужныя механическiя хитрости», такъ преподавались не для собственно-хозяйственной жизни народа, а главнымъ образомъ для видовъ государства, правительства. Казенность правительственнаго школьнаго образованiя отталкивала отъ него земскихъ людей. Казенная корпоративная раздѣльность, замкнутость и отвлеченность школъ оть жизни, тоже не располагали къ нимъ народъ. Потомъ, во всѣхъ этихъ училищахъ преподавался съ особеннымъ предпочтенiемъ латинскiй языкъ, какъ языкъ единоначальствiя, lingua Imperii, по словамъ Поликарпова. Между тѣмъ, до 1721 года, въ школахъ петровскихъ не было грамматики не только русскаго народнаго языка, но и славянскаго; значитъ, непочему было и грамотѣ учиться. Только въ 20-ыхъ годахъ Петръ велѣлъ издать, хотя старую, славянскую грамматику Мелентiя Смотрицкаго. Издатель ея, Поликарповъ, такъ говорилъ въ предисловiи о причинахъ неуспѣховъ народнаго обученiя: «Оставляя премудрымъ о пользѣ, силѣ и дѣйствѣ грамматическаго художества витiйствовати, нынѣ вины отъ многихъ пѣнiя сего новопечатнаго грамматическаго изданiя вкратцѣ простымъ словомъ изъявляю вашему любомудрiю. Первая, понеже непостижимымъ промысломъ Создателя нашего Бога, изволился любомудрѣйшему всероссiйскому нашему монарху Петру, того имене и высокихъ дѣлъ первому, чрезъ неусыпное его царскаго величества тщанiе, преславное и православное свое государство, якоже и иными военными высокими науками и всякими нужными механическими хитростями украсити и обогатити, тако и седьми свободныхъ наукъ еллино-греческа и латинска дiалектовъ училищами наполнити. А славянская грамматика въ тѣхъ училищахъ не преподаяшеся за оскудѣнiемъ сихъ книгъ, и отъ сего нужда зависитъ учащимся не малая. Вторая: яко любомудрыхъ россiйскихъ отроковъ мнози нынѣ различныхъ ученiй цвѣты, изъ нихъ же бы могли себѣ и прочимъ оныхъ желателямъ на словенскомъ дiалектѣ сотъ, переводомъ своимъ отъ различныхъ языковъ, представити, но основательнаго къ переводу орудiя (грамматики) лишающеся, и сами множицею того не получаютъ и иныхъ не удостоятъ оныхъ наукъ доброту и силу видѣти» и проч. Изъ этихъ немногихъ словъ издателя грамматики при Петрѣ можно судить и о томъ, почему народъ, съ своимъ простымъ, богатымъ, естественнымъ, живымъ языкомъ, не могъ вовсе и грамотѣ учиться по такимь обветшалымъ, ненароднымъ, славянскимъ грамматикамъ, какъ Смотрицкаго, и притомъ въ такомъ тяжеломъ, варварскомъ по языку изданiи Поликарпова.
Народъ сочувствовалъ своему, народному. Не сочувствуя казеннымъ, правительственнымъ школамъ Петра, народъ сочувствовалъ ученью живому, своимъ однокровнымъ, доморощеннымь грамотникамъ. Расколъ былъ живымъ народнымъ ученьемъ, и многочисленныя массы народа отъ всего сердца предавались ему. Въ то время какъ Петръ основывалъ школы только для духовенства, да для дворянства, расколъ сталъ живымъ, повсемѣстнымъ училищемъ для огромной массы простаго народа — для крестьянства, мѣщанства, купечества и солдатства, взялъ на себя миссiю, пропаганду учительства народнаго. И путь ученья, избранный расколомъ, самый естественный, прямо направленный и какъ нельзя болѣе споспѣшествующий цѣли — путь странствующей миссiи учительства, разсылка наставниковъ по всѣмъ областямъ, по городамъ и селамъ. И эти странствующiе грамотники, наставники раскола, несравненно съ бо́льшимъ успѣхомъ распространяли въ массѣ народной и грамотность, и свое ученье, чѣмъ правительственные учители казенныхъ, замкнутыхъ, корпоративныхъ школъ, потому что они сами выходили изъ того же самаго народа, который учили, были плоть отъ плоти, кровь отъ крови. Потомъ ученье ихъ было прямо жизненно, симпатично для массы народной, говорило прямо въ пользу ея. Оно возводило въ доктрину не отвлеченно-нѣмецкiя идеи, а горькiя данныя, опыты современной народной жизни и участи подъ гнетомъ реформъ. Оно хотя въ то же время поддерживало суевѣрiя, занимало народъ пустыми религiозно-обрядовыми вопросами, но все это въ ученьи раскола получало своеобразную народную переработку. Расколъ развивалъ свою догматику, допускалъ полную свободу мнѣнiй, толковъ, согласiй. Онъ не чуждался и западно-европейскихъ идей и ученiй: у него были расколоучители иноземные. Таковъ, напримѣръ, нѣкто Вавило, о которомъ Денисовъ писалъ: «бысть родомъ иноземецъ, вѣры лютерскiя, глаголати и писати учися довольновремено въ славнѣй парижстѣй академiи, искусенъ бысть въ реторикѣ, логикѣ, философiи и богословiи; зналъ языки латинскiй, греческiй, еврейскiй и славянскiй». Расколъ будилъ, вызывалъ своеобразную народную мыслительность. Въ то время какъ въ православныхъ общинахъ весьма мало было грамотныхъ, въ раскольничьихъ общинахъ рѣдкiй былъ неграмотный. Много было грамотныхъ женщинъ и дѣвицъ. Въ то время какъ православный мужичокъ мало думалъ, почти ничего не зналъ, не писалъ, не сочинялъ, мужички-раскольники работали мыслью, учили, писали, сочиняли, хоть что бы тамъ ни было на первый разъ. Въ высшей степени многозначительный фактъ въ народной исторiи, что расколъ возвышалъ, поднималъ нравственное человѣческое достоинство мужичковъ нашихъ; возводилъ ихъ на степень учителей, наставниковъ, писателей въ то время, когда у нихъ отнимали прежнiя права, продавали поодиночкѣ, отрывая отъ семействъ. Точно такъ же и женщинъ расколъ возводилъ, равноправно съ мужчинами, въ достоинство наставницъ. Расколъ далъ имъ знать, въ лицѣ многихъ своихъ наставниковъ, что богатыя, могучiя дарованiя, таланты, или, какъ говоритъ народъ, самородки нашего крестьянства и всего простаго народа просились къ проявленiю своихъ силъ, и нигдѣ не находили простора, исхода, кромѣ раскола, и что вообще въ массахъ нашихъ въ XVIII-мъ вѣкѣ, въ глуши, въ захолустьяхъ широкой имперiи, подъ гнетомъ житейскимъ и государственнымъ, гибло множество Посошковыхъ, Ломоносовыхъ, которые только въ расколѣ и находили себѣ хоть какую-нибудь дѣятельность: недаромъ и самъ Ломоносовъ, преобразователь умственной жизни Россiи, создатель русской науки и литературы, «родитель» перваго русскаго университета — московскаго, борецъ съ Нѣмцами въ россiйской академiи, и Ломоносовъ съ молода былъ въ расколѣ.
Взявъ на себя миссiю учительства народнаго, раскольничьи согласiя, по возможности, учреждали у себя и школы. Напримѣръ, въ «Исторiи Выговской Пустыни» читаемъ: «И начаша къ нимъ люди приходити съ разныхъ мѣстъ и городовъ, а оные же отцы Данiилъ (Викулинъ) и Андрей (Денисовъ) принимающе ихъ съ любовiю, и учаще, и наказующе... молодыхъ и дѣтей обоего пола учаху грамотѣ». Въ Выговской же пустынѣ была школа искусныхъ писцовъ для списыванiя и распространенiя раскольничьихъ книгъ, школа пѣвцовъ для снабженiя ими раскольничьихъ часовень и молитвенныхъ домовъ, школа искусныхъ живописцевъ и богатое собранiе старыхъ, письменныхъ и печатныхъ, учительныхъ и историческихъ, книгъ, лѣтописей, сборниковъ, и т. п. Всѣ эти способы ученiя — библiотеки и разныя школы — особенно стали развиваться у раскольниковъ со второй половины XVIII-го и въ первой половинѣ XIX-го столѣтiй. Въ согласiяхъ, скитахъ, слободахъ раскольничьихъ на первой же порѣ появилось много людей искусныхь писанью, весьма даровитыхъ, начитанныхъ, самородныхъ, своеобразныхъ народныхъ писателей. Были свои богословы, какъ напримѣръ, протопопъ Аввакумъ, смѣло и своеобразно разсуждавшiй о Троицѣ, народнымъ, крестьянскимъ языкомъ писавшiй свои догматическiя письма. Были свои полемики, какъ московскiй архимандрить Спиридонъ (ск. 1655 г.), попы Лазарь и Никита, соловецкiй келарь Азарiй и черный попъ Геронтiй и другiе. Были свои историки, какъ Андрей и Семенъ Денисовы, которые вмѣстѣ съ тѣмъ были и богословами и полемиками; Иванъ Филипповъ — авторъ «Исторiи Выговской Пустыни». Были даже свои поэты. И нужно оказать, что въ XVIII-мъ столѣтiи народная поэзiя только у однихъ раскольниковъ почти и развивалась. И послѣ пѣсень казачьихъ и разбойничьихъ, въ которыхъ тоже есть старовѣрскiе элементы, пѣсни раскольничьи — самыя поэтическiя пѣсни. У меня подъ руками есть нѣсколько раскольничьихъ стиховъ, которые современемъ будутъ 2) напечатаны. Съ 1655 года до Петра Перваго и даже до половины XVIII-го вѣка, въ раскольничьей письменности преобладаетъ религiозно-полемическое направленiе, вмѣстѣ съ историческимъ-повѣствовательнымъ. Со второй же половины XVIII-го столѣтiя, когда раскольничьи согласiя получаютъ территорiальную сосредоточенность, осѣдлость, начинаютъ немного свободную гражданскую жизнь, и ученiе раскола становится на жизненно-народную почву, изъ нея развивается и получаетъ жизненныя данныя и силы: отвлеченно-религiозный элементъ ослабѣваетъ, и вырабатывается чисто-политическое направленiе, только подъ формами религiозно-символическими. Но объ этомъ послѣ. А теперь, для характеристики раскольничьихъ писателей первой половины XVIII столѣтiя, петровскаго времени, приведемъ слова выговскаго лѣтописца, Ивана Филиппова, о заслугахъ и достоинствахъ Андрея Денисова: «Все житiе свое въ сей пустынѣ препроводя въ добродѣтеляхъ богоугодно, изучивъ божественнаго писанiя, прошедъ философское и риторское ученiе, и велiй сказатель бысть словесъ божiихъ безъ книги изъ усть, свободнымъ уча гласомъ всю братiю: и толь сладостно бѣ ученiе его, яко всѣ послушающе прилежно внимаху. На праздники же всѣ по совершенiи всенощныхъ пѣнiй, простираше праздничная златоструйная словеса ученiя, яко хитрориторски преизобильно украшаше и все богатно свѣтлыми словесы и дивными обогащаше. Все ученiе его достойно было бы писанiю предати. Егда же о праздницѣхъ краснославная и пресладкая сотворши бесѣды: тогда наконецъ прилагаше нравоученiе преизрядное... Ими же всякiй умъ жестокiй, всякую нечувственную и каменную душу къ Богу возводя, тѣмъ же и языкъ его пресладкiй чуднѣйшiй орѳеовы баснословляемыя цѣвницы показася, небо, горы и каменiе привлачаше къ себѣ, но каменно-сердечные человѣки отъ земли на небо славно влечаше: воспоминаше бо въ нравоученiяхъ своихъ вся страсти человѣческiя и учаше, какъ подобаетъ праздновати и каковымъ быти христiанамъ, яко не именемъ именоватися точiю достоитъ, но и житiемъ украшатися добродѣтельнымъ, отъ грѣховъ и страстей удалятися, отъ грѣхопадныхъ мѣстъ отпадати, покаянiемъ же себѣ очищати и чисто и цѣломудренно жити, блуда бѣгати, сквернъ плотскихъ удалятися, и тако ученiемъ своимъ всѣхъ слушающихъ въ плачъ приводя и въ умиленiе влагая и на покаянiе согрѣшающiе понуждая: толико бо хитръ и сладостенъ бѣ словомь, яко никто инъ таковъ обрѣтается въ нынѣшнихъ христiанѣхъ... яко и впредь не чается таковъ быти...Въ юности же своей, егда ѣздяше въ Москву и въ Санктпитербурхъ и въ Кiевъ, тогда тамо изучися добрѣ грамматическому и риторскому ученiю, также и прочихъ учаше, брата своего Симеона и Трифона Петрова и иконника Данiила и Никифора Симеонова и прочихъ, иже изучишася отъ него тому же художеству, кiйждо по силѣ своей, чтобъ право писати и добрѣ глаголати, знати силу святаго писанiя и догматы церковные и укрѣпляти и прочихъ и братiю въ православной христiанской вѣрѣ... Того (Андрея) всѣ сладцѣ славяху и дивляхуся и гражданскiя персоны и отъ внѣшнихъ славнiи мужи ритори похваляху и въ славѣ словесъ прелюбезно восхваляху и бесѣдовати съ нимъ желаху; и нѣкогда въ бесѣде высокiя персоны другъ съ другомъ послѣ смерти Андреевой бесѣдоваша объ немъ и восхваляюще и вопрошающе у прилучившагося ту общежителя Андреевой киновiи: «Еще ли у васъ другой Андрей остался таковъ, въ разумѣ и въ книжной премудрости и въ ученьи? И сами другъ другу отглаголаша: негдѣ взять и не сыскать и во всѣхъ старовѣрцахъ, и нѣтъ и впредь не будетъ!»
1) Напечатано отдѣльною брошюрой подъ такимъ же заглавiемъ. Спб. 1862, in-16, стр. 162. Цензурное дозволенiе отъ 10 октября 1862 г. (стр. 451.)
2) Срв. выше обѣщанiе автора говорить о перевѣсѣ съ 80-ыхъ гг. XVIII в. многихъ раскольничьихъ общинъ надъ экономическимъ благосостоянiемь общинъ православныхъ. В. С-въ. (стр. 503.)
Важное примечание: некоторые страницы статьи отсканированы так, что несколько первых или последних колонок отсутствуют. В тех случаях, когда восстановить текст по смыслу не представляется возможным, он заменен знаком [...] (прим. составителя). (стр. 451.)