"Вокруг Света", №24, июнь 1928 год, стр. 2-6.
СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО:
Огневщик Гриха-Богач, охраняющий уральскую тайгу от пожаров, находит в горах тяжело раненного неизвестного человека. Неподалеку от того места, где был найден раненый, проходила отступающая колчаковская армия. Неизвестный, назвавшийся просто Дмитрием, по выздоровлении поселяется на огневом кордоне Грихи-Богача и вскоре обращает на себя внимание огневщика своим странным поведением: Дмитрий бродит по тайге, разыскивая какое-то нужное ему место. Из намеков Дмитрия Гриха узнает, что он ищет клад. Во время одного из обходов тайги Дмитрий странно взволнован видом долины, известной под названием «Нечистой пади». Отстав от Грихи, Дмитрий один направляется осматривать «Нечистую падь».
Впереди засерело что-то бесформенное и громоздкое, похожее на большие обломки скал. Высунув голову из-за толстого ствола сосны, всмотрелся. Это были развалины каменного строения, остатки стен, сложенных из серого плитняка. Узкие прорези окон смотрели на Дмитрия, как чьи-то глаза, внимательно и хмуро.
— Ну, конечно, это было здесь! — вслух сказал он и сам испугался своего голоса, прозвучавшего резко и громко среди лесной тишины и безмолвия. Дмитрий вспомнил рассказ Грихи-Богача о старом заводе и понял, что вблизи его развалин он и стоит сейчас. Когда-то падь отвечала эхом на грохот кричных молотов, жужжанье чугунных шестерен, хриплые вздохи старинных доменных печей. Но давно уж мертвый покой и особенная таежная тишина сменили трудовую сутолоку и шум. Тайга победила завод и, словно издеваясь над ним, окружила подножье одной из развалившихся домен аккуратненькими следами птичьих лапок. Странно, но эти птичьи следы успокоили Дмитрия. Он вышел из-за сосны и смело двинулся к развалинам. Обогнув длинное и низенькое здание, один из цехов завода, вышел на огромную открытую площадь, — бывший заводский шихтплац 1). Огляделся по сторонам, намечая дальнейший путь, и замер на месте. Прямо перед ним высилась громада полуразвалившейся арки. Половина ее свода чудовищной каменной буквой «Г» встала над сугробами; другая половина уже обвалилась, усеяв каменными обломками заводский двор.
— Здесь!.. Это было здесь!.. Помню!... — крикнул Дмитрий. Безумная радость и темный ужас сплелись в этом крике.
Дмитрий повернулся и что было сил понесся обратно в тайгу, без дороги, без мысли, с единственным желанием быть подальше от этого страшного места, которое он так долго и так жадно искал. Позёмка погналась за ним, не догнала, зашипела недовольно, покрутилась и улеглась на сугробе...
Когда Дмитрий вошел в избу огневого кордона, Гриха-Богач кормил хлебным мякишем Петьшу. Дмитрий уже знал, что в такие минуты старик бывал особенно благодушно настроен. Стаскивая одеревеневший от мopoзa полушубок, опросил:
— Дед, недалеко oт того места, где мы сегодня разошлись, горы невысокие кряжем вытянулись, помнишь?
— Ну, помню. То Малиновые горы.
— А от подножья их прямо на север отлогая падь идет. Как ее зовут?
— Нехорошо зовут: Нечистая падь!
— Почему так страшно?
— Так наши деды прозвали, значит есть за што. Недоброе то место. Крещеные люди ту падь даже днем обходят. Проклятое место!
— Даже днем, говоришь, ее обходят? — криво улыбнулся Дмитрий. — Это хорошо!
Укладываясь на лавку и покрываясь полушубком, Дмитрий сказал тихо:
— Дед, а я ведь нашел.
— Что нашел? — удивился Гриха.
— То, что искал! — коротко ответил Дмитрий и поспешно укрылся с головой полушубком.
Ядреное зимнее утро забирало силу. Длинные нежно-голубые предрассветные тени медленно таяли, умирали, а на смену им ложились по сугробам кровавые отблески зари.
Дмитрий стоял сложив руки на стволе Грихиного ружья, вдавив приклад глубоко в рыхлый снег. Каменный скелет умершего завода чернел в нескольких саженях. Через проломы стен и дыры бывших окон просвечивал багрово-красный восток. Но в это ясное бодрое утро развалины были совсем не страшны. Они не нагоняли уже на Дмитрия той безотчетной тоски и ужаса, какие испытал он вчера, в полутьме сумерек.
— Начну с арки. «Это» произошло около нее, — вслух, уверенно и твердо сказал он.
Вскинув на плечо ружье, Дмитрий двинулся решительно к развалинам. Идя вдоль полуразвалившейся стены, внимательно оглядывал каждый камень, черневший на снегу. Огибая угол, на миг задержался поправить сползавшее с плеча ружье, затем шагнул вперед и тотчас попятился назад. Прямо перед собою он увидел на снегу лыжный след. Лыжница была широкая и глубокая, не похожая на узкий и легкий след его лыж. Ночью шел густой снег, значит, человек, оставивший этот след, проходил здесь недавно, а может быть он даже прячется еще в развалинах.
«Крещеные люди ту Нечистую падь даже днем обходят!» — вспомнил Дмитрий слова Грихи-Богача.
— Но кто же тогда бродит среди этих развалин мертвого завода?...
Пряча все свое тело за стеной, Дмитрий осторожно выглянул из-за угла. То, что он увидел, вызвало у неrо легкое головокружение, похожее на приближающийся обморок: след его лыж, шедший недалеко от обвалившейся арки, был пересечен чужой широкой лыжницей. Значит, этот таинственный человек еще не покинул развалин и теперь тоже знает о присутствии здесь Дмитрия. В первую минуту он чуть было не поддался смелому искушению прекратить эту игру в прятки, окрикнув незнакомца. Но от этой мысли опять, как и вчера, перехватило горло, и дыхание стало прерывистым и учащенным.
Заросли лозняка густой стеной встали в десятке саженей от Дмитрия. В их чаще легко можно было спрятаться и незаметно следить за развалинами.
«Залягу там и застрелю сволочь, которая бродит здесь!» — с внезапным приливом злобной энергии подумал он. Но прежде, чем двинуться к лозняку, Дмитрий решил оставить на месте Грихино ружье. Тульская пистонная одностволка, с самодельной березовой ложей, заряженная дробью, она только стесняла движения Дмитрия и была бы бесполезна при встрече с врагом. Снимая ружье с плеча, он задел стволом стоявшую рядом елку и сбросил нависший на ее ветвях снег. Дмитрий закрыл в испуге глаза. Ему показалось, что этот комок снега обрушится с грохотом лавины и выдаст его. Но грохота не последовало, снег упал с легкостью пуха. Дмитрий открыл глаза и встретился с насмешливым взглядом человека, сидевшего невдалеке на камне. Человек этот словно вырос из земли. Он появился за тот короткий миг, на который Дмитрий закрыл глаза.
Дмитрий сразу узнал это лицо, он узнал бы его среди тысячи, миллиона других лиц, узнал по характерным, медно-рыжим, похожим на проволоку, усам, которые топорщились сейчас в злобно-насмешливой улыбке.
— Не прячьтесь, барон! Наконец-то я вас нашел! — крикнул медноусый глухим, простуженным голосом.
Дмитрий молча повернулся и побежал вдоль стены, по старому своему следу. На-бегу он выхватил наган из кобуры. Повертывая за угол, от которого недалеко было и до ельника, он с разбегу налетел на коренастую, плотную фигуру и, не удержавшись на ногах, как подрубленное дерево, грохнулся на снег врастяжку, paскинув руки. Мягкий сугроб смягчил падение, и Дмитрий, ни на минуту не потеряв сознания, поднял правую руку с наганом, намереваясь выстрелить. Но нога с тяжелой широкой лыжей тотчас встала на его правую кисть и придавила с такой силой, что Дмитрий, от боли разжав пальцы, выпустил наган. Медноусый нагнулся, поднял наган и сунул его себе за пазуху.
— Сколько раз я говорил вам, барон, — заливаясь хриплым удушливым смехом, сказал медноусый, — что при схватке бежать опаснее, чем становиться лицом к врагу!
И, перестав смеяться, закончил строго:
— Впрочем, довольно валять дурака! Вставайте и говорите, куда вы запрятали чемодан?..
Но Дмитрий не встал. Полулежа, опершись локтями в снег, он исподлобья, взглядом пойманного зверя, поглядел на медноусого:
— Чемодан? Но дело в том, господин полковник, что я сам ищу его. Я думал...
— Мне совершенно неинтересно знать, что вы думали! — грубо перебил eгo медноусый. — Меня интересует одно: где чемодан? Давайте мне законную половину и убирайтесь к чертям! А не то!..
— Но клянусь честью, господин полковник... — горячо начал Дмитрий.
— Довольно! Не верю! — брезгливо отмахнулся медноусый. — К воровству и убийству ложная клятва — небольшая прибавка!
— Полковник!... — визгливо крикнул Дмитрий.
— Что прикажете, господин барон? — с откровенной издевкой вытянулся, бросив по швам руки, медноусый. — И чего вы волнуетесь? Неужели вас до сих пор еще коробит мысль, что вы, барон фон-Ленстам, — вор, убийца и дезертир вдобавок?
— Но ведь и вы тоже!..
— И я тоже вор, убийца и дезертир, — добродушно согласился полковник. — Ну, и ладно! А все-таки, где же чемодан?
— Не знаю, — втягивая голову в плечи, тихо, но твердо ответил Ленстам.
— Xорошo, — неожиданно спокойно сказал полковник. — Положим, я вам верю. Заметьте, вы целиком в моих руках. Я могу вас задушить, застрелитъ и закопать в снег, здесь, среди развалин. Весной вас по кусочкам растаскают волки и лисицы. Да не ежьтесь, пожалуйста, не трону! Не хочу рук марать. Повторяю, вообразите, что я вам верю. Но в таком случае (свободного времени у нас сколько угодно), давайте припомним с самого начала всю эту пакостную историю. Это поможет нам выяснить, кто же из нас лжет.
Полковник отошел в сторону и сел верхом на поваленную ветром сосну. Ленстам прислонился спиной к сугробу. Задержавшись взглядом на подернутых синеватым туманом вершинах далекого кряжа, полковник начал:
— Если не ошибаюсь, это было в ночь, с...
— Не надо! Пожалуйста не надо! — истерично крикнул Ленстам.
— Эх, ты, кисейная сопля! — с нескрываемым отвращением процедил полковник. — И на кой чорт, спрашивается, я выбрал именно вас в товарищи? Господин барон карёжится, как береста на огне, от одного только воспоминания о тех гадостях, которые он изволил натворить. Но вам придется выслушать в подробностях историю вашего падения. Итак, не помню уже точно, в ночь с какого-то на какое-то июля два офицера для поручений при штабе одного из корпусов доблестной колчаковской армии, т.-е. штаб-ротмистр барон фон-Ленстам, это вы, и полковник генерального штаба Винокуров, ваш покорный слуга, — поклонился по-военному медноусый, — привели в исполнение давно задуманное подлое дело. Забыв присягу, честь и свой долг перед родиной, — с откровенным цинизмом смаковал слова полковник, — эти два подлеца, воспользовавшись нападением на штаб ничтожного отряда красных партизан и вызванной этим нападением суматохой, обокрали штабную казну. Стоявший на часах у денежного ящика офицер, поручик Ивин, был застрелен из-за угла.
— Вами! — криком вырвалось у Ленстама.
Полковник пожевал в раздумье губами: — Не сказал бы! Если мы с вами попадeм на скамью подсудимых, то экспертам придется попотеть над вопросом: кто из нас убил поручика. Мы выстрелили оба разом, и кто всадил ему пулю аккуратненько в затылок — неизвестно. Но во всяком случае смерть Ивина — невелика потеря для белой армии. Покойник, царство ему небесное, был плохой офицер и кроме того шулер. Его били несколько раз за крапленые карты...
Винокуров выдержал паузу, остановив брезгливый взгляд на Ленстаме. Барон сгорбился и закрыл ладонями лицо. Полковник продолжал:
— Итак, разделавшись с часовым, Винокуров и барон фон-Ленстам перегрузили содержимое денежного ящика, — золото и царские ассигнации, — в чемодан, и бежали. Хмурая уральская тайга и вольные горы, как пишут в плохих романах, приняли наших героев в свои объятья. Эти трижды подлецы, как истые военные, выработали заранее четкий и строгий план: запрятав в укромном местечке драгоценный чемодан, явиться в ближайший город, занятый красными, и добровольно сдаться в плен. Отсидев положенный срок в концентрационном лагере, разыскатъ чемодан, разделить украденные деньги пополам и, удрав за границу, заняться писанием мемуаров. План неплохой, но... Но дьявол спутал наши карты. Два дня бродили мы по тайге, питаясь консервами. На третий день к вечеру мы пришли сюда, к этим развалинам, и утомленные тяжелыми переходами завалились спать, вон под той обвалившейся аркой. Среди ночи я смертельно захотел пить, встал и пошел к речке. Тогда вскакиваете вы, и без предупреждения, без окрика начинаете разряжать в меня свой наган...
— Я думал, что вы хотите тайком убежать от меня с чемоданом, — сказал Ленстам. — Ночь была темная и стоило вам отойти на два шага, как я бы уже не смог найти вас.
— К чорту всякие оправдания! — сердито отмахнулся полковник. — Имейте смелость сознаться, что вы сейчас солгали. Просто это проклятое золото отуманило нам мозги, мы подозревали друг друга в намерении украсть чемодан, чтобы не делиться, и рано или поздно, не здесь так в другом месте, мы передрались бы. Но продолжаю... Из пяти выпущенных вами пуль одна попала в цель, прострелив мне шею вот в этом месте, — отогнул воротник полковник. Тут только Ленстам заметил странную неподвижность головы Винокурова. Если ему надо было обернуться, он поворачивался всем туловищем, словно неуклюжий деревянный чурбан.
— Падая, — продолжал полковник, — я yспeл все же выдернуть из кармана свой браунинг и разрядить вам вдогонку обойму. Мне показалось, что я промахнулся, так как не услышал ни крика ни стона...
— Вы прострелили мне левое плечо.
— Хорошо, — недовольно сморщился полковник, — о себе вы расскажете после. Оставшись один я nопробовал было перевязать рану, но из этого ни черта не вышло. Тогда я лег животом на чемодан, даже умирая я не хотел никому его отдавать, и начал орать. Я ревел, как недобитое животное, сам пугаясь своего дикого крика, и, наконец, потерял сознание. Помню, последняя моя мысль была: «Амба, полковник! Чемодан-то цел, а ты подыхаешь, как собака, на ненужном тебе теперь золоте...» Очнулся я уже в скиту.
— В скиту? — насторожился барон.
— Да. Что это был скит я узнал уже позднее. Оказывается, здесь в тайге, в какой-то трущобе запрятан мужской скит беспоповцев. Святые скитские старцы, проезжая этой ночью неподалеку от развалин, услыхали мой рев, подобрали меня уже обеспамятевшего и привезли в свой скит. Рану мою они залечили удивительно быстро, но забрали в уплату за лечение и полный пансион, которым я у них пользовался, все бывшие при мне деньги и золотые часы. Затем, когда я поправился окончательно, они без долгих разговоров выставили меня в тайгу; при этом, чуть ли не целый день таскали меня по горам и болотам, чтобы я не смог найти дорогу в скит. И действительно, хоть убейте меня сейчас, не найти мне снова их черного гнезда. В тот момент, когда они несьма бесцеремонно вышибали меня из скита, я завел разговор о чемодане. Мне казалось, что если они подобрали меня, тo не могли не подобрать и чемодан. Ведь я до последнего момента чувствовал его у себя под животом. Но святые отцы сделали невинные глаза и заявили, что о чемодане они и понятия не имеют. А когда я, рассвирепев, полез нa них с кулаками, эти полумонахи, полуразбойники пригрозили мне берданкой. Пришлось благородно ретироваться. В тайге я наткнулся на артель углежогов, по местному выражаясь, — «жигалей», и пристал к ней. В артели оказалось масса теплых ребят, дезертиров из рядов нашей славной белой армии, ожидающих перемены погоды, т.-е. полного разгрома Колчака. В артели этой я проработал пять месяцев, и поверьте барон, что вот эта роскошь, — полковник насмешливо потряс полой своего войлочного башкирокого азяма, — заработана мною честным трудом. Но, как вы наверное догадываетесь, карьера угольщика меня не прельщала. Я не терял еще надежды снова прибрать к рукам драгоценный чемодан. Это место я нашел очень скоро, еще осенью, обшарил все развалины, но чемодан словно сквозь землю провалился. Но я снова возвращался к этому проклятому месту и снова искал. Наконец, это превратилось у меня в какую-то болезнь, манию, если хотите. Раз в неделю аккуратно, прихожу я сюда словно притягиваемый золотым миражем и без конца ищу, ищу, мучаясь в безысходной тоске и отчаянии. Я твердо знаю, что сдохну среди этих развалин, «желтый дьявол», — золото, вцепился в меня и не отпустит уже никогда. И вот сегодня такая приятная встреча с вами, мой дорогой барон. Ведь я играл с вами, как кошка с мышью, я, спрятавшись за камнями, видел как вы подошли к развалинам и все время следил за вами. Итак, в последний раз, где чемодан? Или я сойду с ума и перегрызу вам глотку!...
Полковник закрыл лицо в ладони. Барон с удивлением увидел, что плечи Винокурова конвульсивно вздрагивают. Неужели может плакать этот человек, которого Ленстам боялся и которым одновременно восхищался за его бесшабашную граничащую с дерзостью смелость?
— Полковник, — начал осторожно барон, — вы умный человек, и вы должны понять, что если бы я завладел чемоданом, то я был бы уже за границей, а не болтался бы здесь, в уральской тайге. Поверьте мне полковник, я сам ищу его!
— Да я вам, верю! — сказал искренно Винокуров. — Но в таком случае, что же нам делать?
— Разыскать мерзавцев, которые yкpaли у нас чемодан и разделаться с ними по-свойски!
— Мстить? — улыбнулся невесело полковник. — Нет, это не подходит. Во-первых, мы сами мерзавцы, а, во-вторых, мщение — роскошь знатных и сильных. Это говорит в вас ваше высокое происхождение, — иронически проскандировал Винокуров последние слова. — А в моих жилах нет ни капли голубой баронской крови, поэтому я не хочу беспокоиться о недоуздке, когда украдена кобыла. Меня интересует только чемодан с его содержимым. Ваше мнение, — где он?
— Он может быть только в одном месте! — твердо ответил Ленстам.
— Где? — метнулся к нему Винокуров.
— Терпение, полковник, — остановил его жестом барон. — Эту лощину местные жители называют Нечистою падью, даже днем они обходят ее, настолько велик их суеверный страх перед этой местностью. А волки и прочее зверье, как вам известно, золотом и ассигнациями не интересуются. Следовательно, чемодан надо искать только в одном месте — у скитских пустынножителей!..
Полковник встал. Лицо его, подвижное и нервное, сразу заскаменело в нехорошем бездушном спокойствии. Неестественно равнодушным, глухим голосом он сказал: — Коли так, убирайтесь, господин барон, к дьяволу. Теперь ни я вам, ни вы мне не нужны. Этот скит, а следовательно и чемодан, нам не найти. В этом я твердо уверен!
— Но зачем так отчаиваться? — успокаивающе сказал барон. — Попробуем поискать.
— Искать иголку в стоге сена? — горько рассмеялся Винокуров. — Урал велик, — ищите. Я уже пробовал, а потому отказываюсь.
— Но вы расскажите все-таки, что вы знаете об этом ските. Подробнее.
— Очень немного могу сказать, — устало заговорил полковник. — Знаю только лишь, что это скит раскольников-беспоповцев. При мне там жило всего два человека, при чем один из них тип бандита чистейшей воды. Бандита звали Герасимом, а второго, старика-начётчика — отцем Савватием. Вот и все!
— Это уже кое-что, — усилием воли подавляя мелкую внутреннюю дрожь сказал барон. — Но, может быть, вы помните название скита?
— Название? — свел в раздумье над переносьем брови полковник. — Название, кажется, помню, птичье какое-то. Вороний?.. Нет, не Вороний... Постойте, — Орлиный, как будто. Вспомнил, — Совиный! Да, да — Совиный скит!..
Барон тоже встал, стискивая крепко зубы, чтобы лясканьем их не выдать охватившего его волнения:
— Полковник, я знаю кое-что о Совином ските и сумею пробраться туда. А затем каким-нибудь способом извещу и вас о его местонахождении...
— Это правда? — отрывисто спросил полковник.
— Я докажу вам это на деле. И поверьте, что руководят мною не корыстные побуждения. Нет! Я хочу доказать вам, что как бы низко я ни пал, все же не способен еще обворовать или обмануть человека, с которым делил пополам и риск и смертельную опасность!
— Вот это называется настоящее благородство! — с хорошо скрытой насмешкой воскликнул Винокуров. — А вот доказательство и моего полного к вам доверия, — протянул он барону его наган. — Но примите совет друга, снимите с ручки монограмму! Вам сейчас от всего света надо скрывать свое настоящее имя. А эти инициалы, да еще под баронской короной, выдадут вас с головой!..
... Сосны под снегом брызжут тысячами холодных синих искр. Над хребтом Каураго курчавится горячий парок. Рядом по снеrу бежит черная, словно нарисованная сажей тень. Урман-тайга, как свалявшаяся шерсть, непроходимой стеной встала по обеим сторонам дороги.
Ленстам окидывает все это одним быстрым взглядом и снова смежает веки, в сладкой непреодолимой дреме. Но лишь только он закрывает глаза, ему начинает казаться, что сани едут обратно, к огневому кордону. Это пугает барона, и он сразу просыпается дергаясь головой. И снова перел глазами — белые от инея сучья, желтая луна и синие под ее светом сугробы.
Снег, сухой от мороза, как песок, визжит, звенит под полозьями на разные голоса. А барону сквозь сон кажется, что кто-то неутомимый бежит сзади саней не отставая и кричит визгливо:
— Держ-ж-жи!.. Увез-з-зут!..
Ленстам проснулся оттого, что прекратился этот надрывный надоедливый визг. Сани стояли, сиденье было пусто. Барону показалось, что Гриха-Богач завез его в таежные дебри и бросил одного. Но он тут же увидел и Гриху. Старик бродил недалеко от саней и что-то высматривал, тыкая в снег кнутовищем.
— Что, дед, заблудились? — крикнул тревожно Ленстам.
— Не! Сначала-то показалось мне, што заплутали. Верно едем.
Гриха-Богач подошел к саням. Он был в снежной пыли, как в серебряной дохе. Поглядел, задрав бороденку, на черное небо: — Ичиги-то 2) на закате уж. Скоро светать будет. — Сел в сани и взмахнул кнутом: — Трогай!
Каурый дернул и зарысил. Узкие, на высоких полозьях, охотничьи сани запрыгали по корням. Снова завизжал, застонал снег. Они ехали по перевалу на значительной высоте. Перевал был гол, тайга сбежала вниз и необозримым ясным морем ушла на сотни верст на север, к дикому угрюмому Тель-поз-из 3) и еще дальше к безлюдной тундре. Гриха-Богач повернул свое лицо, мертвецки синее при луне, в сторону Ленстама. Из-под седых, взлохмаченных, словно наклеенных бровей испытующе и строго глядели глаза старика:
— Слушь, Митрий, в последний раз спрашиваю, — правда ль ты как дезентир на скиту скрываться хошь? Коль другое што задумал, от желань сердца говорю, — брось! Ты еще наших скитских не знаешь: с хле6ом съедят и водицей не запьют!
— Да говорю ж тебе, дед, отряд в горы послан нашего брата дезертира ловить. Отсижусь в скиту, а потом в Сибирь уйду.
— Ох, не знай, что и выйдет из этого, — вздохнул Гриха. — Не упредил ведь я старцев-то, как-то еще примут.
— Да ты не бойся, дед. Я тебе заплачу за хлопоты, хочешь керенками, а хочешь царскими, — полез барон за пазуху полушубка.
— Не надо! — строго сказал старик. — Это ты уж трудников скитских подмазывай, а меня не блазни деньгами. Отцу Савватию, начётчику нашему, поболе казны отсыпь. Зело ветх он годами, а деньгу все ж любит. Умен, как Аввакум-протопоп, пучина мудрости! А водку хлещет, ну тоисть прямо впитывает. Просторный старик!..
— Он, что же вроде священника у вас?
— Какой там еще свящельник, — сердито откликнулся Гриха. — Говорю ж, — начётчик, а свящельников у нас нет!.. Беспоповцы мы, поморского толка.
Дорога скатилась у увала опять в тайгу. Снова сучья закрыли небо и сани летели словно по темному коридору. Гриха-Богач, махнув рукой вправо, где смутно чернела какая-то громада, спросил: — Вишь Алтынная гора чуток виднеется?
— Вижу, — ответил Ленстам.
— Коль днем ехали, увидел бы ты и пещерку в горе. В той пещерке пречестной старец Нил погребен. А чуть дале по дороге могилка старицы Аркадии будет. От той могилки повертка нам на Совиный скит .
Каурый устало фыркал и заметно убавлял рысь. — Ну ты, контра! — крутил кнутом Гриха. — Ремонту захотела?..
Около дороги, на белой скатерти снега, ясно вырисовался покосившийся деревянный крест. Гриха тпрукнул, снял шапку, закрестился: — Вот и могилка старицы. Теперь мы Висельным оврагом, без дороги, волчьими тропами поедем. До Совиного — рукой подать.
Каурый свернул с дороги вправо. Долго крутили по Висельному оврагу узкими, как нитка, одному Грихе знакомыми тропками. Где-то вдали заплакала собака, за ней другая.
— Скитские, — сказал Гриха. — Ну, и звери, учуяли уж. Видишь скит-то?
Ленстам напрягал зрение, но ничего кроме таежной заросли, горных гребней и белого снега не видел. Поэтому соэнался откровенно: — Не вижу, дед.
— Эва, ослеп, ли што? Вон Совиная гора, а подле и скит!
Но Совиный скит, приткнувшийся к подножью мрачной, заросшей ельником горы, был запрятан так хорошо, что даже днем можно было проехать мимо его в нескольких саженях и не заметить. Лишь когда оглобли уперлись в стену скита, Ленстам увидел большую избу, к которой вплотную примыкали остальные хозяйственные постройки, образуя замкнутый четыреугольник. Благодаря этому скит походил на небольшую деревянную крепостцу. Высокие шатровые ворота смотрели на Совиную гору, а к Висельному оврагу, со стороны которого только и можно было подойти к скиту, он повернулся глухой тыльной стеной. На дворе заливались злобным лаем собаки, звеня цепью и свистя по проволоке кольцами.
— Каким же образом проберется в скит полковник? — с безнадежностью подумал Ленстам. — Ведь это настоящий Верден...
1) Литейный двор. (стр. 2.)
2) Большая Медведица. (стр. 6.)
3) Тель-поз-из (по зырянски - Каменное гнездо ветров) высшая точка Сев. Урала. (стр. 6.)