А. П. Щапов. Сочинения, т. I, 1906 г., стр. 677-690

Великорусскiя области и смутное время ¹)
(1606—1613 г.)

(Важное примечание)

II.

Было страшное время для Россiи въ 1603 году. Казалось, сама природа напередъ пророчила что-то печальное, бѣдственное для народа. За годъ передъ смутнымъ временемъ, въ одной Москвѣ погребено было болѣе 500,000 человѣкъ, погибшихъ отъ страшнаго голода и мора. Люди, терзаемые голодомъ, валяясь на улицахъ, подобно скотинѣ, лѣтомь щипали траву, а зимой ѣли сѣно. Отцы и матери душили, рѣзали и варили своихъ дѣтей, дѣти — своихъ родителей, хозяева — гостей; мясо человѣческое продавалось на рынкахъ за говяжье; путешественники страшились останавливаться въ гостиннцахъ. Они видѣли въ Москвѣ бѣдныхъ, истомленныхъ голодомъ женщинъ, которыя, проходя по улицѣ, схватывали зубами собственныхъ дѣтей, бывшихъ у нихъ на рукахъ, и пожирали. Народъ едва силою могъ отнять младенцевъ и спасти ²). Еще не успѣли убрать съ улицъ всѣхъ труповъ человѣческихъ, какъ начались страшныя знаменiя, явленiя. По ночамъ видѣли огненные столбы на небѣ, которые свѣтили подобно мѣсяцу и, сталкиваясь другъ-съ-другомъ, представляли сраженiе войскъ. Иногда, казалось, всходили двѣ и три луны, два и три солнца вмѣстѣ. Выли страшныя бури и низвергали городскiя башни и колокольни. Женщины и животныя производили на свѣтъ множество уродовъ. Рыбы исчезали въ водѣ, птицы въ воздухѣ, дичь въ лѣсахъ. Волки и псы страшно выли въ той сторонѣ, которая примыкала къ Москвѣ съ запада, и стадами рыскали по полямъ, такъ что опасно было выходить на дорогу безъ многихъ провожатыхъ. Въ самой Москвѣ появилось безчисленное множество лисицъ, такъ что ихъ руками ловили, и никто не могъ придумать, откуда онѣ брались. Люди находились въ страшномъ смущенiи. Въ 1604 году, во второе воскресенье послѣ Троицы, въ самый полдень, явилась на небѣ комета. Народъ смотрѣлъ на нее съ ужасомъ. Царь Борись Годуновъ, смущенный явленiемъ кометы, призвалъ къ себѣ одного старика, незадолго передъ тѣмъ прiѣхавшаго изъ Германiи, и спрашивалъ: «къ-чему явилась новая звѣзда?» — «Богъ посылаетъ такiя знаменiя (отвѣчалъ старикъ) въ предостереженiе великихъ государей: тамъ, гдѣ эти знаменiя случаются, обыкновенно бываютъ великiе перевороты». Потомъ старикъ, вздохнувъ, пророчески сказалъ царю: «тебѣ грозитъ великая опасность». Зловѣщiя слова его сбылись. Въ сентябрѣ того же года собралось на русской границѣ до 6.000 казаковъ. Съ ними быстро, стремительно подвигался къ Москвѣ первый самозванецъ; городъ за городомъ ему сдавался. Годунову все измѣняло: пораженный отчаянiемъ, Борисъ 13 апрѣля 1605 года скончался. Пронесся слухъ, будто онъ принялъ яду.

Въ маѣ и въ началѣ iюня, въ Москвѣ все было страшно-тревожно, безпокойно. Всѣ ждали чего-то необычайнаго, переворота ужаснаго. Старики говорили, что не къ добру явилась еще въ прошломъ году яркая комета, въ полдень, во второе воскресенье послѣ Троицы. Страшные вихри и бури, поднимаясь по-временамъ, сламывали крыши у домовъ и куполы у колоколенъ. Народъ говорилъ: «быть бѣдѣ!» Въ домахъ бояръ, чиноначальниковъ, что-то было особенно таинственно, молчаливо, загадочно. Въ Москвѣ начиналось уже смятенiе. Народъ замутился отъ пронесшагося по всей Россiи слуха, будто царевичъ Дмитрiй Углицкiй живъ и идетъ изъ Польши въ Москву. Доносили уже, что въ отдаленныхъ сѣверскихъ областяхъ разсылаются грамоты царевича, въ которыхъ онъ обѣщается быть въ Москвѣ «какъ на деревѣ станетъ листъ разлистываться». Надъ Москвой повисла грозная туча.

Въ это время, въ царскихъ дворцовыхъ палатахъ, въ одномъ верхнемъ отдаленномъ теремѣ, не разъ показывалась у косящатаго окна молодая царевна страшно-печальная. Ей было не болѣе 16 лѣтъ. Росту она была средняго. Черты лица чрезвычайно красивыя, выразительныя. Возвышенный лобъ выражалъ природныя умственныя дарованiя. Черные, довольно большiе, выразительные глаза, прiятно окаймленные черными бровями, по отзыву современниковъ, какъ-бы блистали ясностiю, свѣтлостiю природнаго ума. Густые, черные волосы кудрявыми прядями волновались по плечамъ. Вообще вся организацiя ея физiономiи и стана была стройна и гармонична. Дѣвица была блѣдна, и на лицѣ ея выражалась глубокая грусть, тоска. То была царевна Ксенiя Борисовна, прелестная дочь Годунова. Бурныя волны смутнаго времени, забушевавшiя уже съ 1605 г. и сломившiя крѣпкую, могучую натуру отца прекрасной Ксенiи, готовы были унести и ее, «непорочную агницу», какъ называли ее современники. Послѣ смерти отца, грустная дума постоянно навѣвала на грудь Ксенiи какую-то мрачную печаль. А тутъ, зловѣщее предчувствiе особенно крушило ея нѣжное, воспрiимчивое, обильное чувствительностью сердце. Передъ воображенiемъ ея предносился зловѣщiй мрачный образъ Ростриги и темной кельи. Все существо ея содрогалось. На этотъ разъ она не могла даже стоять у окна и ходить по терему, сѣла у стола, гдѣ лежали ноты духовныхъ стиховъ, которые она обыкновенно любила пѣть. Тутъ и стихъ духовный ей не пѣлся, не утѣшалъ ея впечатлительной, воспрiимчивой души. Она сама теперь была вся воодушевлена элегической настроенностью. Сердце ея уже переполнилось грусти, и живыя струи заунывной, плачевной пѣсни просились къ излiянiю. На глазахъ ея блеснула слеза. Кто изъ современниковъ видѣлъ ее когда-либо плачущею, тому она въ это время казалась неземной красоты. «Когда въ жалости слезы изъ очей испущала (говоритъ одинъ современникъ), тогда она особенно чудною блистала свѣтлостью». Такою она была и теперь. Вотъ заунывная, жалобная пѣсня, въ которой наливалась грусть Ксенiи по отцѣ и мрачное предчувствiе злой судьбы отъ самозванца:

    Сплачется мала птичка,
    Бѣлая пелепелка:
Охте мнѣ молоды горевати;
Хотятъ сырой дубъ зажигати.
Мое гнѣздышко разорити,
Мои малыя дѣти побити.
Меня пелепелку поймати.
Сплачется на Москвѣ царевна,
Борисова дочь Годунова.
Охти мнѣ молоды горевати!
Что идетъ къ Москвѣ измѣнникъ
Ино Гриша Отрепьевъ рострига.
Что хочетъ меня полонити,
А полонивъ меня, хочетъ постритчи,
Чернеческой чинъ наложити.
А мнѣ постритчися не хочетъ,
Чернеческаго чина не сдержати:
Отворити будетъ темна келья,
На добрыхъ молодцовъ посмотрити.
Ино, охъ, милыи наши переходы!
А кому будетъ по васъ да ходити,
Послѣ царскаго нашего житья
И послѣ свѣта Бориса Годунова!
Ахъ милыи наши теремы,
А кому будетъ въ васъ да сидѣти,
Послѣ царскаго нашего житья
И послѣ Бориса Годунова.

Въ то время, когда въ царскихъ дворцовыхъ палатахъ происходила такая трагическая сцена, на улицахъ Москвы начинались ужъ народныя движенiя смутнаго времени — начиналась игра царемъ. Москвичи ждали перваго самозванца. Буйная толпа вторглась въ палаты царскiя; по приказанiю самозванца, все семейство Бориса Годунова отведено было въ прежнiй боярскiй домъ его. Прекрасный, умный сынъ Годунова, Ѳедоръ Борисовичъ, только-что вступившiй на престолъ и подававшiй большiя надежды, былъ безчеловѣчно умерщвленъ вмѣстѣ съ матерью, а Ксенiя сохранена до прибытiя... самозванца въ жертву его любострастiю и потомъ для заключенiя въ темной келiи. Вотъ и онъ — Лжедимитрiй I, торжественно вступаетъ въ Москву. Какъ только въѣхалъ онъ на площадь черезъ Московскiй мостъ и Водяныя Ворота, поднялся такой страшный вихрь, что всадники и кони едва не попадали; пыль взвилась столбомъ и всѣхъ ослѣпила. Москвичи перепугались и, сотворивъ крестное знаменiе, говорили другъ другу: «Господи, спаси насъ! Быть бѣдѣ и несчастiю...»

И точно, бѣда для московскаго государства была неминуема: смуты росли и росли. Не къ добру что-то удалые добрые молодцы, стрѣльцы и казаки, давно уже, съ самаго начала весны, рвались на весновую службу, на широкую Волгу. Давно въ Москвѣ раздавалась пѣсня:

Бережочекъ зыблетца
Да песочекъ сыплетца,
Ледочикъ ломитца,
Добры кони тонутъ.
Молодцы томятся.
Ино Боже, Боже,
Сотвори же, Боже,
Весновую службу.
Не давай ты, Боже,
Зимовыя службы:
Зимовая служба —
Молодцамъ кручинно,
Да сердцу надсадно.
Ино дай же, Боже,
Весновую службу;
Весновая служба —
Молодцамъ веселье.
Сердцу утѣха.
И емлите, братцы,
Яровы весельца,
А садимся, братцы,
Въ ветляны стружечки.
Да грѣнемъ же, братцы,
Въ яровы весельца!

На Волгѣ ужъ собирались демократическiе борцы — казаки; готовы были замутиться и юго-восточные инородцы, какъ въ самой Москвѣ вспыхнулъ мятежъ. Москвичи скоро не взлюбили самозванца за его пристрасiе къ полякамъ, къ католицизму и иноземнымъ обычаямъ вообще — пристрастiе, преувеличенное недовольными, во главѣ которыхъ стоялъ князь Василiй Шуйскiй. Пѣсня народная отмѣтила эту нелюбовь къ самозванцу:

Владыко Царю Вседержителю!
Да за что ты на насъ, Господи, прогнѣвился?
Послалъ намъ, Господи, прелестника,
Тово ли Гришку Отрепьева!
Онъ прельстилъ, собака, цѣлы три орды:
Перва о́рда — проклята Литва,
А друга о́рда — хана крымскова,
Третья о́рда — басурманы запорожскiе.
Онъ взмутилъ, собака, православну Русь:
Не успѣлъ онъ, собака, воцаритися,
Захотѣлъ собака женитися;
Не у насъ-то онъ, братцы, беретъ въ каменной Москвѣ,
Онъ беретъ же, братцы, въ проклятой Литвѣ,
У тово ли у Юрiя пана Сендофорсково,
Ту ли Маринку дочь Юрову.
Онъ и дѣлатъ свадьбу не въ удобной день —
На тотъ ли на праздникъ на Николинъ день.
Всѣ князья, бояре къ заутрени пошли,
А Гришка съ Маринкой въ баню пошолъ;
Всѣ князья, бояря отъ заутрени идутъ,
А Гришка съ Маринкой изъ бани идетъ.
На Гришкѣ одежа чернова соболя,
На Маринкѣ одежа рытово бархата.
Онъ восходитъ, собака, на красенъ крылецъ,
Онъ вскрикнетъ, собака, громкимъ голосомъ:
Ишша если у меня кухури и повары?
Стряпали бы постно и скоромное;
Прiѣдетъ ко мнѣ незваной гость,
Незваной гость любимой тесть.
Всѣ князья и бояре испужалиса,
Во чудовъ монастырь побросалиса
Къ той ли нашой государынѣ:
Ужь ты, матушка наша государыня,
Православная Олена Михайловна!
Твой-атъ сынъ на царство сѣлъ,
А ведетъ сея не по царскому.
Тутъ заплакала государыня горючи слезы:
Ужь вы, глупые бояря неразумные,
Мой-атъ сынъ на Угличѣ убитъ:
Лежать ево мошши въ каменной Москвѣ,
Въ тѣмъ ли соборѣ Михаила Арханьела.

17 мая 1606 г. вспыхнулъ сильный народный мятежъ въ Москвѣ, и самозванецъ, черезъ 11 мѣсяцевъ своего царствованiя, лишился и короны и жизни. Вмѣсто него, помимо земского собора, провозглашенъ былъ царемъ Шуйскiй — и съ этой-то минуты собственно настало во всемъ разгарѣ смутное время.

Извѣстно, что на смутное время у насъ историки смотрели различно. Карамзинъ краснорѣчиво разсказалъ трагедiю самозванства и междуцарствiя. Г. Устряловъ съ приторнымъ патрiотизмомъ изображалъ торжество православiя и единодержавiя, и восхищался мнимою, корыстною любовью народа къ царю. Г. Соловьевъ систематически слѣдитъ въ смутное время окончательную борьбу государственнаго наряда съ родовымъ, противо-государственнымъ началомъ, выставляетъ на первомъ планѣ торжество государственной централизацiи надъ родовою Русью и спасенiе, очищенiе московскаго государства, во имя православiя. Не знаю, какъ смотрятъ на смутное время гг. Костомаровъ и Погодинъ. Осмѣливаюсь выразить свой взглядъ на это замѣчательное въ исторiи великорусскихъ областей время. Я смотрю на него какъ на раздѣлительную грань между древней особно-областной и новой соединенно-областной, централизацiонной Россiей. Въ смутное время, областность, разнообразная областная жизнь народа, еще разъ выразила реакцiю противъ централизацiи; еще разъ вскрылась, обнаружилась старая, естественно-историческая особность, рознь областныхъ общинъ. Обнаружилась рознь этнографическая: возстали и забунтовали области инородческiя, юго-восточныя — поднялись татары, чуваши, черемисы и другiе инородцы. Обнаружилась рознь юридическая: во всѣхъ областяхъ открылось мѣстное народосовѣтiе, открылись разрозненные областные земскiе совѣты. Обнаружилась рознь моральная, нравственная: области были недовѣрчивы одна къ другой, долго не давали одна другой помощи; жители одной области порицали, упрекали, бранили жителей другой. Наконецъ, обнаружилась и рознь земская, географическая: обозначилась территорiальная, колонизацiонная особность областей. Словомъ, смутное время, какъ нельзя болѣе, характеристично названо въ актахъ историчсскихъ самими современниками: рознь всѣхъ великихь царствъ и государствъ великаго московскаго царствiя.

Ближайшимъ мотивомъ къ мятежу и разрозненiю областныхъ общинъ была недовѣрчивость ихъ къ Москвѣ и ненависть къ боярской олигархiи. Областныя общины протестовали противъ исключительныхъ указовъ Москвы и противъ исключительныхъ притязанiй боярства. Народъ, жившiй въ разныхъ областяхъ, разрознился, забунтовалъ, потому что Шуйскаго избрали царемъ одною Москвою, безъ совѣта съ прочими областными городами. Въ этомъ состояла сущность главнаго спора областнаго народа съ московскими приверженцами централизацiи. Областныя общины стояли за свое земское право участiя въ устройствѣ правленiя и въ выборѣ царя, потому что это дѣло касалось интересовъ всего земства и всѣхъ областныхъ общинъ, а не одной Москвы и не однихъ московскихъ бояръ. Главнымъ образомъ духовенство, этотъ исконный, часто льстивый другъ византiйскаго единодержавiя, духовенство поддерживало принципъ московской централизацiи и, во имя византiйской апотеозы самодержавiя, обличало народное возстанiе противъ царя Шуйскаго. «На царя-то возстанiе таково было (взывалъ патрiархъ Гермогенъ ко всему русскому народу, увѣщевая его присягнуть царю Шуйскому): начали читать грамоту, писанную ко всему мiру изъ литовскихъ полковъ отъ русскихъ людей: князя-де Василiя Шуйскаго одною Москвою выбрали на царство, а другiе-де города того не вѣдаютъ, и князь Василiй-де Шуйскiй намь на царствѣ не любъ. И мы (Гермогенъ) противъ того имъ говорили: дотолѣ Москвѣ ни Новгородъ, ни Казань, ни Астрахань, ни Псковъ и ни которые городи не указывали, а указывала Москва всѣмъ городамъ». Итакъ, отсюда ясно, что въ смутное время былъ вопросъ и шла рѣчь о равенствѣ земскихъ избирательныхъ правъ всѣхъ областныхъ городовъ съ Москвой, о правѣ контроля областныхъ городовъ указамъ Москвы, что́ отвергали приверженцы московской централизацiи.

Сколько ни стояли приверженцы московскаго «собиранiя русской земли» за первопрестольное право и значенiе Москвы, имъ ужъ не утушить было вспыхнувшей розни областей. Какъ причины розни заключались въ самой историко-этнографической организацiи областныхъ общинъ, такъ и начала ихъ новаго возсоединенiя должны были органически развиться извнутри ихъ самихъ, а не по указу Москвы. И этотъ тяжелый, болѣзненный процессъ новой конфедерацiи не могъ совершиться дотолѣ, пока въ организацiи и взаимнодѣйствiи различныхъ областныхъ общинъ не улягутся, не успокоятся всѣ разрознившiеся областные элементы розни и борьбы. А этихъ началъ розни было слишкомъ много. Старая, особно-областная Русь еще разъ заявила борьбу съ новою централизацiонною Россiею. Для насъ не важенъ исходъ этой борьбы, не важно то, что областныя общины снова соединились съ Москвой. Но для насъ важенъ самый фактъ разрозненiя областей. Многозначительно то, что областныя общины, и въ эпоху централизацiи, громко заявили права своей самобытности, внутренней самоопредѣляемости и самодѣятельности. Грубо, дико, бурно, хаотически сказался въ смутное время областной элементъ — но сказался, заявилъ свое историческое значенiе и въ новой государственно-союзной Россiи. Посмотримъ, какъ онъ проявился въ смутное время.

Въ первой четверти XVII в., въ Москвѣ сложилась и пѣлась такая пѣсня, записанная въ путевыхъ запискахъ англичанина Джемса въ 1619 году:

«А не сильная туча затучилася; а не сильнiи громы грянули: куда ѣдеть собака крымской царь? А ко сильному царству московскому. А нынѣча мы поѣдемъ къ каменной Москвѣ, а назадъ мы пойдемъ, Рѣзань возьмемъ. А какъ будутъ они у Оки-рѣки, а тутъ они стануть бѣлы шатры разставливать. А думайте вы думу съ цѣла ума: кому у насъ сидѣть въ каменной Москвѣ, а кому у насъ въ Володимерѣ, а кому у насъ сидѣть въ Суздалѣ, а кому у насъ держать Рѣзань старая, а кому у насъ въ Звѣнигородѣ, а кому у насъ сидѣть въ Новѣ-Городѣ. Выходитъ Диви-Мурзы сынъ Улановичъ. А еси государь нашъ крымской царь! А тебѣ, государь, у насъ сидѣть въ каменной Москвѣ, а сыну твоему въ Володимерѣ, а племяннику твоему въ Суздалѣ, а сродичу въ Звенигородѣ, а боярину конюшему держать Рѣзань старая, а меня государь пожалуй Новымъ-Городомъ: у меня лежатъ тамъ свѣтъ добры дни батюшко Диви-Мурза сынъ Улановичь».

Чрезвычайно-характеристично выразилась въ этой исторической пѣснѣ вспышка, доселѣ скрытаго, но живучаго татарскаго антагонизма къ русской народности и старой татарской притязательности. Ясно выразилась также и старая удѣльно-областная рознь городовъ и народностей въ смутное время. Въ это время, не только обнаружилась старая земско-областная разрозненность прежнихъ главныхъ удѣльно-областныхъ городовъ, но и татары еще разъ покушались снова раздѣлить велико-русскую землю на удѣлы, и между кѣмъ же? Между своими татарскими князьями — мурзами! Такъ татарское нацiональное право еще сильно боролось съ славяно-русскимъ, московскимъ преобладаньемъ. При этой жизненности татарскаго элемента и непрочности федеративной связи юго-восточныхъ и сибирскихъ инородческихъ провинций съ Москвой, понятно, почему въ смутное время зашевелились, забунтовали почти всѣ инородцы и юго-восточные, казанскiе и сибирскiе. Шерть или присяга, которую дали московскому царю инородцы казанскiе и сибирскiе, въ смутное время рушилась. «И тѣ люди (читаемъ въ актахъ историческихъ), которые въ московскомъ государствѣ, и черемисы, и ногаи, и чуваши, и вотяки, и мордва, и сибирцы, и остяки и многiе невѣрные народы и дальнiя государства, которыя въ царской державѣ Василiя Ивановича Шуйскаго, нынѣ, забывъ страхъ Божiй, отложились, скопясь разбойнически, сговорясь съ ворами казаками, нашли на Рязанскую землю и на прочие города». Въ Ярославской области возмутились переведенцы татары, насильно поселенные московскими царями въ Романовѣ. Солигаличане извѣщали тотмичей и устюжанъ: «черемисы у насъ луговой пришло въ Галичъ 5,000, а горная сбирается головами». На югѣ, въ казанскомъ краю, въ горной сторонѣ и въ понизовыхъ городахъ, возмутились горные чуваши, мордва и черемисы, а съ ними вмѣстѣ и всякiе сборные люди. Черемисскiе городки отложились отъ Москвы. Въ Козмодемьянскомъ, Санчурскомъ, Яранскомъ, Царевококшайскомъ, Чебоксарскомъ, словомъ, во всѣхъ уѣздахъ казанскихъ инородцы взбунтовались противъ русскаго господства и громили восточныя великорусскiя области. Въ ноябрѣ и декабрѣ 1609 г. луговые черемисы громили Вятскую область, распространяли въ ней между инородцами бунтовскiе листы, безпощадно воевали города и волости, оскверняли и разоряли церкви, обдирали окладные образа и колокола, мужчинъ били, а женъ и дѣтей позорили. Русскiе поселенцы восточныхъ областей были въ страшномъ смущенiи, то-и-дѣло ждали нападенiя взбунтовавшихся инородцевъ. Между тѣмъ, инородцы все болѣе и болѣе скопляли силы для разгрома городовъ и волостей московскаго государства. Объ этомъ жители великорусскихъ восточныхъ областей съ тревожнымъ безпокойствомъ переписывались. Въ августѣ 1610 г. пермичи, по отпискѣ казанцевъ, писали къ вятчанамъ: «пришли-де на заставу въ Кушумору волость выходцы черемисы, а въ распросѣ имъ сказали: «собралось-де въ Санчурскомъ уѣздѣ въ Юшь-волости воровъ, санчурскихъ чсремисъ, тысячи съ двѣ, а голова-де у нихъ черемисской сотникъ Юшской волости Елпай Токшейковъ; а въ Царевогородскомъ уѣздѣ, въ Хозяковой волости, собралось воровъ черемисъ царегородскихъ съ 1000 человѣкъ, а подъ воровскихъ казаковъ собрали 1000 подводъ; а изъ Козмодемьянскаго-де пришелъ черемисской сотникъ Ветлужской волости Аникѣй Кошаковь, а съ нимъ козмодемьянскихъ черемисъ 700 человѣкъ, а сходиться-де сговорились всѣ воры въ Царевогородскомъ уѣздѣ въ Хозяковой волости, а на какiя волости хотятъ идти, то невѣдомо; а скоро нужно ждать ихъ прихода на Вятскую Землю». За Уралом забунтовали сибирскiе инородцы: остяки и вогуличи отказались отъ шерти московскому царю Шуйскому; вогуличи замыслили возстановить сибирское царство Кучумово, а инородцы Восточной Сибири не хотели и знать, кто въ Москвѣ царемъ.

Такимъ образомъ, весь инородческiй мiръ въ смутное время находился въ хаотическомъ движенiи. Главной причиной возмущения инородческихъ племенъ, кромѣ памяти о недавнемъ насильственномъ присоединенiи къ московскому государству, была тягость московскаго владычества. Правительство московское, какъ было сказано, насильно переводило татаръ и ихъ мурзъ на новыя поселенiя, въ центральныя и сѣверныя области, обращало татаръ и черемисъ въ служилыхъ людей — въ вожей, пушкарей, затинщиковь и т. п., неудовлетворительно испомѣщало ихъ за службу, отбирало татарскiя, черемисскiя и чувашскiя земли, поселяло тамъ русскихъ воеводъ, стрѣльцовъ, пушкарей и затинщиковъ, обременяло инородцевъ налогами, оброками и повинностями. Потомъ, царскiе воеводы, русскiе городовые служилые люди и русскiе вотчинники съ инородцами обращались большею частью безчеловѣчно; наконецъ, духовенство насильно обращало ихъ въ свою православную вѣру. Все это вооружало татаръ и черемисъ противъ московскаго правительства, противъ русскихъ пришельцевъ-колонистовъ и противъ сосѣднихъ великорусскихъ областей. Долго не умретъ въ инородцахъ этотъ нацiональный антагонизмъ къ русскому господству. Онъ еще разъ отзовется въ XVII в. въ бунтѣ Стеньки Разина, въ XVIII в. въ бунтахъ башкирскихъ и въ движенiяхъ пугачевщины, когда въ духѣ инородцевъ подъ гнетомъ государственной силы, снова накипитъ чувство вражды къ русскому правительству и воспрянетъ духъ нацiональной оппозицiи.

Между тѣмъ, какъ въ областяхъ юго-восточныхъ поднялись въ смутное время бунты инородческiе, что́ происходило въ самыхъ великорусскихъ провинцiяхъ? Полная демократiя и рознь! Передъ вами не рисуется теперь, на исторической сценѣ, на первомъ планѣ первопрестольная Москва со всѣмъ ея чиннымъ, чваннымъ, византiйско-государственнымъ этикетомъ: передъ вами на первомъ планѣ являются дѣйствующими, въ разрозненной отдѣльности, однѣ областныя общины, сами между собой. Вы видите въ это время на сценѣ исторической дѣятельности пермяковъ, вятчанъ, устюжанъ, вологодцевъ, костромичей, ярославцевъ, рязанцевъ, Государство Владимiрское, Государство Новгородское, Государство Псковское, польскихъ и литовскихъ людей, малороссiйскихъ казаковъ — словомъ, всю земско-областную Русь. Не слышно царскихъ указовъ изъ Москвы — слышенъ только шумъ по областямъ, на площадяхъ главныхъ городовъ. Вся распорядительная власть теперь сосредоточивалась въ самыхъ областныхъ общинахъ. Онѣ ясно выражаютъ свое мѣстное господство или автономiю, и взаимное братство, или равенство. Онѣ сами пишутъ грамоты другъ другу, какъ равныя къ равнымъ, называя другъ друга господами-братьями.

Любопытное, характеристическое зрѣлище представляли великорусскiя области въ эту эпоху разрозненности и самодѣятельности. Областныя массы народныя, послѣ развитiя московской централизацiи, послѣ такъ-называемаго собранiя русской земли, никогда не проявили столько энергической, напряженной политической самодѣятельности, какъ въ смутное, безгосударное время. И было въ нихъ столько внутренняго моральнаго самообладанiя и столько сознанiя необходимости общественнаго порядка и устройства, что въ страшную эпоху всеобщей розни, шатости и разоренiя, онѣ сами собой и въ самихъ себѣ нашли силы и средства взаимной, союзной политической дѣятельности. Многознаменательны въ исторiи нашихъ провинцiй, въ лѣтописяхъ народной общинной думы и политической самодѣятельности областей, эти мѣстные земскiе совѣты, происходившiе въ смутное время, отъ 1606 по 1613 годъ. По всей великорусской землѣ, на площадяхъ главныхъ областныхъ городовъ, собирались земскiе люди, горожане и волостные крестьяне со всего уѣзда, всею своею землею, и думали думу земскую, объ интересахъ своей области. Повсюду гнались гонцы, шли ходоки и приставы съ областными отписками, съ вѣстью, что́ и гдѣ дѣлалось, что́ думала и предпринимала та или другая область. Одна областная община, порѣшивъ на своемъ мѣстномъ земскомъ совѣтѣ, посылала отписку другой областной общинѣ — извѣщала о своемъ состоянiи, о своихъ намѣренiяхъ, объ отпискахъ изъ другихъ областей, и спрашивала: «что́ ваша мысль? хотите ли съ нами держать совѣтъ крѣпкой?» и т. п. Прiѣзжiе люди и гонцы привозили отвѣтныя отписки другихъ областныхъ общинъ, и отписки эти читались всенародно, на площади, гдѣ происходили земскiе совѣты. Выслушавъ вѣсти изъ какого-либо города, каждый областной земскiй совѣтъ посылалъ объ нихъ отписку другой сосѣдней области, извѣщалъ о здоровьѣ жителей своей области, спрашивалъ у сосѣдней области совѣта: «что́ ея мысль», или спрашивалъ о томъ, за кѣмъ московское государство стоитъ. И въ этомъ-то областномъ земскомъ народосовѣтiи сказались, во-первыхъ, полное равнодушiе, некрѣпость областей къ московскому государству; во-вторыхъ — рознь областей между собою.

Было уже около полутора столѣтiя, какъ всѣ области собраны были въ одну державу. Не судомъ только, но и тяжкимъ тягломъ тянули онѣ къ Москвѣ въ эти полтора столѣтiя — писцовыми приписями прикрѣплены были къ землѣ московскаго государства: воеводами и разными приказными государевыми людьми принуждаемы были служить царю московскому: приписаны были къ приказамъ московскимъ; словомъ, централизацiя всякими узами и тяглами стягивала области къ Москвѣ. Казалось бы, въ полтора столѣтiя должна была окрѣпнуть связь областей съ Москвою: механическое, насильственное притяжение ихъ къ Москвѣ должно было закрѣпиться тяжелыми оковами, цѣпями централизацiи. Не то было въ дѣйствительности. При появленiи первыхъ двухъ самозванцевъ, многiя области отпали отъ московскаго государства, цѣловали крестъ самозванцу; другiя оставались равнодушными, кто бы ни сидѣлъ тамъ на московскомъ престолѣ. Внѣшнее собиранiе областей, прикрѣпленiе ихъ къ Москвѣ прервалось, по недостатку внутренней органической связи съ нею и вслѣдствiе вѣковаго стремленiя областныхъ общинъ къ земскому самоустройству и самоуправленiю. Украйныя — сѣверскiя, южныя и крайнiя восточныя области не признавали царемъ Шуйскаго, избраннаго одною Москвою. Шуйскiй прибѣгаетъ къ ласкательствамъ передъ народомъ, предоставляетъ областямъ право «всѣмъ вмѣстѣ совѣтовать, смотря по тамошнему дѣлу», усиливается привлечь къ себѣ областныя общины «жалованнымъ словомъ» и обѣщанiемъ большихъ милостей и льготь, какъ имъ прежъ того и на умъ не всходило, разсылаетъ похвальныя грамоты тѣмъ областямъ, которыя соглашались цѣловать крестъ ему. Въ грамотахъ этихъ истощается все краснорѣчiе для того, чтобы какъ можно трогательнѣе изобразить бѣды и опасности, какiя угрожали русской землѣ, «крестьянской» вѣрѣ и домашнему семейному благосостоянiю всѣхъ русскихъ людей отъ смутъ самозванства, отъ польскихъ, литовскихъ и всякихъ воровскихъ людей. «И вы бы (обращается онъ къ отпавшимъ отъ Москвы областнымъ общинамъ), и вы бы однолично, безъ всякаго сумнѣнiя, собрались со всѣми людьми и шли къ намъ къ Москвѣ, и службу бы свою и радѣнье совершили; а мы васъ пожалуемъ нашимъ великимъ жалованьемъ: васъ, помѣщиковъ и дѣтей боярскихъ, пожалуемъ большою денежною и помѣстною придачею, велимъ васъ испомѣстить и наше жалованье дать; а васъ, посадскихъ и уѣздныхъ людей, пожалуемъ льготою на многiя лѣта, торговать велимъ вамъ безпошлинно, и во всемъ велимъ васъ отарханить; да и сверхъ-того пожалуемъ нашимъ великимъ жалованьемъ, чего у васъ и на разумѣ нѣтъ, и всякiя ваши разоренiя и нужды велимъ пополнить и службу всѣхъ васъ учинимъ во вѣки памятну». Немногiя областныя общины сдавались на эти льстивыя обѣщанiя. Большая же часть преравнодушно выслушивала ихъ. Нѣкоторыя изъ нихъ соглашались лучше присягнуть тушинскому самозванцу, заявлявшему себя царемъ снизу, изъ массъ народныхъ, чѣмъ Шуйскому, провозглашенному царемъ одной Москвой и притомъ изъ родовъ боярскихъ и одними боярами. Въ 1606 г. Вятская Область и Пермская Земля измѣнили Шуйскому — не дали ратныхъ людей для спасенiя Москвы; ратные люди ихъ произвели мятежъ; вятчане — какъ сказано въ историческихъ актахъ — стали говорить измѣнное слово и царское имя поносить, и начали величать вора, который назывался Димитрiемъ царевичемъ за то, что онъ Москву взялъ, и въ кабакѣ за него чаши пили новгородцы, со всѣми пятинами и пригородами, казанцы и всѣ южныя и восточныя областныя общины рѣшительно измѣнили Шуйскому, считавшемуся законнымъ царемъ, цѣловали крестъ тушинскому самозванцу и обослались между собой крестоцѣловальными записями въ пользу самозванца.

Въ то время, какъ однѣ областныя общины, не желая видѣть на престолѣ Шуйскаго изъ рода бояръ, вообще ненавистныхъ народу, присягали самозванцу, въ то время другiя областныя общины, повидимому, вовсе не хотѣли признавать никакого царя, и если присягали самозванцу, то нерѣшительно. Многiя области оставались упорно-равнодушными къ бѣдствiямъ московскаго государства, не слушались ни указовъ Шуйскаго, ни укорительныхъ увѣщанiй другихъ областей, стоявшихъ за Шуйскаго. Долго шла самая разногласная переписка между областными общинами. И въ этой-то перепискѣ высказалась чрезвычайно-характеристично рознь областей. Одна областная община увѣщеваетъ, укоряетъ, обличаеть другую. Напримѣръ, въ 1609 г., сольвычегодцы отписывали пермичамъ о посылкѣ ратныхъ людей и военныхъ снарядовъ въ Ярославль, съ приложенiемъ двухъ отписокъ ярославцевъ и устюжанъ о приходѣ къ Ярославлю литовскихъ людей, и съ упрекомъ увещевали ихъ: «Вамъ бы, господа, прося у Бога милости, государю царю и великому князю Василью Ивановичу всея Русiи порадѣть и ратныхъ людей тотчасъ собрать, и всякаго городоваго наряду, и зелья, и селитры и свинцу государю на помощь въ Ярославль къ государевымъ воеводамъ съ ратными людьми тотчасъ однолично послать. А прежде сего мы къ вамъ много разъ писали о томъ государевомъ ратномъ дѣлѣ... И вы Бога не боитесь, и государя не слушаетѣ, и вы то дѣлаете не гораздо, государевым ратным дѣломъ не радѣете, и вамъ то отъ Бога и отъ государя не пробудетъ». Несмотря на всѣ эти угрозы, пермичи не хотѣли дать помощи московскому государству. Они такъ были упорны, что другимъ областнымъ общинамъ стоило много хлопотъ и переписокъ, чтобы убѣдить ихъ въ интересахъ своихъ, мѣстныхъ, дать московскому царю ратныхъ людей для очищенiя великорусскихъ областей отъ общихъ враговъ — польскихъ и литовскихъ людей. Въ августѣ 1609 г. устюжане пишутъ къ пермичамъ о немедленной присылкѣ денежнаго сбора съ сохъ на помощь ратнымъ людямъ: «И вамъ бы, господа, однолично того дѣла въ оплошку не поставить: государевы деньги и съ сохъ въ прибавку отпустить тотчасъ, незамѣшкавъ: да и то, господа, вамъ помнить слѣдуетъ, только отъ васъ къ государю и службы, что всего 80 человѣкъ въ Ярославлѣ: а потому, если только нынѣ вы къ нему государю его государевой казны не отпустите и въ прибавку денегъ сбирать не станете и ратныхъ людей не прибавите, и вамъ отъ государя впередъ какой милости ждать? Вся русская земля, грѣхъ ради всего православнаго крестьянства, съ государемъ страждеть. И вамъ бы, господа, помня Бога и свои души и крестное цѣлованье, на чемъ государю души дали, однолично о государевомъ и о земскомъ дѣлѣ порадѣть». И тѣ областныя общины, которыя, опасаясь нападенiя польскихъ и литовскихъ людей на свои мѣста, убѣждали сосѣднiя области дать помощь и силы для спасенiя московскаго государства отъ общихъ враговъ, и эти областныя общины сами пережидали, куда вѣсы потянутъ, вели между собой двусмысленную переписку, и находились такимъ образомъ въ колебательномъ положенiи. Устюжане, увѣдомляя вычегодцевъ о присылкѣ въ Устюгъ изъ Вологды крестоцѣловальной записи на вѣрность Лжедмитрiю, въ отпискѣ своей отъ 30 ноября 1608 года, между прочимъ, спрашивали совѣта сольвычегодцевъ, упрекая ихъ за упорное молчанiе: «А мы пишемъ къ вамь всякiя вѣсти и совѣтъ свой о всякомъ государевомъ дѣлѣ и земскомъ, а вы къ намь ничего совѣту своего не пишете. Да и тобъ вамъ помыслить... буде услишимъ то, что Богъ пошлетъ гнѣвъ свой праведный на всю русскую землю, ино еще до насъ далеко, успѣемъ с повинной послать... Пожалуйте, помыслите съ мiромъ крѣпко, и не спешите креста цѣловать: не угадать на чемъ совершится».

Такимъ образомъ, чрезвычайно-медленно шли земскiе совѣты во всѣхъ великорусскихъ областяхъ въ пользу московскаго государства. Главный интересъ областей, въ безгосударное время, съ 1607 по 1611 годъ, состоялъ не столько въ радѣньи о государевомъ дѣлѣ, сколько о земскомъ, мѣстномъ. Защита своихъ мѣстъ — вотъ что сначала составляло главный предметъ переписокъ областныхъ общинъ, вопросы областныхъ земскихъ совѣтовъ. Области, какъ видно изъ ихъ отписокъ, главнымъ образомъ совѣтуются объ обереганьи своихъ мѣстъ. Каждая область, когда угрожала ей опасность отъ воровскихъ людей, обращалась за совѣтомъ къ сосѣднимъ областямъ, большею частью къ тѣмъ, которыя были одного происхожденiя съ нею — образовались однимъ путемъ колонизацiи. Вологжане, напримѣръ, получивъ вѣсть изъ Новгорода, отписываютъ устюжанамъ или вычегодцамъ. Устюжане, выслушавъ на совѣтѣ, при всемъ народѣ, вологодскiя или другiя вѣсти о томъ, что дѣлается въ Москвѣ и въ сосѣднихъ съ ними городахъ, отписываютъ къ сольвычегодцамъ, своимъ однопоселенцамъ, испрашивая у нихъ отвѣтстья и совѣту: «помыслить имъ у Соли Вычегодской со всею Усольскою Землею: что ихъ мысль? хотятъ ли они съ устюжанами стоять крѣпко заодно, и совѣтъ сь ними крѣпкой держать ли? И просятъ послать выборныхъ для совѣту». Сольвычегодцы, въ свою очередь, пишутъ къ соликамцамъ и къ пермичамъ. Всѣ переписывались о взаимномъ, совокупномъ обереганьи своихъ мѣстъ. И въ этомъ отношенiи, въ своихъ мѣстныхъ интересахъ области также невполнѣ сходились, долго разрознивались. Напримѣръ, вологжане, въ январѣ 1609 года, пишутъ къ вычегодцамъ, между прочимъ увѣдомляя ихъ о томъ, что Новгородъ со всѣми пятинами и пригородами цѣловалъ крестъ самозванцу: «да здѣсь происходитъ смута большая отъ тотмичей и пишутъ къ Вологдѣ и къ воеводамъ съ бранью на раздоръ, а не на единомыслiе. И вамъ бы, господа, свѣстясь съ устюжанами, отписать къ тотмичамъ, чтобъ они на смуту и на раздоръ къ Вологдѣ не писали бездѣльно». Къ устюжанамъ вологжане пишутъ также съ упрекомъ: «а намъ, господа, въ томъ сумнѣнье, что вы къ намъ о совѣтѣ не пишете». Вычегодцы, января 20-го 1609 года, отписываютъ упорнымъ пермичамъ съ упрекомъ: «И вы къ намъ пишете словомъ, что вы стоять съ нами заодно единомысленно рады во всемъ, а дѣломъ съ нами ничего не дѣлаете; а слухомъ мы слыхали, что въ верховьѣ которые города, Переяславль, Ростовъ и Ярославль, и рязанскiе города, и Сѣверская Украйна межъ собой не совѣтовались и другъ за друга не стояли, и вотъ они сами въ разореньѣ стали». Потому они побуждаютъ пермичей наблюдать свой мѣстный земскiй интересъ, чтобъ литовскiе люди и русскiе воры не прошли черезъ Галичъ и мимо Вологды на Сухону и въ ихъ вычегодскiя и въ пермскiя мѣста, и чтобъ, прибавляли вычегодцы, «всемъ намъ, господа, своею оплошкою также отъ воровъ въ разореньѣ не быть, какъ и верховскiе городы». Рознь, особность областей въ смутное время доходила иногда до смѣшной перебранки. Сколько разъ бѣдные вятчане, страдавшiе отъ нападенiй черемисъ съ казаками, ни писали къ упорнымъ пермичамъ о скорѣйшей помощи, тѣ не слушались ихъ просьбъ и упрековъ: напротивъ, еще совѣтовали имъ дѣйствовать заодно съ государевыми измѣнниками, взбунтовавшимися инородцами и волжскими казаками. Наконецъ вятчане вышли изъ терпѣнiя и въ декабре 1609 года такъ отписывали къ пермичамъ: «Писали мы къ вамъ много разъ, чтобъ вамъ прислать къ намъ на Вятку ратныхъ людей, для того, что государевы измѣнники, волгскiе казаки и разныхъ городовъ стрѣльцы и черемиса въ Котельничѣ многихъ людей до основанья разорили, а въ Яранскомъ у тѣхъ воровъ большое собранье, а вы къ намъ нынѣ писали самою глупостью, а не только что глупостью, пьянствомъ: видите надъ нами отъ воровъ разоренье великое и у васъ ратные люди въ сборѣ есть, а къ Вяткѣ ихъ не пришлете, а которыхъ было ратныхъ людей къ Вяткѣ и послали, и вы ихъ съ дороги воротили, а къ намъ пишете, велите ссылаться съ государевыми измѣнниками. И мы на вашу глупость не смотримъ, съ измѣнниками не ссылаемся, а надъ ворами промышляемъ и противъ воровъ стоимъ, какъ насъ милосердый Богъ вразумитъ и сколько помочи подастъ. А вы надъ собою милость Божiю и пречистой Богородицы и государево царево крестное цѣлованье и его государево жалованье забыли, рады крестьянскому кровопролитью и разоренью: Вятскую Землю ворамъ въ разоренье напрасно предаете, ратныхъ людей къ намъ не пришлете и съ нами на воровъ не стоите, и вы сами себѣ предатели, и по своей вамъ глупости погибнуть. И напередъ сего къ вамъ посланы были два государева измѣнника, а велѣно ихъ вамъ казнить смертью: и вы надъ тѣми ничего не сдѣлали. Смотрите на то, какъ служатъ и прямятъ государю царю и великому князю Василью Ивановичу всея Русiи устюжане и Соль Вычегодская: прислали къ намъ для обереганья ратныхъ многихъ людей, и велѣно имъ быть на Вяткѣ по та мѣста, какъ и Яранскъ очистится. И вы-бъ, господа, глупость свою покинули: однолично-бъ къ намъ для обереганья прислали ратныхъ многихъ людей тотчасъ, чтобы Вятской Землѣ помочь и ворамъ не выдать, да и самимъ бы вамъ отъ враговъ не быть въ разореньѣ. А что вамъ сказывалъ Василiй Тырковъ, и вы тому плутанью вѣрите, а нашему письму ничему не вѣрите: и вамъ бы самимъ таковымъ пьянымъ всегда быть, каковъ пьянъ былъ на Вяткѣ Василiй Тырковъ». Пермичи, въ отпискѣ своей вятчанамъ, въ ответъ на ихъ любезности, отпираются отъ своего невниманья къ Вяткѣ, складываютъ вину на воеводъ, будто они не велѣли присылать въ Вятку ратныхъ людей, воротили ихъ съ дороги: «и та, господине, смута учинилась отъ князя Михаила Охтомскаго, да Василья Иванова, и у насъ тѣ ратные люди, по отпискѣ князя Михаила и Василья, были роспущены».