Подводить итоги юбилейной литературе восстания декабристов еще рано: юбилей в литературе запоздал. По обстоятельствам зависящим и независящим многие монографии, сборники материалов и статей, подчас популярные брошюры к самому юбилею не вышли и находятся в печати, иногда даже в процессе творчества. Но те шестьсот пятьдесят библиографических единиц, которые зарегистрировала уже юбилейная литература 1), большое и, прибавим, неожиданное богатство, в котором необходимо разобраться. Размер моего очерка слишком мал для детального разбора каждой отдельной книги. Поставим этому очерку иную цель: дать общую картину юбилейной работы над декабристами, наметить бегло результаты ее по отдельным типам научного творчества. Конечно, это будет не окончательный, а, так сказать, постраничный итог. Через год перед нами перевернется еще несколько библиографических страниц, и наступит время конечных выводов о юбилее.
План этого очерка приблизительно согласован с логикой обычных этапов исторической работы — от источника к обобщению. Поэтому, в первую очередь, рассмотрим новые источники, опубликованные к юбилею восстания, затем исследования на основании документов, в число которых мы включим и монографии в виде отдельных книг, и статьи, разбросанные в разных журналах и сборниках. Третью группу составят общие обзоры декабризма, попытки дать новые общие концепции всего движения в целом. Четвертая группа — популярные очерки, брошюры, касающиеся как всего движения декабристов в целом, так и отдельных его вопросов. Педагогическая обработка восстания декабристов — пятая группа, в нее входят семинарии, хрестоматии, клубные обработки и пр. Библиография восстания — шестая группа. Об’ем работы не позволяет остановиться на художественном изображении декабрьского восстания.
Архивы, хранящие в себе дела декабристов, долгое время были почти недоступны исследователю. Царское правительство изредка и с большим разбором допускало к ним историков. Документальная неосведомленность — причина бедности монографической разработки декабризма, многочисленных пробелов и ошибок в нашем представлении о нем.
Основной вклад юбилейной литературы в публикацию источников — монументальное издание Центрархива «Материалы по истории восстания декабристов» под общей редакцией и с предисловием М. Н. Покровского. Как известно, основное документальное наследие декабристов — материал следствия и суда, который распадается на различные группы документов, например, на дела, касающиеся учреждения следственной комиссии, порядка ее делопроизводства, содержания арестованных декабристов и т. д. Основные группы — личные следственные дела членов Северного Общества, Южного Общества и Общества Соединенных Славян. Несмотря на то, что они не являются первыми по описи дел, составленной Павловым-Сильванским, Центрархив совершенно правильно решил начать издание именно с них, как с основных источников для изучения декабрьского восстания. К сожалению, к первому тому издания не приложено сообщения о его плане, но, вероятно, это будет сделано в следующих томах. Первый том содержит «следственные дела о преступниках, принадлежащих к Северному тайному Обществу», а именно дело кн. Трубецкого (№ 333), Рылеева (№ 334), кн. Оболенского (№ 335), Никиты Муравьева (№ 336), Каховского (№ 337), кн. Щепкина-Ростовского (№ 338), Александра Бестужева (№ 339) и Михаила Бестужева (№ 340). Полностью эти дела печатаются впервые по подлинникам с соблюдением орфографии. Нечего распространяться об огромной важности издания этих дел; она подробно выяснена М. Н. Покровским в предисловии к первому тому. Они дают возможность начать детальное исследование Северного Общества, выясняют внутреннюю борьбу течений, в нем зародившуюся, отношение северян к Южному Обществу, дают материал исследования о тактике восстания 14 декабря и некоторые штрихи отношений декабристов к солдатам и народным массам. Много новых проблем исследавания, вызываемых этим томом материалов, формулированы М. Н. Покровским во вводной статье. Очень ценны исследования старого архивного работника А. Покровского «Следствие над декабристами» и «Следственные дела декабристов», приложенные к первому тому: в первой из них подробно излагается фактическая сторона организации следствия, во второй дается тщательное архивное описание помещенных в томе дел. В других томах, отчасти находящихся уже в наборе, будут изданы следующие по порядку личные дела членов Северного Общества, дела членов Южного Общества (П. И. Пестеля, С. И. Муравьева-Апостола, М. П. Бестужева-Рюмина), первая часть дел Общества Соединенных Славян, куда войдут дела Петра и Андрея Борисовых, В. Бечасного, Я. Андреева, М. Спиридова и др. Особый том будет посвящен материалам по восстанию Черниговского полка, другой — «Русской Правде» Пестеля, точный, сверенный с подлинником текст которой появится впервые. Пока, кроме первого тома, из печати вышел лишь VIII том материалов — «Алфавит декабристов» под редакцией и с примечаниями Б. Л. Модзалевского и А. А. Сиверса, распадающийся на три части: первая — подлинный текст «Алфавита членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному высочайше утвержденною 17 декабря 1825 года Следственною Комиссиею», составленного в 1827 г. А. Д. Боровковым, правителем дел Следственной Комиссии, для Николая I. Боровков, прекрасно знавший слелственный материал, дал краткие сведения о каждом декабристе и о лицах, так или иначе затронутых делом. В «Алфавите» Боровкова, несмотря на его полноту, все же пропущены некоторые декабристы, связанные с восстанием Черниговского полка, и декабристы — члены Общества Военных Друзей; и те и другие судились не в Петербурге и не были так хорошо известны Боровкову. Поэтому издатели к полному тексту «Алфавита» присоединили в качестве приложения сведения об этих лицах и дополнения из дел III отделения, касающиеся Непенина, Горского, Галямина, Усовского, Луцкого и Поветкина. Третью часть VIII тома составляет ценнейший «указатель». Под этим скромным названием скрывается большая самостоятельная работа по первоисточникам: сведения Боровкова доведены лишь до момента суда включительно, указатель же, наряду с дополнениями к периоду, захватываемому Боровковым, дает подробные сведения о времени каторги или ссылки, доводя чаще всего до амнистии и смерти. Основной упрек, который можно сделать этому ценнейшему пособию для изучения декабристов, это несоблюдение орфографии подлинника. Кроме нарушения общего впечатления, это затрудняет справки по тексту Боровкова: видя новое правописание, не сразу догадаешься, что искать Белавина и Белозора надо после Быстрицкого. В указателе, несмотря на большую его точность, встречаются ошибки: иногда неверно указан год рождения декабриста и через это искажен его возраст: составители руководствовались годом, проставленным в формуляре, а не возрастом, который указывает в показаниях сам декабрист, между тем, доверять лучше последнему указанию, так как в формуляре возраст часто старше действительного для большего удобства записи малолетнего дворянина в лествицу чинов. Так, например, декабрист Лисовскнй, по формуляру и по «Указателю» Алфавита, родился в 1799 году, в действительности же ему к моменту следствия (1826 год) шел 23-й год; того же возраста к моменту следствия был декабрист Громнитский, а по «Указателю» он родился в 1798 году. Таких примеров несколько. И. Сухинов был сослан в Зерентуйский, а не Заратуйский рудник; А. Фурман был членом не Южного Общества, а Общества Соединенных Славян, а А. Шахирев к моменту следствия уже не был поручиком Черниговского полка. Декабристы Трусов и Троцкий в «Алфавите» пропущены. Жаль, что в предисловии редакторов классификация декабристов по служебному положению выдается за «сословный или классовый состав» (стр. 14); выделение рубрики «военных», «гражданских чиновников» и т. д. классовой принадлежности не характеризует. Но все эти мелкие недочеты не уничтожают огромного значения VIII тома материалов для всех исследователей декабризма.
Много новых материалов впервые опубликовано в сборнике всесоюзного общества политических каторжан и ссыльно-поселенцев «Декабристы». Неизданные материалы и статьи. Под ред. Б. Л. Модзалевского и Ю. Г. Оксмана. Труды Пушкинского Дома при Российской Академии Наук. М. 1925. Группа документов, касающихся восстания Черниговского полка, содержит бумаги командира Кременчугского пехотного полка полковника П. А. Набокова и донесения на имя начальника 25 пехотной дивизии ген.-лейт. Ф. Г. Гогеля. Б. Модзалевский публикует интересное донесение тайного агента о настроении умов в Петербурге после казни декабристов, приписываемое им перу С. М. Висковетого, одного из агентов управляющего III отделения М. Я. Фон-Фока. Проблема отношения современного общества к декабристам приобретает особую важность в теперешнем направлении их изучения: среда, окружавшая декабристов, и ее отклик на восстание не менее интересны, чем сами его участники, поэтому все документы, освещающие этот вопрос, особо ценны. Тут же опубликована записка М. Я. Фон-Фока о «Донесении Следственной Комиссии», составленном Д. Н. Блудовым. В отделе «Отзвуки декабрьских событий 1825 года в Новороссии» опубликованы Ю. Г. Оксманом новые документы о поимке декабриста И. И. Сухинова, бежавшего с поля столкновения восставшего Черниговского полка с правительственными войсками, письмо мещанина В. И. Сухачева, организатора тайного общества Независимых в Одессе в начале 20 годов, к гр. М. С. Воронцову, несколько писем декабриста И. Ринкевича и новые документы о А. А. Бестужеве. В отделе «Каторга и поселение» Б. Л. Модзалевский опубликовал донесения сенатора князя Б. А. Куракина о декабристах на пути в Сибирь и неизвестный еще отрывок из дневника бар. В. И. Штейнгеля о переходе декабристов из Читы в Петровский Завод. В отделе «Писания и письма декабристов» помещены три письма В. К. Кюхельбекера к Е. П. Оболенскому периода 1839—1841 года, письмо члена Южного Общества С. Г. Краснокутского, — но не единственное дошедшее до нас письмо этого декабриста, — как уверяет Оксман, относящееся к 1840 г. и рисующее совершенно сломленного ссылкой, болезнью и нуждой человека; там же С. Шестериковым опубликована записка Г. С. Батенькова о Сперанском, написанная им по просьбе молодого профессора-юриста Казанского университета, С. В. Пахмана, собиравшегося писать биографию Сперанского, она относится к 1854 г., дополняет небогатые документальные данные об отношениях декабристов и Сперанского. Замечания декабриста бар. В. И. Штейнгеля на воспоминания Е. П. Оболенского о Рылееве, написанные первым в 1851 г. в Петербурге, ценным, как свидетельство лица, близко знавшего Рылеева, и исправляют много фактических неточностей положения Оболенского. В статье Ю. Оксмана «Д. И. Завалишин в борьбе за опубликование своих записок» приведено интересное для характеристики декабриста письмо его (1882) к гр. И. Г. Игнатьеву, тогдашнему министру ннутренних дел, с просьбой о разрешении опубликовать полный текст «Записок» без цензурных из’ятий. Письма Ф. Ф. Вадковского к Е. П. Оболенскому (1839—1840), А. Якубовича к О. А. Лепарскому (1838) и Е. П. Оболенского к Кашкиным (1825 и 1858—1864 годов) помещены там же.
Издательство «Былое» выпустило юбилейный сборник «Бунт декабристов» (п. ред. Ю. Г. Оксмана и П. Е. Щеголева, Лнгр.). В нем опубликованы материалы из архива Юшневского (В. М. Базилевичем), рапорт деж. генерала 2 армии ген.-майора Байкова главнокомандующему гр. Витгенштейну (от 7 сент. 1826 г.) с массой деталей об аресте П. И. Пестеля (публикация А. В. Шебалова), интересный человеческий документ—переписка С. Г. Волконского с женою и с тестем по поводу решения М. Н. Волконской следовать за мужем в Сибирь (публикация Б. Л. Модзалевского), письма М. А. и Н. А. Бестужевых с Петровского Завода (публикация И. Троцкого) — важный документ литературных мнений того времени — и письмо А. О. Корниловича из Петропавловской крепости (публ. А. Г. Грум-Гржимайло).
Юбилейные номера исторических журналов опубликовали много ценных документов. В «Былом» (№ 5 (33), 1925) интересны документы из архива К. Ф. Рылеева, публикуемые Б. Л. Модзалевским, И. В. Измайловым, П. И. Корелиным — письма к матери, семейные бумаги, письма Е. И. Малютиной к Рылееву; они дают много ценного для характеристики обстановки, окружавшей декабриста, его материального положения и настроений, а роман его с Малютиной неожиданно изменяет обычное представление о нем, как о любящем муже, и отце. Не так интересно письмо М. Ф. Орлова к кн. Н, Б. Юсупову с предложением продать последнему имение (опубликовано Н. П. Кашиным). Несравненен материал М. Шкапской — «Семинарист о событиях 14 декабря», — отрывки из дневника обывателя—семинариста Владимирской на Клязьме семинарии за 1826 г. Много новых документов сообщено в отделе «Декабристы на каторге и в ссылке». М. К. Азадовский печатает под заглавием «Загадочный документ» письмо некоего Ивана Бушуева, хранящееся в Читинском краевом музее имени А. К. Кузнецова; оно было замуровано в стене Акатуевского рудника и найдено в 1883 при постройке новой тюрьмы; Азаловский полагает, что этот документ — письмо к И. И. Сухинову с предупреждением о наказании кнутом и клеймении, которые грозили ему за организацию заговора в Зерентуйском руднике. Но не вполне убедительный комментарий, не об’ясняющий, между прочим, почему письмо найдено в Акатуе, оставляет вопрос открытым. Там же даны письма А. А. Бестужева из Якутска к его братьям Петру и Павлу и А. И. Вегелина, новые данные о высылке Д. И. Завалишина из Читы. Историко-революционный вестник «Каторга и ссылка» начал публикацию документов до юбилейного номера, поместив, например, письмо И. И. Горбачевского к Н. П. Оболенской (сообщ. Б. Е. Сыроечковский), характеризующее отношение декабристов к крестьянской реформе 1861 года в № 1/14 за 1925 г. В юбилейном же номере журнала (№ 8 (21), 1925) преобладают статьи, о которых будет сказано ниже, но в отделе «Из далекой старины» сообщается в выдержках много интересных архивных мелочей, рисующих настроения современного декабристам общества: тут и преступление рабочего Н. Рогожкина, дерзновенно рассказывавшего в 1826 году на ситцевой фабрике Посылина о событиях 14 декабря, и признание пьяного губернского секретаря Константина Викентьева о его приверженности Константину (1826 г.) и «нелепые слухи о революции», распускавшиеся дьячком села Вязем Василием Николаевым и гостем его, отпущенным на волю дворовым человеком (1826), рассказы унтера Медведева и рядового Куртикова (1826), выдержка из письма англичанина Ален Стевендона (1827), полагающего, что знакомство с российским деспотизмом — лучшее «лекарство против безрассудного торизма» и т. д. Юбилейный номер «Красного Архива» запоздал и до сих пор не вышел из печати, но в нем будут публикации исключительней ценности; «Государственный Завет» П. И. Пестеля, политико-экономический трактат того же декабриста «Принципы политической экономии» (1817—1819 г.г.), проливающий неожиданный свет на экономические воззрения Пестеля, новые документы о восстании Черниговского полка, богатый материал о заговоре И. И. Сухинова в Зерентуйском руднике, доселе темном и неисследованном.
Много неопубликованных документов в сибирских юбилейных изданиях. В сборнике «Сибирь и декабристы» под ред. М. К. Азадовского, М. Е. Золотарева и Б. К. Кубалова (изд. Иркутского Губисполкома, 1925) первое место по значению принадлежит коллекции писем декабристов, собранной Б. Г. Кубаловым, много сделавшим для изучения сибирского периода их жизни. В коллекции — письма Н. Анненкова, П. и А. Беляевых, М. Бестужева, П. Борисова, Ф. Вадковского, А. Веденяпина, П. Громницкого. К. Игельстрома, В. Колесникова, С. Краснокутского, М. Лунина, П. Муханова. Е. Оболенского, М. Спиридова, И. Шимкова и А. Якубовича. Опубликованный материал — лишь часть собранного Б. Г. Кубаловым. Чрезвычайно важна публикация описи дел о декабристах, находящихся в Иркутском Губернском Архивном Бюро; основная масса этих дел взята из архива генерал-губернатора Восточной Сибири и архива Нерчинской каторги. Опись составлена Б. Г. Кубаловым и остается только пожелать, чтобы описи других хранилищ, содержащих документы о декабристах, как можно скорее увидели свет, без этого невозможна планомерная работа изучения декабрьского восстания. В этом же сборнике А. Азадовским сообщены любопытные замечания бар. Штейнгеля на статьи о Сибири в Энциклопедическом лексиконе, адресованные декабристом в редакцию «Северной Пчелы»; этот документ характеризует наблюдательность Штейнгеля и знакомство его с Сибирью.
В сборнике Забайкальского Отдела Государственного Географического О-ва и Читинского Госуд. Областного музея «Декабристы в Забайкалье» под ред. А. В. Харчевникова (Чита, 1925) опубликовано письмо А. Поджио к А. Фролову, переписанное М. Волконской, материалы из архива Петровского Завода, документы о высылке Д. Завалишина из Читы, опись книг декабристов, хранящихся в Читинском музее.
Исключительной ценности материал о сибирском периоде собран в книге «Декабристы на поселении» из архива Якушкиных, приготовленный к печати и комментированный внуком декабриста Е. Якушкиным (изд. М. и С. Сабашниковых, 1926), он содержит интереснейшее большое письмо Е. И. Якушкина к жене из Сибири в 1855 г., где описываются встречи с декабристами, обширную переписку декабристов (письма Волконского, Пущина, Вадковского, Оболенского, Басаргина, Якушкина, Бобрищева-Пушкина) и тетрадку петрашевца Ф. Г. Толя с записями рассказов декабристов. Эти документы важны не только для историка сибирского периода жизни декабристов, но и для каждого исследователя их эпохи в целом: там есть сведения о восстании 14 декабря, о Пестеле, Лукине, Сперанском, Аракчееве, Пушкине. Комментарий такого знатока, как Е. Е. Якушкин незаменим. К сборнику приложено краткое описание архива Якушкиных, выполненное С. В. Бахрушиным.
Одной из первых вестниц юбилея была работа С. Я. Штрайха, где собраны писания И. И. Пущина — Записки о Пушкине и письма из Сибири. Эта работа была приготовлена уже в 1918 г., но увидела свет лишь теперь, в издательстве Всесоюзного Общества б. политкаторжан и ссыльно-поселенцев (М. 1925). Основное в ней — записки Пущина о Пушкине; использованы письма Пущина, хранящиеся в Пушкинском Доме. собрание писем, принадлежащее К. Я. Гроту. Документам предпослан обширный биографический очерк Пущина, составленный Штрайхом.
Важно, что к юбилею переизданы некоторые мемуары, чрезвычайно ценные, как источник для изучения декабризма и давно ставшие библиографической редкостью. Укажем на 7-е дополненное и исправленное издание «Записок» И. Д. Якушкина (К-во «Современные Проблемы». Н. А. Столяр, Москва, 1926. Б-ка декабристов); в издании восстановлены цензурные пропуски издания 1905 г., рукопись проверена Е. Е. Якушкиным, внуком декабриста, по подлиннику, даны пояснения некоторых мест. Очень ценны приложения — сводка показаний Якушкина, сделанная по следственному делу А. Д. Боровковым, письмо Якушкина к Николаю I (из дела Муханова) и записка Н. Д. Фонвизиной к Якушкину, относящаяся, вероятно, к 1830 году. Большое значение этого издания увеличивается сверкой текста и восстановлением пропусков, — оно станет незаменимым источником для изучения идеологии декабризма вообще и в частности — Северного Общества. Так же важно переиздание записок и писем декабриста И. И. Горбачевского (под ред. Б. Е. Сыроечковского, Кн-во «Современные Проблемы» Н. А. Столяр, Москва. 1925 г.). Первое издание 1916 г. давно стало редкостью, а огромная важность этих записок, как источника, признана всеми. Это — единственный мемуарный источник для изучения Общества Соединенных Славян, наименее освещенного течения декабризма. Чрезвычайно ценны приложенные к запискам многочисленные письма Горбачевского, некоторые из них опубликовываются впервые. Очерк о И. И. Сухинове, входивший в первое издание «Записок», во второе не вошел, так как редактор признал его принадлежащим перу декабриста бар. В. Соловьева, а не Горбачевского.
Кое-что из новых, еще неопубликованных материалов имеется в хрестоматии К. Раткевич «Первые борцы против самодержавия» (Изд-во «Прибой» Лнгр. 1925), о которой речь пойдет ниже. В ней встречаются документы, извлеченные, главным образом, из копий акад. Дубровина, хранящихся в рукописн. отделении библиотеки Академии Наук. Будут опубликованы новые документы и в «Хрестоматии», составленной Ю. Г. Оксманом (изд. Центрархива), пока еще не появившейся в печати.
Необходимо упомянуть о двух источниках, изданных за рубежом: дипломатическая переписка иностранных послов с их дворами (французским, австрийским) — незаменимый источник для изучения политики Николая I в вопросе декабристов по отношению к иностранным державам, и письма родителей и сестры П. И. Пестеля к их соседям по имению Колечицким и отрывок из дневника Колечицкой, по которым можно восстановить быт семьи Пестеля. Все это опубликовано по-французски в журнале "Le Monde Slave" 1925 декабр. кн., 1926 январ. и февральск.). На русском языке та же переписка семьи Пестеля опубликована в журнале «Воля России» 1925. XII (в статье А. Ремизова («Россия в письменах. Живая жизнь. Письма Пестелей 1824—27»).
Предвосхищая выводы всего обзора юбилейной литературы, скажем сейчас, что большое количество вновь опубликованных документов о декабристах и переиздание некоторых старых — самый важный результат юбилея. Документы касаются самых различных сторон: они освещают и корни движения и идеологию декабристских обществ, дают много нового об обстановке, окружавшей декабристов, дополняют биографический материал. После знакомства с юбилейной литературой документов, обогащается и изменяется обычное представление о вождях декабристов — П. И. Пестеле, К. Ф. Рылееве, С. Трубецком, Е. П. Оболенском. Масса нового, главным образом, эпистолярного материала дано о сибирском периоде жизни декабристов. В новом свете предстает перед нами окружавшее декабристов общество, и мелкие сведения об отношении к ним разных лиц — от крестьянина Николая Рогожкина до Владимирского семинариста — слагаются в общую картину, дающую ответ на вопрос — были ли декабристы в свое время одиноки или нет? Нельзя указать буквально ни одной области декабризма без новых документов, а, слевательно, и ни одного труда о декабристах до юбилея, который сейчас не устарел бы всецело или отчасти. Пожалуй, только монументальный труд В. Семевского «Политические и общественные идеи декабристов» до сих пор не потерял своего значения.
Экономика эпохи декабристов исследована в двух статьях. Б. Д. Греков посвятил ей прекрасную работу «Хозяйственное состояние России накануне выступления декабристов» («Бунт декабристов». Изд. «Былое» 1925); в ней дан анализ развивающихся промышленно-капиталистических отношений в оболочке отживающего крепостничества на основе изучения большого количества конкретного материала, — например, имения декабриста Лунина. К сожалению, об’ем статьи не дал автору возможности подробно развить некоторые ценные мысли, — например, о разнице хозяйственных типов северных и южных имений той поры, о процессах крестьянской и дворянской дифференциации. Необходимо, чтобы автор дал более обширное исследование на ту же тему. И. Л. Рубинштейн в статье «Экономическое развитие России в начале XIX века, как основа движения декабристов» («Каторга и ссылка», №8(21), 1925) высказывает парадоксальную мысль, что молодой русский капитализм вырастает из крестьянской мастерской XVIII века и декабристы в своей программе отражают интересы именно этого развития, интересы русского «крестьянского капитализма». Интересные, но маловероятные домыслы Рубинштейна изложены им почти аподиктически, с недостаточным аппаратом доказательств, поэтому полемика с ним чрезмерно облегчена. Будем ждать более подробного изложения его мыслей для возможности их последовательной критики.
Работ, исследующих идеологию декабристов в целом, чрезвычайно много, но все они относятся к типу газетных статей, которых мы не можем касаться в общем обзоре. Наиболее крупные из журнальных статей этого типа — работы проф. А. Е. Преснякова «Мотивы реальной политики в движении декабристов» («Бунт декабристов», Лнгр., 1925) и «Тайные общества и общественно-политические воззрения декабристов» («Каторга и ссылка» № 8 (21), 1925). В обеих подчеркивается тесная связь декабристов с окружающей их действительностью, продиктовавшей им программу их политических требований, обе живо написаны, но по существу нового не дают. К тому же разряду относится статья М. Муравьева «Идея временного правительства у декабристов и их кандидаты», интересная по избранной теме, но чего-либо нового в понимание идеологии декабристов не вносящая («Тайные общества в России в начале XIX столетия, сборник материалов, статей и воспоминаний», изд. Всесоюзн. О-ва политкаторжан, М. 1926). Е. Тарле дал блестящую статью «Военная революция на западе Европы и декабристы» («Каторга и ссылка», № 8 (21) 1925), где выясняет влияние на декабристов испанской революции 1820 г. — эта тема давно назрела.
Есть работы, посвященные Северному Обществу. Два исследователя положили много труда для восстановления фактической ткани событий восстания 14 декабря на Сенатской пощади — Е. Пресняков в статье «Восстание декабристов» («Былое» № 5 (33), 1925) и Е. Сказин в очерке «14 декабря 1825 г.». («Каторга и ссылка» № 8 (21), 1925 2). Детали выводов у обоих авторов не совпали, различны и общие концепции восстания: у Преснякова — понимание восстания, как классового явления по существу, на широком фоне современных общественных отношений; Сказин же — во власти либеральной концепции декабризма; несмотря на усилия дать марксистское толкование, ему не удалось связать его с эпохой, он ушел в исследование фактических деталей и тактики восстания, своеобразно им понимаемой, но по причине малого об'ема работы это своеобразие понимания не вполне раскрыто, В монографии Е. Преснякова «14 декабря» (изд. Центрархива), печатание которой заканчивается, будет дана широкая картина северного восстания и подробный анализ его причин. Н. В. Егоров в книжке «Моряки-декабристы» (Редакционно-издательский отдел В.-Морских сил РККФ. Л. 1925) использует кое-какие ценные неопубликованные материалы об участии матросов в декабрьском восстании. Две интересные работы посвящены выдающимся членам Северного Общества — С. Трубецкому и П. Каховскому. Н. Ф. Лавров в статье «Диктатор 14-го декабря» преследует цель реабилитации С. Трубецкого и, тщательно собрав документальный материал, выясняет его огромную роль в Северном Обществе; поведение же «диктатора» во время восстания об’ясняет тем, что Трубецкой видел, что заранее им выработанный план восстания не проводится в жизнь. Статья хорошо написана, но все ли моменты поведения Трубецкого так важны, как кажется автору? Стоит ли посвящать несколько страниц вопросу, стоял ли Трубецкой на коленях перед Николаем I или нет. Б. Л. Модзалевский исследует неожиданный человеческий документ, до нас дошедший, в книжке «Роман декабриста Каховского, казненного 13 июля 1826 г.» (Труды Пушкинского Дома при Академии Наук СССР, Госиздат, Ленинград. 1926); письма Софьи Мих. Салтыковой, в которую Каховский был влюблен, к подруге открывают нам совершенно новую сторону жизни декабриста, правда, только одну сторону.
К сожалению, о Южном Обществе декабристов не дано ни одной общей работы, и оно вновь остается в тени, хотя необходимость его изучения давно назрела. Большинство статей, ему посвященных, касаются отдельных эпизодов или личностей. И. Троцкий дал статью «Ликвидация Тульчинской управы Южного Общества» («Былое», № 5 (33) 1925), в которой подробно рассказывает, отчасти пользуясь неопубликованными материалами, о доносе Майбороды. Я. Д. Баум дает ничего не дающую статейку «Бердичевский еврей Давыдко Лошак и полковник Пестель», («Каторга и ссылка» № 8(21) 1925), основная мысль которой та, что, собственно, до тайного общества Давыдко никакого касания не имел. Специально восстанию Черниговского полка посвящена пока только одна статья (М. Нечкина — «Восстание Черниговского полка», «Кат. и ссылка» № 8 (21) 1925), уже возбудившая полемику в печати; М. Нечкина анализирует внутреннюю жизнь восстания, подчеркивает в нем огромную роль членов общества Соединенных Славян и полагает, что в восстании была внутренняя борьба между славянами и С. Муравьевым. Только одна статья имеет темой личную характеристику члена Южного Общества. М. Муравьев написал любопытный биографический очерк Артамона Муравьева («Декабрист Артамон Захарович Муравьев», сборник «Тайные общества в России в начале XIX столетия» М. 1926). В центре статьи — более чем спорное утверждение, что Арт. Муравьев покушался на жизнь имп. Александра I, покушение это не удалось, что повлияло на дальнейшее поведение декабриста, которое все-таки остается поведением изменника, несмотря на все старания автора. Жаль, что личные следственные дела Арт. Муравьева и ротмистра Семичева, а также Бестужева-Рюмина и Сергея Муравьева остались автору неизвестны; они во многом изменили бы его точку зрения.
Обществу Соединенных Славян пока посвящена лишь статья М. В. Нечкиной («Общество Соединенных Славян» в журнале «Историк-Марксист», № 1, 1926). Скоро выйдет из печати монография того же автора на ту же тему. По выводам автора — славяне представляют собой совершенно самостоятельную струю среди декабристов; они — предшественники русских революционеров-разночинцев, с своеобразной идеологией, отчасти имеющей польское происхождение, и с горячей преданностью революции. Подчеркивается их отличие от Южного Общества декабристов, с которым они слились. Работа выполнена на основании почти неисследованных ранее архивных материалов.
Лишь одна статья отчасти посвящена следствию и суду над декабристами, и то взятым с довольно неожиданной точки зрения; И. Покровский выясняет «расходы государственного казначейства на «декабристов», начиная с первых арестов и кончая Сибирью, но, к сожалению, не подводит итогов, и я не могу удивить читателя обзора общей сводной цифрой этих расходов.
Зато повезло Сибири. Общая статья дана С. Я. Штрайхом «Декабристы на каторге и в ссылке» («Каторга и ссылка», № 8 (21), 1925). Она не дает ничего нового, но общая сводка-схема о пребывании декабристов в Сибири литературе нужна. Самое же ценное по этому вопросу дано сибиряками, горячо откликнувшимися на юбилей. На первом месте тут стоят тщательные работы Б. Г. Кубалова, не пожалевшего времени на кропотливейшие архивные изыскания. Его сборник «Декабристы в Восточной Сибири» (изд. Иркутского Губ. Арх. Бюро 1925) основан преимущественно на неопубликованном ранее материале сибирских архивов. Он содержит статьи о декабристах в Иркутске и на ближайших к нему заводах и в Якутской области, исследует вопрос об отношениях декабристов и крестьян Восточной Сибири и о полузабытых, к сожалению, историками декабризма, членах Общества Военных Друзей на каторге и поселении, о декабристах и амнистии, о Лунине и забытом декабристе А. Н. Луцком. Столь же ценен сборник «Сибирь и декабристы» под ред. М. К. Азадовского, М. Е. Золотарева и Б. Г. Кубалова (изд. Иркутского Губисполкома, 1925), где опубликованы важные документы, о которых шла речь в первом разделе нашего обзора. Из его статей наиболее интересны статьи Б. И. Кубалова (об отношениях декабристов и крестьян, см. предыд. сборник), молодой исследовательницы Веры Дербиной «Декабрист Веденяпин (Апполон) в Сибири», Ф. Кудрявцева «Первый декабрист В. Ф. Раевский в Олонках» и М. Азадовского «Странички краеведческой деятельности декабристов в Сибири» 3). Все они основаны на неопубликованном архивном материале. Сибиряки разыскали много могил декабристов, записали живое предание о них от старожил. К чести сибиряков надо прибавить, что они сумели издать сборники к юбилею, не в обиду будь сказано нашим центральным «европейским» издательствам, которые закончат свою юбилейную программу, вероятно, года через два. Статьи сибирского сборника «Декабристы в Забайкалье» под ред. А. В. Харчевникова (Чита, 1925) менее ценны, чем предыдущих сборников, но сослужат службу будущему исследователю сибирского периода жизни декабристов, — наиболее интересна в нем статья А. Эпова «Декабристы в Забайкалье». Необходимо еще указать III том 2-й вып. Ежегодника Музея им. Н. М. Мартьянова в г. Минусинске — «Декабристы в Минусинском округе» (Минусинск, 1925), где помещены статьи В. А. Вотин-Быстрянского «Политическая ссылка в Минусинске» и две статьи А. И. Косованова «Годы изгнания декабристов Фаленберга и Фролова» и «Новые страницы из жизни минусинских декабристов», все они основаны на неизвестном еще материале. Книжка д-ра Беляевского «Декабристы в Забайкалье» (Сретенск. 1926) основана на материале, уже опубликованном ранее. Неожиданна тема работы С. Я. Штрайха «Провокация среди декабристов. Самозванец Медокс на Петровском заводе». (По неизданным материалам. Из-во «Московский Рабочий», 1925). В ней рассказана история авантюриста Медокса, выдумавшего несуществовавший заговор среди декабристов в Сибири и некоторое время обманывавшего Николая и III отделение. Собственно «провокации» в этой книжке никакой нет. Декабристов вся эта история очень мало характеризует, любопытна сама личность Медокса. Собственно, к рассказам о сибирской жизни декабристов относится и книжка О. Булановой (изд. «Кат. и ссылка». 1925), в основном известная ранее юбилея, «Роман декабриста», где рассказана история отношений декабриста Ивашева и его жены ур. Le Dantu. Книга эта интересна лишь как история одной семьи, характеризует отчасти быт декабристов. Женам декабристов посвящена прочувствованная статья В. Н. Фигнер «Жены декабристов» («Каторга и ссылка», № 8 (21) 1925) и работа С. Чернова Жены декабристов в Благодатске» (сборник «Тайные общества...» М., 1926), чего-либо нового они не дают, основаны на известном материале. Неправильна и не доказана мысль С. Чернова, что М. Н. Волконская была «сплавлена мужниною семьей в Сибирь».
Отрадно отметить, что юбилей дал много работ об обществе эпохи декабристов, об отношении различных социальных слоев к восстанию. С этой точки зрения эпоху подготовки восстания характеризует С. Чернов. В его блестящей статье «Из истории солдатских настроений в начале 20 годов» («Бунт декабристов», Лнгр., 1926) собран и умело исследован богатый архивный материал о настроениях солдатской массы в связи с волнениями Семеновского полка, глубоко ее захватившими. В. Петров и Б. Кубалов в двух различных по выводам статьях исследуют «Тайное общество», открытое в Астрахани в 1822 г., главным деятелем которого был А. Л. Кучевский (сборник «Тайные Общества...» М., 1926). Спор идет о том, можно ли причислить это общество к движению декабристов. Кубалов стоит на той точке зрения, что не будь оно открыто раньше, мы имели бы астраханских декабристов. К. В. Кудряшов изучает «Народную молву о декабрьских событиях. 1826 г.». («Бунт декабристов», 1926) привлекая неисследованные архивные материалы, автор приходит к правильному и ценному выводу, что слухи о декабристах в среде дворовых, крепостных и рядовых солдат питались надеждой на «волю». Обширнее и богаче материал у В. Генцовой-Берниковой в ее работе «Крестьянские волнения 1826 года» (по материалам военно-исторической секции Центроархива, сборник «Тайные общества» М. 1926). Хорошая статья М. Балабанова «Народные массы и движение декабристов» (Красная Новь, кн. 3 1926) дает тщательную сводку уже опубликованного ранее материала. Две работы посвящены откликам Западной Европы на восстание декабристов. Прекрасный анализ И. Звавича в статье «Восстание 14 декабря и английское общественное мнение» (Печать и Революция 1925, кн. 8), где прослежено даже колебание курса русских ценных бумаг под влиянием декабрьских событий. Много ждешь от тонкого исследователя А. Н. Шебунина, но статья «Движение декабристов в освещении иностранной публицистики» («Бунт декабристов» Лнгр. 1926) неожиданно разочаровывает: он просто пересказывает беседы Николая I с Лафэрронэ (франц. послом), статьи Journal des Debats, работу Ancelot "Six mois en Russie" (изд. 1827), "Revelations of Russia" и т. д. He дано никакого анализа, а утверждение «оценка событий находится в полной зависимости от общего мировоззрения и отношения к России в частности у каждого писателя» (стр. 310) совершенно ничего не дает.
Есть специальные работы о поэтах-декабристах — Н. Гудзий дает о них сводную статью — «Поэты-декабристы». Есть и более специальные — например, А. Г. Цейтлин «Творческий путь Рылеева» (Бунт декабристов. 1926) и Ив. Розанов «Декабристы-поэты. Атеист А. П. Барятинский» (Кр. Новь, 1926, № 3). Статья Н. Л. Бродского «Декабристы в русской художественной литературе» («Кат. и ссылка», № 8/21, 1925) дает прекрасную картину отношения к декабристам русских писателей и поэтов. П. М. Алексеев в статье «Немецкая поэзия о декабристах» («Бунт декабристов», 1926) изучает поэму Шамиссо о Рылееве и Бестужеве «Die Verbannten», подражующую Войнаровскому. П. Филипович написал книгу «Шевченко i декабристи» (Держ. Вид. Украины, 1926), Л. Г. Гофман — статью «Декабристы и Достоевский» (сборник. «Тайные общества...» М. 1926), М. Цявловский работал над темой «Л. Н. Толстой и декабристы» (там же, ср. отдельную брошюру: Л. Н. Толстой. Декабристы. Неизд. отрывки из романа. Вступит, статья М. Цявловского. М. 1925).
Историография декабризма изучена лишь в одной работе «Декабристы перед судом истории» (1925), принадлежащей Р. Я. Гессену. В этой большой работе изучена история декабристов после их смерти — в русской научной, публицистической и художественной литературе. Работа интересна, но основной упрек, который можно ей сделать — это власть над автором «легенды о декабристах».
Покойная Л. Рейснер и Г. Чулков дали отдельные портреты — характеристики декабристов. Портреты бар. Штейнгеля и П. Каховского, очерченные Л. Рейснер, изумительно сильны: оба декабриста живьем взяты с окружающей их средой и их личные драмы предстают перед нами с большой убедительностью (Кр. Новь, 1926, кн. II), но облик С. П. Трубецкого («Известия» от 1 янв. 1926) очень неубедителен: он резко отрицателен, Трубецкой—барин, предающий революцию за чашку утреннего шоколада, — но почему? ведь он мог выйти из общества а не вышел, ведь он оставался его членом и деятельным членом? Ответа нет. Г. Чулков собрал свои статьи о декабристах в сборнике «Мятежники 1825 года» (Изд-во «Современные проблемы», 1925). Там помещены статьи о Пестеле, Муравьеве-Апостоле, Бестужеве-Рюмине, Каховском, Лунине и др. Но книга ^неубедительна и фальшива. Все декабристы — на одно лицо, все они — оторванные от жизни мечтатели, погибающие от неправославия, безжизненные тени без среды и действительности, их окружавшей.
М. Н. Покровский был первым ученым, давшим анализ классового существа декабристов. Он первый изучил их экономические корни, указал и раскрасил «легенду о декабристах», сложившуюся в прошлом веке и не умершую ныне. Им была разбита обычная схема движения декабристов, в центре которой было Северное Общество и день 14 декабря на Сенатской площади, и выдвинута новая, в которой главное место занимает Южное Общество с П. Пестелем, Соединенные Славяне и восстание Черниговского полка. Она нашла себе широкое признание: все популярные брошюры и основная масса специальных статей, вышедших к юбилею, взяли ее за основу своего изложения. В том немногом, что дал М. Н. Покровский к юбилею, налицо дальнейшее развитие его мыслей. С указания на экономические корни и классовую суть декабризма начинаются все его юбилейные статьи. Постепенное буржуазное перерождение крепостной России первой четверти XIX века — основа всего движения, но это положение надо раскрыть. Требования М. Н. Покровского к этому «раскрытию» очень высоки: «Теперешняя молодежь», говорит он, «склонна доводить классовый анализ «декабризма» почти до утрировки и видеть в восстании русских дворян против русского царя простое отражение интересов крупного прогрессивного землевладения, — не более» (Известия, I/I, 1926). Статьи, данные им к юбилею имеют общий, руководящий характер. Статья, помещенная в «Известиях» — «14 декабря 1825» (от 1 янв. 1926 г.) значительно шире своего заглавия: самому 14 декабря уделено в ней мало места, основная же тема — это общая классовая схема декабризма и связь декабристов с массами. Основная мысль статьи, помещенной в «Правде (30/ХП 1925) — соотношение значений Северного, Южного Обществ и Общества Соединенных Славян; вывод — большая значительность двух последних; «Что Южное Общество было серьезнее Северного, не подлежит сомнению. В Петербурге заговор в настоящем смысле этого слова сложился, можно сказать, перед самым выступлением. Раньше была рыхлая организация без определенного плана и определенной цели, жившая случайными слухами о том, что делалось на юге... На юге годами велась серьезная конспиративная работа... И, главное, на юге был крупнейший, по существу дела единственный идеолог всего движения — Пестель». В этой статье М. Н. Покровский пользуется еще неопубликованными документами, например, политико-экономическим трактатом Пестеля и следственными делами членов общества Соединенных Славян.
Предисловия М. Н. Покровского к новому изданию речи Г. В. Плеханова на русском собрании в Женеве 14/27 декабря 1900 «14 декабря 1825 года» (ГИЗ. М.-Л. 1926 и А. И. Герцена «Русский заговор 1825» (Гиз. М.-Л. 1926) говорят о «легенде о декабристах». Произведения А. Герцена и Г. Плеханова, по его мнению, — образчики этой легенды. «Не удержавшись в пределах строгой исторической прозы, Герцен дал художественно-убедительный, психологически правдивый образ — самый правдивый изо всего, что создала революционная легенда 14 декабря». «...Речь Плеханова навсегда останется одним из самых совершенных образчиков того, что было названо «революционной легендой декабристов». Покровский напоминает обстановку, в которой произнесена речь Плеханова, и выясняет, почему последний сознательно не дал в ней классового анализа декабрьского движения.
Статья М. Н. Покровского «Два вооруженных восстания» (1825—1905) (Под знаменем марксизма 1925, № 12) имеет своей задачей сравнение 1825 и 1905 года. Новой концепции декабризма юбилей не выдвинул. От схемы М. Н. Покровского, принятой на большинстве юбилейных исследований и брошюр, имеются некоторые отклонения, частичные расхождения с ней (напр., в статье Н. Л. Рубинштейна «Экономическое развитие России» (Каторга и ссылка, № 8 (21) 1925), но в целом она остается общепризнанной, новых схем нет.
Работы М. Н. Покровского о декабристах собраны в одну книжку, которая скоро выйдет из печати (изд. Центрархива).
Популяризировать гораздо труднее, чем писать монографию. Надо не только владеть исследовательскими навыками и не только ориентироваться в источниках, необходимо еще прекрасно овладеть литературой, критически ее проработать. Затем, — и это особенно трудно, — надо суметь это понятно, живо и интересно передать. Ответственность автора монографии гораздо менее ответственности автора популяризации; читатель монографии сумеет заметить ошибку, отметить пробел, иное дело — читатель популярной брошюры. Ошибка популяризатора, тысячи раз усвоенная и преломленная занимающимся самообразованием рабочим, крестьянином, красноармейцем, рабфаковцем, — это уже не ошибка, а преступление.
Если кто-либо искренне разделяющий эти мысли, приступит к чтению той груды листовок и брошюр, которую оставил нам юбилей декабристов, он поистине ужаснется. Читать эти страницы очень тяжело. Нигде халтура не свила себе такого прочного гнезда, как в популяризации всякого рода.
Брошюры к юбилею вышли в большом числе. Кажется, они и до сих пор продолжают поступать на рынок. Они пришли первыми вестниками юбилея и, вероятно, уйдут последними 4). Это раннее появление обусловило одну их особенность: все новые издания источников, документов и весь статейно-монографический материал прошел мимо них. Они отражают состояние предшествовавшей историографии декабризма в своей структуре. Среди этой массы брошюр есть разные типы. Некоторые носят общий подзаголовок «популярный очерк» (Е. Коц., Проф. Н. Н. Фирсов), есть ряд брошюр, не носящих никакого пояснения о своем типе на титульном листе и, вероятно, относящиеся к первому типу (В. Лебедев, С. Штрайх, Н. Ашукин). Работа А. И. Городцова предназначена «для широкого круга читателей», в первую очередь для рабочих и крестьянского актива. Брошюра Малиновской предназначена для детей и юношества (сразу?). План всех популяризаций, в сущности, один: сначала, экономические предпосылки, затем Союз Спасения, Союз Благоденства, Северное и Южное Общество, следствие и суд. Не всегда встречается еще Общество Соединенных Славян и Сибирь. Огромное количество фактических ошибок — это первое, что бросается в глаза при знакомстве с этой литературой. Искажаются и неправильно излагаются не только даты места и имена, но дается и неверное освещение событиям: устанавливается, например, что движение декабристов имело истоком своим «стремление к выгоде крупных помещиков» (Иоффе, 44), декабристы в своем восстании, оказывается, «шли на смерть, не рассчитывая на победу», что в корне, неверно (I в., 42), Никита Муравьев, якобы, представлял собою взгляды, господствовавшие в Северном Обществе, — неверно: северяне не были об’единены одной политической программой (I в., стр. 30), декабриста С. Н. Тютчева не было — был А. И. Тютчев (Штрайх, стр. 9), стычки с правительственными войсками у восставшего Черниговского полка не было, — восставшие думали, что навстречу им идут дружественные войска и не сделали ни одного выстрела (Н. Н. Фирсов, 73; Ашукин, 41), Соединенные Славяне никогда не были ни бывшими гвардейцами, ни славянофилами (Войтоловский, 19, 21) и т. д. Чересчур утомительно продолжать это перечисление. Более существенны композиционные недостатки брошюр. Иначе и быть не могло: они отражают в большинстве случаев недостатки до-юбилейной монографической литературы, концентрировавшей свое внимание на 14 декабря и на Северном Обществе. Авторы брошюр, следуя чаще всего М. Н. Покровскому, говорят о большей важности восстания Черниговского полка по сравнению с 14 декабря и о значительности общества Соединенных Славян. Но этот взгляд их на композиции брошюр не отражается: неразработанность двух последних вопросов сказывается на том, что и южному восстанию и славянами уделяется чаще всего по нескольку строк, иногда они совсем опускаются.
Брошюра И. Городцова уделяет этим вопросам наиболее внимания, но почему то носит все-таки подзаголовок «14 декабря». Надо же наконец, отвыкнуть от легендарного представления о декабристах и возвратить Южному Обществу и славянам принадлежащее им по праву место в движении. Стиль брошюр часто вызывает недоумения: «Промышленность еще только начала разворачивать свои первые лепестки, капиталы и капиталисты только начинали зарождаться (sic!)» (Иоффе, стр. 4), декабристы «своею кровью открыли новую страницу» (там же, 45). Много недоразумений с иллюстрациями: Малиновская, например, подбирала портреты, очевидно совершенно механически, почему-то большей частью северян, пояснений к ним не дала, поместила портрет славянина П. Ф. Выгодовского, а о славянах в тексте не обмолвилась ни словом. Ашукин очевидно выдает портрет М. А. Бестужева за портрет М. П. Бестужева-Рюмина (стр. 40). Из всей брошюрной литературы выделяется совершенно не похожая на ее основную массу, прекрасная книжка Н. М. Дружинина: «Кто были декабристы и за что они боролись». Знакомство с литературой, продуманный план и легкий и ясный слог дают возможность рекомендовать ее читателю, желающему получить общее знакомство с декабристами. У нее есть некоторые недостатки — она уделяет мало внимания восстанию Черниговского полка и соединенным славянам, совершенно пропускает сибирский период жизни декабристов. Можно пожелать новых ее изданий, и, вероятно, в них будут исправлены указанные недостатки. Наряду с этой работой можно поставить тщательную работу А. И. Городцова. С марксистской точки зрения его концепция более выдержана, чем в брошюре Дружинина, знакомство с литературой несомненно, но изложение трудновато для среднего читателя.
Есть брошюры, посвященные отдельным декабристам 5). Работа А. Н. Шебунина скорее относится к разряду исследований, чеи популяризаций, она очень тщательна и интересна, но несколько идеализирует Н. Тургенева, вероятно, автору знакомы не все документы. Общее качество остальных брошюр — почти полное отсутствие анализа. Преобладает простой рассказ об известных фактах. Поэтому личность отдельных декабристов отрывается от среды и эпохи. После чтения большинства из них остается вопрос: почему же все-таки Муравьев-Апостол или Пестель или кто другой стал революционером, декабристом? Ответа нет. Хороша брошюра Алексеева о Николае, но после юбилейного издания новых документов она должна быть во многом дополнена.
К юбилею вышло большое количество хрестоматий о декабристах. Назовем из них следующие работы: М. М. Клевенский «Декабристы. Хрестоматия» (Гиз. М.-Л. 1926), К. Раткевич «Первые борцы против самодержавия. Отрывки из воспоминаний, конституционных проектов и показаний декабристов» («Прибой» Лнгр. 1925), Штрайх «О пяти повешенных». М. 1926, Он же «Декабристы 1825—1925, сборник статей и материалов». Мол. Гвардия. 1925. В. А. Алгасов «Декабризм и декабристы 1825—1925. Хрестоматия» (Госиздат Украины. 1925). «Декабристы». Материалы и документы. Под ред. и с примечаниями М. Мебеля. Харьков. 1926. Все книги подобного типа построены приблизительно по одному образцу: вводная статья, отрывки из материалов следствия, воззваний, писем, обычно расположенных по рубрикам: начальная организация обществ, Северное Общество, Южное Общество и общество Соединенных Славян, следствие и суд и т. д. Одни хрестоматии дают только материал источников, другие добавляют к нему выдержки из исследований о декабристах (Штрайх, Декабристы). В смысле подбора материала наиболее удачны работы К. Раткевич и М. Мебеля.
Но всем хрестоматиям можно сделать один очень серьезный упрек. Они — работы педагогического характера; предназначены для школы II ступени, подчас и для Вуз'а. В низших учебных заведениях происходят поиски нового метода, дающего возможность самостоятельной работы учащегося. Всякий преподаватель знает как остра нужда в пособии нового типа, на наших глазах порождается этот новый тип — рабочая книга. Но ко всем этим требованиям хрестоматии по декабризму совершенно глухи. Они изданы для школы, но им почему-то до школы нет дела. Вероятно, их составляли не преподаватели. Клей и ножницы участвовали в их составлении гораздо больше, чем педагогическая мысль. В них недопустимо слаб комментарий, остается без об’яснений масса непонятных слов, руководящих вопросов к документам не поставлено, учащийся совершенно лишен указаний, что именно должен он из документа извлечь, как должен его читать, чтобы добыть нужные сведения. Поэтому рекомендовать современной школе, по совести, какую-либо из этих книг нельзя: это все с методической стороны недоделанные работы.
«Семинарий по декабризму» М. В. Нечкиной и Е. В. Сказина (Прометей 1925) преследует иную цель; это — пособие для исследовательского семинария. Он содержит свыше ста тем по декабристам, к каждой теме указанны основные вопросы и литература. Замысел вопросника — указать студенту, приступающему к самостоятельному исследованию, еще неразрешенную сторону изучаемого вопроса и втянуть его, таким образом, в исследовательскую работу. «Семинарий» издан под ред. и с предисловием В. И. Невского.
Заслуживает внимания работа Т. Лозинской «Декабристы. Экскурсия. Под ред. Н. А. Кузнецова и К. В. Ползиковой-Рубец» (Лнгр. 1925). Это — руководство для проведения в Ленинграде экскурсии на тему о декабристах — сначала на Сенатской площади, затем в Музее Революции. Жаль, что экскурсия не продолжена в Петропавловскую крепость. Необходимо издать такие же пособия и для других тем. Издание, к сожалению, небрежно, даже оглавление отсутствует.
Исчерпывающая библиография декабристов, составленная Н. М. Ченцовым (под ред. Н. К. Пиксанова. Изд. Центроархива) сдана в печать, но еще не вышла. Работа выполнена с большой тщательностью и представляет собою первую в русской литературе попытку исчерпывающей библиографии специального вопроса. Самой ранней библиографической юбилейной работой является указатель «К библиографии восстания ]4 декабря 1825 года». Е. В. Сказина. (Вестник Коммун. Академии, 1925, кн. X). Он не претендует на полноту, но очень ценен: составитель зарегистрировал 418 библиографических номеров, относящихся к декабрьскому восстанию на Сенатской площади. До выхода в свет полной библиографии декабристов, исследователю поможет систематический указатель русской литературы о них Вл. Селиванова (изд. Всесоюзн. О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев М. 1925); в нем указано свыше 1590 библиографических номеров. То же можно сказать о полезной работе С. Вознесенского «Библиографические материалы для словаря декабристов» (Государственная Публичная Библиотека в Ленинграде. Серия II. Материалы по истории русской науки, литературы и общественности, Лнгр. 1926), она представляет собою попытку собрать имеющийся в русской печати материал о каждом декабристе в отдельности.
Столетний юбилей восстания декабристов не пропал даром. Он вызвал обширную и разнообразную литературу. Основное богатство, приобретенное нами от юбилея — новые документы. Они пущены в оборот не только специальными изданиями источников, но и отдельными работами-исследованиями. Конечно, издано далеко не все, что можно издать, но план монументального издания Центроархива широк, и можно надеяться, что в будущем будет издано основное — материалы следственного дела. Специальные исследования редко превосходят размер журнальной статьи. Но в нашей общей исследовательской работе мы не успели отразить наших же собственных научных интересов. Почти все согласны, что в центре интереса к декабристскому движению стоит Южное Общество, велик интерес к Пестелю, бесспорен интерес к отношению современного декабристам общества к их движению. Но у нас нет монографий ни о Южном Обществе, ни о Пестеле, ни об окружавшем декабристов Обществе. Но бесспорно одно: большинство работ о декабристах, изданных до юбилея, после юбилея устарело. Юбилейная литература изменила все старые постановки вопроса, опротестовала многие выводы и наметила большое количество новых проблем. Она передвинула центры внимания, подчеркнула значение многих забытых или полузабытых декабристов, изменила наши взгляды на роль вождей движения. Популяризировать как следует движение декабристов мы не сумели и дали неподготовленному читателю много поспешного, непроверенного и прямо неверного; исключения из этого общего положения указаны в обзоре. Творческая логика исторического исследования часто трагически расходится с юбилейной литературой: хрестоматии и брошюры, по сути дела необходимо связанные с монографиями, рождаемые ими, появляются на свет раньше своих отцов, основывают свои выводы на устаревших работах. Виною этому — стихийность юбилейного издательства и творчества. Хорошей хрестоматии, приспособленной к нуждам современной школы, мы не дали, небрежно отнеслись к учащемуся и его запросам. О библиографии вопроса будем окончательно судить после выхода обещанных книг.
Итак, несмотря на многое ценное, что дал юбилей, в нем видна индивидуалистическая замкнутость нашей научной работы, отсутствие согласованности и общего плана. В большинстве случаев, налицо обособленность исследователя от популяризатора. Все это надо изжить. Другим организационным уроком юбилея является наш промах во времени: основная масса наиболее интересной литературы выходит после юбилея, монографии запаздывают, источники задерживаются, и обычный повышенный интерес к событию в юбилейную пору у читателя пропадает неиспользованным. Все эти уроки надо запомнить для следующих юбилеев.
Настоящий обзор менее всего претендует на полноту. Послевоенные условия вызвали появление в печати такого большого количества работ и материалов по внешней политике, что обозрение всей или даже большей части литературы, касающейся этой области и относящейся к такой стране, как Великобритания, представляет собою задачу невыполнимую. Хотя дипломатия, как отмечает один из авторов цитируемой ниже Кембриджской истории британской внешней политики, и представляет собою искусство, мало доступное британцам, а история внешней политики — отрасль исторической науки, мало популярная среди английских историков, послевоенная Англия разделила в отношении литературы по внешней политике участь других стран. Под влиянием мировой войны и последовавших за нею событий, появилось огромное количество мемуаров, исследований, исторических материалов, и т. п.
В настоящем обзоре мы оставляем в стороне вопросы, связанные с внешней политикой Великобритании эпохи войны и эпохи, войне непосредстренно предшествующей. По этой причине нам не придется иметь дело с мемуарами бывших политических деятелей Британии. В огромном большинстве, их основным признаком является то, что они почти ничего не дают, или дают крайне мало для уяснения истории внешней политики Великобритании. Стоит сослаться хотя бы на мемуары Грея и Асквита.
Заслуживает внимания другой факт. Побочным следствием интереса к вопросам внешней политики в результате войны явилось открытие огромного количества архивных материалов. Не будет преувеличением сказать, что самый большой толчок в отношении открытия архивов государственных учреждений, занимавшихся внешними сношениями, был дан октябрьской революцией, провозгласившей отказ от тайной дипломатии. Опубликование русских дипломатических документов, связанных с историей подготовки мировой войны, вызвало живейший отклик на Западе, и в частности в Англии. За октябрьской революцией в России последовала ноябрьская революция в Германии, подарившая историкам внешних отношений монументальное немецкое издание «Политика европейских правительств» (Die Grosse Politik der europaischen Kabinette).
В Англии Рабочая партия формально включила в свою программу не только отказ от тайной дипломатии, но и открытие архивов министерства иностранных дел (Foreign Office) для целей научного исследования вплоть до начала мировой войны.
В 1914 году был напечатан указатель имеющихся в английском государственном хранилище архивов (Publik Record Office) переписки и документов министерства иностранных дел. Указатель заканчивался 1838 годом 6). Повидимому, к началу войны имелась возможность, хотя и под присмотром, чиновников архива, использовать для занятий переписку английского министерства иностранных дел и за несколько последующих лет — именно до 1854 года. В четвертом томе своей «Истории России при Николае I» Шиман отмечает, что в феврале 1914 года ему было оказано администрацией Public Record Office содействие по исследованию переписки английского министерства иностранных дел за период 1840—1855 (вероятно, до 1854 г.), переписки, которая до того не была никем другим использована 7). С тех пор возможности изучения английской внешней политики были значительно расширены. К 1924 году были официально открыты архивы Foreign Office до 1854 года, при чем за годы 1838—1854 г.г. в Public Record Office имеется рукописный, но очень хороший указатель. Во время пребывания у власти Рабочего правительства в 1924 году, было дано обещание ускорить работу по приведению в порядок дальнейшей части дипломатической переписки. Это обещание было затем подтверждено Чемберленом, министром иностранных дел в правительстве Болдуина.
В опубликованном в начале 1925 года указателе к документам 8), хранящимся в Public Record Office, мы находим указание на то, что к концу 1924 года была открыта для исследователей дипломатическая переписка до 1860 года, а в ноябре 1925 года была допущена и работа над перепиской министерства иностранных дел вплоть до 1878 года, за некоторыми, впрочем, исключениями. Для консервативной Англии такой шаг вперед представляется поистине удивительным. Некоторые, официальные, историки допускаются к работе и над новейшим материалом (до 1914 года) с особого благословения Foreign Office. Над перепиской до 1878 года имеют право работать все "bona fide" исследователи, которым дано разрешение английским министерством иностранных дел после специального о том ходатайства через соответствующее посольство (в том случае, если это иностранцы).
В настоящее время официальные историки подготовляют многотомное издание документов по истории британской внешней политики перед войной, наподобие германской "Die GrossePolitki", или, вернее, в противовес этому немецкому изданию; издание ведется под редакцией профессоров Гуча и Темперлея; первый том должен появиться в свет в текущем году.
После войны в Англии образовалось также и новое учреждение, специально посвятившее свои занятия исследованию международных отношений — British Institute of International Affairs. Институт издал шеститомную историю мирной конференции в Париже под редакцией упомянутого выше историка Темперлея 9), равно как и составленные другим английским историком Тойнби исторические обзоры международных отношений после мирной конференции 10) и за период 1920—23 г.г. 11). Оба обзора носят справочный характер и отражают официозную точку зрения.
Самым крупным событием в литературе по истории британской внешней политики следует признать издание в 1922—23 г.г. трехтомной Кембриджской истории британской внешней политики под редакцией Уорда (Sir А. Ward) и упомянутого уже нами выше Гуча (G. Р. Gooch 12). Все, кому приходилось заниматься вопросами средневековой и новой истории в английском освещении, знакомы с монументальной Кембриджской историей нового времени в двенадцати томах и Кембриджской средневековой историей (издание еще не закончено; вышли первые четыре тома). Издание после войны, на ряду с Кембриджской Историей Древнего Мира и Кембриджской Историей Индии, Кембриджской Истории Британской Внешней Политики, как бы санкционировало значение истории внешней политики, как исторической дисциплины. Исключительно краткий срок, в который было закончено издание «Кембриджской Истории Британской Внешней Политики» (всего 2 года) свидетельствует как о том большом интересе, который имеется к истории британской внешней политики, так и о том, что работа по подготовке этого издания велась английскими историками уже ранее.
Кембриджская история представляет собою поистине энциклопедию истории британской внешней политики за последние полтораста лет и является суммарным изложением того, что сделано английскими историками в этой области. В одном отношении Кембриджская история британской внешней политики непохожа на предшествовавшие ей издания Кембриджских историков. Все статьи были написаны «исключительно историками, принадлежащими к британскому подданству по праву рождения» 13). В факте рождения на британской территории, повидимому, усматривается если не доказательство, то, во всяком случае, известная гарантия британского патриотизма. Для Кембриджской истории нового времени и истории средних веков, издававшихся до войны, эта гарантия не представлялась необходимой. Но теперь наступили другие времена.
«Кембриджская история задумана в виде связного изложения британской внешней политики и последовательного определения ее роли в политической истории Великобритании и британской империи, и в политической истории всего мира». «Редакция», читаем мы далее в предисловии, «стремилась сочетать строгую приверженность к исторической правде, в тех случаях, когда таковую можно установить с национальной точки зрения — другими словами, с признанным уважением интересов, а более всего национальной чести Великобритании. В нашей работе мы не отступим перед оправданием британской внешней политики в ее стремлении к последовательности, которую в иных отношениях отрицают за нею ее критики, саркастически признавая ее в других».
В этой откровенности редакции «Кембриджской Истории» есть свои преимущества; читатель знает, чего ему ждать от этого монументального издания; эти ожидания вполне оправдываются при чтении его.
Отправной точкой своего изложения авторы кембриджской истории делают 1783 год, первый год появления у власти Питта. Изложение событий внешней политики до 1783 года со времен норманнского завоевания дано в обширном предисловии одного из редакторов — Уорда. Выбор 1783 года представляется вполне оправдываемым: подписание договоров в Париже и Версале 1783 года окончательно санкционировало отделение Соединенных Штатов от Англии и положило начало новым приемам и новой ориентации внешней и колониальной политики Британии. Значение урока, полученного в Штатах, было настолько велико, что о нем не забыли и по сей день.
Дальнейшее изложение делится на шесть книг (три тома). Первая книга (первый том) охватывает период с 1783 по 1815 год и состоит из 4 глав: «Первые 10 лет правления Питта» (Дж. Клэпэм); «Борьба с революционной Францией» (Дж. Роз); «Умиротворение Европы» (К. Вебстер); «Война с Америкой и Гентский трактат» (К. Вебстер). Второй том состоит из двух книг, второй и третьей (1815—48 и 1848—1866), и заключает следующие главы - статьи: «Великобритания и континентальный Союз» (Алисон Филипс); «Внешняя политика Каннинга» (Г. Темперлей); «Бельгия» (Дж. Омонд); «Ближний Восток и Франция: 1829—1847» (Р. Моват); «Индия и Дальний Восток» (Г. Мориарти); «Соединенные Штаты и развитие колоний: 1815—46» (А. Ньютон); «Европейские революции и их последствия» (Ф. Герншоу); «Крымская война и союз с Францией» (В. Реддавей); «Индия и Дальний Восток» (статья вторая — Ф. Бэклера); «Франко-итальянская война, Сирия и Польша» (Р. Рейд); «Переговоры с германским таможенным союзом»» (Дж. Клэпэм); «Торговый Договор с Францией 1860 года» (В. Бенианс); «Англо-американские отношения во время гражд. войны между Сев. и Южн. Штатами» (А. Ньютон); «Шлезвиг-Голштинский вопрос; 1852—1866» (А. Уорд); «Греция и Ионические о-ва» (А. Уорд). Наконец, третий том состоит из трех книг (1866—86, 1886—1907 и 1907—19), которые в свою очередь содержат следующие главы: «Нейтралитет в делах континента: 1866—1814» (К. Кретвелль); «Морская политика и претензии Америки в деле крейсера «Алабама» (Дж. Монморенси); «Наступление и отступление; 1874—1885» (В. Даусон); «Британский империализм в старом и новом свете 1885—99» (В. Даусон); «Бурская война и международное положение 1899—1902» (В. Чироль); «Соглашения и договоры в континентальной Европе» (Г. Гуч); «Тройственный союз и тройственное соглашение» (Г. Гуч) и «Эпилог: война и мир 1914—19» (Г. Гуч). Отдельно следует поставить главу об организации английского министерства иностранных дел, написанную для третьего тома Алдж. Сесилем.
Деление на книги далеко не всегда оправдано обстоятельствами. Но это не так важно; гораздо более важным является то, что, начиная с середины второго тома, авторы оказываются вынужденными отступить от принятого ими ранее хронологического описания событий внешней политики Великобритании и переходят к исследованию ее в отдельных направлениях. Но и этот принцип выдерживается не полностью, и в начале третьего тома авторы вновь возвращаются к старой системе. Повторений, однако, насколько нам удалось проследить, очень мало, и прекрасно составленные в конце каждого тома указатели, облегчают пользование кембриджской историей для справок.
Характер интересов Англии в отдельных вопросах международной политики не всегда освешался авторами кембриджской истории с достаточной ясностью. Авторы статей в подавляющем большинстве не ищут об’яснения основных тенденций британской внешней политики в экономическом положении и развитии Англии. В большинстве случаев мы имеем лишь тщательное и точное изложение фактов в их хронологической или тематической исследовательности. Патриотическая точка зрения сводится в основном к выявлению строгой непрерывности целей (continuity) британской политики, несмотря на смену консервативных и либеральных правительств. Строго научного об’яснения классовых интересов и их конфликтов во внешней политике Великобритании мы в «Кембриджской Истории» не найдем; авторы ее оперируют всегда с понятием «Великобритании», как суб’екта внешней политики, не уясняя, какой класс, или группа, стоит за данным актом внешней политики.
О связи английской внешней и торговой политики в «Кембриджской Истории» почти нет речи; во втором томе как бы случайно затерялись две статьи Клэпэма и Беннанса о торговых договорах с германским Zollverein и Францией (1860 года). Цели и приемы торговой политики Великобритании в XIX веке, сочетания «свободы торговли и империализма» (по выражению Schultze-Gaevernitz'a) остаются вне рассмотрения наших авторов.
Первый и второй том в общем следует считать более ценными с научной точки зрения, нежели третий, так как последний в большей своей части основан на опубликованных источниках, и архивные материалы, к которым доступа за период 1866—1919 г. еще не было, для него не использованы. Зато из отдельных статей для интересующихся историей британской внешней политики большой интерес представляет статья Алдж. Сесиля в третьем томе об организации как министерства иностранных дел, так равно и дипломатической и консульской службы. Ни в каком, может быть, другом отношении так точно не выявляется классовая сущность государственной организации Великобритании, как в устройстве ее правительственных учреждений вообще, и министерства иностранных дел в частности. Нигде, ни в одном другом учреждении, не была так сильно в составе высшего чиновничества представлена аристократия; нигде так прочно, как в министерстве иностранных дел, не поддерживалась, до самого последнего времени, королевская прерогатива в назначении высших чинов министерства, нигде привилегии рождения не играли такой роли, как при прохождении служебной лестницы в министерстве иностранных дел. Капиталистическая Англия продолжала сохранять аппарат Foreign Office'a, подходивший скорее для аристократической, нежели для буржуазной монархии. И даже в настоящее время, когда аристократия в Англии доживает свои последние дни, отнюдь не случайно то, что около 92% чиновников министерства иностранных дел, согласно формулярным спискам, окончили Итонский колледж, являющийся одним из старейших и наиболее аристократических колледжей Англии.
Если статья Альдж. Сесиля путем исследования формы ведения внешней политики помогает уяснению ее социального содержания, хотя бы косвенным образом, нельзя того же сказать об остальных статьях рассматриваемого нами издания. Возьмем хотя бы статьи второго ее редактора, Гуча: «Континентальные соглашения: 1902—1907» и «Тройственный Союз и Тройственное Соглашение» (в третьем томе). В этих статьях-главах мы находим не столько анализ сущности, сколько описание характера участия Англии в международной политике начала XX в. Описывая, например, начало англо-русского сближения. Гуч не старается проследить причины, толкавшие капиталистическую Англию на сближение с царской Россией, а останавливается лишь на отдельных моментах этого сближения. Гуч не дает оценки двойственной политики Англии по отношению к Николаевской России после революции 1905 года: с одной стороны, стремления использовать русское самодержавие в качестве союзника в борьбе с Германией, и стремления использовать Россию, как об’ект приложения капитала, об’ект эксплоатации, с другой. Для первого желательна была европеизация государственного аппарата, поддержка русской буржуазии и ее конституционных стремлений — ибо в этом Англия видела залог военно-экономического развития России. Для второй цели — приложения английского капитала — усиление русской буржуазии было явно невыгодным; русская буржуазия была союзником неверным и возможным конкурентом как на внутреннем рынке, так и на Востоке. Два момента особенно ярко иллюстрируют двойственность английской политики по отношению к царской России: 1905—1906 г.г. и 1916—1917 г.г. Английские банки приняли участие в международном займе 1906 года, содействуя этим подавлению революции и укреплению царского правительства. Либеральный премьер Кемпбелль-Баннерман счел необходимым со свойственным британской внешней политике лицемерием приветствовать в парламенте Думу словами: «Дума умерла; да здравствует Дума»! Но, как отмечает в своей статье Гуч, «переговоры между двумя правительствами (русским и английским) продолжались без внимания к событиям внутренней политики в России». В 1916—1917 г.г. положение требовало иного; английской буржуазии было ясно, что поддержка царского правительства была совершенно напрасной и даже вредной, поскольку задачей текущего момента в условиях войны было рациональное использование людской силы России против Германии. Поэтому Англия поставила свою ставку на другую карту: русская буржуазия должна была в февральской революции довести войну «до победного конца». Всем памятна роль Бьюкенена, английского посла в Петербурге в годы войны.
При всех указанных недостатках кембриджская история остается совершенно незаменимой при изучении внешней политики Британии по обилию заключающегося в ней материала. Прекрасные библиографические указатели, приложенные в конце каждого тома и относящиеся к каждой главе, дают возможность читателю пользоваться кембриджской историей в качестве основы для дальнейших научных изысканий. В иных случаях, русский читатель пожалеет только, что библиографические сведения недостаточно полны, так как составители отсылают читателя к библиографическим указателям «Кембриджской истории нового времени», которой в наших советских условиях может не оказаться под рукой одновременно с «Кембриджской историей британской внешней политики».
В первых двух томах «Кембриджской Истории» впервые опубликованы некоторые документы. Из них отметим впервые напечатанный полностью во втором томе меморандум Кэстльри от 5-го мая 1820 года 14). В этом меморандуме Кэстльри провозглашает принцип невмешательства во внутренние дела тех стран, где произошла или может произойти национал-либеральная революция. С момента составления этого меморандума Англия окончательно отходит от своих континентальных союзников — Священного Союза и Франции, и на пять лет влияние Англии в европейских делах значительно слабеет. Затем уже на долю Каннинга падает восстановить значение Англии в европейском концерте. Меморандум 5-го мая 1820 года имеет, таким образом, значение в качестве вехи в истории международной политики после Венского конгресса.
Несомненно, что обилие иностранной научной литературы, относящейся к истории периода после Венского конгресса, об’ясняется отголосками современной нам эпохи. Стремление авторов найти в истории международных отношений десятых и двадцатых годов прошлого столетия ноты, созвучные нашему времени, бросается в глаза при чтении работ К. Вебстера о «Внешней политике Кестльри (1815—1822)» 15) и Г. Темперлея о «Внешней политике Каннинга (1822—27)» 16). Обе работы носят монографический характер и основаны на изучении архивных материалов большинства европейских архивов. Автору первой работы, Вебстеру, известны, кроме английских архивов Recorde office венские, берлинские, парижские и русские архивы министерств иностранных дел. Темперлею, повидимому, русские архивы неизвестны, но в его распоряжении были некоторые русские неопубликованные ранее архивные материалы, в частности дневник жены русского посла в Лондоне при Каннинге Ливена.
Сравнивая обе работы, можно сказать, что книга Вебстера отличается большею содержательностью, но автору недостает литературного таланта, который, напротив, в избытке имеется у другого автора (Темперлея) и делает работу последнего, несмотря на ее обширные размеры, значительно более удобочитаемой. Оба автора работали в своей области очень долго: книга Вебстера является результатом пятнадцатилетних изысканий, прерванных лишь на время войны, а книга Темперлея подводит итог его работам по Каннингу, из которых написанная им биография Каннинга вышла еще в 1905 году. Если, таким образом, достоинством обеих работ является зрелость суждений авторов и тщательность в проработке материала, то некоторым минусом является отсутствие новизны в сообщаемых авторами сведениях, так как большая часть обеих книг в той или иной форме уже появлялась в печати с виде статей в английских и американских научных журналах.
Мы указали уже выше, что обоих авторов привлекают в истории внешней политики десятых и двадцатых годов прошлого столетия аналогичные, или кажущиеся им аналогичными с современностью, события, положения и принципы. Так, Вебстер, посвящающий свое исследование внешней политики Кестльри, преимущественно анализу (эксперимента Кестльри вести дипломатические сношения путем международных конгрессов (diplomacy by conference) превращает Кестльри в родоначальника идеи Лиги Наций. Конгрессы, по мнению Вебстера, были изобретены Кестльри, но созданные этим «опытом» проблемы были чересчур сложны для того времени. После смерти Кестльри, утверждает Вебстер, цели созданного им союза и конгрессов изменились, и, вследствие происков самодержавных монархий континента, превратились в орудие реакции.
Вебстер ставит себе, таким образом, трудную задачу — реабилитировать Кестльри в свете новых архивных документов от обвинений в реакционности, и сделать его предшественником Вильсона и других основоположников Лиги Наций и «дипломатии конгрессов» новейшего времени. Задача эта трудна особенно потому, что не только последующие поколения, но и современники, совершенно иначе оценивали Кестльри: вспомним хотя бы отношение к Кестльри Байрона.
Вебстеру удается полнее определить значение Кестльри в руководстве европейской политикой 1815—20 г.г., хотя в заключительный период жизни Кестльри 1820—22 г.г. Вебстер это значение переоценивает. Кестльри, указывает Вебстер, склонялся, как и Меттерних, к социальному консерватизму: ему чужды были мысли о демократии и прогрессе. Но и Кестльри и Ришелье в то время «представляли лишь меньшинство своих соотечественников» 17). Внешняя политика дореформенной Англии, особенно Англии эпохи 1815—22 годов (и значительно менее при Каннинге) диктовалась интересами земельной аристократии. Но земельная аристократия, достигнув победы над Наполеоновской Францией, оказалась на деле в худшем положении, чем была во время войны. Это прекрасно понял Байрон; обращаясь к лэндлордам, этим «пасынкам Альбиона», он говорит: «Зачем разбили Вы трон Бонапарта»...
«Он много царств разрушил, но взамен
«Он ведь упрочил стойкость Ваших цен,
«Расширив то, чем каждый лорд живет, —
«Аграрную алхимию, доход...
«На троне он полезней был вдвойне;
«Богатства гибли, всюду кровь текла, —
«Так что ж: в расплате Галлия была;
«Был дорог хлеб, и каждый фермер в срок
«Платил долги, проценты и оброк» 18)
Защита Вебстером Кестльри от обвинения в участии и содействии подавлению революционного (национал-либерального) движения в Европе мало убедительна. Возводить же в особую заслугу Кестльри то, что он сохранял дружественный нейтралитет во время австрийской интервенции в Италии и, стремясь к локализации греческого восстания, отказывался все же возводить в принцип интервенцию как средство борьбы с революцией, — никоим образом нельзя. Ведь и Меттерних до того, как за революцией в Испании не последовала революция в Италии, бывшая непосредственной угрозой Австрии, также «по принципиальным соображениям» высказывался против русского проекта интервенции в Испании. Но и Кестльри, и Меттернихом руководили при этом лишь опасения возможного усиления России, и без того приобревшей исключительное влияние на европейские дела в 1815—25 г.г. Ни Кестльри, ни Меттерних не сочувствовали национал-либеральному движению в Испании. В то же время они остерегались похода двухсоттысячной русской армии через всю Европу для усмирения взбунтовавшейся Испании. Это противодействие Кестльри и Меттерниха легко понять, если вспомнить слова Билибина из «Войны и мира» "lе plavoslavnoie est terrible pour le pillage" — о разрушительном действии русских армий. О походе русских союзников в Европу хорошо еще помнили помещики Австрии и Польши.
Темперлей, автор работы о внешней политике Каннинга, имел перед собою более благодарную задачу; избранный им герой значительно более подходит для исторической стилизации и значительно ближе по духу современной внешней политике Англии. Темперлей справедливо отмечает, что с пришествием Каннинга к власти, в британской внешней политике наметились новые черты. «Он предоставил коммерсантам, журналистам и представителям масс больше веса и значения во внешней политике, чем до тех пор» 19). Справедливо также указание Темперлея на то, что самым важным достижением Каннинга было признание южно-американских республик, бывших испанских колоний. Установление нормальных отношений с южно-американскими республиками было в двадцатых годах особенно важным для торгово-промышленной буржуазии. Торговля с Южной Америкой была прежде недоступна для английских торговцев вследствие испанского законодательства, обеспечивавшего монополию торговли с колониями за метрополией.
Внесение Каннингом в дипломатию двадцатых годов новых методов было оригинально и смело; он с успехом использовал общественное мнение буржуазии не только в Англии, но и в других странах в пользу Англии. Опубликование им для парламента и печати некоторых дипломатических документов казалось возмутительным Меттерниху, который, после смерти Каннинга, заметил: «Этот человек один был целой революцией» 20).
Нельзя, поэтому, как это делает Темперлей, серьезно относиться к заявлениям Каннинга о том, что «политика невмешательства является подлинно консервативной политикой, а политика интервенции — отступлением от установившихся традиций». Цитируя Гоббинса, т. Троцкий в своей книге «Куда идет Англия», указывает: «Англия поддерживала конституционное движение в других странах лишь постольку, поскольку это выгодно было для ее торговых и иных интересов; в противном случае, как говорит неподражаемый Гоббинс, «из этого правила бывают исключения» 21). Эти слова можно целиком применить к эпохе Каннинга. Политика последнего по отношению к Испании диктовалась исключительно торговыми интересами Англии. Из дипломатической переписки английского посла в Мадриде А’Кура с Каннингом ясно видно, что революционному правительству Испании приходилось прибегать к самым заманчивым для Англии обещаниям, вроде заключения благоприятного торгового договора и компенсации английских коммерсантов за убытки, понесенные ими в результате конфискации их товаров в обход испанских законов, отправленных в колонии, чтобы обеспечить «симпатию» Каннинга. Однако, в конце концов симпатии Каннинга помогли очень мало, и Англия в период борьбы испанского правительства кортесов с Францией оставалась лишь зрительницей событий, дружественно нейтральной по отношению к обеим сторонам.
Использование новых архивных материалов и, в частности, дневника княгини Ливен, дает Темперлею возможность написать интересный очерк распадения Священного Союза, который в эпоху Каннинга, в отличие от Союза эпохи 1815—20 г.г., Темперлей называет Neo-Holy-Alliance (Новый Священный Союз). Темперлей считает, что вначале Священный Союз не имел никакого практического значения и воплощал лишь неопределенные мистические идеи Александра I, которым нехотя потворствовал Меттерних, опасавшийся военных сил России. После 1820 года в опытных руках Меттерниха, Священный Союз сделался аппаратом для подавления революционного движения и приобрел значение, которого прежде, по мнению Темпарлея, он не имел. Но Каннингу удается отдалить Александра от Австрии; результатом дипломатической кампании, в которой наиболее значительное участие принимают Каннинг и княгиня Ливен, является протокол 4 апреля 1826 года, знаменующий собою начало англо-русского сближения 22).
В истолковании Священного Союза Темперлей, по нашему мнению, грешит излишним усложнением фактов. Нет никакой необходимости прибегать к делению истории Священного Союза на период мистический и период реакционный. Скорее можно говорить о том, что истинное значение Священного Союза начало определяться не сразу, но уже значительно раньше 1820 года его реакционный характер был ясен. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть хотя бы речи вигов в английском парламенте.
Для последней части своей работы Темперлей использует в значительной мере дневник княгини Ливен, который затем был опубликован им в виде отдельного тома со своим предисловием и раз’яснениями 23). Княгиня Ливен играла значительную роль в европейской политике, начиная с Венского конгресса, до революции 1848 года, и особенно в 1825—28 г.г. В 1825 году на нее было возложено Александром ответственное гюручение подготовить атмосферу для англо-русского сближения. Дневник Ливен дает много нового для истории взаимоотношений между королем и министерством Ливерпуля—Каннинга и для истории внешней политики и даже для бытовой истории начала прошлого столетия. Примечания и раз’яснения Темперлея, за редким исключением, вроде, например, неожиданного сравнения отношений между кн. Ливен и ее мужем с отношениями между Анной Карениной и ее мужем 24), можно считать вполне удовлетворительными.
Лишь одно обстоятельство вселяет в читателя недоумение; это происхождение того списка дневника, которым пользовался редактор. На этот законный вопрос предисловие дает неудовлетворительный ответ. Мы узнаем, что «в 1923 году список дневника (1825—30 г.г.) вместе с записями 1814 года, сделанный лицом, имевшим к дневнику достул, попал в мои руки... С тех пор список был сверен с оригиналом, с разрешения русского большевистского правительства, и были сделаны списки других важных политических заметок Ливен» 25). Не говоря уже о том, что тон автора предисловия по отношению к Народному Комиссариату Иностранных Дел, разрешившему снять копию с дневника, совершенно недопустим (Russian bolshevik government), он не указывает, кто было лицо, доставившее ему список дневника, находившегося в библиотеке бывшего императора.
Нам остается упомянуть еще о нескольких работах по истории английской внешней политики. Краткие размеры обзора не позволяют нам останавливаться подробнее на отдельных изданиях.
Американская работа, изданная университетом штата Иова о «дипломатических отношениях Англии и четверного союза (России, Австрии, Пруссии, Франции) 1815—30» основана только на данных опубликованных источников, да и то далеко не всех 26). Автор работы. М. Бойс, несмотря на незначительные размеры исследования и явно недостаточную проработку материала, обнаруживает значительную уверенность и подчас даже резкость суждений. Читатель устает от принятой автором формы изложения в виде тезисов; М. Бойс не склонна доказывать, и ей остается лишь утверждать. После работ Вебстера и Темперлея о книжке М. Бойс не приходится говорить серьезно, но все же стоит отметить попытку американской исследовательницы сопоставить внешнюю политику Англии в 1815—30 г.г. не только с торговыми интересами Англии, но и с финансовым положением страны, не позволявшим ей вести войну.
Истории англо-американских дипломатических отношений с момента отделения Соед. Штатов до 1914 года посвящена работа Р. Мовата 27). В пределах одного тома автор имел возможность дать лишь сжатое хронологическое описание важнейших фактов в истории англо-американских отношений за 130 лет. Главный его тезис — невозможность войны между Англией и Соединенными Штатами в будущем — остается недоказанным, и вообще не доказуем, хотя автор и убеждает читателя в противном. Во всяком случае из истории англо-американских отношений, которую более или менее добросовестно излагает автор, справедливость этого тезиса должна быть подвергнута сомнению. Автор не доказал того, что возможность конфликта между Соед. Штатами и Англией исключена в будущем, или уменьшилась в течение последнего столетия.
Р. Моват несколько загромождает свое изложение повествованием о происхождении и социальных связях каждого из английских представителей в Штатах и американских представителей в Англии. Все это, может быть, и интересно, но дает очень мало для уяснения природы дипломатических отношений между обоими государствами и относится скорее к бытовой истории английского и американского общества».
Известный интерес в качестве справочника представляет сводная работа французского историка Новиона о «Внешней и внутренней политике Англии в 1900—14 г.г.» 28). Автор не задается целью «открыть что-либо», но ему удается дать общий очерк внутреннего и внешнего политического положения Англии в начале XX века. Приложенный к книге подробный библиографический указатель составлен в значительной мере случайно, но все же он может быть полезен в качестве дополнения к библиографии третьего тома «Кембриджской Истории» в отношении иностранной (не английской) литературы.
В современной историографии история английской деревни занимает менее видное место, чем история английской промышленности, торговли и колониальной державы. Но и здесь ставится ряд интереснейших социологических проблем, нашедших блестящее отражение в современной исторической литературе. Здесь создалась классическая картина средневекового феодального поместья — «манора». Здесь особенно отчетливо выступает линия разложения поместного строя под влиянием развития торгового капитала. Здесь мы имеем наиболее яркий пример законченного аграрного развития в смысле окончательного поглощения крестьянской собственности крупным замлевладением. Здесь мы встречаем, наконец, любопытные попытки возродить это исчезнувшее крестьянство. Ряд крупных имен украшает историографию вопроса; на почетном месте стоит имя Маркса. Широко известны труды Роджерса, Сибома, Виноградова, Мэтланда, Эшли, М. Ковалевского, Петрушевского, Савина, Граната, Рэ, Госбаха, Леви... Этот список легко увеличить во много раз. Как мы видим, он пестрит именами русских ученых. Все же в аграрной истории Англии остается немало темных мест. Я не говорю уже о темных и спорных вопросах раннего развития, которые едва ли когда-нибудь выйдут из сферы гипотез. Я не имею также в виду совершенной неразработанности некоторых хронологических периодов: ведь мы ничего не знаем об аграрном развитии Англии в XV веке — а в этот период пали главные основы феодальной поместной системы; мы почти ничего не знаем об английской деревне XVII века — века великой английской революции — и все наши попытки воссоздать роль деревни в этой революции опираются на крайне скудный материал. Но и в тех областях, где прошла работа крупных специалистов, где, казалось, были сделаны крупные и прочные завоевания, ставятся новые проблемы, привлекаются новые материалы, заставляющие заново пересмотреть все основные вопросы английской аграрной истории. Мне хочется дать краткий обзор тех проблем, которые поставлены в этой области новой английской литературой (примерно с начала войны). Мой очерк распадется на две части — средние века (до XVI в.) и новое время (XVI—XX в.в.).
Через два года после появления классической книги Виноградова о вилланстве в Англии 29), давшей необычайно яркий и четкий образ английского феодального поместья — «манора», самый блестящий из английских историков-юристов — Мэтланд — выразил сомнение в том, что уже приспело время говорить о маноре в целом 30). Мэтланду казалось, что в этой области еще слишком мало собрано материала, и что всяким обобщениям должна предшествовать монографическая разработка истории отдельных маноров. Мэтланд сам дал превосходный образец такой монографии в цитированной только-что «Истории одного Кембриджширского манора» — Уильбертона (Wilburton). Указанный Мэтландом путь дал ряд интересных и важных достижений. Важнейшими из них являются монографии Балларда о маноре Вудстоке 31), мисс Давенпорт о маноре Форнсетте 32), Н. А. Савина о манорах Уиндаме 33), East Dereham и East Hendred 34). Монографическая разработка поставила проблемы аграрного развития несравненно конкретнее, чем они ставились раньше; заставляла обратить внимание на ряд явлений, которые отбрасывались, как не типические, в трудах общего характера. Она не остановила и обшей постановки проблем аграрной истории Англии. «Книга Страшного Суда и то, что было до нее» Мэтланда 35), «Восстание Уота Тайлера» Петрушевского, «Средневековое поместье в Англии» Виноградова 36), его же «Английское общество в XI веке» 37), «Конец вилланства в Англии» Пэджа 38), «К вопросу об обезземелении крестьянства в Англии» Граната — все это крупные и ценные попытки осветить основные проблемы аграрной истории средневековой Англии. За последние 10—12 лет в трактовке этих общих вопросов произошел весьма существенный сдвиг. Если еще недавно в исследованиях общего характера Англия трактовалась как нечто целое, и допускалось существование некоего «английского поместья», характерного для всей Англии, то новые труды подчеркивают географические особенности в аграрном развитии; в дальнейшем это стремление приводит к попыткам районировать средневековую Англию, разбить ее на экономическо-географические зоны. Все больше и больше проводится требование точного научного метода; с этим связывается привлечение массового и критически проверенного материала и широкое применение статистических приемов. Развитие историографии английской деревни за последние 40 лет представляет своего рода триаду: 1) сначала (хронологически это не совсем точно) труды общего характера, старающиеся на основании широкого круга источников, относящихся к разным зонам и эпохам, дать общие характеристики; 2) специальные монографии, стремящиеся дать точную и конкретную картину развития отдельных поместий; 3) опять труды обобщающего характера, но отправляющиеся от местных особенностей, и старающиеся на статистической основе дать цельную, но дифференцированную картину аграрного строя или развития. Я дам обзор крупнейших (по их значению) работ за последние 12 лет. Каждая из них ставит проблему основного значения.
Очень характерной для новых приемов исследования является книга американского ученого Грея о системах земледелия в Англии (Н. L. Gray. English Field. Systems 1915). Грэй ставит два ряда вопросов: 1) Какие системы земледелия были распространены в Англии? Каковы были районы их распространения? 2) более трудный вопрос — каково их происхождение? Какова их филиация? Представляют ли они совершенно особые виды, внесенные разными племенами, или же развиваются из одной первоначальной системы? Грэй справедливо отмечает ту необычайную легковесность, какой отличаются все прежние ответы на эти вопросы. Все исследователи отмечают господство или трехпольной системы (Нассе, Сибом), или двухпольной (Роджерс) или обеих (Виноградов). Мейцен в своей знаменитой работе 39) основывается главным образом на блестящем очерке Сибома 40). А Сибом основывается на поверхностно и неверно изученном плане одного поместья (Hitchin) в начале XIX века (1816); через 3—4 неясных источника Сибом перетаскивает всю эту систему в англо-саксонский период. Виноградов очень легко скользит по данному вопросу: «Всем известно, пишет он, что преобладала трехполка; была широко распространена и двухполка; более сложные системы развиваются не ранее XIV века». Но дело обстояло гораздо сложнее.
Грэй работает, подобно Сибому, в ретроспективном направлении; но он привлекает несравненно более обильный и достоверный материал. Отправляясь от актов об огораживаниях (Inclosure acts) и переговоров об огораживаниях (Inclosure awards) XVIII—XIX в.в., он идет через описи Тюдоровской эпохи к документам XII—XIII в.в.; порой ему удается провести свое расследование до англо-саксонской эпохи. Грэй различает три основных системы земледелия, которым соответствуют три географических зоны. Различие между двух- и трехпольной системой он не считает существенным: обе они лежат в одной зоне и представляют собой не столько две разных системы, сколько два варианта, при чем можно подметить, как двухпольная система переходит в трехпольную. Областью распространения этих систем является большая часть Англии, кроме крайнего севера, запада и востока. На севере и западе господствует система, близко напоминающая ту, которую наблюдатели конца XVII в. застали еще в Шотландии. Для нее характерна культура исключительно яровых хлебов. Все поля делились на две части — внутренние поля (infields), составлявшие в среднем около 1/5 всей пахотной земли, и внешние поля (outfields). Первая часть обрабатывается под ячмень или овес ежегодно, без пара, при помощи удобрения. На второй части каждая из полос обрабатывается (под овес) несколько лет подряд, до истощения, а потом на несколько лет запускается под пар. Для этой системы так же как и для двух- и трехпольной характерна чересполосность, вызываемая разделами земли между родичами по сложной классовой системе. Совсем иная система господствовала в восточных и юго-восточных графствах Англии, всего отчетливей в Кенте. Здесь очень рано встречаются более интенсивные системы земледелия, с усиленным применением удобрения. Уже в XIV веке в Кенте многие земли не знают пара. В противоположность типичному наделу двух- или трехпольной системы, надел восточной системы (ingum) не состоял первоначально из разбросанных по разным полям полос, а представлял компактный участок. Чересплосность явилась результатом деления между наследниками и об’единения разных частей в одних руках. Первоначальные наделы, очертания и собственные имена которых отчетливо выступают и в более поздние времена, обычно имеют форму, более или менее приближающуюся к прямоугольникам. Эта система выступает в несколько модифицированном виде в восточно-английских графствах (Норфок, Сеффок). Переходные формы наблюдаются в области нижней Темзы. Грэй считает двух- и трехпольную систему германской, внесенной англо-саксонскими завоевателями. Северную и западную он считает исконно-кельтской, а восточную — римской, видоизмененной в северной части датским влиянием.
Любопытную попытку внести принцип районирования в изучение аграрной истории средневековой Англии дает работа другого американца, Граса, о развитии английского хлебного рынка (N. S. B. Gras. The development of the English corn market, 1915). Хлебная торговля развивается в Англии уже в XII веке, а с XIII она делается определяющим принципом аграрного развития. Поместье приспособляет свою организацию к производству на сбыт. Этим процессом захвачено и крестьянство через посредство скупщиков хлеба. С начала XIII века ясен и заграничный вывоз. Грас устанавливает для XIII века значительный рост хлебных цен и значительное повышение производительности земледелия. Время XIII—XV в.в. было эпохой развития местного рынка. По среднему уровню хлебных цен Грас разделяет Англию на 15 географических районов. Эти районы можно разделять на две группы — районы низких цен и районы высоких цен. К последним принадлежат главным образом северные графства, где производство хлебов было недостаточно. Районы низких цен лежат в производящей территории Северны, верхней Темзы и Аузы. Высокие цены наблюдаются также в некоторых производящих районах, где имелся повышенный спрос на хлеб для местного рынка или для вывоза. Материал Граса (так же, как и материал Грея) при всей своей обширности все еще недостаточен для окончательного разрешения вопроса и требует осторожной критической проверки. Но проделанная ими работа по районированию английского средневекового сельского хозяйства, несомненно, является крупнейшим почином и, при возможных ошибках в частностях, дает в общем верный путь к правильной постановке основных вопросов аграрного развития. Метод районирования и массовых подсчетов применен Грэем в его статье о «Коммутации барщин в Англии перед Черной Смертью» (Н. L. Gray. The Commutation of Villein Services in England before the Black Death. English Historical Review, 1914). Ho эта статья, при несомненной ценности проделанной Грэем работы, показательна для тех опасностей, которые создаются недостаточно ясной постановкой вопросов даже при применении точнейших методов исторического исследования. Еще недавно на Черную Смерть (великую чуму 1348—9 г.г.) смотрели, как на поворотный момент в истории аграрного развития Англии, хотя и расходились в оценке ее результатов. Особенно резко эта точка зрения выступает у Роджерса, в его известной «Истории земледелия и цен» 41) и «Истории труда и заработной платы» 42). Перед Черной Смертью, по мнению Роджерса, английские крепостные успели уже заменить большую часть своих барщинных работ денежными платежами. Барское хозяйство стало опираться преимущественно на наемных рабочих. Черная Смерть вызвала резкое уменьшение числа рабочих рук и рост заработной платы. Помещики пробовали противодействовать этому росту путем рабочего законодательства, и, потерпев неудачу, сделали попытку возвратиться к барщинным порядкам, что и выззало знаменитое восстание Уота Тайлера в 1381 г. В конце концов помещикам пришлось отказаться от попыток вести свое хозяйство, и они стали сдавать барскую землю в аренду или переходить на ней к скотоводческому хозяйству, что в последнем счете привело к окончательной ликвидации барщинных и крепостных порядков. Суждение Роджерса о замене барщинных работ денежными платежами (коммутации) перед Черной Смертью основывается на ничтожном цифровом материале. Американец Пэдж в своей работе о «Конце вилланства в Англии» (End of villainage in England, 1900) сделал попытку более точного учета. По мнению Пэджа, коммутация не только не закончилась ко времени Черной Смерти, но едва только началась. Анализируя документы, касающиеся 81 поместья за период 1325—1350 г.г., Пэдж показал, что только в 6 из них барщина была окончательно заменена платежами, и в 9 заменена в большей части. В 22 крепостные выполняли около половины барщинных работ, а в 44 они выполняли все или почти все работы. Анализируя источники за период между 1355 и 1380, Пэдж не нашел никаких следов феодальной реакции. Наоборот, коммутация сделала за это время большие успехи. Из 126 изученных Пэджем поместий 40 совсем заменили барщину денежными платежами, 39 — почти. В 25 осталась половина барщин, и лищь в 22 они сохранились почти целиком. Этот быстрый рост коммутации после Черной Смерти Пэдж об’ясняет тем, что помещикам было трудно заставить работать виланов, стремившихся уйти на заработки в виду повысившейся платы. Помещикам приходилось переходить на оброчную систему, хотя бы и с потерей. Работа Пэджа, основанная на изучении солидного количества источников, удерживала за собой поле до 1914 г. 43) когда появилась статья Грэя о коммутации вилланских повинностей. Грэй привлек новый, мало исследованный материал, и при том в таком огромном количестве, которое далеко оставило за собой те десятки поместий, которые были изучены Пэджем. Им были изучены данные для более, чем 900 поместий. Он пользовался так называемыми Inquisitiones post Mortem (расследования, производившиеся после смерти непосредственных вассалов короля относительно их имуществ, доходы которых временно поступали в руки короля, пока он не передавал их законным наследникам или опекунам). Грэй изучил 521 такое расследование за период 1333—1342 г.г. Кроме того, им были изучены приказчичьи отчеты для владений 9 епископских кафедр, а также описи владений монастырей, секуляризированных в 1325 г., и относящиеся к 1338 г. описи владений госпитальеров. Справедливо упрекая Пэджа в том, что его материал целиком относится к южной половине Англии, Грэй берет источники, относящиеся к разным областям, и ведет свое изучение по отдельным графствам. В основу своих выкладок он кладет соотношение между барщиной и денежными платежами держателей. Результаты его подсчетов таковы: в северных и северо-западных графствах Англии почти совсем не видно барщин. Лучше сохранились барщины в юго-восточной половине страны, при чем тяжесть их возрастает по направлению к юго-востоку 44); всего тяжелее они в Норфоке, Сеффоке, Эссексе, Гертфордшире, Сессексе. Для этих областей теория Пэджа применима; но для Англии в целом приходится в значительной мере вернуться ко взглядам Роджерса. При этом приходится отметить любопытный факт, что коммутация дальше всего зашла в областях наиболее экономически отсталых, а барщина всего лучше сохранилась в наиболее развитых. Подсчеты Грэя, несомненно, ставят вопрос о коммутации на совершенно новые рельсы; но полученные им цифры имеют совсем не тот смысл, который в них вкладывал автор. Ему казалось, что во всех тех случаях, где он встречал отсутствие барщин или преобладание денежных платежей над барщинами, он имел дело с коммутацией, с состоявшейся заменой барщин денежными платежами. Он исходил в данном случае от представления о безусловном преобладании барщинной системы во всей Англии в XII—XIII в.в. Но это представление (получившее классическое выражение в трудах Сибома и Виноградова) не подверглось еще цифровой проверке и особенно спорно в применении к северной и северо-западной Англии (и Сибом и Виноградов работали почти исключительно над южно-английским материалом). Рисуя, повидимому, довольно верно соотношение между барщинной и оброчной системами во второй четверти XIV века, работа Грэя еще ничего не говорит о процессе коммутации; для этого надо было бы сравнить его цифры с цифрами, взятыми из более ранней эпохи. Пишущий эти строки работал в Лондонском Публичном Архиве над Inquistiones post Mortem 40-х, 50-х и 60-х годов XIII века. Его выводы близко сошлись с выводами Грэя: барщина почти отсутствовала па севере и северо-западе Англии и всего сильнее она была развита в тех же восточных графствах, которые отмечены у Грэя. Повидимому, в северных и северно-западных графствах Англии барщинная система никогда не получала сколько-нибудь значительного развития; поэтому говорить о происшедшем здесь процессе коммутации еще не приходится. Зато отчетливо намечается иная связь между фактами: барщинная система всего сильнее развивается в областях, ведущих интенсивное земледельческое хозяйство, рассчитанное на рынок; она слабо намечена в областях зкономически отсталых и скотоводческих. Этот вывод заставляет пересмотреть общепринятую концепцию, связывавшую барщинную систему с господством натурального хозяйства, а коммутацию с развитием рынка и денежного хозяйства. В связи с работой Граса, отметившего также влияние рынка на деревенский уклад средневековой Англии, вышеприведенные соображения толкают на полный пересмотр общепринятых представлений о происхождении и характере крепостного и барщинного «феодального» поместья, получивших классическое выражение в трудах Виноградова. Вопрос о влиянии Черной Смерти на развитие английских аграрных порядков поставлен на новый путь в работе мисс Леветт (N. E. Levett. The Black Death on the estates of the see of Winchester. Oxford Studies. V. 1916). Уже и раньше раздавались голоса, предостерегавшие от преувеличения значения Черной Смерти. Среди них были авторитетные голоса Виноградова, Джонсона 45). Ливетт подвергла тщательному изучению приказчичьи отчеты поместий епископства Винчестерского за 1346—1356 и отчасти за 1376—1381 г.г. С точки зрения научной техники, это образцовая работа, как по осторожной и критической постановке вопросов, так и по мастерскому овладению материалом и по ясности и обоснованности выводов. Леветт приходит к заключению, что Черная Смерть не оказала длительного влияния на аграрные порядки в изученных ею поместьях. Есть следы преходящего расстройства хозяйственной жизни, но за ними следует быстрое и полное восстановление. Никаких уклонений отмечавшихся ранее путей развития Черная Смерть не вызвала. Не видно усиленного роста коммутации (этот процесс начался еще до 1208 г. и закончился лишь в 1455). Не было и попыток усилить барщинные повинности вилланов; не видно и роста аренды. Все те перемены, которые с течением времени привели к разрушению манориальной системы, начались задолго до Черной Смерти и не были ею ускорены. Леветт оговаривается, что ее выводы имеют силу лишь для изученных ею поместий (главным образом в Гамшире). Повидимому, не всюду Черная Смерть имела одинаковые результаты. Но во всяком случае мнение тех, кто предостерегал от преувеличения влияния случайных причин на аграрное развитие, получило в работе Леветт весьма авторитетное подтверждение.
Необходимость считаться при изучении аграрной истории с местными особенностями очень настойчиво подчеркивается исследованиями Стентона (F. М. Stenton. Types of manorial structure in the northern Danelaw. Oxford Studies, II. Его же издание источников — Documents illustratiwe of the Social and Economic History of the Danelaw. British Academy. Records of the Social and economic history оf England and Wales. V. Cm. так же его статью Danesin England history, окт. 1920). Стентон изучает область датской колонизации, т. наз. Денло (Danelaw ) главным образом графства Дерби, Лестершир, Ноттингемшир, Линконшир и Йоркшир. В этой области долго сохранялись местные особенности, ведущие свое начало еще от времен датской коммутации IX века. Здесь сохранилось своеобразное областное деление, особая аграрная терминология, скандинавские местные названия. До самого конца средневековья, поместья датской полосы мало походили на южно-английские «маноры». Бесчисленные поместья раннего норманнского периода состояли из держаний, разбросанных по очень большим пространствам и связанных с центром уплатой обычных взносов и, может быть, посещением курии. Тяжелых барщинных повинностей не несло даже несвободное население. Свободное крестьянство составляет здесь весьма значительный процент населения (местами до 60%). Это — прямой результат датской военной колонизации. Масса свободного крестьянстна. т. наз. сокмены, — это поселенцы из числа рядовых воинов датского войска, группирующиеся в разных степенях зависимости вокруг людей высокого происхождения. Несвободное крестьянство создалось отчасти из туземного населения, отчасти из датских поселенцев, по тем или другим причинам утративших свободу. Но свободное крестьянство, как основа социального строя, и неполное развитие манориальной системы являются характерной особенностью датской полосы.
Для понимания аграрного строя северной и северо-западной Англии (а их своеобразие достаточно выясняется из обоих вышеприведенных трудов Грэя) существенным является знакомство с кельтскими порядками, уцелевшими здесь, повидимому, еще с древнейших времен. Эти старинные кельтские порядки очень отчетливо выступают в Уэльсе в эпоху завоевания его англичанами. Британской академией издана под редакцией Виноградова и Моргана опись сеньерии Денби (в северном Уэльсе) в 1334 (Survey of the honour of Denbign, 1334, ed. by P. Vinogradoff and F. Morgan, 1914), изданию предпослано обстоятельное предисловие, являющееся весьма ценным исследованием. Опись позволяет проследить целый ряд напластованных одна на другую стадий поместного развития: 1) родовую общину, 2) растушую рядом с ней земельную соседскую общину, 3) зачатки феодализации и образования поместья в связи с ростом власти местных вождей. 4) поместный строй, создаваемый завоевателями-англичанами на конфискованных землях. Многое из того, что дает источник для методов хозяйства и особенно земледелия в северном Уэльсе, для повинностей свободного и несвободного населения и особенно для перехода натуральных взносов в денежные, минуя барщинную систему, может дать ключ к уразумению своеобразных порядков северной и северо-западной Англии.
Новые исследования совершенно изменили те взгляды на аграрное развитие средневековой Англии, которые установились с начала 90-х годов. Теперь уже нет места для прежних простых, ясных и симметричных формул. Приходится скинуть со счетов такие привычные представления, как «натуральное хозяйство». С большой осторожностью приходится говорить о господстве поместного (манориального) строя, барщинной системы, о коммутации, о влиянии Черной Смерти. К новым характеристикам приходится подходить путем кропотливых подсчетов, путем осторожного выделения местных особенностей. Но в осложненном материале, среди обломков разрушенных теорий, начинают вырисовываться линии для нового построения аграрной истории Англии — и, может быть, вообще аграрной истории средневековья. На очереди стоит большое обобшающее исследование, которое заменило бы классическое, но уже устарелое «Средкевеконое поместье в Англии» Виноградова.
Е. А. Косминский
1) Настоящая статья написана в феврале-марте 1926 г. и, естественно, захватила лишь вышедшую по март литературу. Благодарю Н. М. Ченцова, собравшего полную библиографию декабристов, за указания литературы для настоящего обзора. Юбилейная литература, не захваченная этим обзором, будет рецензирована в ближайших номерах "Историка-Марксиста".
(стр. 238.)
2) Более подробно изложены его выводы в брошюре "Восстание 14 декабря 1825 года". Московский Рабочий, M.-Л. 1925 г.
(стр. 243.)
3) Той же теме посвящена небольшая работа М. Азадовского "Н. Бестужев — этнограф". ВСОРГО, 1925.
(стр. 244.)
4) Основное ядро популярных брошюр, вышедших к юбилею.
Н. М. Дружинин. Кто были декабристы и за что они боролись? Дешевая библиотека журнала "Каторга и ссылка" № 15—19. Из-во Всесоюзн. О-ва политкаторжан и ссыльнопоселенцев. М. 1925.
А. И. Городцов. 1825 год (14 декабря). Ленгиз. 1925.
З. Г. Иоффе. Декабристы. Изд. Ленингр. Губ. Сов. Проф. Союзов.
Л. Войтоловский. Декабристы. 1825 — 14 декабря — 1925. Гиз 1926.
С. Я. Штрайх. Заговор и восстание декабристов 1825—1925. "Огонек". М. 1925.
Проф. П. И. Фирсов. "Герои 14 декабря". Популярный очерк. Социально-психологическая характеристика. Из-во "Былое" 1926.
Вл. Лебедев. Восстание декабристов. Под ред. А. В. Шестакова. "Новая Москва" 1926.
Н. Ашукин. Декабристы. История восстания 14 декабря 1825 года. Из-во "Красная Новь". М. 1924.
Е. Кон. Декабристы. (Популярный очерк. Из-во "Прибой" Лнгр. 1925).
Е. Грекулов. Первое вооруженное восстание против царизма. Из-во "Знание" М. 1925.
Г. Н. Добрускина-Михайлова. Декабристы. Р. н/Д. Дон. О-во политкаторжан и ссыльно-поселенцев. 1925.
П. Шуйский. Декабристы. Екатеринослав. 1925.
Малиновская, Декабристы. 1925.
(стр. 247.)
5) Ю. Конарский (Мошинский). Вожди декабристов. Новая Москва 1926.
А. И. Шебунин. — Николай Иванович Тургенев. Декабристы 1825—1925. М. Гиз. 1925.
М. Клевенский. К. Ф. Рылеев. Гиз. М.—Л. 1925. Биографическая б-ка.
С. Иваницкий. Вождь декабристов П. И. Пестель. Госиздат. Лнгр. 1926.
М. Клевенский. Сергей Иванович Муравьев-Апостол. Из-во Всесоюзн. О-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев. М. 1925. Дешевая б-ка "Каторга и ссылка" 38—39.
С. Я. Штрайх. Декабрист К. Ф. Рылеев, М, 1925. Тоже 32.
С. Я. Штрайх, Декабрист П. Г. Каховский. Из-во Всесоюзн. О-ва политкаторжан и ссыльно-поселен., М. 1925. Тоже № 30—31.
B. П. Алексеев. Николай I и декабристы. Тоже № 49.
C. Я. Штрайх. Декабрист М. П. Бестужев-Рюмин. Тоже № 34.
(стр. 248.)
6) Public Record Office. Listes and Indexes. N. XLI (1914). Foreign Office.
(стр. 250.)
7) Th. Schiemann. Geschichte Ruslands unter dem Kaiser Nikolaus I. Band IV. Berlin 1919. S. XI.
(стр. 250.)
8) М. Giusetti. А Guide to the Manuscripts preserved in the Public Record Office. Vol. II, p. 82.
(стр. 251.)
9) H. Temperley. A history of the Peace Conference at Paris. 6 vols. 1920—1923.
(стр. 251.)
10) Arnold Toynbee. Survey of International Affairs, London. 1923. Qxf. Un. Press., pp. XVI+526.
(стр. 251.)
11) Arnold Toynbee. The World after the Peace Conference. London. Oxf. Un. Press. 1925, pp. II+91.
(стр. 251.)
12) The Cambridge History of British Foreign Policy (1783—1919). Cambr. Un. Press. Volume I (1783—1815) 1922: pp. XIII+628. Volume II (1815—1866) 1923; pp. XVIII+688. Volume III (1866—1919) 1923. pp. XIX+664.
(стр. 251.)
13) Стр. V предисловия.
(стр. 251.)
14) Т. II, стр. 622—633.
(стр. 254.)
15) С. К. Webster, The Foreign Policy of Casllereagh. London, Bell and Sons, 1925. Pp. XIV+598.
(стр. 254.)
16) Harold Temperley. The Foreign Policy of Canning. London. Bell and Sons. 1925. Pp. XXIV+636.
(стр. 254.)
17) Вебстер, стр. 496—497.
(стр. 255.)
18) Байрон, "Бронзовый век".
(стр. 255.)
19) Темперлей, стр. 472.
(стр. 255.)
20) О политике Каннинга в отношении публикации дипломатических документов, см. Темперлей в Cambr. Hist. Journ., n. 2, pp. 164—169.
(стр. 255.)
21) Л. Троцкий, "Куда идет Англия", стр. 28.
(стр. 255.)
22) Этот эпизод изложен Темперлеем в его статье в "English Historical Review" Jan. 1924.
(стр. 256.)
23) The Unpublished Diary and political sketches of Princess Lieven, Edited with elueidations (?!) by H. Temperley. London. 1925. Pp. 282.
(стр. 256.)
24) Дневник Ливен, стр. 19 — приведена целая цитата из романа Толстого, которая, по мнению Темперлея, должна изображать семейные отношения Ливенов (!!).
(стр. 256.)
25) Дневник Ливен, стр. 12.
(стр. 256.)
26) University of Iowa Studies. Vol. VII N. I. Myrna Boyce, The Diplomatic Relatious of England with the Quadruple Alliance 1815—1830. 1918, Iowa. P. 76.
(стр. 256.)
27) R. Mowat. The Diplomatic Relations of Great Britain and the United States. London. Arnold. 1925. Pp. XI+350.
(стр. 257.)
28) François Novion. L'Angleterre et sa politique étrangére et intérieuro (1900—1914). Paris. Alcan. 1924. Pp. VIII+460.
(стр. 257.)
29) Villainage in England. 1892.
(стр. 258.)
30) Maitland. The history of a Cambridgshire manor Englisch Historical Review, July, 1894, 417.
(стр. 258.)
31) Ballard. Woodstock Manor in the ХIII century. Vierteljahrschrift fur Sozial und Wirtschaftsgeschichte, 1908.
(стр. 258.)
32) F. G. Davenport. The economic development of a Norfolk manor. 1906.
(стр. 258.)
33) История одного восточного манора (Сборник в честь М. К. Любавского).
(стр. 258.)
34) История двух маноров. Журн. Мин. Нар. Просв. 1916 г.
(стр. 258.)
35) Domesday Book and beyond 1897.
(стр. 258.)
36) Сначала появилось по-английски: "The Grewth of the Manor". 1905.
(стр. 258.)
37) English Society in the eleventh century 1908.
(стр. 258.)
38) Page. End of villainage in England.
(стр. 258.)
39) Siedelung und Agrarwesen. 1895.
(стр. 258.)
40) English village Community, 1883, стр. 1—16.
(стр. 258.)
41) А history of Agriculture and Prices in England, I, 1866.
(стр. 260.)
42) Six centuries of work and wages. 1886.
(стр. 260.)
43) Некоторое возвращение к теории Роджерса о феодальной реакции и подкрепление этой теории новым фактическим материалом находим в книге Петрушовского "Восстание Уота Тайлера". Там же дан подробный анализ литературы вопроса.
(стр. 260.)
44) Исключение представляет Кент, где не наблюдается барщин. Но развитие Кента всегда шло особым путем.
(стр. 260.)
45)
1) А. Johnson. The Disappearance of the Small Landowner. 1909, стр. 17 и след.
(стр. 261.)